Светлая печаль Авы Лавендер

Лесли Уолтон, 2014

Ава Лавендер – девушка, рожденная с крыльями. Она живет в доме на холме с мамой, бабушкой, которую все в округе называют ведьмой, и по-странному молчаливым братом-близнецом. Мать Авы запрещает им показываться на глаза соседям. Но однажды Ава теряет терпение и покидает дом, желая хоть один день побыть обычным подростком. Только она не представляет, как к ней отнесутся окружающие, особенно набожный Натаниэль Сорроуз, который принимает ее за ангела…

Глава третья

Новость о кончине Коннора Лавендера разлетелась по округе, а за ней последовал поток замысловатых сплетен, россказней и вранья. Одни говорили, что он умер от аневризмы мозга. Другие уверяли, что он свалился с лестницы — это его и прикончило. Алмена Мосс, жившая с сестрой Оделией в одной из арендованных комнат над почтовым отделением, якобы видела, как Эмильен покупала в аптеке довольно большую бутыль крысиного яда, что порождало еще более невероятные слухи. Но что бы там ни случилось с Коннором Лавендером, все в округе были заодно: ноги их не будет в той булочной. Пока там заправляет она.

Магазин так и пустовал, а Эмильен научилась жить на буханках хлеба, которые никто не покупал. До тех пор пока в Вершинный переулок в начале февраля резким порывом ветром не занесло Вильгельмину Даввульф.

Немногим было известно, откуда она родом. Прямой потомок бесславного сиэтлского вождя, Вильгельмина была из племени Суквомиши — ее происхождение выдавали высокие скулы, бронзовый цвет кожи и густые черные волосы, которые она заплетала в косу. Вильгельмине было двадцать два года — всего на пять месяцев старше Эмильен.

Ее личность сформировала школа-интернат в Индии, где ее постоянно били за то, что она говорила на родном языке. Во взрослом возрасте в ней ощущалась навсегда перемещенная персона — как бы не из белой расы, но уже и не относящаяся к членам ее племени. Другими словами, Вильгельмина имела старую душу в молодом теле. Жители Вершинного переулка относились к ней примерно так же, как и к Эмильен, то есть никак.

Вильгельмина зашла, привлеченная ароматом хлеба Эмильен. Та была в задней части булочной, кулаки глубоко вязли в массе белого теста, которое вскоре превратится в очередную буханку непроданного хлеба, когда по магазину разнесся звон колокольчика, висевшего над дверью. Звонок так перепугал и Эмильен, и Вивиан, что младенец, до этого довольно лежавший в картонной коробке, от испуга расплакался. Эмильен ударила ладонью об ладонь, чтобы стряхнуть муку.

— Иду! — крикнула она, двигаясь к входной двери. Ей удалось увидеть только мелькнувшую спину Вильгельмины с болтающейся косой, когда та выбежала за дверь. С витрины исчезла буханка ржаного хлеба, а на ее месте появилась плетеная корзинка из кедра.

Не обращая внимания на плачущего в задней части булочной ребенка, Эмильен, взяв корзинку в свои вымазанные тестом руки, смотрела, как первый покупатель удаляется вниз по Вершинному переулку.

Вернулась Вильгельмина только через несколько недель. К тому времени Эмильен уже три месяца питалась одним хлебом, а Вивиан начала переворачиваться и неразборчиво агукать, как и положено младенцам. Когда Эмильен услышала дверной колокольчик, она выглянула из задней части и увидела, как Вильгельмина украдкой взяла с витрины одну из буханок, оставив на ее месте очередную корзинку, и стремглав выбежала из магазина. Эмильен бросилась за ней.

Женщина задержалась под сенью трех берез, что росли напротив булочной. Эмильен издали смотрела, как незнакомка отломила от буханки и положила хлеб в рот, а потом, прикрыв глаза, вдумчиво прожевала и проглотила его, а остальное завернула в шарф и взяла под мышку.

Спустя неделю Эмильен подготовилась. Завидев идущую по Вершинному переулку Вильгельмину с длинной перекинутой через плечо косой, Эмильен завернула буханку свежеиспеченного, еще теплого хлеба в белую бумагу и, перевязав бечевкой, оставила на прилавке.

Спрятавшись в глубине пекарни, она увидела, как Вильгельмина осторожно подошла к свертку и принюхалась, будто проверяя, не опасно ли. Потом с недовольным выражением достала кошелечек и начала рыться в нем, как показалось Эмильен, ища четки, но как же плохо она разбиралась в жизни.

— Бери, — сказала Эмильен, выходя вперед. — Это тебе.

— Мне подачек не надо, — резко ответила Вильгельмина.

На щеках Эмильен проступила краска смущения.

— Хорошо. — Она распрямилась во весь рост, оказавшись на несколько сантиметров выше индианки. — С тебя двадцать пять центов. — И протянула руку.

Отстранив ее, Вильгельмина развернула бумагу. Она отламывала от хлеба куски и запихивала их себе в рот.

— Есть кое-что получше, — ответила она. — Предлагаю тебе сделку.

— Слушаю. — Эмильен сложила руки на груди.

Вильгельмина откусила еще.

— Ходят слухи, будто ты местная ведьма.

Эмильен подняла брови.

Вильгельмина хмыкнула.

— Ты не подумай ничего такого. Я не из тех, кто занимается охаиванием, к тому же я в таких делах предпочитаю разбираться сама. Знаю, как до истины докопаться.

Эмильен кивнула. Та тоже. По опаловому кулону на шее собеседницы она уже определила, что Вильгельмина родилась в октябре. «Октябрь, — размышляла Эмильен, — созвездие Весов. Уравновешенная. Дипломатичная. Неконфликтная».

Вильгельмина наклонила голову набок, внимательно всматриваясь в лицо Эмильен.

— Есть в тебе что-то такое. Пока не смекнула что… — Она не договорила. — Лишь в одном я не сомневаюсь. Ты видела много смерти. Так ведь?

Смерть. Эмильен вздрогнула. Этого ей пришлось видеть предостаточно.

— Я так и думала. Не только муж, да? — Эмильен не ответила, и Вильгельмина вздохнула. — Смерть вроде как преследует некоторых из нас, веришь? Меня — уже долгие годы. Себе подобных замечаешь сразу. Эту печаль так просто не смоешь, она как клеймо. А люди — они видят. Они чувствуют. Никому не нравится чувствовать смерть. Тем более рядом с едой. Обряд очищения — вот что тебе нужно.

Покончив с хлебом, Вильгельмина вытащила из кармана два пучка сушеных трав, связанные красной хлопчатобумажной нитью.

— Подожги их и пройди по магазину. Не забудь заглянуть в углы и за двери.

Эмильен взяла из пальцев индианки предназначенные для окуривания стебельки шалфея и иссопа. Она нерешительно повертела их в руках, прежде чем положить на прилавок.

— И чего именно я этим добьюсь?

— Воздух прочистишь. Выведешь отсюда всякие проклятья, болезни, злых духов. Подожги травы, и люди перестанут думать о смерти, проходя мимо булочной. Кстати говоря, и мимо тебя. — Вильгельмина помолчала. — Слушай, ты же неглупая женщина. Поступи, как я велела, и дело пойдет, обещаю. — Она потуже завернулась в шарф и двинулась к выходу. — Тогда и наймешь меня на работу.

Эмильен фыркнула.

— Ты хочешь здесь работать? У меня едва хватает денег на муку. Не могу себе позволить работника.

Вильгельмина улыбнулась.

— Поверь мне, помощь тебе понадобится.

То ли из любопытства, то ли от полнейшего отчаяния, но Эмильен, следуя инструкциям Вильгельмины, подожгла пучки сушеной травы и пронесла их по магазину, стараясь, чтобы колечки дыма попали в каждый угол и за каждую дверь каждой комнаты.

На следующее утро у дверей булочной ее ждала очередь из покупателей. Она змеилась по улице аж до самой аптеки, что была через четыре дома.

Почти все утверждали, что аромат подходящих дрожжей и свежеиспеченного хлеба проник ночью в их сны. Шли годы, и люди из Вершинного переулка все больше убеждались, что если в их трапезе не было ломтя хлеба или булочки из пекарни Эмильен, день был прожит зря. Алмена и Оделия Мосс, всегда одетые одинаково, каждый понедельник после обеда приходили в булочную за батоном хлеба с корицей. Амос Филдз обожал тяжелый pain brie. Среди покупателей был Игнатий Лакс, через много лет ставший директором местной средней школы. Хлеб покупали пастор Трэйс Грейвз и Мэриголд Пай, военная вдова и к тому же преданная лютеранка. Была среди них и Беатрис Гриффит.

Изначально именно муж Беатрис, Джон, разжигал среди жителей округи такое отношение, которое привело к изоляции овдовевшей Эмильен Лавендер. Он считал ее странной и, соответственно, неугодной. Именно Джон первым стал утверждать — громко, часто, — что Эмильен Лавендер — ведьма. Вскоре после переезда Лавендеров в Вершинный переулок он сообщил жене Беатрис, что с ней они не будут иметь ничего общего. А Джон Гриффит был человеком, не менявшим своих мнений.

Без ведома грозного мужа Беатрис каждую неделю тайком захаживала в булочную за тремя буханками хлеба на закваске. Когда пекарня Эмильен и Вильгельмины начала процветать, Джон Гриффит с издевкой говорил соседям:

— Того гляди на метлах летать будете.

Ему было невдомек, что, завтракая по утрам тостом с яйцами, он тоже делал вклад в успех Эмильен.