Тёплые пляжи моря Лаптевых

Леонид Шевырев

Фрилансер Семён, геолог, фехтовальщик, амбидекстр, ищет таинственный источник цветных алмазов на побережье моря Лаптевых. У него конфликт с местным авторитетом Вольдемаром, контролирующим добычу бивней мамонта, поставляемых в Китай. Чудом избежав смерти, Семён оказывается в Москве, где знакомится с Изольдой и её состоятельными друзьями. Со свежими силами и новыми идеями они вместе возвращаются на море Лаптевых, чтобы продолжить поиск.

Глава вторая. Повелитель рыб

Семен ночевал в избушке из плавника, сложенной безвестными добрыми людьми в устье небольшого распадка. Окна и дверь отсутствовали. Крыша и печка были. Уже приемлемо. Если с утра наготовить растопку и дров, то вечером после дальнего похода, можно обогреться и просушить одежду. А ещё возле избушки есть подлинное сокровище (для тех, кто понимает): железная бочка без дна на костровой яме. Внутри два ряда решеток. Рыбку коптить.

Скалы прикрыли домишко от лаптевского ветра. После ужина, передохнув, Семён поднимался на самый высокий камень, с которого было видно море. Радовался вечерней заре-послесветию перед пока недолгой, но с каждым днем всё прираставшей тьмой. В небе появился месяц, тонкий полупрозрачный серпик. Свежий лаптевский ветер немного усмирял мошку. В сумерки холмы кряжа Прончищева прирастали высотой и объёмом. Из распадков выползал вечерний туман.

Тишина. «Для того, чтобы услышать себя, нужны молчаливые дни», полагали индейцы. Классные места для современников, утомленных в битве за бабло. Лаптевский берег как раз там, где «молчание подобно топоту табуна, А под копытами воля, Где закат высекает позолоченный мост между небом и болью» (АлисА).

Да, «здешняя жизнь дом того, у кого нет дома» («Тысяча и одна ночь», «Рассказ о водяной птице и черепахе»). На берегу дыбились груды плавника: коряги, сучья, стволы лиственниц. Попадались доски с кораблей, Однажды Семён нашел большой рулон линолеума, крепко измятого волнами, в дырах. Ценная вещь. Рулон и доски отнес к избушке. Рассчитывал со временем закрыть пустоту оконных проемов. Дверь сотворить. Известно же, в России каждый нормальный мужик сызмальства имеет профессии электрика, плотника, строителя, сантехника, механика, кулинара. Ну, и физика-ядерщика, само собой (шутка). Иначе не прожить. Никому нужен не будешь.

В отсутствие Семёна к жилищу устремлялся местный мохнач. Полагал участок своим. Оттого на всякий пожарный парень держал под рукой заряженную ракетницу. По малым признаком медведь всегда знал, дома ли постоялец. Выжидал, когда тот отправится в очередной дальний поход. Отсутствие Семёна выдавали исчезновение «лягушечки» и печного дымка. Очень интересовался подсоленной копченой рыбкой из Семёновых запасов и канистрами с бензином, привязанными к потолку. Достань он ёмкости, Семён лишился бы всякой возможности передвижения. К бензину мишка тянулся из-за возбуждающего резкого запаха. Вспомним малолетних наркоманов из девяностых с клеем БФ и тем же бензином в пластиковых пакетах на головах.

Пока (тьфу-тьфу!) обходилось малыми поборами. Драгоценные канистры целы. Каждое посещение легко опознавалось по запашку-перегару. Медведи ничем не брезгают, включая падаль, оттого дух от них ещё тот. Зиму всей душой ненавидят. Проспать стараются, ищут места под берлогу в пещерах и среди «чемоданов», блоков развалившихся скал. В тёплые края на зимовку не рвутся. Отечество любят. Куда опасней проходившие мимо лоси. Эти проложили поблизости собственную тропу. Медведь-хозяин им не указ. О лосиных боевых возможностях в народе поговорка живет: «На медведя идешь, постель стели, на лося идешь, — гроб теши». В схватке с человеком мохнач инвалидом сделает. Лось насмерть забьёт.

Этим вечером Семён на смотровую площадку не пошел. Победило давнее желание хорошенько вымыть голову. С его цыганской шевелюрой в пыли и копоти до колтунов очень недалеко. Полевая помывка Семёна проста и эффективна. Прокипятил печную золу в ведре, твердый остаток отбросил. Получился раствор щёлока не хуже шампуня. Таким веками мылись в деревнях, озадачивая иноземцев. Банька в каждом русском дворе им казалась странной. Известно ведь, что хорошо почёсанная спина считается помытой. А раз так, к чему её мыть.

После купанья кожа задышала. Вечер удался. Теперь и поужинать не грех. Копченым ленком, естественно. Рацион у нашего героя по сложившимся обстоятельствам исключительно рыбный. Оленёк с притоками — волшебный край для умеющих держать в руках рыбацкую снасть. По их мнению, тучи гнуса над Оленьком, комары, оводы и следующие с небольшим интервалом мошка и мокрец, оставаясь абсолютной мерзостью, выполняли важнейшее дело: питали рыбу. За это Семёном прощались. И ещё. Комар и мошка Севера — естественная охрана природы, спасающая её от праздных туристирующих элементов. У них не забалуешь. Их нельзя подкупить.

Гнус ничто не брало. Ни дымный костёр, ни олений жир с отдающим чесночком диким шнитт-луком (он же лук-скорода), ни добавленная в него солярка. Чуть-чуть потом полегче, но пот смывал жир, и кровососы атаковали с новой силой. Когда у Семёна еще был маргарин, им мазался. Дома, в Черноземье, были свои особые приемы. Тлеющие кусочки берёзовых трутовиков Piptoporus betulinus в железных баночках рядом с рабочим местом. И прочие лайфхаки. Например, в лесу желтую рубашку носить. Тряпочкой, выдержанной в муравейнике, протереться. Немного спасало. Или — ящички из-под яиц использовать. Долго тлеют. Комарам не любо. Только здесь не там.

«ДЭТА»! Несчастен на Оленьке тот, кто поверил сему патентованному средству. В 1944 г. этот диэтилтолуамид синтезировал Сэмюэл Гертлер для армии США. Вроде бы помог борьбе с москитами в тропиках. На Оленьке у «ДЭТЫ» провал. Как и у «Москитола». Как у смеси рипудина с березовым дёгтем. Или ванилина с детским кремом с добавлением валерианки или без неё. Гвоздичного масла. Смеси шампуня с постным маслом и уксусом. Камфарного масла с ванилином. Мощного коктейля из дёгтя, керосина и солярки. Подсолнечного масла с уксусом и мылом. Говорили, «Тайга» получше, да где её взять? Не спасали эти средства ни людей, ни изможденных несчастных северных оленей. Тем не позавидуешь. Из-за гнуса втрое меньше щипали ягель. Впятеро меньше отдыхали. Всё кружили на площадках-тандерах по двадцать часов в сутки. При беге возникал встречный ток воздуха, отгонявший насекомых. Бедняг летом раз двадцать опрыскивали всякой химией, дай Бог памяти: ветерином, уморелом, дельцидом. Семён нашел в старом оленьем корале (загородке) емкость с остатками неприятно пахнувшей пакости и надписью «передерий». Развел раз в десять. Попробовал. Неплохо, но нельзя дотрагиваться потом до собственных глаз. Жжение ужасное. Отмываться долго и трудно.

Такова летняя жизнь на славном Оленьке. В каждой миске с ухой — коктейль из комаров и мошки. Лапки на зубах похрустывают. Крылышки в ложке поблескивают. Есть же страны, где насекомых едят. Выходит, и наша в их числе. Выбравшие в жизни лёгкие пути, предпочитают насиженные места, бродяги же вроде Семёна, — только такие, «гнусные». От прелестей последних (их много) не удержит даже любимая женщина. Остановить бродягу в силах только свежие рваные раны да тяжкие хвори, но и тогда в бреду ему будет видеться не пройденная дорога над Оленьком.

Говорят, существуют человеки, которым дымы и мази не нужны. Гнус их облетает. Такие редко, но бывают. Дело, будто бы, в группе крови и хорошем здоровье. Еще говорят, гнус больше грызет тех, кто сильно потеет.

Рыбная ловля, приятная и прибыльная сама по себе, в положении Семёна было спасением. Добычи хватало, хотя выделялось на неё минимум времени. Потому что у него на Оленьке важное дело. Его собственная Миссия. После баньки пришла пора довести до ума дневную добычу. Что сегодня в рыбацком пакете? Три ленка и сиг. Они да таймень — главные рыбы Оленька. Сегодняшние два ленка, все в красно-коричневых округлых пятнах, граммов по семьсот каждый, а тот, что покрупней, — килограмм. Для ленка это максимум. Тайменя он сегодня тоже видел, но разбираться с ним не стал. Хищная такая промелькнула в воде зверюга в мелких пятнах-крестиках. В России лосося крупнее тайменя нет. Иной гигант и в центнер бывает. Только лишать рыбину жизни нельзя, она в «Красной книге России». Семён, по возможности (не всё удаётся) законопослушный гражданин. Пленных тайменей отпускал, поцеловав мокрые носы, с наказом впредь быть осторожней. Хватало ему ленков и сигов. Ленок хитер, всеяден и предприимчив. Обожает заросли водного лопуха нордосмии-вязиля, плотным ковром забивавшего притоки. Иногда ленков в зелёном ковре полно, а иной раз — пусто. Вот как так?

Ну, сиг это сиг и пишется сиг. Семён прикинул вес своего единственного, серебряного, с крупной плоской головой, черными плавниками, маленьким беззубым ртом. На два кило тянет. Тоже лосось, с белым нежным мясом, У сигов тонкая нижняя губа. Если с крючка сорвётся, уйдёт, то всё равно не выживет. Семён это знал, и рыбу жалел. Сиги очень напомнили Семёну любимых черноземных линей, которые, правда, не лососи, а карпы. Чем напомнили? Чешуей, мелкой, как и у сига. У линя зелёная кожа, красные глазки-бусинки. Когда-то вдоль разрезанных линей клали на сабельные раны. Ими лечили от желтухи и подагры. Речная рыба тоже хорошо наслышана о линях-лекарях. Больная, раненая, ищет их, чтобы ранами потереться. Потому, что лини, как и жабы, в целебной слизи. В народе знают. «Жаба не котик, но лучший антибиотик». «Жабья желчь не напрасна — вылечивается астма». «Трава чилибуха, жир и жабья желчь. Кто забывает, дышать чрез кожу позволяет». А вот рыбацкая мечта в десяти словах: «Поймать ельца да огольца, окуня да линя — ростом с меня». Вкус линя оценен народом: «Нет мясца вкусней свинины, рыбы — лучше линины!».

От свининки бы Семён сейчас точно бы не отказался. Рыбная диета колом в горле стоит. Линя на чернозёмной родине Семён выискивал по пузырькам воздуха на воде. И слабому…побулькиванию. Рыбки копались носами в дне, отыскивали личинки и червей, попутно высвобождали гнилостные газы. Семён на Оленьке то и дело присматривался к воде. Заметить подобное пока не получалось. Нет на Оленьке линей? Вряд ли. По картам судя, их немало в среднем течении Енисея. Совсем рядом, тысячи вёрст не будет.

Сегодняшнюю добычу Семён закоптил горячим способом. Три рыбы немного. Принес три охапки травы пушицы и осоки, развел костёр под бочкой. На чуть присоленные рыбные пласты, разложенные по решеткам в бочке, повалил густой и горячий белый дым. Два-три часа пласты переворачивал. Изделие получилось съедобное. С дымком. В меру солёным. Рыбная плоть мягкая, не разварившаяся. Не копченая, скорее печеная. Ей и поужинал. Вкусно.

Завтра придется наловить дня на три. В дальнем походе ему будет не до рыбалки. Снастей в «лягушечке» много. Семён — спиннингист и нахлыстовик в одном лице. Не вдаваясь глубоко в интересную тему, напомню, что спиннингисты проводят приманку с грузилом в толще воды у дна. У них бывают изысканные микроджиговые приманки из силикона: виброхвосты, твистеры, рипперы, октопусы, слаги. Грузила мелкие, грамма по три, не больше. Должны помочь подкараулить у дна хищных щук, окуней, судаков. Оба спиннинга Семёна особенные. Один композитный, другой из карбонового волокна. Сверхлёгкие, класс ультралайт.

Нахлыст же, который долгое время был в России чужим, нацелен на поверхность. Соблазняет рыбу огромным количеством коварных вкусностёй. Здесь основное — умелый и сложный выброс приманки в нужную точку, иной раз на десятки метров вперед. Что только не улетает у нахлыстовиков вдаль! Искусные имитации личинок водных насекомых («нимфы», «эмерджеры»), мальков, кузнечиков, жуков, мышей, даже птенчиков. «Крокодилы» с разными одинарниками. Воблеры и попперы («шаталки» — «вихлялки»). У Семёна все они есть. От финской Rapala VMC.

Семён основателен во всём, за что берётся. Начитан. Что вы скажете о Клавдии Эдианусе, первым описавшим ловлю форели на искусственную мушку в «Природе животных» («De Animalium Natura»)? Третий век нашей эры. Не слышали? А Семён Клавдия прочел. На ус намотал. Как и труд аббатессы Джулиан Бернерс, что из Сент-Олбанса, Есть у той «Трактат о ловле рыбы удочкой» («A Nreatyse of Fysshynge wyth an Angle» (1496 г.). Дама писала на среднеанглийском, смеси древнеанглийского с англо-норманнским. Семён сей труд с удовольствием проглотил ещё в университете, хотя и с помощью кафедры английского языка. Там помогли, так как решили, что для диссертации дочки завкафедрой такая работа пригодится. Отличной нахлыстовочкой, скажу вам, была матушка Бернерс. Монахиней стала после казни своего папы сэра Джеймса. В келье много писала. Вспоминала королевский двор, только не казни, а приятное: рыбалку, соколиную охоту, геральдику, гимнастику. Тем, кому не очень хочется свежей рыбки, не стоит тратить время на «рыбных» классиков. Для таких есть магазины сети «Океан». Семён же знал наизусть великолепного Ганса Штайнфорта («Нахлыст — от простого к сложному»), «рыбного» великана Айзека Волтона («Совершенный рыболов»), Оливера Эдварса («Мастерская по вязанию нахлыстовых мушек»). И, конечно, русского гиганта Михаила Шишкина («Нахлыстовая мушка. Руководство по вязанию»).

В «лягушечке» пять легчайших удилищ для нахлыста из углепластика фирм Thomas &Thomas и Hardy Artisan. Недешёвые, конечно, но с ними он побеждал самых мудрых подводных оппонентов. Есть и совсем новое чудо — «хапуг» (в народе, конечно, «хапуга»). Подводный зонтик полтора метра диаметром. Его надо раскрыть под водой, подождать, потом поднять и выгрести плававшую у поверхности рыбу.

Утром Семён завел «лагушечку» и отправился на заготовку. Отъехал от избушки версты две, прошёлся по распадкам. Особо интересовался омутами в устьях. Это такие ямищи глубиной в несколько метров, крутыми бортами и прозрачной проточной водой. В устьях распадков и под скалами их в половодье создали водопады. В недрах самых глубоких угадывался недвижный зеленоватый пласт, не доступный солнечным лучам. Семён эксперимента ради забросил в одну такую пучину донную блесну без наживки. Из зеленой бездны тут же выдвинулась распахнутая пасть, а за ней мощное серебряное тело с черным спинным плавником. Его Величество таймень. Вот кто рулит в таких безднах. Реликт обижать нельзя. Семён проворен, не дал рыбине проглотить блесну. Обиженный хищник ушел в зелёные глубины, мелькнув красным хвостом. Семён озадачен. По всем канонам, тайменю в солнечный день не место в стоячей воде — больно тёпло. Его удел — холодные стремнины. А с другой стороны, кто её мерил, температуру, в той глыби.

В устье крупного притока глубиной всего-то метра два, «лягушечка», резво въехала в стадо некрупных сигов, пасшихся у поверхности. Рыб было не менее двухсот. По краям сигового сообщества играли на солнце сытые харитоны. Семён удовлетворился семью килограммовыми сигами. Всех поймал на воблер при быстрой проводке с длительной паузой. Рыбы хватали снасть в момент, когда воблер начинал всплывать. При этом, удивительное дело, не обращали внимания на всякие мелкие вертушки.

Добычу решил закоптить холодным способом. Тем самым, вопрос пропитания на дальнюю поездку успешно решится. Дальше всё было дело техники, отработанной до автоматизма. Сутки на соление, сутки на вяленье, трое на копчение. Семен рыб разделал, поместил в тузлук. Пошел на Лаптевский берег за хворостом. Собрать для копчения нужный материал дело не быстрое. Хвойные породы, а плавник на берегу представлен почти только ими, для копчения не годились. В них полно смолы. Искомые стволикп и ветки черемухи, ивы, осины, ольхи попадались нечасто. Их Семён очищал от коры. Не сделать этого, копченая рыба будет горчить.

Коптильня у него — конус из веток высотой метра два, обложенный обрывками старых палаток и спальных мешков. Их в избушке немало. Под конусом в обрывчике печка. Если затопить, дым наполнит конус и выйдет через дыру наверху. По пути и развешанную рыбку окурит.

Увлекательное дело копчение! Семён сновал между берегом и избушкой с охапками веток. Запасал впрок. Извлеченная из тузлука присоленая рыбка вовсю довяливалась на вешалах. Близилось приятное время розжига.

Семён тащился к домику с очередной вязанкой. Уже верх конуса коптильни виден. Тут ему почудилось некое… несанкционированное движение возле развешанной рыбы. Что-то новое. Неужели махнач до того обнаглел? Семён оставил вязанку, выхватил из сумки ракетницу и перешел на бег. Вскоре уже наблюдал, как подергивались вешалы. Некрупный медведь, стоя на задних лапах, передними сбивал с них рыбин. Наглое, подлое ограбление среди бела дня. Семён рявкнул так, что мишка присел, но добычу не оставил. Убегал, прижав к груди. Семён теперь хорошо разглядел его бурую клочковатую шерсть. Местами кожа проглядывала. Он оказался не просто косолапым, но еще и припадал на правую лапу. Инвалид. Герой было метнулся следом за зверем, но вляпался в нечто бурое и пахучее. А что вы хотели, «медвежью болезнь», она же «синдром раздраженного кишечника», у мишек никто не отменял. Не надо было жадничать и благим матом на гостя орать.

Немного остыл. Понял, это тундра. Здесь с соседями, любыми, делиться надо. Отчистил кроссовки, ознакомился с потерями. Они значительные, но и того, что осталось, на дальний маршрут хватит. Главное теперь, больше мишку и близко к рыбе не подпускать. Спасибо ещё, что кочующие лоси тоже за своим к избушке не пришли (шутка).

Семён тщательно поместил в конус рыбу, поближе к выходному отверстию. Там плотность дыма больше. Разжег печь. Заиграло языками пламя, клубами пошла над ним бурая завеса, уползая в конус. Ветерок с моря сильный, тяга хорошая. Семён заглянул вовнутрь, хлебнул горького ольхового дымка, закашлялся. Два дня потопить и — все получится!