Узник

Леонид Фролов, 2022

У каждого в семье есть история. Связана эта история с Великой Отечественной войной. Кто-то воевал и стал героем, кто-то трудился в тылу на блага Родины. У автора этой повести, дедушка был угнан в концлагерь. Все четыре года он провёл в немецком плену, вблизи города Гамбург. Лагерь Нойенгамме – это трудовой лагерь, где были собраны заключенные со всей Европы. Там он знакомится с интересными людьми, которые планируют побег. Герой этой истории влюбляется в красивую немку, но развязка наступает в 1945 году. Книга написана по реальным событиям с художественным вымыслом внуком главного героя книги.

Глава 2

В Нойенгамме всё было устроено так, чтобы впечатлить вновь прибывших. Это был город в городе, с многочисленными бараками, административными зданиями, больницей — и даже имелся сад, в котором росла плакучая ива. Стоял густой туман, атмосфера была жуткая, напоминала заброшенное кладбище с призраками, только вместо них — живые люди в полосатой одежде. Узники ходили, не поднимая глаз, а при встрече с офицерами СС останавливались, опуская голову.

В лагере содержались заключенные разных национальностей — русские, украинцы, поляки, французы, испанцы, евреи и даже немцы. Имен не было, вместо них присваивался номер, который был нашит на форму. Помимо номеров, узники помечались специальными треугольниками с буквами. Треугольник с буквами SU означал — советский военнопленный. Евреи помечались двумя треугольниками, лежащими друг на друге, образующими звезду Давида. Этим жутким городом руководил группенфюрер Рудольф Беккер.

Внешне Беккер был человеком спокойным, высокого роста, с невозмутимым взглядом. Он носил маленькие очки. Про него ходили легенды, что его миловидное спокойствие является маской, — на самом деле он был жестким и властным человеком. Поговаривали, что он лично участвовал в казнях и любил смотреть, как сжигают людей в крематории.

Вновь прибывших узников заставили раздеться догола. Погода была холодная, ведь на дворе стоял ноябрь 1941 года. Беккер лично участвовал в осмотре. Когда он проходил мимо строя, на его лице светилась ехидная улыбка. Затем он отобрал несколько человек, которых, полностью обнаженных, куда-то увели. Остальным выдали полосатую одежду, присвоили номера и заставили их пришить, после чего началось знакомство с бараком.

— Располагайтесь, коммунисты, — крикнул надзиратель и ушел.

Он говорил по-русски, а одет был в черную форму. Бараки не запирались, а перемещение по лагерю было относительно свободное.

— Давайте знакомиться, земляки, — где-то раздался голос. — Александр, сам из Рязани, все зовут Усик, по фамилии. В плену месяц, здесь вроде старшины, — добавил он.

— Расскажите, Александр, про местные правила, что можно, а что нет? — обратился к нему Михаил Иванович.

Усик был среднего роста, с большими выпуклыми глазами. Он прихрамывал на правую ногу. Так называемый «старшина» подошел к Михаилу Ивановичу и сказал:

— Ну, садитесь, мужики, расскажу. Через полчаса будет ужин, еду приносят сюда. У каждого — своя миска и кружка, которые нужно мыть, в обязательном порядке.

Его перебил один из заключенных. Ухмыльнувшись, он сказал:

— А если не помыть?

Это был Тимоха — Тимошенко Андрей, из уголовников, который сбежал из советского лагеря при бомбежке, долго прятался в лесу, а потом сам сдался немцам. Скользкий был тип, постоянно всё вынюхивал и расспрашивал.

— Расстреляют! — ответил Усик спокойно и продолжил: — Скоро, скорее всего, пойдете в местную парикмахерскую и фотографироваться, после чего сам Беккер будет вас опрашивать. У кого есть профессии — сразу говорите, может, повезет, при лагере останетесь работать. Остальные будут пахать на кирпичном заводе. Есть еще завод по производству «Вальтеров», но туда не всех берут.

— А вы кем работаете? — спросил Михаил Иванович.

— На складе кладовщиком, — ответил Усик.

— Едрить-колотить, за какие такие заслуги? — выкрикнул Тимоха.

— Да хватит вам уже язвить, дайте человеку сказать, — с упреком произнес Михаил Иванович.

— А ты, я смотрю, из благородных кровей, дядя, — сказал Тимоха и плюнул на пол.

Михаил Иванович молча встал и со всей мощи врезал Тимохе по физиономии. Тот рухнул между шконками с криками:

— Я это запомню!

— Продолжайте, Александр, — спокойно сказал Михаил Иванович.

Ивану такая картина понравилась, он впервые за долгое время улыбнулся — и на душе стало как-то легко. Именно тогда он стал понимать, что нужно переставать сопротивляться внутри себя и принять нынешнее положение, иначе не выживешь.

— А кто этот человек, который нас сюда привел? — спросил Михаил Иванович.

— Петька, надзиратель — хохол. Немцы выбирают из заключенных, но предпочтение отдают своим, которых здесь немного — и те уголовники и украинцы, — ответил Усик.

— Воевали? — спросил Михаил Иванович.

— Да, в тридцать шестой армии, под Смоленском был ранен, попал в плен — и вот, сюда, − ответил Усик.

Усик был порядочным и искренне верил, что Красная армия погонит фашиста. Многие заключенные, в отличие от него, уже не верили в это. В бою под Смоленском Усик был ранен в правую ногу, оттого и хромал. Раздался громкий стук, появился Петька-надзиратель, привез еду.

— Жрите, русские свиньи, — сказал он на своем украинском акценте.

Еду раскладывали сами заключенные, этим занимался в основном Усик. Он контролировал, чтобы никого не обделили. Заключенные выстраивались в очередь, и каждый со своей миской подходил на раздачу. Это можно было назвать едой, но порции были небольшими — немного картофеля и кусок мяса с хлебом.

— Съедобно! — прожевывая недоваренный кусок мяса, пробормотал Иван.

Стоял звон тарелок, это был первый полноценный ужин за последние недели, а для некоторых — и месяцы. «Кормят, — значит, пока не умрем», — подумал Иван. Еще не успели поесть, как в барак ворвался надзиратель и крикнул: «Становись!» В этот момент зашел Беккер с двумя офицерами, а за ними — два солдата. Все построились, а некоторые поспешно глотали еду, пытаясь доесть уже начатое. Начальник со своим невозмутимым взглядом прошел мимо строя, затем громко сказал:

— Говорящие на немецком есть?

Несколько секунд стояла тишина.

— Есть, господин начальник, — по-русски ответил Михаил Иванович.

— Фамилия? — обратился Беккер.

— Бирд, господин начальник, — на немецком заговорил Михаил Иванович.

Беккер подошел к Михаилу Ивановичу и всмотрелся в его лицо, шевеля пухлыми губами. Потом он произнес:

— Увести. Остальных — на завод.

Кабинет Беккера был похож на маленькую пыточную. В углу стояла шконка с цепями и кандалами. На столе красовался человеческий череп, который выполнял роль пепельницы, там же лежали аккуратно сложенные бумаги и папки. Бросилась в глаза фотография, которая располагалась на небольшой полке возле стола. Там был запечатлен Беккер с самим Гитлером. Было ощущение, что фотография обрезана и вставлена в рамку. Таким образом Беккер хотел подчеркнуть свое близкое знакомство с фюрером. Беккер уселся в свое кресло, держа в руке дело Михаила Ивановича, и сказал:

— Где вы научились говорить по-немецки?

— Матушка моя — немка, — ответил Михаил Иванович.

— Интересно! Фамилия ваша на английский лад?..

— Дед был английским поданным, затем женился на русской, с середины XIX века семья проживает в России, — сказал Михаил Иванович.

— А ваш отец уже женился на немке? Интересное у вас переплетение, господин Бирд, вы, случайно, не шпион? — спросил Беккер, засмеявшись.

— Нет, господин начальник. В Советской России отбывал наказание. Пятнадцать лет лагерей за антибольшевистскую деятельность, освободился в 1939 году.

— Ну признайтесь, господин Бирд, вы ведь русский офицер? — Беккер встал из-за стола, подошел к Михаилу Ивановичу, предложив ему сигарету. На его лице была всё та же ехидная улыбка.

В углу стоял небольшой кожаный диван, куда уселся Беккер, закинув ногу на ногу, и произнес:

— Я вас слушаю! Вы курите, курите, господин Бирд. А если хотите, присаживайтесь рядом, здесь и пепельница имеется, — показал на череп.

— Нет, спасибо, я постою, — ответил Михаил Иванович.

— Давайте я угадаю! Вы белый офицер и воевали с большевиками в гражданскую, ведь так, господин Бирд? — вальяжно держа сигарету, спросил Беккер и продолжил: — Вы ненавидите коммунистов, провели пятнадцать лет в лагерях. Мы тоже сражаемся не против русского человека, а против большевиков. У нас общие цели.

— Да, только вы пришли на нашу землю, а не мы к вам, — по-русски ответил Михаил Иванович.

— О да, я приблизительно понимаю, что вы сейчас сказали. Кстати, у вас прекрасный немецкий. Вы будете работать при штабе, выполнять различные поручения, но наш разговор продолжится, обязательно продолжится, господин Бирд, а сейчас вы можете идти. Завтра вам дадут первые распоряжения, — сказал Беккер.

Михаил Иванович вышел из кабинета-пыточной Беккера, держа в руках не прикуренную сигарету, которую сжимал в кулаке, и под конвоем немца направился в барак, а сам думал: «Хитрый и лживый начальник лагеря, такой же у нас в Сибири был. Бывало, вызовет, а сам чая предлагает и расспрашивает аккуратно, что видел, что слышал». Бирд только зашел в барак, как Иван с порога заявил.

— На немецком общались, али с переводчиком?

— Не язвите, Иван, начнем с того, что я вам ничего не обязан, но всё же объяснюсь, чуть позже, — сказал Михаил Иванович, посмотрев на Тимоху, который ошивался рядом.

Перед сном всех постригли, довольно коротко, и сделали фотографию для личного дела. Прозвучала команда «отбой», но Ивану не терпелось выслушать очередную байку от Михаила Ивановича. Теперь их шконки были рядом, на нижнем ярусе. Погас свет, Иван приступил к допросам.

— Откуда вы знаете немецкий?

— Мать у меня немка, поэтому с детства разговариваю на двух языках, — тихо сказал Михаил Иванович.

— Ну а дальше? — возмутился Иван.

— Дальше давайте спать, Иван, — сказал Михаил Иванович.

Наступила тишина, слышался храп заключенных, в бараке было прохладно, одеяло совсем тоненькое, — как скатерть у матушки, которую она доставала и стелила на стол по праздникам. Хотелось спать, но мысли были сильнее сна. В голове крутилась недолгая жизнь — мамка, сестренка, братишка, батя. Самое страшное, что нет никакой ясности. Что будет дальше? Немец под Москвой — и новостей никаких с фронта. Мириться с такой рабской жизнью тоже нельзя. С этими мыслями Иван засыпал, как вдруг ощутил руку на своем плече. «Тише!» — приложил палец к губам Михаил Иванович. Иван вскочил, в полудреме тихонько прошептал:

Конец ознакомительного фрагмента.