Вовкины истории. Рассказы о Вовке и его друзьях

Леонид Попов

Удивительные и весёлые истории о самых обыкновенных ребятах с нашего двора. О том, как стать настоящим спасателем и защитником, даже если тебе всего семь лет. О настоящих приключениях и загадочных похождениях детектива-первоклассника Вовки.

Настоящий защитник

Вовка уже давно копил на подарок папе. Он откладывал деньги от школьных завтраков, которые ему давала мама. Кашу он, конечно, ел и чай пил, но от вкусных сладких булочек отказывался. А так хотелось. Ведь булочки были с изюмом внутри и шоколадом снаружи. Когда другие ребята с удовольствием поедали эту вкуснятину, Вовка делал безразличное лицо, говорил, что ему они совсем не нравятся, а сам потихоньку сжимал зубы и отворачивался. Три месяца мучений принесли свои плоды: он с гордостью выложил перед кассиршей в магазине кучу мелочи и несколько смятых бумажек:

— Одеколон! — и назвал тот самый, который присмотрел еще осенью. Как раз сегодня набралась нужная сумма. Успел! До папиного праздника оставался только один день, и он успел.

23 февраля — в День защитника Отечества — у всех пап праздник. Потому что все папы были защитниками. Это все знали и папам обязательно делали подарки. Мама каждый год утром поздравляла Вовкиного папу — своего мужа — и дарила ему что-нибудь: то бритву, то галстук. А Вовка делал из бумаги открытку и разукрашивал ее фломастерами или из дерева выпиливал военный корабль и тоже разукрашивал его. Но в этот раз он решил, что уже достаточно взрослый и обязательно купит папе взрослую вещь, как мама. После уроков он ходил по магазинам, смотрел галстуки, бритвы и разные другие интересные мужские предметы, но ничего не нравилось. Все было не то.

Однажды в октябре молоденькая продавщица в парфюмерном отделе спросила его, что он ищет, и Вовка рассказал. Девушка внимательно посмотрела на него, потом повернулась к полкам с красивыми флакончиками и с верхней полки достала удивительный синий, закрученный спиралью, предмет. В нем плескалась таинственная жидкость.

— Понюхай, — продавщица открутила золотую крышечку и поднесла ее к Вовкиному носу. У него закружилась голова: запах был так же необычен, как и сам флакон. Тут чувствовалось море и пальмы, корабли и путешествия. Даже как будто издалека послышался крик чаек.

Вовка тряхнул головой, сбрасывая наваждение, и хрипло выдохнул:

— Сколько он стоит?

Цена была очень велика, ну очень! Но не купить этот волшебный флакон с морем и чайками было невозможно. Дома он разбил свою копилку: там лежали деньги на велосипед. Не хватало еще столько же. И тут в уме всплыли школьные завтраки и сладкие булочки. Вовка сглотнул слюну — таким сладким было это воспоминание — и решился.

Долгих три месяца он терпел эту пытку булочками и выдержал: заветный синий флакончик лежал в нагрудном кармане, у самого сердца.

Уже подходя к дому он услышал смех ребят. Это смеялись Витька из второго подъезда, толстый Валька и рыжий Серега с первого этажа. Рыжий был самым противным в этой компании. Он учился уже в третьем классе, но в росте отставал от своих друзей на целую голову. Мама говорила, это оттого, что он курит. Да, курил рыжий с первого класса, и ничего с ним не могли поделать ни учителя, ни родители. Отец его, правда, лупил за это ремнем, но рыжий снова доставал где-то сигареты и курил в школьном туалете, во дворе — где только мог, главное, чтобы другие видели, какой он отчаянный. Первоклашки смотрели на него с восторгом и со страхом, а однажды один, самый смелый, подошел и попросил у рыжего закурить. Тот удивился и дал нахальному первокласснику ту сигарету, которую курил сам. Одной затяжки хватило бедному мальчишке, чтобы понять: курить он больше не будет никогда. Его тошнило, слезы лились из глаз, хрип вырывался из горла, а рыжий хохотал, и все первоклашки хихикали, но никто не попросил больше закурить.

Вовка зашел за гаражи и увидел, над чем смеялись ребята. В самом углу, где гаражи сходились, образуя тупик, прижалось к стене какое-то серое существо. Оно мелко дрожало и стонало. Присмотревшись, Вовка понял, что это кошка, обыкновенная уличная кошка, вся облепленная грязью и еще чем-то. А трое приятелей ржали, держась за животы, брали из—под ног обломки кирпича и бросали в несчастное животное.

Обломков кирпичей здесь было много: недавно соседи пристроили новый гараж, кирпичный, и оставили, как обычно, кучу строительного мусора. Вот он и пригодился рыжему с компанией. Кидали они метко — видно было, что пристрелялись. Каждый кирпичный обломок, попадая в цель, разлетался на куски и оставлял на серой шерсти бурое пятно. Уже и шерсти не было видно — какое-то темное месиво. Кошка не мяукала, а каждый раз вскрикивала и сильнее вжималась в гаражную стену. Бежать ей было некуда: выход закрывали враги, и оставалось только вжаться в эту стену, слиться с ней и ждать нового удара. В полумраке все еще блестели глаза и, казалось, спрашивали: «За что? Я же никого не обидела!». Но враги кидали кирпичи снова и снова, получая при этом настоящее удовольствие.

Вовку как будто ударило — так страшно было увиденное. Каждый камень будто в него попадал, а не в кошку.

— Гады! Нельзя! Не дам! — он ворвался в компанию трех мерзавцев, как ураган, оттолкнул Вальку, стоявшего на дороге, и вцепился в рыжие волосы.

Стрельба кирпичами тут же прекратилась. Эта троица даже не поняла сразу, что случилось. И Вовка не понял — он просто бросился на врага, не думая о том, что будет. Хулиганы были выше его, шире в плечах и, конечно, сильнее: ведь они учились в третьем классе, а Вовка в первом.

Преимущество неожиданного нападения так же внезапно и пропало: рыжий опомнился, дал Вовке кулаком под дых, отчего тот отлетел к стенке гаража, вытер слезы, вызванные выдранными волосами, и бросился к лежащему первоклашке. С разбегу он заехал Вовке ботинком прямо в живот, потом еще раз в бок, по ребрам, а тут подоспели поначалу оторопевшие от нападения друзья. Они помогали своему предводителю и лупили лежащего мальчика, кто как мог.

Удары сыпались со всех сторон, боль пронзала острым ножом, и Вовка было подумал: «Все, убьют!». Но злоба, вдруг такая злоба, вспыхнула в нем. Он злился на свою слабость, на подлость врагов и не мог понять, как такое возможно: бить слабого, беззащитного. Втроем, с гоготом и воем уничтожать маленькую жизнь! Эта злость захлестнула Вовку, и несмотря на боль во всем теле, разбитый нос и кровь во рту он поднялся одним прыжком, схватил кусок арматуры, лежащий под ногами, и врезал что есть силы прямо по рыжей морде. Враг упал и, лежа, завыл, держась за голову. Витька из второго подъезда увернулся, а Вальке достался следующий удар, по спине. Он хотел уклониться, но был не так ловок, как его приятель, и заорал:

— Он псих! Ноги, пацаны, ноги!

Никого не пришлось упрашивать: рыжий, обливаясь кровью из разбитой головы, бежал первым, за ним Витька, и, сильно отставая и прихрамывая, пыхтел толстяк Валька.

Рука разжалась, арматура упала, Вовка сел на кучу щебня и уставился перед собой. В голове гудело. Противный соленый вкус заполнял весь рот. Забытая в пылу сражения боль вновь схватила за ребра и жгла, как огонь.

Слева у стенки послышался шорох. Вовка повернул голову — кошка мелко тряслась, пытаясь вжаться в кирпичную стену и слиться с ней, чтобы огромные гогочущие враги больше не заметили ее. Кровь, битый кирпич, грязь облепили ее со всех сторон, и только глаза, сверкая, сверлили мальчика.

Он поднялся на ноги, взвыл от боли в ноге и посмотрел вниз — на коленке расплывалось темное пятно. Хромая, подошел к кошке. Та еще больше задрожала, но не двинулась с места — видимо просто не могла или уже не хотела. Вовка снял свою курточку, аккуратно обернул ее вокруг грязного истерзанного тельца и нежно, как ребенка, прижал этот сверток к себе.

Он шел, подволакивая ногу, домой, а внутри свертка не прекращалась дрожь. Иногда, когда Вовка спотыкался, оттуда раздавался тихий стон, и снова все смолкало, но дрожь не прекращалась.

— Господи! — только и сказала мама, открыв дверь.

— Осторожно! Там раненый… раненая кошка, — Вовка бережно положил сверток на стул в коридоре, развернул, и мама снова сказала:

— Господи, что же это такое!?

— Кто же эти гады? — сурово спросил папа. Он только что подошел, и видно было, как его зубы крепко—крепко сжались.

Первую помощь оказали сначала кошке. Вовка сразу пресек все попытки заняться сперва им:

— Ей хуже, чем мне. Намного хуже. Она может умереть.

Бедное животное понемногу успокоилось. Кошка отказалась от еды и только немного попила из блюдца. Теперь она дремала, каждую минуту открывала глаза и снова закрывала их. Дрожь почти прошла, но лапки иногда дергались и тогда она стонала. Папа сказал, что кошки живучие, и есть даже такая пословица: «Как на кошке заживет». А еще он сказал, что кошке надо дать поспать, ведь сон — это лучшее лекарство, а завтра она придет в себя и поест. А мама сквозь слезы пробормотала:

— Пусть она остается. Ну куда ее такую выгонять.

Потом занялись Вовкой. Сначала его отмывали в ванной, затем мазали раны йодом и лепили на них пластырь. Вот только коленку пришлось забинтовать — так сильно она была разбита. Вовка все стерпел, и лишь когда на раны попадал йод, он шипел от боли и жмурился.

Потом за ужином его прорвало и он начал рассказывать. Говорил Вовка долго, сбивался, возвращался назад в своем повествовании, потом перескакивал вперед и снова продолжал. Мама только охала, а папа сжимал зубы и держал Вовку за плечо.

— То-то я чувствую, от тебя одеколоном пахнет, как будто ты из парикмахерской.

— Разбили, — грустно покачал головой Вовка. — А я так хотел тебе сделать подарок на День защитника Отечества.

— Ты уже сделал, сынок, — покачал головой папа. — Ты сегодня сделал мне подарок. Нам. Ты спас слабого. Мы с мамой гордимся тобой. Ты сегодня сам защитник Отечества. Настоящий.

Вовка удивленно слушал, и глаза его слипались. Потом он сполз со стула и, прежде чем отправиться спать, осторожно погладил кошку, отчего та вздрогнула и проснулась. Она посмотрела на него без страха, внимательно, и снова положила голову на бывший Вовкин детский матрасик.