Скальпель и перо

Леонид Петрович Попов, 2022

Сборник стихов Попова Леонида Петровича – полковника медицинской службы, поэта. Эта книга является последней его рукописью, дополненная стихами, ранее не публиковавшимися, из литературных дневников. Многие стихи в сборнике посвящены подвигу коллег – военных врачей во время Великой Отечественной Войны. В тоже время, немалую долю занимают лирические стихи: о высокой гуманной миссии медиков, о природе родной земли, о днях деревенского детства, и конечно же – о любви!

Автор этой книги Попов Леонид Петрович,

мой папа, родился в 1909 году на Урале в семье крестьянина.

В 16 лет он приехал в Оренбург, где поступил в школу фельдшеров.

Тогда же начал проявляться его поэтический дар.

Первые стихи были написаны для себя, однако,

потом он стал печататься в местных газетах.

После окончания фельдшерской школы — служба в армии,

позже поступление в Военно-медицинскую академию в Ленинграде.

Но грянула война и после окончания ускоренного курса

он был направлен на передовую — бригадным врачом истребительной противотанковой бригады.

Годы войны оставили глубокий след в его поэтическом творчестве.

Многие стихи посвящены подвигу коллег — военных врачей в этот период,

стихи-воспоминания о пережитом и увиденном.

В тоже время, немалую долю творчества занимают и лирические стихи:

о высокой гуманной миссии медиков, о природе родной земли,

о днях деревенского детства.

В прошлые годы были изданы 4 сборника его стихов.

После смерти Леонида Петровича осталось 19 томов литературных дневников.

Эта книга является последней его рукописью, дополненная мной стихами, раннее не публиковавшимися, из этих литературных дневников.

Эта книга — дань памяти моему любимому папе — полковнику медицинской службы, поэту.

Попов Сергей Леонидович, Москва 2022 г

В людей я должен верить до конца.

Любовь мою ни ветер не остудит,

Ни смертность гиппократова лица,

Ни бой, ни страх, ни тяжкие недуги.

Ничто во мне любовь не оборвёт.

Послушайте!

Друзья мои!

Подруги!

Я с вами здесь.

Любовь моя живёт.

ВОЗМЕЗДИЕ

1 января 1942 года

Ах, Новый год! Ты по-солдатски прост.

И грозен ты. На страх врагам и бедам

Мы, сдвинув кружки, произносим тост

За нашу предстоящую победу.

Горька ты — фронтовая — в блиндаже.

Но мы крепки в любом исчадье ада.

И — нет пощады! — зреет на душе

Народного возмездия громада.

Настал предел! Пришел расплаты час!

О чем орда фашистская орала?

Они хотели сжечь всё до Урала

И в предсибирье уничтожить нас.

О, Родина! Не быть тому, не быть!

Вспять не вернуть истории теченье.

Ведь мы умеем Родину любить!

Готовы к беспощадному отмщенью!

Чтоб сквозь огонь знамёна пронести,

Не осквернить советской нашей чести,

Расти же в нас, великое, расти

Всесокрушающее чувство мести.

Народный гнев! Он так могуч и прост,

Горяч, как молодость, и мудр, как старость.

Вставай, народная, во весь могучий рост,

Священная, торжественная ярость!

Вставай в бою, возмездье соверши,

Пройди в огне полями и лесами,

Коричневую нечисть сокруши,

Суровой правдой в битве потрясая.

Во имя наших гор, лесов, равнин,

За всё, где счастья нашего частица,

Обязан ты — боец и гражданин —

Высоким чувством мести причаститься.

Всё злей лютуют на земле враги…

Чтоб опрокинуть их и раздавить на месте,

Выращивай, лелей и береги

В своей груди огонь железной мести.

Священным гневом сердце разогрей

И мсти кроваво за героев павших,

За наших жён, детей и матерей,

За девушек,

родных,

любимых

наших.

За наш простор, за голубую высь,

За нашу раненую и родную землю.

Народным мстителем ты назовись

И жажду мести знаменем подъемли.

…Вот так писал я много лет назад.

Да, речь была о крови, о возмездье.

Да, дело шло о каре и о мести.

Но это было много лет назад.

Тогда иного не было пути —

Чтоб кровь за кровь!

И смерть за смерть!

Иначе

Зачем наш путь был благородный начат,

Которым надлежало нам идти?!

Ведь им бы надо помнить наперёд

Отнюдь не как слепое наважденье

Истории Российской упрежденье —

Кто к нам с мечом войдёт,

Тот от меча умрёт.

Так нет же!

И не мы тому виной —

Ефрейтор, исходя истошным криком,

Пошёл на нас не как-нибудь —

блицкригом,

Грозя нам истребительной войной.

И получил, как говорят, сполна…

Мы рассчитались по большому счёту,

Отбив у многих лёгкую охоту

Носить за кровь кресты и ордена.

Но мы великодушны. Наш народ

Отходчив. Мы как клятву произносим,

Что камня мы за пазухой не носим.

Воистину великодушен наш народ!

Возмездия карающей рукой

Мы лишь урок явили белу свету.

И это справедливо, ничего ведь нету

Превыше справедливости такой.

БАЛЛАДА

О ПОЛКОВОМ

ВРАЧЕ

Бесценным даром мы награждены —

Листать живую летопись войны.

И в многотомье, между жгучих строчек,

Не раны наши —

Души кровоточат.

… Сечёт огонь кинжальный по врагу.

Солдаты распластались на снегу.

Девятый вал!

Бросок!

… Но так бывает,

Бывает, что тылы не поспевают.

И вот уже на брата — по патрону…

Легли мы в круговую оборону.

Мы бились зло. Огнём снега клубились.

Мы в рукопашный шли. Но как не бились,

Наш полковой медпункт был отсечён

С не отступившим полковым врачом.

И гордость наша, доктор — выпускница,

Душа солдат, весёлые ресницы,

А косы — от природы — завитые,

А руки — от народа — золотые,

Что дни и ночи, в смерчи и бураны

Солдатам перевязывали раны…

Уже в бессмертье шла сквозь пелену

Седых снегов. У нелюдей в плену.

В глухую ночь с конвоем, по этапу

Она была доставлена в гестапо.

Где было всё — угрозы и допросы.

Растрёпаны студенческие косы.

Её пытали. И опять пытали,

Ботинками с подковами топтали

И били в катакомбах каменистых,

Чтоб выдала она им коммунистов.

Но, стиснув зубы, девушка молчала.

И начиналось всё тогда сначала.

И так под пытками она на веки смолкла —

Военный врач — седая комсомолка.

Но дрогнули морозные созвездья —

Врагам неотвратимое возмездье!

С высоток, из-за балки, за рекой

«Катюши» спели им за упокой.

Смели с лица земли, не упустили —

Свершили долг священный — отомстили.

А днём с экскортом на гвардейском танке

Доставили в штакор её останки.

… Прошли года. И мы, однополчане,

В суровом и торжественном молчанье, —

У славы, у могилы на краю ли,

Стоим, застыв, в почётном карауле.

Плечом к плечу, погон к погону, близко

С рукой под козырёк, — у обелиска.

ВОЕНВРАЧИ

СОРОКОВЫХ

ГОДОВ

Живущие!

Извечно их храните

В глазах и в думах

Матерей и вдов.

Храните

В бронзе,

В памяти,

В граните

Военврачей сороковых годов.

С петлицами зелёными

И шпалами,

С глазами утомлёнными

И впалыми,

От яростных бессонниц

Воспалёнными,

С руками,

Терпким йодом

Задублёнными.

В боях! —

С невосполнимыми

Утратами.

В огне! —

С госпиталями,

С медсанбатами.

Бессменно! —

С устремленьями

Высокими.

В борьбе

С кровопотерями

И шоками,

С нехваткой

Инструментов и бинтов.

Поправ в себе

Сомнения и страхи,

Коль надо,

Рвали на бинты

Рубахи

Военврачи сороковых годов.

На их руках

Солдаты умирали.

На их руках

Солдаты выживали.

Дано им знать

Жестокие уроки

Горчайших

Первых месяцев войны,

Как раны сердца —

Чёрные воронки

В снегах

Невероятной белизны,

Застывшие,

Несомкнутые веки

И мёртвый взор,

Идущий из глубин,

Как мрамор —

Отпечатанный навеки

На тех снегах

Живой гемоглобин.

Где битва шла,

В ночи не угасая,

У стен горящих сёл и городов

Стояли насмерть,

Раненых спасая,

Военврачи сороковых годов.

Военной медицины ветераны

Солдатам перевязывали раны,

Не покидая

Тяжкие посты,

Когда, кренясь

С бездонной высоты,

Кресты

Со свастикой

Сквозь жёлтые туманы

Бомбили наши

Красные кресты.

Друзья мои!

Коллеги фронтовые!

Я видел вас

В том праведном бою

В бессмертие идущими,

Живыми…

Я вас пою!

Не реквием пою.

Я вас пою —

Живыми и красивыми!

От имени всех Армий и Фронтов

Я вам поклясться в верности готов

Пред Вашими священными могилами,

Военврачи сороковых годов.

Годы Незабвенные, Великие!

Предо мною эпос их живой.

И стихи, как вещные реликвии,

Всё живут в тетради фронтовой.

Фронтовой газетой напечатаны,

Прочтены на дымных рубежах —

У зениток нашими девчатами

И бойцами в дымных блиндажах.

Может быть, сколочены — не слишком…

Но пред ними голову склонив,

Я их помещаю в эту книжку,

Ни одной строки не изменив.

ХИРУРГИ

Поэма

И снова к вам мой пятистопный ямб.

Давно живу дыханьем этой темы

Ещё никем не созданной поэмы

С высоким посвящением друзьям.

А вам, коллеги, трудно между тем:

Всё поиски и вечные дилеммы,

Как с неба низвергаются проблемы,

И вам тогда совсем не до поэм.

Тернист ваш путь. Всегда дерзать и сметь!

Ведь это мне по опыту знакомо,

Когда в ночи стоишь у Рубикона,

У грани той, где рядом жизнь и смерть.

Но эта жизнь — она в твоих руках!

Ещё идут по нервам биотоки.

Ещё в сосудах теплятся потоки.

И жизнь пока — ещё в твоих руках!

И нет превыше всех земных забот:

Преодолеть тот Рубикон «всесильный»!

Уже сестра салфеткою стерильной

Со лба хирурга вытирает пот.

Обильнейший, почти бессолевой.

От чистоты своей, от правоты — прозрачный.

…Не говори: исход вполне удачный —

Больной живёт, а ты едва живой.

Глядишь, и славы ты хватил сполна.

Судьба твоя, как говорят, при деле.

Успех, почёт, а нервы — на пределе,

И ночи, ночи — напролёт без сна…

Сомнения?..

Не быть у них в плену!

Иначе в жизни устоять едва ли,

Когда тебя под час клянут и хвалят,

И снова хвалят, и опять клянут.

И снова —

Неразведанной тропой!..

Как нелегки подчас все эти тропы,

Судьбы твоей барханы и сугробы!

Но старые наставники —

С тобой.

Они с тобой в сумятице боёв

За жизнь людей, в круговороте беден.

Уже в небытии Бурденко, Юдин…

Но вот уж смена — многие другие

Таланты нашей вещей хирургии!

Читатель скажет: всех не назовёшь.

И нужно ли? И разве в этом дело?

Да, корифеи шли в науке смело

И знали: их продолжит молодёжь!

Безвестная до некоей поры,

Она уже идёт по белу свету,

И смело принимает эстафету,

И открывает новые миры.

Ах молодость! Она своё берёт!

Не надо ей призвания другого —

Уверовав в наследье Пирогова,

Идти вперёд! Всегда идти вперёд!

Ветераны 21-й отдельной истребительной противотанковой артиллерийской бригады после боев.

(Л. Попов первый слева в нижнем ряду)

2

В рентгенограммах строгий кабинет —

Прибежище раздумий и свершений.

Хирург глядит в окно на день весенний,

Смакует привязавшийся сонет.

Вот-вот сквозь солнце

Крупный дождь прольёт.

Колышет шторы ветерок не хлёсткий.

Берёзки под окном. Они —

берёзки —

Стучат листвой в оконный переплёт.

Чем голова седая занята?

Увы, не допустить какой бы промах.

Он мыслит о классических приёмах.

А нынче смотришь — классика не та!

Её ещё не смели описать.

Вот взять хотя б сердечные пороки:

Все знают, что хирурги — не пророки,

Но им дано не только предсказать,

Но и от смерти нас — людей — спасать.

И тут уже себя нельзя жалеть.

Иль вот порок — сердечная триада:

Его пройти — равно пройти три ада!

Но надо ту триаду одолеть,

Порочное в природе покорить,

В неведомое тропы проторяя,

Предшественников в чём-то повторяя,

Идя на риск, искомое открыть.

И вот он, доктор, на своём пути!

Он смотрит ординаторов записки

И тысячу спокойствий олимпийских

Пытается в минуту обрести.

Ему ведь завтра у стола стоять,

Держать в руках трепещущее сердце

И слушать гул его тревожных терций.

А это сердце надобно понять.

Слить воедино волю и талант!

Он пальцы над столом сцепил тугие.

Пред ним оперативной хирургии

Почти непостижимый фолиант.

Он в сотый раз его перелистал

В каком-то неосознанном боренье.

Он до утра был в творческом горенье

И,

Если по-людски сказать, устал.

Но верил: не отрезаны пути!

И за исход уже не беспокоясь,

Решает он: идти на дерзкий поиск!

Навстречу жизни — не страшась! — идти!

Легко ль себя на подвиг побудить?!

Чтоб, голову не посыпая пеплом,

Сознательно идти в такое пекло?

Тут надо проще: надо победить!

Иначе и победы не видать…

И шутит от:

–Ну хватит петушиться!

… От дела на минуту отрешиться

И мир самозабвенно наблюдать!

Пред ним — в окне — старинный русский лес,

Весь солнечными бликами облеплен.

Царит во всём своём великолепье

Под голубою кипенью небес.

Весны вселенской радостный родник.

В распах окна — черёмух дуновенье

Поэта вдохновению сродни.

3

Приют людских надежд, страданий, доль

И чаяний —

Больничные палаты.

Снуют бесшумно белые халаты

И жизнь идёт, превозмогая боль.

И тут порой от аспидной тоски

Бывает нелегко отгородиться…

Но здесь же, видно, суждено родиться

Гуманнейшим традициям людским.

Здесь ждут тебя, надежду затаив,

Твои родные люди — человеки.

В тебя — врача — уверовав навеки,

Тобою исцеляемы,

Твои.

Нельзя здесь человеком пренебречь.

Страдают люди!

Все легко ранимы.

Но волею твоей, тобой хранимы

Они живут!

Коль их, людей, беречь.

В них — в каждой жилке! — теплится борьба.

У каждого — труды, мечты, заданья.

Своё, как жизнь, большое мирозданье.

Своя неповторимая судьба.

Вот у окна лежит старик, сопя.

Врачу он отвечает, чуть помедлив.

Он чуть дерзит.

А этот привередлив.

А тот готов молиться на тебя.

Иной же будто в огненном кольце,

Тревогой раздираемый на части, —

Печать неотвратимого несчастья

Навек застыла на его лице.

А этому чужды тоска и грусть.

Он — средоточье Мысли.

Он — спокоен.

Читает Данте!

День и ночь!

Запоем!

А ведь prognosis pessime…

Ему

Осталось жить не более недели,

И вопреки житейской канители

Он дал простор и чувству и уму.

Вот синенькая девочка лежит

И мальчик — кислорода не хватает.

Над ними детство призрачно витает.

А время беспощадное бежит.

Они ещё пытаются играть

И с лечащим врачом запанибрата.

Они гордятся званьем — октябрята.

Им из больницы хочется удрать.

А вот мальчонка.

Стонет по ночам.

От мук своих серьёзен не по-детски.

Но он ведёт себя по-молодецки:

Стоически готов помочь врачам.

Его снесут в четырнадцать ноль-ноль

На операцию.

Больничные палаты…

Снуют бесшумно белые халаты

И жизнь идёт, превозмогая боль.

4

Давайте будем верить не на час,

Что после, за больничными стенами

Не будет безутешного стенанья —

Прольются слёзы, радостью лучась!

Включите Грига!

Требуется Григ!

Врачи во всё стерильное одеты.

В привычной позе руки их воздеты,

Готовые на подвиг в этот миг.

Как Жанна д Арк,

В готовности сестра.

Смотрю,

Сдержать волнения не в силах —

Хирурги в масках, в голубых бахилах,

Как рыцари Надежды и добра.

Не просто им!

Я это знаю сам.

Они ведь не кудесники, не маги.

Их души не распишешь на бумаге.

Поверим же их сердцу и глазам!

Вот солнце многоцветное зажглось:

Включаются бестеневые лампы.

Они, как титанические лапы,

Простёрты над врачами.

Началось!

Как тот мифологический Морфей,

Стоит у пульта анестезиолог —

Да будет сон спокоен и не долог.

Спи, паренёк, дыши и розовей!

Врачи уже в себя погружены.

Рукотворят спокойно ассистенты.

И звякают о тазик инструменты

Среди насторожённой тишины.

Хирург сосредоточен.

Точен.

Строг.

–Прошу следить за пульсом и давленьем!

Не место здесь тревоге с умиленьем —

Вниманье! Ликвидируем порок.

Вот жилка у хирурга на виске

Напряжена!

А мальчик — без агоний.

Уже трепещет сердце на ладони —

Страдальческий комочек на руке.

-Сестра! Быстрее — кохер и ланцет!

…Последний шов!

А ну, давай живи-ка! —

И вот уже нежнейшая живинка

У мальчика пылает на лице.

Здесь высшая из всех земных щедрот,

И разум до предела щепетильный.

Уже сестра салфеткою стерильной

Со лба хирурга вытирает пот.

Обильнейший, почти бессолевой.

От чистоты своей — как бы кристальный.

Хирург ведёт, как говорят, витальный,

За жизнь людскую вековечный бой.

5

Он в это утро очень рано встал.

И в клинику — в порядке моциона.

И вот обход —

вполне традиционный

И до зарезу нужный «ритуал».

–Сестра! Где доктор? Можно ли к нему? —

Издревле так в больничном обиходе.

Вам отвечают:

–Доктор на обходе.

И это — оправдание всему.

В палатах наступает тишина.

А вот уж гулкий говор в коридорах:

Идут врачи. Целители!

Которых

Все ждут.

И в окна плещется весна!

Здесь будет всё.

Спокойно, не спеша

Поведают вам, как идёт леченье,

И новые предпишут назначенья,

Поговорят по-братски, по душам.

Вот он идёт, опять бубнит сонет!

А за спиной коллеги — целой свитой.

Мальчишка вопрошает басовито:

–Теперь мне, доктор, бегать или нет?

Хирург вполне спокоен до сих пор.

Но вот немного запершило в горле:

«Ещё бы сантименты не попёрли».

И треплет он мальчишку за вихор:

–Теперь футбол считай, брат, пустяком.

Догнавши, дёргай за косы девчонку!

Сосед по койке смотрит на мальчонку

И лезет торопливо за платком.

Мы любим все весеннюю грозу.

Особенно «грозу в начале мая»!

Мать на хирурга смотрит, сына обнимая,

Смахнув с лица счастливую слезу.

Страдалица вчерашняя. Ты — Мать!

Кто не поймёт твоей минувшей муки?!

Всё позади.

Вокруг стоят хирурги.

Она хотела б целовать им руки.

И всем, кто здесь, легко её понять.

«Спасибо, доктор», — люди говорят.

То для врача — бесценная награда.

Хирургу больше ничего не надо —

Ни титулов не надо, ни наград!

Лишь в них награда высшая твоя:

Они уже — не «синенькие дети»!

В них продолженье нашего бессмертья,

Мятущееся счастье бытия.

ВОЕННЫЕ

МЕМУАРЫ

Как читаете мемуары вы?

Лично я —

Будто снова в бою…

Перехвачены лентой муаровой,

Эти книги —

Бессменно в строю.

Книжной пылью не запыленные.

Как солдаты —

За рядом ряд.

И станицы их опалённые

Негасимым огнём горят.

Вот они!, —

С непреклонными лицами, —

Командармы,

Что смотрят на нас.

Безымянные наши рыцари

Принимают свой смертный час.

Карты

Кровью и нервами сотканы,

Мечут стрелы

в обход,

в обхват.

И дымятся ещё за высотками

Пепелища знакомых хат.

И склоняясь над старыми картами,

Отдалённую слыша пальбу,

С теми годами,

Как с курантами

Мы сверяем свою судьбу.

Всё! —

Высокое, сокровенное, —

Жизнь и праведный ратный труд

На века

Мемуары военные

В нашей памяти сберегут.

В них живут боевые реликвии,

В них —

Бессмертное слово: «Вперёд!».

В них —

Свершенья народа великие.

Сам —

Великий советский народ.

В них —

Продрогшего неба созвездия

И огни партизанских дорог

И священное наше

возмездие —

Как эпохи

Предметный урок.

В них —

Осколков кипение ржавое,

Похоронок нещадная весть.

И могущество наше державное,

И высокая наша честь —

Честь народная

И Достоинство.

Кровь на знамени

у древка,

Доблесть нашего

Славного воинства

В бронзе-золоте

На века.

И салюты

Над звёздными башнями,

И последний победный редут.

…Рядовые запаса

И маршалы

Нашу память

В бессмертье ведут.

Эта память —

Как миру послание

И дыханье

Грядущей весны.

В пояс кланяюсь!

В пояс кланяюсь!

Летописцам священной войны.

Леонид Попов, 1952 год

ВМЕСТО

ПОСЛЕСЛОВИЯ

В моих стихах так много седины…

Я не боялся в этом повториться.

Я очевидцем был, как говорится,

До той поры невиданной войны.

За восемь суток часу не поспать

В бою за безымянную высотку.

Казалось, друг мой из железа соткан,

Он поседел в неполных двадцать пять.

Считают: мудрость — спутник седины.

Философы всегда седеют рано.

Я чту в сединах наших ветеранов

Спрессованную мудрость всей страны.

Но здравому рассудку вопреки,

И по наитью странного порядка,

Порою в моду входят парики

С замысловатой проседью на прядках.

А седина — не только за войну.

Она за труд! О том давно известно.

Носите же на славу седину,

Но только заработанную честно.

ИЗ СТРАШНОГО ПРОШЛОГО

Как они людей травили,

Заживо бросали в ямы —

Этот самый Джугашвили,

Им в подмогу Микояны.

Я ничуть не упрощаю —

Нагляделся инквизиций,

Я лишь память укрощаю

С новых, с нынешних позиций.

Что поделаешь с тобою?

Всё, что свято взято с бою?

Эта память сердце гложет.

Буду жить, коль бог поможет,

С этой неусыпной болью.

Неизбежно отраженье —

Всё история восславит.

А за боль и униженье

И его и «окруженье»

По своим местам расставит.

Я лишь совестью болею.

Разве позабудешь это?

Претерплю! Преодолею!

И вперёд! К добру и свету!

***

«Пока я мыслю — я живу» —

Увы, и мудро и банально.

Уж где-то за ночным кордоном

Отгрохотало: «С Новым Годом!..»

А я порою не пойму,

Что переносно, что — буквально?

Живу. А за моим окном —

Небес послойные морщинки.

И засыпают тихим сном

Декоративные снежинки.

И кипень снежная берёз

Застыла будто бы в гипнозе.

И где-то бродит Дед Мороз

Вокруг больницы на морозе.

А лента памяти моей

Течёт отрывочно — кусками.

Как будто тысячи кунсткамер

Калейдоскопом перед ней.

И так до самого утра —

Et cetera, Et cetera…

МОЯ ПРЕДНОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

Не жалуюсь. Жестокие уроки…

Ни ёлок, ни бокалов, ни друзей.

Уходит год.

Дежурный пост у койки.

И рушится иллюзий колизей,

Как обречённый Венецианский,

Который воды жаждут сокрушить.

Мне б Вотчала…

Не калий же цианистый!

Поскольку, прямо скажем —

Надо жить!

Как отодвинуть роковые сроки

В ущербно-изнурительной тиши?

И вот пишу, хоть знаю: эти строки —

Не больше чем гимнастика души.

В ушах то гром, а то — пчелиный улей,

То птичья трель, то дальние бои…

…Уснуть бы мне…

Но только б не уснули

Бессонные артерии мои.

Уж за окном и за больничной дверью

В снежинках наплывает тишина…

Я верую,

я верую,

я верю —

Придёт моя Победная Весна.

СЛОВО

О ПРОЛИТОЙ КРОВИ

Вы думаете павшие молчат?

Егор Исаев

Давно оглохли полковые рации,

Простужено кричавшие: «Вперёд»!…

До желтизны повыцвели реляции,

Лишь нашу память время не берёт.

Болит, как рана, память поколения,

…В огне леса,

и хлеб,

и русский лён.

И кажется до белого каления

Над нами мирный воздух раскалён.

Доватор, приподнявшийся на стремени,

Из-под руки глядит на нас в упор.

То не укор. В пространстве и во времени

Мы познаём себя до этих пор.

Казалось бы, вся суть вещей просвечена,

Пронизана священною войной.

Неколебим итог её. Развенчано

Зло на земле. Упрочен шар земной.

Но вот глубинно проникаю в души я

Иных людей. Затем над строчкой бьюсь —

Подспудного боюсь прекраснодушия,

Забвенья, как безвременья, боюсь.

За что казню себя такой нелепостью?

Смотрю на шрамы на седых висках

И всё немею пред громадой эпоса,

Который нам осмысливать в веках.

Как всё объять?

В душе? В архивах рыться ли?

Чтоб истину постичь наверняка —

Кто были те, планеты нашей рыцари,

Пришедшие от плуга и станка,

Богатыри той битвы исторической?

Я перед правдой сердцем не солгу,

Коль так скажу:

–Вопрос не риторический!

Мы перед ними всё ещё в долгу.

Нам отвечать какою правдой-верою

Они служили миру на земле,

Когда пылали их шинели серые,

Как пламя прометеево во мгле.

Как памяти далёкой отражение

Застыл на старой киноленте взрыв…

Ушли они в последнее сражение,

Своею кровью землю обагрив.

Ушли они — далёкие и близкие —

В немеркнущую вечность. В зной времён.

Шумит листва берёз над обелисками.

Солдаты — у прострелянных знамён.

У времени непостижимо быстрого

Есть свой накал и свой девятый вал…

Я эту память тоже кровью выстрадал,

Когда солдатам раны бинтовал.

И до сих пор ищу свои критерии —

Мне кажется на всех материках,

Как дуги вольтовы, ещё гудят артерии,

И кровь погибших — на моих руках,

На травах, на снегу…

Она — не ржавая

От времени, от ливней и ветров.

Она горит!.. Могущество державное

Озарено её огнём,

И отчий кров,

И сон дитя, и нежность женщины,

И налитое радугой зерно,

И всё, что было Родиной завещано, —

Солдатской кровью той озарено.

Века пройдут. Пройдут тысячелетия —

Ни ран, ни нашей славы не избыть.

И в мире нет бесчестнее бесчестия —

Ту кровь людскую хоть на миг забыть.

И вновь, как наяву, — Весна Победная!..

Уже Рейхстаг бризантами секут.

Мне душу опалила кровь последняя

До низверженья зла за пять секунд,

До завершенья боя, до салюта нашего,

Где пал последний вражеский редут.

… Над картами склонясь, седые маршалы

Седых солдат в бессмертие ведут.

И слушая в своей родной обители

Бессмертный гимн — «Священная война»,

На стареньком, видавшем виды кители

Старушка мать целует ордена.

А время набирает ускорение,

Как сны — отгрохотавшие бои…

Наденьте же нашивки за ранения,

Однополчане верные мои.

ДРУГУ, ЖЕНЕ

Надпись на книге стихов

Константина Симонова

Шла страной

Военная страда…

Чтобы лихолетье победить,

Мне Сурков и Симонов тогда

Помогли нежней и злее быть.

Я читал стихи и на пути

Сокровенно думал о тебе,

Чтоб собою быть,

Чтоб обрести

Должную уверенность в себе.

Я тогда, конечно, понимал —

Бой есть бой.

И жизнь и смерть — в бою.

И к груди сильнее прижимал

Карточку помятую твою.

Образ твой томился впереди.

Я шагал сквозь миномётный вой

С автоматом верным на груди,

Со стихами в сумке полевой.

из семейных альбомов. Ида Вениаминовна Попова — жена Л. П. Попова

«Жди меня» —

писал я под огнём.

Жил тобой в решающей борьбе…

… Вот как много сохранилось в нём —

В томике, подаренном тебе.

Май 1945 года

ДУЭЛЬ

Идёт артиллерийская дуэль.

..Рванул снаряд под самый корень ели.

И, ветви распластав, упала ель.

О как они — дуэли — надоели!

Палят без цели. Бьют по площадям.

Вслепую бьют по нашему квадрату.

То здесь султан огня, то там, то сям.

Выматывают душу у солдата.

Я слышу озорной весёлый крик.

Оглох почти, но этот крик приемлю —

Бодрит мне душу боевой комбриг:

–Не бойся, эскулап! Держись за землю!

Вдруг нимбом поднялась седая гать,

Крупнокалиберным рвануло землю с хрустом.

Я смутно начинаю постигать

Азы артиллерийского искусства.

Всё верно: непременный атрибут

Любой войны — огонь, в снаряд обутый.

Признаться, кошки на душе скребут

От этого — будь проклят! — атрибута.

Я мудро философствую: примат

Огня с металлом над живым солдатом.

А в сущности, ведь это — Дантов ад.

И, обозлившись, он, живой солдат,

В казённик вбив очередной снаряд,

Ответным бьёт, покрыв фашиста матом.

О как минуты медленно текут!

Мы на прорыв ждём нового заданья.

И вдруг —

в окоп

прямое попаданье,

Затем —

прямое —

в полковой медпункт…

Заплачет горько по убитым мать,

Счёт потеряв кровавым дням и суткам.

И вдруг, каким-то там

Вторым рассудком,

Я начинаю жутко понимать

Во всей вот в этой беспощадной мгле

Немыслимость того, как говорится,

Чудовищность всего, что здесь творится,

Нелепую жестокость на земле.

Но тотчас мысль становится острей —

Я осенён как благостною вестью:

Из наших справедливых батарей

Ударит всенародное возмездье.

Кляни себя и на судьбу не сетуй!

Я это утро с ночи сторожу.

Бегу в киоск за утренней газетой

И в ней… своих стихов не нахожу.

И я шучу: знать не бывать фортуне…

Но строфы жгут, слова-глаголы жгут.

Стихи мои!

Они страдают втуне.

Их нет пока. Они во мне живут.

***

Памяти друга — капитана медицинской

службы Сергея Алешкевича

…Застыли каски у окопной бровки.

Сигнальная ракета. Всё! Пора!

Конец артиллерийской подготовки —

Рванули наши танки на таран.

Бросок вперёд к блокированным дотам!

На флангах — миномётная пурга.

Идёт большая ратная работа —

Советские солдаты бьют врага.

И вот уже из-за черты багряной

По рации звучит издалека,

Что справа у высотки безымянной

Серьёзно ранен командир полка.

…Кипят в стерилизаторах укладки.

Часы секундам отмеряют ход.

Военной хирургической палатки

Спокойный и суровый обиход.

Людская боль и ранние седины,

И милосердье боевых подруг.

И вот вступает в смертный поединок,

В борьбу со смертью молодой хирург.

Не очень долго поединку длиться.

Здесь каждая секунда на счету.

Дерзает врач. И юная сестрица

Слова-приказы ловит на лету:

–Пинцет Пеана! Кетгут побыстрее!

Но вот внезапный залп из-за реки —

Наш медсанбат жестоко был обстрелян

Конвенции Женевской вопреки.

Хирург был ранен не на поле брани —

И попрана женевская статья.

Какой-то миг он был совсем на грани

Минуты той, того небытия,

Когда в глазах уже не мир телесный,

А пустоты разверзнутая пасть.

И нет друзей, любви, цветов и песен,

И жизни нет! И следует упасть.

Но он стоял. С гудящими висками,

С наплывами мертвящей синевы,

Уже отяжелевшими руками

Последние накладывая швы.

Он пробовал шутить: «Мотор не тянет —

Горючего не следует жалеть».

Теперь сражался он с двумя смертями,

Чтоб первую суметь преодолеть.

Преодолеть! Не допустить утраты.

Стоять! Стоять! Держаться до конца!

И вот с командирского лица

Как тень сползает маска Гиппократа.

А врач, когда свинцом набрякло тело,

Сказал свои последние слова:

–Всё хорошо… Конец венчает дело.

Он будет жить! —

И рухнул у стола.

Враг покидал израненные пашни.

Уж бой гремел у дальних переправ.

Так отдал жизнь мой друг и однокашник,

Свершая подвиг, смертью смерть поправ.

Леонид Попов. Первый орден после форсирования реки Сиваш (1943-1944гг)

ИЗ ФРОНТОВОГО БЛОКНОТА

«Дорогой мой сыночек, если

уж так привелось, воюй, род-

ной мой, а допрежь всего, уж

коли Родина-мать выучила те-

бя грамоте и разным наукам, да

ещё повелела быть венным док-

тором, спасай от погибели наших

воинов-богатырей, наших солдату-

шек. Только прошу тебя, ради бога,

не подходи очень близко, где стре-

ляют».

(Из письма матери Еликаниды Дми-

триевны на фронт. 1943 год.)

Бью, осатанев. Свинцом в лицо

Нас из автоматов поливая.

…В этот час пришло мне письмецо —

Удружила почта полевая.

Всё в огне —

Пожухлый сухостой,

Всё в дыму —

Берёзовость да ивость.

Будь же, будь во истину святой

Эта материнская наивность.

Всё как предназначено судьбой.

Что сказать? Нашла коса на камень.

Третьи сутки длится смертный бой.

Что скажу я, что отвечу маме?

Мама, я не лезу на рожон.

Лезет враг. Его мы покараем.

Но чего попишешь? Полк-то окружён.

Стал мой «тыл» теперь передним краем.

Мы попали в жуткий переплёт…

Вот летит стервятников армада.

Бьёт он, гад, остервенело бьёт…

В общем всё как на войне.

Как надо.

Мы врага должны с земли стереть,

А иначе — рухнет мирозданье.

Мы должны сегодня умереть

Или выполнить страны заданье.

Тут, как говорится, быть или не быть,

Раз уж ситуация такая.

Как же близко мне не подходить,

Где солдаты кровью истекают?

Я чуть-чуть сегодня поседел.

Не для красного скажу реченья —

В этом мой священнейший удел,

Высшее моё предназначенье.

Скоро будет перелом в бою —

Мы прорвёмся, грянем в наступленье…

По сыновьи голову свою

Я склоняю на твои колени.

В ГОСПИТАЛЕ ИНВАЛИДОВ

ВОЙНЫ

Хлеба и травы на полях

Цветут, где шли бои-сраженья.

А многие, кто был в боях,

Ещё лежат в госпиталях,

Как будто бьются в окруженье.

Десятки лет.

До этих пор.

В борьбе своей увековечены

И горькой славою увенчаны

Теченье жизни не в укор.

Десятки лет.

До этих пор.

А тишина плывёт окрест

В лесах, в садах, в речных излуках…

Они ж

Конец ознакомительного фрагмента.