Дорога длиною в жизнь. Третья книга воспоминаний (жизнь в Израиле)

Леонид Диневич

…когда ты понимаешь, что в твоём творчестве нет «завтра», а только «сегодня» и «вчера», ты уезжаешь.И в новой стране начинаешь вторую отпущенную тебе жизнь.Третья книга воспоминаний и размышлений Леонида Диневича, доктора физико-математических наук, профессора, генерал-лейтенанта гидрометеорологической службы, многолетнего руководителя крупнейшей Военизированной службы активноговоздействия на погоду в СССР.

Начало второй жизни

30-ое июня 1991 года г. Тирасполь, Молдавия. Я забираю родителей и сестру с их замечательной квартиры. Понятие замечательной квартиры условное. Оно, это понятие, соответствует уровню так называемых «хрущёвок» советского времени. Для родителей она была действительно местом счастливого пристанища после долгих лет мытарств по военным гарнизонам. Она (квартира) просто без всяких условий переходит ЖЭКу (жилищно-эксплуатационная контора). Для того, чтобы понять душевное состояние моих родителей и сестры при покидании квартиры следует ознакомиться с той безмерно тяжёлой дорогой, которой пришлось им пройти до её получения (см. книгу первую моих воспоминаний). Мы едем ночевать в нашу квартиру в Кишинёве. Первое июля 1991 года. Кишинёв. Мы, мама, папа, сестра, жена, дочь, её муж, их доченька (наша внучка) выходим со своей квартиры навсегда. Квартира переходит просто без всяких условий ЖЭКу. И в этом случае для понимания наших переживаний следует прочитать наш путь по её получению (см. книгу вторую моих воспоминаний). Лишение нашей семьёй двух квартир было равносильно душевной трагедии. Равносильно душевной трагедии в полном смысле этого слова. Я хотел бы, чтобы читатель проник в суть этих слов.

Наши мозги были в полудрёме. Мы, законопослушные граждане Страны Советов, просто выполняем её закон!!! Зачем мы его исполняем? Ведь у нас уже забрали паспорта и мы уже совсем не граждане страны Советов!!!

Государство, которому мы честно служили и на трудовых, и на боевых фронтах, сражаясь за Родину, лишает нас всех наших достижений и накоплений. Мы двигались, о чём-то говорили, но действия свои не осознавали. Вернее, главным бессознательным лицом был я, а все мне доверяли. «Да стоит ли тужить о квартире, об этих стенах!!!», — убеждал нас зять. «Важнее позаботиться о будущем Вашей дочери, внучки, и вообще нашей семьи. Мы там получим новые возможности», — говорил он. «Мы там сможем родить ещё одного ребёнка», — убеждал он нас. Вот мы и заботились!!! Эти слова и цели помогали мне отвлечься от главной проблемы. Я оставлял своё детище, созданную мной самую авторитетную в тот период в мире многотысячную организацию. Я оставлял своих учеников и сослуживцев. Мне приходилось оставлять доверенное мне гражданами депутатство в Кишинёвском городском Совете. Я ощущал неправильность этого действия. Однако, цель, цель, цель сделать детей счастливее затмевала моё (наше) сознание. Я же абсолютно доверял своему зятю. Я был убеждён, что он уезжает для того, чтобы в новой Стране сделать счастливой свою семью и обеспечить счастливое будущее своим детям. Так ведь и в Кишинёве моя семья была счастливой!!! Это счастье и благополучие обеспечивали мы с женой.

Теперь пришло время строить счастье своей семье зятю с дочерью самостоятельно. Он, зять, теперь ещё больше, чем ранее, увязывал судьбу свою личную с судьбой своей семьи и тех родных, кто по зову крови принимал на себя все проблемы переезда в новую Страну. И он такую настоящую и будущую связь судеб в этот период демонстрировал.

В финале фильма «С лёгким паром» мать главного героя в ответ на поступок сына, приведшего домой новую невесту и слова его о том, что они так счастливы, сказала: «поживём увидим». Вот и я должен был сказать: «поживём — увидим». Нет, я так не сказал. Я был в зяте абсолютно уверен. Наша дочь верила своему мужу. Он показывал свою любовь и верность своей семье. Для нас с женой это было счастьем и мы верили своему зятю. Нет. Это не верно. Я абсолютно был уверен в нашем зяте. Абсолютно. Моё воспитание не допускало возможного предательства. Ох, как я ошибся!!! Я, многолетний руководитель многотысячным коллективом, глубоко ошибся в оценках одного единственного и самого близкого человека. Свой предательский удар он нанёс в самое жизнеопределяющее место. Об этом в дальнейших рассказах.

Первое июля

Первое июля. Кишинёв. Железнодорожный вокзал. Нас с семьёй пришли проводить мои сотрудники и друзья. Провожающих было много. Впервые за много лет я одет не по форме. Для провожающих я выгляжу непривычно в гражданской одежде. Форменную одежду, включая зимнее, осеннее пальто, фуражку, зимнюю шапку, костюм со знаками различия я оставил на вешалке в своём служебном кабинете. В гражданской одежде чувствую себя неловко. Я уезжал, оставаясь в должности начальника своей большой и авторитетной в мире организации. Сослуживцы провожали меня в то время, когда я оставался ещё в статусе генерал-лейтенанта.

К этому званию и моей должности в Правительстве Республики и в народе относились все с должным уважением. Это звание присвоено мне решением Правительства СССР. В ЦККП Молдавии, в Правительстве Молдавии я числился в статусе одного из министров агропромышленного комплекса.

Все хотят подержать на руках мою внученьку. Я наблюдаю. Из СССР в тот период уезжали навсегда. Я, возможно, навсегда расстаюсь со своими искренними друзьями. Их искренность видна. Вот с женой стоит помощник Председателя Совета министров Молдавии Иван Матвеевич Васильев, а вот тоже с жёнами заведующий отделом в министерстве сельского хозяйства Игнат Шандру, заведующий кафедрой экспериментальной физики Кишинёвского университета проф. Юрий Николаевич Козулин, мои заместители, главный бухгалтер и начальники отделов, некоторые командиры отрядов, специалисты и даже заведующая нашей столовой. В сторонке скромно и с грустью стояли два моих верных персональных водителя Жора Никорич и Павел Дода. Они действительно много лет были мне верны. На лицах этих друзей грусть.

Я верю, что это искренне. Однако, есть человек с радостным лицом. Он, Владимир Буйницкий, получил из моих рук одну из самых авторитетных в мире в области активных воздействий на атмосферные процессы Службу. Справится ли он??!!!

Я наблюдаю, с каким нетерпением он ждёт момента, когда поезд унесёт меня с этой станции. Ему не терпится войти в мой кабинет хозяином. На его лице беспокойство: «А вдруг я остановлюсь, передумаю и не уеду!!!». Моё решение оставить службу этому человеку было ошибочным. Ещё одна очередная ошибка. Я знаю, что есть ещё два-три, отсутствующих здесь человека, которые радостно потирают руки. Они хотят власти. Всего два, три из трёх тысяч!!!

Мои наблюдения меня не обманули. Всё проявится потом. За несколько минут до отхода поезда прибежала секретарь с просьбой подписать какой-то приказ и несколько финансовых документов. Подписал. Ведь право подписи пока у меня. Это право остаётся у меня ещё несколько месяцев.

Госкомгидромет СССР и Правительство Республики не торопились назначать нового руководителя. Предполагалось моё возвращение. Даже кишинёвский городской Совет не выводил меня из состава депутатов ещё полгода после моего отъезда. И я, приехав через полгода в Кишинёв в командировку, даже принимал участие в одном из заседаний экологической комиссии.

Поезд Москва-Бухарест

Поезд Москва-Бухарест со станции Кишинёв отправился в путь. До государственной границы в Унгенах он проходит несколько станций, коротко останавливаясь на некоторых из них. Вся территория, по которой движется поезд входит в зону действия моих полигонов и ракетных пунктов. На всех таких, расположенных недалеко от ракетных пунктов и баз отрядов станциях, стояли множество моих сотрудников с букетами цветов. Одно из двух наших купе было завалено этими букетами. На станциях, на которых поезд не останавливался, мои бойцы, командиры, рабочие стояли, махали руками с цветами, провожая меня с моей семьёй.

Конечно все эти люди мне очень близки. «Прилетит к нам волшебник в голубом вертолёте и покажет бесплатно кино», — часто на наших застольях пели мои сотрудники при мне, вкладывая в эти слова уважение и другие положительные эмоции из нашей повседневной сложной жизни. Конечно, я повседневно ощущал с их стороны уважение и верность, но были и обратные проявления моей строгости. Мы вместе делали одно большое дело в мировой науке и в экономике Страны. Тем не менее, это был час расставания. В меня эти люди верили. Спасибо им. Я не был политическим деятелем. Я был много лет их руководителем, отцом и матерью.

Это были не только дела непосредственно в службе. В этот пакет нашей с ними жизни входили заботы об условиях работы, жизни на полевых базах, жилье, детских садиках, продуктах питания, приусадебных участках в деревнях и для тех, кто жил в городах и т д., в том числе о мире в семьях. Много слёз о неверности жены или мужа пролились в моём кабинете. Почему в кабинете моём? Потому что я умел их слушать, по возможности помогать и сопереживать. И всё-таки!!! В те годы все понимали, что из СССР уезжают навсегда. До развала этой Страны оставалось два месяца.

Читатель, не обольщайся. Верность многих людей долго оставалась в их воспоминаниях, но скоро пришли другие люди, которым эта память мешала и всё пришло в норму общечеловеческих правил. Об этом я расскажу в дальнейшем.

Станция Унгены. Граница

Станция Унгены. Далее государственная граница. Здесь переставляют вагоны на тележки для западных железных дорог. Здесь пограничный и таможенный контроль. Полагаю, что пограничники знали обо мне. Они ко мне отнеслись с уважением. Зато зятя моего таможенники заставили даже снять обувь. Что они искали?!!!

Далее Бухарест. Представители Сохнута (еврейского агентства), занимающегося заботой о нас. Без эмоций и лишних слов нам (нас 8 человек) помогли вместе с набитыми вещами баулами переместиться в гостиницу. Разместили нас в двух комнатах с двумя кроватями в каждой. Спать придётся по очереди.

«Самолёт в Тель-Авив будет нескоро. Ждите, мы за Вами придём», — сказали они. Не помню сколько времени мы ожидали. Кажется прошло не менее суток. Мы очень тревожились за маму, которая всего месяц тому назад перенесла инсульт, за папу, перенесшего инфаркт, за нашу маленькую внучку. И мама, и папа не создавали нам проблем. Они щадили нас и, будучи подготовлены всей своей жизнью военных, не показывали своего настроения.

Потом был прекрасный самолёт, улыбчивые и услужливые стюардессы, самолётное угощение.

Откровенно говоря, переезд из Кишинёва в Тель-Авив через Бухарест не произвёл на нас доброго впечатления. Плохонькая гостиница в Бухаресте, долгие часы ожидания оформления документов в Бен-Гурионе. Это при том, что мама была после инсульта, папа — после инфаркта и маленькой внучке три годика.

Тем не менее, я не могу не отметить чёткую и благожелательную работу сотрудников Сохнута. Они делали всё с сердцем, но с учётом их возможностей. Это был период большой алии.

Второе июля 1991 года. 4 или 5 часов ночи. Наш самолёт из Бухареста приземлился в аэропорту Бен-Гурион. Ещё через три часа нам выдали Теудат Зеуты (так называется паспорт израильтянина). Второго июля 1991 года мы стали полноправными гражданами Израиля. Мы — это мама, папа, жена Соня, сестра Софа, дочь Жанна, её муж Анатолий, их маленькая трёхлетняя дочурка Олечка и я. В аэропорту нас встречал отец Анатолия Давид Дубов.

Встреча в аэропорту в то время была его маленьким репатриантским подвигом. Аэропорт далеко, а билеты на автобус для вчерашнего репатрианта дорогие. Тем не менее, он приехал встречать. Скажу по правде, я был благодарен ему за этот поступок.

Пирожки

Пирожки. Израильские пирожки отличались от тех незабываемых, к которым мы привыкли за 4 копейки в одесской пирожковой. Прежде всего, израильские пирожки делают обычно из слоёного теста. Да и начинка совсем иная. В то время нам эти пирожки были не столь вкусны, сколь любопытны.

Это потом мы стали скучать по пирожкам из пресного теста с капустой, картошкой, горохом, повидлом и т. д. по четыре копейки. В мои студенческие годы я был худым, всегда голодным, но весьма сдержанным в еде. Мне хватало того, чем нас, студентов, кормили в студенческой столовой. Тем не менее, бывая в центре Одессы возле площади Мартыновского (ныне Греческая), я непременно заходил в маленькую пирожковую. Она находилась на первом этаже огромного здания с круглым фасадом. Большая кружка горячего бульона и к ней 4—5 пирожков с разной начинкой, в том числе с капустой, мясом, картошкой, горохом и яйцами. Всё это с бульоном стоило 25—30 копеек. При стипендии на первом курсе 140 рублей в месяц — немало. Но ведь хотелось, и я изредка позволял себе такой праздник. Пирожки и начинка делались прямо на глазах, после чего на соответствующих подносах они размещались в большие жарочные шкафы. В качестве начинки, подготовленной на глазах, сомнения не было. Вот за такой чашкой бульона и пирожками, наблюдая через окно за очень подвижными моими любимыми одесситами, можно было отдохнуть и сосредоточиться в мыслях. За окном на площади Мартыновского была конечная остановка нескольких номеров трамваев. Они звонили своими трамвайными неповторимыми, чем-то родными звонками, привозили и забирали десятки людей. За окном протекала жизнь. Моя одесская пирожковая в шестидесятые — восьмидесятые годы прошлого столетия!!! Это Вам не водочная и не пивная. Как в Санкт-Петербурге в 1992 году.

1992 год. Санкт-Петербург

Однажды, в 1992 году я был в Санкт-Петербурге. Проходя мимо небольшого кафе, я зашёл туда выпить моего любимого томатного сока. В кафе было немало людей, которые стояли со своими стаканами, наполненными водкой и горячо что-то обсуждали. На их лицах, в громких мужицких выражениях я не видел интеллигентности. Санкт-Петербург — культурная столица СССР, а теперь России. Было 12 часов дня. В очереди передо мной стояла не очень опрятная женщина, которая попросила налить ей в двухсотграммовый стакан водку и сверху закрасить томатным соком. Расплатившись, она отошла от стойки, в несколько секунд выпила (как говорят в этих случаях жахнула) содержимое стакана и вышла. А ведь это фрагмент жизни России — ее бандитских девяностых.

Ещё больше меня удивила реакция друзей, у которых я остановился в период командировки. Ленинградские интеллигенты во многих поколениях — доктор наук, сотрудница Главной Геофизической обсерватории им. Воейкова Татьяна Громова, её муж Сергей, доктор физ. мат. наук, профессор Ленинградского университета, сказали мне, что мой рассказ их не удивил. Увиденное мной не фрагмент из жизни России, а сама нынешняя, опустившаяся, голодная и бандитская Россия 90-ых годов.

С большой горечью я наблюдал за этим. Несчастная Россия. Куда она, вместе с другими республиками, катилась!

Никто и никогда не докажет мне, что путь уничтожения СССР, выбранный Горбачёвым и Ельциным, был единственно верным.

Выводя страну из «огромного смрадного болота на чистые океанские воды», они оставили погибать в болотах миллионы своих сограждан. А ведь они лично своими действиями опускали Страну в это болото. Выезжая в Израиль, мы покидали это болото и не пошли за Горбачёвым. Частично я писал уже об этих событиях в своей книге второй.

аэропорт Бен-Гурион

Конечно, мы ощущали сильнейшую усталость. Однако, всё было ново в ощущениях. Бен-Гурион в те годы был подобен захолустным аэропортам, которые встречались мне на дорогах моей жизни. Это сейчас он величественен и по своей значимости, и архитектурным достоинствам подобен лучшим аэропортам мира. В те годы он был другим. В середине дня нам дали машину и мы поехали в новую жизнь, в город Яффо (в переводе на русский язык означает Красивый).

За полгода до этого события в Страну приехали Толины родители, две их дочери со своими семьями, Сонин брат со своей семьёй, наши друзья Сониного детства и студенческих лет Анюта и Володя Шнайдеры, наши друзья и соседи по дому — учительница дочки, её муж, полковник в отставке, их дочь и сын Шварцы, семья Сониной двоюродной сестры Риммы и двух её братьев.

Ещё через три месяца после нас приехали мой брат со своей семьёй, моя тётя с семьёй её дочери, двоюродные сёстры и братья мои и Сони. Итак, нас всех в Израиле стало не менее 100 человек. А если учесть более дальних родственников и друзей, то эта цифра станет существенно большей.

Расселение по стране

Вначале мы все поселились на съёмных квартирах в центре Страны (Яффо, Холон, Бат-Ям, Сдерот, Нетания, Ашдод). Ныне все мы расселились по всей Стране, включая Эйлат, Пардэс-Хана, Раанана, Афула, Хадера и Хайфа. Страна получила много Диневичей, Зац, Карик, Герценштейн, Гринштейн, Сикора, Дубовых, Раутштейн, Фрадкиных, Шнайдеров, Шварцев и т. д. Теперь уже дети, создавшие свои семьи, существенно расширили спектр наших фамилий. До нашего приезда в Стране были центры абсорбции. В них размещали семьи репатриантов, где они проходили первые годы абсорбции, учили язык и отходили от первого шока.

Выворачивая душу наизнанку

Далее выворачиваю душу наизнанку. Хотя психологи, мягко говоря, не советуют этого делать. Мой рассказ первого периода очень индивидуален. Не ругайте меня за мои чувства и ощущения. У других людей, возможно, они были другими.

Шок, кратковременный или долговременный, был у всех. Я придумал единицу измерения силы этого шока. Назвал я её коэффициентом шокности. Шкала величины этой силы составляла от нуля до 10. Мой долговременный коэффициент шокности был равен 10. Да он и ныне далеко не равен нулю. Параметр этот не объективен. Возможно, у психологов есть другая шкала. Я о ней ничего не знаю. Однако поверьте мне, что моя оценка, равная десяти, означала для меня большую душевную боль.

Почему этот коэффициент шокности был таким большим, станет ясным, если прочитать все три мои книги. Требовалось время, чтобы этот коэффициент снизить.

Волну репатриантов нашего приезда решили размещать на съёмных квартирах. Это называлось прямой абсорбцией. Таким семьям давали деньги на съём жилья.

А далее ищи сам по сложившимся финансовым возможностям, вступай в первые контакты с хозяевами квартир и соседями. Кому везло с хозяевами, а кому не очень. Всякое было. Но одно точно было и есть до сегодняшнего дня. При такой системе абсорбции деньги государства на съём квартир свободно перекачивались и перекачиваются до сих пор в карманы хозяев квартир.

Так было и так есть. Такой скрытый процесс капитализации (обогащения) одних за счёт государственных социальных программ помощи другим. Не ищите в этой фразе мои идеалы коммунизма. От этой идеи я давно проснулся. Однако, отплыв от коммунистического берега, я не плыву к противоположному. Мой путь не прямой. Об этом на других страницах моих воспоминаний. Ныне я рассуждаю о чуждом для моего понимания явлении, с которым встретился в Израиле.

Тем не менее, я никогда не слышал и ныне не слышу, чтобы кто-то из репатриантов остался без крыши над головой. Хозяева квартир довольны и крыша над головой есть для всех. А то, что квартиросъёмщики репатрианты расплачиваются за жильё, отказывая себе в питании, наш Кнессет уже много лет мало интересует.

Мощное лобби домовладельцев и строителей в нём (явление, присущее принципам демократии) препятствует принятию программы строительства достаточного количества социального жилья. А что же делают наши представители в Кнессете? Они убеждают нас их избрать, потрясают своими обещаниями, а потом! А потом они получают высоченные зарплаты и рассказывают нам «Басни» о своих подвигах. Я знал трёх русскоязычных, честных и по настоящему деятельных депутатов. Это Юра Штерн, Авигдор Либерман и Одэд Овадия. Возможно, таким станет Евгений Сова. Возможно! Всё! Им я готов отдавать свой голос.

Новая алия

Начиная с 1992 года, в Страну едет алия, уезжающая совсем на других условиях. Это новая алия. Она при переезде на историческую родину уже может свободно распоряжаться своими квартирами, бизнесами, накоплениями и даже сохранять свои рабочие места. Мы же уезжали из СССР навсегда бесправными, «общипанными» по всем степеням свободы и почти в статусе врагов государства. Нет, нет, не врагов народа, а врагов государства, которое само по себе вскоре исчезло. Немало местного народа с внешней печалью и внутренней радостью воспринимали эти события. В этом историческом моменте не было необходимости устраивать погромы и грабить. Всё еврейское имущество, включая их квартиры, места работы и должности, просто переходили в их пользование. Они пользовались советским законодательством. Семья из трёх-четырёх и более человек обязана была вернуть квартиру ЖЭКу, имела право взять пятьсот килограмм имущества, включая вес багажного ящика, и 100 дол. на человека. В этом вся трагедия, политика и философия этих событий периода конца 80-ых и до 1992 года. Это ли не хищение, устроенное Правительством СССР?!

Государство Израиль вкладывало в этот процесс репатриации немалые деньги. Однако, при этом следует учесть, что они немедленно конвертировались в доходы квартиросдатчиков, продавцов мебели, телевизоров, автомашин, холодильников, стиральных машин, рыночных торговцев и т. д. Далее через систему налогов они возвращались в доходную часть государства. Экономика Страны получила значительный импульс развития. Вы думаете, что при формировании бюджета Страны, созданный трудом всего общества «пирог», депутаты Кнессета делят на все нужды Страны непредвзято, думая только об её интересах? А вот и нет! Они создают только видимость, красиво раздувая щёки своей значимости. На самом деле этот «пирог» делят между собой партийные формирования (фракции) в Кнессете.

Большую силу в этом процессе имеют как раз те, крепко объединённые дисциплиной, фракции, которые менее всего принимают участие в формировании доходной части этого «пирога», т. е. бюджета. Я имею ввиду партии религиозные. Так и хочется спросить у руководителей государства: «а где деньги на строительство социальных квартир и создание достойных профессиональных мест работы учёных и специалистов репатриантов?».

Ведь получается, что весь процесс интеграции новых репатриантов вовсе не расходный, а доходный. Таковы мои суждения после 30 лет жизни в Стране. В этих моих суждениях я вижу значительные проблемы в системе государственного управления нашей Страной. Хотя я и не политик, тем не менее, давно пришёл к выводу, что нашей Стране нужна президентская форма правления, подобная той, которая существует в США. Вот к такому выводу пришёл я через два-три года после приезда. Так я думаю и сейчас. Однако, читатель, если я только попытаюсь написать об этом в статье, на меня немедленно набросятся так называемые политические и околополитические зубры. Они не будут дискутировать, оттачивая мысли. Они будут «рычать» и «рвать» на куски жертву, т. е. меня. Такое испытание я уже прошёл. Идеолог сионистского движения Герцль считал, что Израиль должен быть монархией. Это защитит его от свойственных нашему народу вечных дискуссий по любому вопросу. Он оказался прав. Только как в нашем народе разглядеть праведного монарха!!!?

— пока второе июля 1991 года. Солнце. Непревычно жарко. Кругом стены домов облицованные белым камнем. Огромные настежь открытые окна квартир и буквально рвущаяся из них наружу громкая, незнакомая музыка марокканских евреев. Это новая культура, о которой ранее мы знали только из литературы и фильмов. В Новом Яффо

(на это, при посещении этой части города, я обратил внимание позже) так и напрашиваются из памяти картины знаменитого фильма «Бриллиантовая рука» и фразы «подскользнулся, упал, рука в гипсе». Сами дома на железобетонных столбах. Такие строения сейсмо не безопасны. Ощущения того, что стены тонкие и без теплосбережения. В моём жизненном опыте много почти ежедневных землетрясений на Курильских островах в детстве, два сильных землетрясения в Молдавии и катастрофическое землетрясение в Армении. Все эти землетрясения, за исключениием детского периода жизни на Курилах, я не только ощущал, но и участвовал в оценках ущербов от них, в восстановительных работах и оказании помощи пострадавшим людям. Полагаю, что есть у меня право оценивать сейсмостойкость домов, которые я

видел в первые дни приезда. Должен отметить, что это описание ныне устарело. Ныне Стране 70 лет. Тогда было только 40 заполненых войнами лет. Всё теперь не так. А тогда центрального отопления в домах не было. В холодное время года все квартиры отапливаются индивидуально с помощью различных обогревателей и безусловно с учётом финансовых возможностей семей. В Тель-Авиве температура очень редко опускается ниже десяти градусов. Однако, температура около 10 градусов при большой влажности и ветре ощущается, как холод. Без достаточного обогрева стены и потолки накапливают конденсат, превращая их в чёрный цвет.

Полы в квартирах выполнены из керамических или мраморных плит. Выглядят они красиво. Особенно они хороши для уборки. Налил воду и потом с помощью швабры её убрал. Иногда хозяева квартир прямо с балкона её выталкивают наружу. Благо, что эти балконы выходят не на улицу, а на палисадники. Тем не менее, квартирам нижних этажей эта вода не составляет удовольствие. Но соседи из-за этого не ругаются. Почему? Потому что и они так делают. (ВОСТОК!!!) Летом такие полы прохладны. Зато зимой они добавляют в квартире холод. Однако, всё это мы ощутили потом осенью и особенно зимой. На крышах домов множество каких-то конструкций. Позже мы узнали, что это солнечные бойлеры.

В СССР таких солнечных бойлеров в то время даже в Средней Азии ещё не было. Климат я пока (в то время) не знаю и не могу судить о качестве такого строительства. Возле и под домами на столбах палисадники с цветущими магнолиями. Большие кусты магнолий с большими красными цветами повсюду. По утрам все эти кусты магнолий поливаются. Частые пальмы напоминают нам, что мы находимся в тропиках. Тут и там, вижу деревья мандариновые, апельсиновые и лимонные. В центре одной из улиц частный дом с большим цитрусовым садом под непрерывным поливом. Упавшие мандарины в саду под деревьями никто не подбирает. Через весь город Яффо тянется длинная улица Сдерот (проспект) Иерушалаим. По обе стороны улицы множество магазинчиков и лавочек с фруктами и овощами. Вдоль всей улицы по её средней части огромные деревья с большими красивыми кронами. Они и расположенные здесь киоски создают впечатление бульвара.

Люди приветливые, но дети задиристые и слишком свободные. Они гоняют на велосипедах и стараются нас (новеньких в их среде) как-то задеть. Мы им любопытны.

Вот небольшая зарисовка.

В садике возле дома на скамейке мои мама, папа и сестра. Идёт четвёртый день нашей жизни в Израиле. Почти всю жизнь мы прожили в военных гарнизонах. Немного там было евреев. Наблюдая за проходящими мимо скамейки разноцветными (белыми, тёмными и чёрными) людьми моя мама, обращаясь к сестре, говорит: «Софочка, смотри, кажется это все евреи!!!».

Ведь это была реакция на перспективу абсорбции в новой, непривычной для нас ментальной среде. Восток, восток, восток, известный нам только из фильмов.

Не могу не заметить. Моё описание домов и квартир относится к прошлому. Ныне прошло почти тридцать лет. Дома и квартиры теперь иные. Нередко они даже с домашними бассейнами, с подогреваемыми полами, с широко распростёртыми палисадниками на входах и большущими балконами. Тем не мене, в городах остаются ещё очень много домов, требующих укрепления их сейсмостойкости.

В Яффо из аэропорта

Итак. Мы из аэропорта приехали в город Яффо и занесли все свои вещи на съёмные квартиры к родителям и одной из сестёр нашего зятя. Они были рады нашему приезду, но всё-таки лично я ощущал некую неродственность. Вы помните, что я выворачиваю душу наизнанку. Тогда читайте.

Они ждали своего сына и внучку. По моим ощущениям, остальные, даже наша дочь, были для них вспомогательным приложением. Почему я так пишу. Потому, что следующие события дают мне право так писать.

Новая Страна с новыми возможностями. Их сын молодой и красивый, с огромным потенциалом богатых невест. Ударение на слове богатых. Эти мои слова не домысел. Так откровенно объяснил мне отец моего зятя. Правда у него, у Толи, есть молодая жена ослепительно красивая и умная, но здесь в Израиле, потерявшая весь свой профессиональный (она только недавно окончила Кишинёвский университет по специальности русский язык и литература и отцовский, т. е. мой) потенциал возможностей.

Её очень значимый до приезда в Израиль папа потерял всё своё могущество. Сделал он это ради семьи дочери и с уверенностью в честность и верность зятя. Моя дочь красивая и умная, воспитана на примерах жизни своих бабушки и дедушки, мамы и папы, родных дядей и тётей. Она не знала, что люди, соединённые семейными отношениями могут предавать друг друга. Она, моя дочь, верила, что её Толя есть опора семьи на всю жизнь. Нет, нет, они, родители зятя, в период нашего приезда не показывали это явно. В первый час приезда в Яффо, радуясь встрече, мы сидели за их столом и хвалили израильские продукты.

Открытия сущности

Тут нам Толин отец c соответствующей целью и выдал: «Наш приём в Израиле не может быть таким, как Ваш был в Молдавии. Для нас всё это очень дорого». Важна была не фраза, а то как и в какой момент она была сказана. Это означало, что наши многодневные и многоразовые, искренние приёмы в Кишинёве всего семейства зятя не могут быть таким же с их стороны в Новой Стране. Да мы это и сами понимали. Я чувствовал, что он мучительно долго выискивал эту фразу для того, чтобы сказать нам по-одесски: «Кушайте кушайте, гости дорогие, на базаре всё так дорого!!!» Смысл этих слов я понял значительно позже. Это иносказательно значило, что пора переходить на собственные финансовые ресурсы. Да мы так и рассчитывали. Так и было.

На съемной квартире

Через три часа мы, не разобравшись в новой среде обитания, подписав договор на съём квартиры, уже вселились в неё. Квартиру к нашему приезду подыскали для нас Толины родители. Она находилась на четвёртом этаже четырёхэтажного дома без лифта. Без лифта! Четвёртый этаж! Как же мой папа после двух инфарктов, мама после инсульта будут преодолевать хождение по этим лестницам. Было нас восемь человек. Вообще тесновато. Однако, речь идёт о моей семье, которая была ко всему готова, ибо рассчитывала на то, что, оглядевшись, со временем всё наладит сама. Ни разу я не услышал ни от мамы, ни от папы, ни от сестры упрёков или болезненных стонов. Так оно и стало. Тем ни менее, было время, когда всё это было нужно пережить. Вот это слово — пережить!!!

о первых месяцах жизни в Израиле

Прежде всего нужно было осмотреться, открыть счёт в банке, встать на учёт одной из нескольких больничных касс, оформить страховки, понять своё финансовое положение — и хотя бы выучить несколько ивритских слов. Большая (с ударением на о) часть денег из корзины абсорбции ушла для оплаты съёмной квартиры.

Оставшаяся часть денег быстро таяла. Всё это создавало тревогу и не давало возможность сосредоточиться на изучении языка. Нужно было искать подработку. Нам повезло. В этом подъезде больше не было репатриантов, а соответственно конкурентов на уборку лестницы. Наши соседи предложили нам мыть лестницу и убирать мусор возле дома. И мы её мыли и убирали мусор.

Соседи нам при этом делали замечания. Следует обходиться меньшим количеством воды и замечать более тщательно мусор.

Да. Я, генерал и доктор наук, руководитель многотысячного коллектива всемирно известной организации вместе с женой (доктором наук) и сестрой учителем математики, мыли лестницы и убирали мусор вокруг дома, ходили в ульпан изучать язык, а на обратном пути домой покупали в арабских лавках по бросовой цене такие же бросовые фрукты и овощи, дешёвые сосиски.

Как ни неприятно об этом говорить, но то, что было, то было. Кстати, опыт уборки мусора у меня всё же был. Приезжая на базу одного из моих многочисленных подразделений, я вместе с командиром этого подразделения проходил по всем закуточкам полигона и сильно ругал за мусор и любую неаккуратность. Все командиры, зная мои требования, тщательно готовились к моему посещению. Был, был у меня опыт уборки мусора!

Стиральная машина

Большую «заботу» проявила о нас одна из соседок дома. У неё от старости и ржавчины потекла стиральная машина. Пришлось ей купить новую. Что делать со старой машиной? Для того, чтобы выбросить её, нужно взять рабочего и ему заплатить. Она с большой «заботой» о нас предложила нам забрать себе старую машину. Мы, советские граждане, в лучшем случае видели стиральную машину «Золушка». Пишу специально для молодёжи. Машину «Золушка» нужно было внести в ванну и с помощью шланга из крана залить в неё воду. Затем следовало вложить бельё для стирки, насыпать сверху стиральный порошок и включить вращение специального устройства (покрытых резиной лопастей вентилятора). Вентилятор (его лопасти) будет вращаться, перемешивать бельё в воде с порошком. Затем, по вашему усмотрению, через некоторый период времени, выключить это устройство. Далее бельё следовало переложить в ванну и там уже вручную отстирать и прополоскать.

Вывесив бельё сушиться, нужно было вылить с помощью шланга воду и поставить машину сушиться. Такая стирка занимала весь день. Это были первые образцы советских стиральных машин. Такую машину нельзя было купить. Её нужно было «достать» на определённых условиях через зав. складом или знакомого продавца. А тут подаренная машина — просто шик. Может сама всё стирать. Жила соседка на втором этаже, а мы на четвёртом. Вот так, не зная машину, не проверив её содержание, доверившись соседке, наш зять Толя с большим трудом, взвалив машину на спину, принёс её на четвёртый этаж в нашу квартиру. Начали разбираться. Оказалось, что машина была заполнена водой, которую Толя притащил на четвёртый этаж. Печально. Однако, это ещё не всё. Машина течёт, не подлежит ремонту и не годна для эксплуатации. Но мы-то этого не знали! Первая стирка и первое включение — и вся квартира оказалась в воде.

Все работы в почете

Радио и газеты непрерывно толковали нам, что все работы в почёте. То, что мы и такие же репатрианты как мы подготовлены для более значимых и более эффективных дел, не обсуждалось. По радио различные журналисты рассказывали, что Стране не нужно такое количество учёных и инженеров. Стране были нужны рабы. Грубо! Да, такие были у нас ощущения. В Стране была часть населения, которая радовалась репатриантам, потому что было кому сдавать по всё более и более растущим ценам квартиры и помещения в аренду. Работал принцип рынка. Страна насыщалась дешёвой рабочей силой для выполнения уборок, строительства, охраны и т. д.

А что же делать учёным и специалистам, врачам, инженерам, учителям и т. д.!!! Страна этих людей (драгоценности, штучный товар для любой экономики) отправила на рынок труда. На рынок труда был отправлен ШТУЧНЫЙ ТОВАР. Об этом в последующих рассказах. А сейчас главное. Рынок труда для учёных и специалистов оставался прежним, рассчитанным на условия жизни до большой алии. Рынок потребления товаров и услуг вырос в десятки и сотни раз. Такой разбаланс между спросом и предложениями на рынке профессионального и научного труда должен был стать стимулом развития экономики и науки в Стране, должен был привести к созданию множества высокотехнологичных производств и новых научно-исследовательских структур. Такой рост профессиональных предложений должен был быть сохранён до того момента, пока каждому учёному и специалисту было бы найдено его место в Стране. Ничего этого не произошло.

Нет, очень большую «рыбу» (500 учёных, получивших возможность профессиональной работы на программе КАМЕА), Страна всё таки выловила. Ещё примерно 30 особо востребованных учёных были приняты на статусные должности в университетах. Может быть, ещё тысяча специалистов профессионально устроились в промышленности. Вот и всё. Это из 14 тысяч учёных с дипломами ВАКа, приехавших на новую родину. Кто виноват?

Возвращаюсь от рассуждений к тем дням первых месяцев приезда. Были дни, когда мы с женой вынуждены были по дороге из ульпана заходить в столовую для бедных, где нам давали совсем даже неплохой обед. Там были такие же как мы интеллигентные репатрианты.

Иногда мэрия Тель-Авива на небольшой садовой площадке возле рынка раздавала нам пакеты с овощами и фруктами. Там собиралась большая очередь. Это было для нас унизительно. Однако, мы тоже ходили пешком 30 минут в одну сторону за этими пакетами. А что было делать? Кушать же нужно было.

Мы на новом для нас языке, показывая прекрасно оформленные рисунки в книгах о Москве, Одессе, Киеве, Кишинёве, рассказывали соседям об этих городах, а они, безразлично слушая нас, спрашивали знаем ли мы что такое лифт!!!! Так было!!!

Шёл 1991 год

Вот почти на таком восприятии местных израильтян начинали складываться наши отношения почти во всех областях. Нам были рады, воспринимая нас как рабочих, солдат, уборщиков и работников по уходу. Однажды мой товарищ, в то время по ульпану, предложил мне пойти с ним в магазин мужских рубашек. Он там подрабатывал. Хозяйка магазина попросила его привести помощника для складывания рубашек. Хозяйка высокомерно посмотрела на меня, задала несколько вопросов и сказала, что я ей не подхожу. Почему я ей не понравился? Не знаю.

Моё личное ощущение того времени — это унижение, унижение и унижение. Нет, нет. Так ощущали себя не все. Было множество примеров других. Однако, я ведь пишу личные свои воспоминания и ощущения. Какие-то организации проявляли о нас заботу. К примеру, несколько раз водили нас на местные концерты и даже в театр. Однако, эти местные концерты были на таком любительском уровне, что создавали ложное впечатление о культуре Страны и народа. Нам часто пели песню АЛИЛУЯ и ещё несколько подобных и мы думали, что это и есть вершина творчества Страны.

Очень недобрые впечатления были от наших ульпанов. К нам в класс приходила симпатичная, улыбчивая, добродушная, толстая претолстая девушка солдатка, садилась одной половиной попы на стол и разговаривала с нами на иврите. Уже этот поступок вызывал у меня удивление. По моему воспитанию он был вершиной бескультурья. Русский язык она не знала. Все пояснения слов были на пальцах. Этот метод назывался погружением.

Погружение в язык

Погружением в язык. Однако, им следовало заниматься специалистам, а не случайным солдаткам (вчерашним школьницам). Метод требует долговременного общения в среде в различных часто повторяющихся ситуациях. В данном случае его превратили в насмешку. Вот так проходило наше первое знакомство со Страной.

Моё сознание всё время искало разницу в развитии нашей Новой и оставленной нами Страны. Эта разница в моём сознании оказывалась далеко не в пользу Израиля. Лишь в одном израильтяне выигрывали. Они бесконечно любили и гордились своей Страной.

Они с гордостью рассказывали, как преодолевали карточную систему питания, как осушали болота на севере, превратив эту местность в полигон для мигрирующих птиц, как создавали своё сельское хозяйства и промышленность. Нам было трудно назвать заводом то, что выглядело ремесленной мастерской. А они гордились.

Наши друзья репатрианты

Скрашивали наши настроения, безусловно, ранее приехавшие друзья. Пару раз к нам в Яффо приезжали на машине из Иерусалима Володя, Анюта и их сын Игорь Шнайдеры.

Мы очень благодарны им за дружескую заботу в наши первые годы репатриации. Они сами были недавними репатриантами. Видимо в них был более сильный репатриантский дух.

Они даже возили нас на море. Заботилась о нас семья Сониного брата Ромы. Такие же репатрианты, как и мы. Они оказались более стойкими в новой реальности. Ромин тесть, т. е. отец его жены Ларисы, принялся учить меня ивриту. Он изучал его в молодости. Даже Сонина сестра Рима с мужем Юрой приезжали из Сдерота. Юра — профессиональный парикмахер, и он всех нас подстриг.

Появились новые друзья — Фрадкины Фира и Феликс. Она, Фира, врач (ухо-горло-нос), он — инженер-электрик. Феликс несколько раз настойчиво предлагал мне создать свою партию. Идеологию такой партии мы с ним много раз обсуждали. Однако я эти предложения и рассуждения, как правило, переводил в шутку.

Партийное строительство

В тот период под партией я понимал нечто подобное тому, что было создано Лениным. Под партией я понимал классическое идеологическое объединение людей, которые ставят перед собой общенациональные цели. Только после многих лет жизни в Израиле я понял, что был неправ.

Вернее, наоборот. Я был прав, но Израильская политическая система строилась иначе. Наши партии Ликуд, Шас, Еврейство Торы, Авода и т. д. — вовсе не идеологические образования. Они создаются только на основе либо секторальных запросов избирателей, либо личных стремлений к власти. Я не замечаю в этих партиях общенациональной идеологии. Иногда эта открытая борьба за депутатское кресло, а тем более, за кресло в Правительстве, обретает форму откровенного шоу и издевательства над чувствами и верой людей.

Вот прошло уже много лет как я живу в Израиле, но до сих пор так и не понял каковы объединяющие граждан Страны скрепы.

Ныне порой мне кажется, что в борьбе за секторальные интересы различные группы людей (таких групп много) готовы расстаться с любыми базовыми основами государства, разорвать их в клочья, добыв для себя наиболее весомую часть. А в те первые дни приезда я, конечно, этого всего не видел и даже однажды мой мало знакомый товарищ из ульпана привёл меня на собрание партии МЕРЕЦ. В комнате было примерно 10 арабов и мы с товарищем. Все говорили по-русски. Нас угощали кофе, печеньями и говорили о необходимости мира. Слово Мир меня вполне устраивало. Оно предполагало то, что я нахожусь среди друзей и единомышленников.

Общение

Наше общение с друзьями в первые дни приезда скрашивало дни нашей жизни. К тому же Фира и Феликс оказались из Уфы и были в родственных отношениях с семьёй нашего зятя. Мы познакомились с ними в ульпане и очень хорошо относились друг к другу.

К сожалению, их уже нет на нашем свете. Часто приходила к нам Толина мама. Она старалась быть успокоителем. Её главной заботой было обустройство её сына. Это правильно и даже здорово, если только под заботой о сыне подразумевается забота о его семье. Именно так в то время мы и понимали эти беспокойства и заботы.

Однажды на радио РЭКА была передача, которая называлась: «если бы я был директором». Набравшись смелости я позвонил и что-то говорил, отвечал на вопросы, в том числе на вопрос: «Кто Вы?» Ко мне на мой телефон посыпались звонки. Среди звонков был и звонок от главного инженера израильского водовода. Он пригласил меня приехать к нему домой в Нацерет.

Хороший дом, хорошие слова

Я приехал. Хороший дом, хорошие слова и связь на короткое время. Он желал воспользоваться моими связями в Молдове для того, чтобы заработать миллион. Мне казалось, что он проявляет ко мне интерес не только в своих интересах, но и пытаясь помочь мне. Однажды, зная, что у меня будет встреча с Премьер-министром Молдавии, он попросил меня его с ним познакомить. Я познакомил. Он на встречу не принёс никаких предложений. Однажды я поехал в Молдавию решать вопрос приобретения радиолокатора. Он попросил меня привезти образцы минеральной воды, вина и предложения по поставкам цемента. Для Молдавии в то время ещё моё имя было достаточно авторитетным. Все эти образцы я получил с помощью очень высоких руководителей Республики. Они были уверены в том, что там где я, всё решается продумано. Я привёз всё и передал этому товарищу. На этом наши отношения завершились. За вино я слов благодарности, конечно, не получил. Мнение о моей серьёзности в статусе репатрианта у руководства Молдавии было разрушено. К сожалению, я не бизнесмен, и наш контакт ничем полезным не завершился.

Верные водители

Вскоре из Одессы приехала мамина родная сестра с семьёй дочери. Им со всеми вещами помогли из Одессы приехать в Кишинёв к поезду Москва-Бухарест мои замечательные верные водители Жора Никорич и Павел Дода. Спасибо им за многолетнюю и верную службу. Поселились моя тётя с семьёй дочери на съёмной квартире в Холоне. Хотя Яффо и Холон два разных города, они расположены так близко, что мы пешком медленным шагом ходили друг к другу в гости не более 20 минут. В августе приехал мой брат со своей семьёй. Поселился он в кибуце близ Нетании. Так без ясности в завтрашнем дне проходили для нас первые два месяца.

Предшественники

Так, в серых красках, я рассказал о первых впечатлениях о моей теперь новой исторической Родине. В то время я не принимал во внимание то, что эта Страна была построена для нас, репатриантов, нашими предшественниками. Мы ничего не знали об их героическом труде и трагических боевых годах сопротивления, отстоявшего еврейскую государственность. Честь им и вечная память защитникам, отдавшим свои жизни за еврейскую землю. Ныне серость моих восприятий покрыта цветной вуалью моих чувств и любви к людям этой героической Страны. Однако это теперь.

Тем не менее, я пишу свои воспоминания и стараюсь, читатель, быть перед тобой честным. Таковы были мои личные восприятия.

Моё первое интервью в Израиле

Газета «Вести», примерно через два месяца после репатриации. Один мой новый случайный знакомый из репатриантов семидесятых годов решил направить ко мне журналистку. Почему-то я в тот период не понимал, что журналистам нужна сенсация.

Ну а как же!!! В Страну в качестве репатрианта приехал генерал-лейтенант, руководитель большой организации в статусе одного из министров агропромышленного комплекса республики Молдова.

Объясняю, что я действительно генерал-лейтенант в системе Государственного Комитета СССР по Гидрометеорологии и контролю природной среды (Госкомгидромет СССР).

Этот государственный комитет в советское время был особо значимым. Достаточно сказать, что без консультации с его организациями не взлетал ни один самолёт, не отплывал ни один корабль, не запускалась ни одна ракета, не формировались ни одни государственные планы, не планировалось строительство ни одного значимого объекта, не формировались планы боевой операции.

Обычно после написания статьи журналисты её мне показывали, чтобы сверить правильность понимания журналистами высказанных мной мыслей. И это, с моей точки зрения, правильно. В таком случае в статье точно отображается высказанная мысль. Во время интервью человек может волноваться, может не точно выразить свою мысль.

Делать на неточности выражения мыслей сенсации, «подлавливать» человека на этом в Израиле нередко стало журналистским хобби.

Оказывается, что свободную журналистику в Израиле правило чести не касается. Чихнул человек в процессе интервью, журналист отобразит это событие так, как захочет это обстоятельство представить. Одним словом, журналистка своей кошачьей мягкостью сумела вытащить из меня искренние переживания первых дней репатриации по поводу необустроенности и отсутствия ясности будущих жизненных перспектив.

Прежде всего всех интересовал вопрос: «как могли выпустить из СССР человека столь значимого и высокопоставленного, да ещё и возглавлявшего военизированную организацию?» Объясняю, что в государственном хаосе 1991 года практически все ограничения на выезд, тем более евреев, были сняты.

Создавалось впечатление, что русским, украинцам, молдаванам, азербайджанцам и гражданам всех остальных советских республик было желательно, чтобы евреи уезжали. Ведь, при этом, им доставались наши места работы, должности, квартиры и всё, что было в этих квартирах. Мне, человеку заслуженному, депутату Кишинёвского Совета, лауреату государственной премии СССР в области науки и технологии, руководителю самой большой в Стране, известной в мире организации по активным воздействиям на атмосферные процессы, на пленарном заседании Кишинёвского Совета депутаты дважды со своих мест в зале кричали, что бы я уезжал в свой Израиль. Подчёркиваю слова в «свой Израиль».

Такова была обстановка в разваливавшейся Стране и, соответственно, поведенческая философия людей, подобная философии грифов и шакалов, слетавшихся и собирающихся стаями на «жертвы». Они без стыда, совести и профессиональной готовности стремились, как можно быстрее захватить квартиры, остающееся имущество и места работы. Страна разваливалась. Я ещё не успел отъехать от дома, как двери моей квартиры пытались открыть.

В Стране наступил хаос.

Правила жизни изменились.

«Хочу быть полезным»

Я не сомневался в искренности журналиста по отношению ко мне и, как профессор Плейшнер из фильма «17 мгновений весны», потерял чувство осторожности и открыл душу своих переживаний первых дней прибытия в Страну.

Ведь я приехал в свою, желавшую меня, Страну. Для меня это значило: «Открывай душу, кругом свои и они все тебя любят». Да, я был плохо подготовлен к психологическим проблемам человеческих отношений. Как это могло случиться со мной, создателем и многолетним руководителем большого коллектива!!! Как???

А как это случилось с проф. Плейшнером? Вот так случилось и потом ещё много раз случалось со мной. Мои суждения и восприятия первых дней абсорбции обидели родственников со стороны моего бывшего зятя. Они хотели бы слышать от меня восторги, а моя голова всегда настроена на реальность восприятия и ответственность за будущее всей семьи. Впрочем, мы выросли в разной ментальной среде и по-разному воспринимали новые условия жизни. Эти восприятия почти сошлись, но не скоро. Эта сходимость происходила медленно. На фото — запуск ракеты «Кристалл» с пусковой установки «Молдова» и мой портрет. Она напоминает мне моё прошлое (см. книгу первую и вторую).

Здравствуй, новый период жизни

В общем, «ЗДРАВСТВУЙ НОВЫЙ ПЕРИОД ЖИЗНИ!!!»

«ХОЧУ БЫТЬ ПОЛЕЗНЫМ» — это те намерения, с которыми я приехал в Израиль. Вероятно, это та часть пути, горизонт которого я видел в своём четырёх-летнем возрасте — день Победы, шагая солдатским шагом и распевая песню: «Мать сыночка провожала…» (см. мою книгу первую воспоминаний из детства и сон из книги второй). Это не лозунг. Это действительно одна из целей приезда и моя уверенность в том, что я буду очень востребован.

Как всё было — читайте в дальнейших моих размышлениях.

Картинка из памяти, и сон оказались очень пророческими. Мне 50. Мой профессиональный опыт и международный авторитет в области активных воздействий на атмосферные процессы признан в мировой науке. Крупнейшие учёные разных Стран хотели со мной общаться, признавали меня одним из лидеров в этой научной тематике.

Этот опыт должен быть использован в Израиле. Так я думал. Однако, я не учитывал менталитет своего народа. А может быть это общий порядок признания тебя в новой научной среде. «Что было, то было. Мы тебя послушаем, но наши места заняты», такова суть ситуации.

На пути к моей цели нужно было пробиваться, преодолевая сопротивление тех, кто уже выдавал себя за великих специалистов. Жизнь заставила меня пройти свой путь в профессии в новой Стране заново. Мне пришлось в возрасте 50 лет в 1991 году продолжить свою жизнь с нулевого статуса. Принцип такой. «Ты велик? Докажи!!! Однако, будь готов преодолеть сильнейшее сопротивление людей и значимых в твоей области, и начинающих, и просто тех, кто в тревоге за своё место в университете будет тебя унижать.» Далее был длинный путь преодоления, от 1991 по 2019 год.

Премия

В 2019 году в большом заполненном зале театра «Габима» в Тель-Авиве от имени министерства интеграции и министерства обороны Израиля за достижения в науке и общественную активность я получил самую высокую награду для учёных-репатриантов.

Ныне министерство интеграции называет её государственной премией. Я её получил. А в 2021 году в честь учёных репатриантов создана специальная роща, где в честь меня растёт на израильской земле моё дерево!!! Представляете себе, что это моё дерево, корни которого питаются влагой и средствами жизни из еврейской земли!!!.

Я преодолел. Среди гостей этого мероприятия в театре были лауреат государственной премии в области экологии проф. Йосси Лешем, прославленный в танковых сражениях генерал-танкист Хаим Эрез, министр интеграции Софа Ландвер и вся её канцелярия, ректор Холонского института технологии проф. Эдуард Якубов со своей канцелярией и членами комиссии по награждению, профессора разных университетов, офицеры и солдаты военной авиации, мои родные, главный учёный и генеральный директор министерства интеграции проф. Зеев Ханин и Алекс Кушнир, близкие, друзья и, конечно, мои дочь и внучка.

Я был счастлив тем, что в зале моя жена, дочь с мужем Романом, внучка с мужем Даниэлем и его мамой, одна из племянниц Ира, Таня Манусова, дочь ушедшей из жизни очень авторитетного профессора Нонны Манусовой и очень общественно активная сотрудница музея Яд Вашем.

К сожалению, министр обороны Авигдор Либерман по служебным обстоятельствам не смог прийти на это инициированное им мероприятие. Однако потом по телефону он меня тепло поздравил.

Большой зал главного театра Страны был на 100% заполнен гостями. Созданная министерством интеграции обстановка располагала к хорошему настроению.

В фойе театра и на первом, и на втором этажах было много столиков. На них было вино красное и белое, прохладительные напитки, всякие пирожки, фрукты и другие закуски и, важно, доброжелательные, обслуживающие мероприятие, улыбающиеся девушки и молодые ребята. Всего награждаемых было 4 человека. Один человек от спорта, по одному из области культуры и медицины и один от науки. Конечно, все эти люди пришли со своими родными и друзьями. Награды должны были вручать министр обороны, он же Председатель межправительственной комиссии по алие и абсорбции Авигдор Либерман и министр интеграции Софа Ландвер.

Однако обстоятельства не позволили министру обороны прийти. Награду вручали министр интеграции Софа Ландвер и все члены отборочной комиссии во главе с ректором Холонского института технологии Эдуардом Якубовым и генеральным директором министерства интеграции Александром Кушниром. Перед вручением награды о каждом награждаемом был показан небольшой фильм, предварительно снятый на месте работы.

Праздник преодоления

В своей жизни мне пришлось принимать много наград, в том числе и от высшего руководства СССР — золотую медаль лауреата государственной премии СССР.

Тем не менее, эта награда стала для меня особо волнительной. У меня было желание с трибуны поблагодарить своих коллег по проекту, друзей, семью, участников университетского научного проекта, управления главного учёного и командования боевой авиации министерства обороны, университетских коллег и соратников по общественной активности, с которыми мне пришлось пройти этот суровый, заваленный острыми камнями, булыжниками, иногда недоброжелательными, иногда псевдодоброжелательными «щуками».

Тем не менее, это был очень интересный отрезок пути длиной в 27 лет. Я очень хотел поблагодарить персонально проф. Йосси Лешема за его участие не только в проекте, но и прежде всего, в решении моих репатриантских проблем.

Я видел, что он искренне радовался этому событию, потому что это была и его победа. Это было и его преодоление на пути интеграции учёных-репатриантов.

Из-за регламента мероприятия сделать это мне не позволили. После получения награды ведущий мероприятия попросил меня остаться на сцене. Он хотел всех награждённых собрать вместе для общей фотографии. Я же почувствовал себя плохо и, не подавая вида о своём состоянии, направился на своё место в зале. Моя голова не осознавала происходящее, а мозг пытался понять, для чего министр абсорбции дополнила этот праздник ложечкой дёгтя. Эта ложечка дёгтя была адресована лично мне. Нет, министр Софа Ландвер мне улыбалась, обнимала, но ложечка дёгтя была уже в этот процесс вложена. Для того, чтобы чуть—чуть меня унизить, она разделила размер именно только моей премии пополам. Ведь я её несколько раз покритиковал за отношения к проектам учёных. Эта ложечка была дополнена дёгтем ещё двух коллег по общественной работе.

Александр Берман и Абрам Шарнопольский, наиболее активные коллеги по общественной активности, несмотря на приглашение, демонстративно не пришли на награждение. Так я и не понял этот их демонстративный протест!!!

Читатель, этот фрагмент из жизни очень важен для понимания сути человеческих отношений. Однако, об этом позже. Позже, позже, позже. Не хочу огорчать свой праздник ПРЕОДОЛЕНИЯ.

Видимо в тот момент у меня уже шёл процесс формирования обширного инфаркта, который случился со мной через две недели. Инфаркт застал меня врасплох, совершенно неожиданно и в совершенно неожиданном месте. Мы отмечали юбилей брата недалеко от Хадеры. Бригада скорой помощи прибыла через 5 минут после вызова и увезла меня с праздничного семейного мероприятия, проходившего далеко от дома. Ещё 15 минут ушли на дорогу к больнице.

Уже в больнице в приёмном покое я успел умереть. За границей жизни я находился 45 секунд. Меня вернули с помощью дефибриллятора электрошоком.

Сердце вернулось к работе. Но так оно не могло функционировать долго. Его следовало немедленно «ремонтировать».

А теперь странности

Из приёмного покоя меня перевезли и положили в палату, в которой полгода тому назад умер мой хороший приятель, врач от бога, светлый и заботливый человек, земляк моего папы, заведующий этим отделением Владимир Гурович.

Как оказалось, Владимир ознакомил всех своих сотрудников заочно с моей биографией, придав ей большую значимость. В итоге в мою палату стали приходить врачи и мед. сёстры просто для того, чтобы со мной познакомиться.

«Правда ли то, что Вы Диневич?», — спрашивали они. Я не знаю так ли, как со мной, работает вся эта больница с поступающими в неё больными. Но для меня всё делалось мгновенно. Тут же мне в больнице Гилель Яфо в Хадере друг моего друга, замечательный кардиохирург Марк, в операционной под рентгеном сделал проверку сосудов с намерением поставить стенды. Оказалось, что эта процедура мне помочь не может. Два коронарных сосуда прямо на входе в сердце были закрыты на 100%. Марк сказал мне об этом тогда, когда я был на хирургическом столе. Я отреагировал мгновенно словами: «ну и делайте всё, что нужно». «Нет», — ответили мне. Такие сложные кардиологические операции мы в нашей больнице не делаем».

Мне было предложено на выбор несколько больниц. Мои жена, дочь, внучка, проверив всё в своих телефонах по интернету, выбрали институт сердца в больнице Тель-Ашомер в Тель-Авиве. Тотчас же, прямо с операционной, раздетым для проведения операции, меня в сопровождении бригады врачей и жены, с ревущей сиреной машины скорой помощи повезли по загруженной трассе в этот институт. Здесь работают лучшие кардиохирурги мира.

Далее 8 часов операции на открытом сердце по шунтированию двух коронарных сосудов. Хирурги взяли у меня на ноге сосуд и с его помощью, обойдя закупоренные места двух коронарных сосудов, наладили кровоток к сердцу. Хотите знать, что было со мной за границей жизни? А было следующее: Я оказался в длиннющем, абсолютно чёрном коридоре и только очень далеко в нём было какое-то слабое свечение. Мне как-то предстояло по нему двигаться. Мне стало очень, очень легко. Я перестал ощущать тело. Не было никаких физических ощущений.

Электрошоки подбросили меня над кроватью и вернули физические ощущения реального мира. Должен сказать, что спасающие жизни электрошоки, очень неприятны в ощущениях.

Не знаю, как увязать это событие с радостным событием в театре. Вероятно это был очередной участок пути преодоления. Я должен был пройти его по той дороге, которая приснилась мне перед переездом из СССР в Израиль. Нет, нет. Эта дорога пока продолжается. И она не становится легче.

Хотя, хотя, хотя… Теперь она проходит без булыжников и острых камней. Теперь я двигаюсь по ней в статусе признанного авторитетного учёного. После операции последовал двухнедельный период в реанимации.

Должен признаться, что он был чрезвычайно болезненным. Обычно я люблю спать на животе. Врачи мне это не разрешали. Да и вообще как можно было это позволить, если у меня были разрезаны и почти разложены, как у цыплёнка-табака спереди все рёбра. А как иначе можно было добраться до сердца и его сосудов!!! После операции хирурги должны были стянуть рёбра, зафиксировать их на прежнем месте и создать условия для постепенного заживания.

Фантастика. Однако!!!. Это значит, что я должен был всё время лежать на спине. Медсестра укладывала меня на спину, а я немедленно смещался на бок. Не мог я лежать на спине. Так в постоянном конфликте с медсёстрами проходили все мои ночи. Таблетки для сна мне не помогали.

Матрасы наших прекрасных больничных кроватей мне доставляли страдания. Дело дошло до того, что я однажды снял с кровати простыни, постелил их возле кровати прямо на полу и улёгся. Конечно медсёстры немедленно это обнаружили, прибежали и упросили меня вернуться на кровать. И так было две недели.

Должен сказать, что эти медсёстры и врачи вероятно имеют железное терпение заниматься такими как я больными. Хотя такой там был не только я. Через две недели меня перевели ещё на две недели в больничную специальную гостиницу.

В гостинице у нас с женой был прекрасный номер со всеми удобствами, круглосуточное дежурство врачей, контроль состояния крови и т. д. и прекрасное ресторанное питание.

Меня мучали боли и я периодически в ночное время беспокоил дежурного врача. Он измерял мне давление, давал какие-то таблетки и я вновь уходил в свой гостиничный номер. В очень тревожные ночи меня хорошо успокаивал горячий душ.

Дочери, внучке, а теперь и правнуку, я посвящаю все свои воспоминания

Высшая награда для репатриантов

На фото высшая награда для учёных репатриантов, которая мне была вручена от имени министерства интеграции и министра обороны.

Ниже публикация (на иврите) в газете Тель-Авивского университета с поздравлением меня по поводу получения награды. На фото мои внучка Олечка Карик со своим мужем Даниэлем Карик в театре Габима в Тель-Авиве сразу после получения мной награды.

Поздравление Тель-Авивского университета

Я с моей внучкой и ее мужем после получения награды

Ниже награда, которая мне была вручена от имени министерства интеграции и мэрии Иерусалима в 2008 году. Она изображает Иерусалим, как столицу мира. Детали выполнены из пластинок серебра, покрытых золотом.

Награда 2008 года

Об остальных наградах я расскажу далее в своих воспоминаниях. Они представлены в приложении. Среди них есть особо чувствительные.

…Беседа журналиста с писателем Фейхтвангером (Или ещё раз к причине моего выезда из СССР)

Журналист спросил его:

— Вы великий немецкий писатель, представитель плеяды наиболее талантливых европейских писателей, но все чаще и чаще Вы начинаете писать не об общечеловеческих темах, близких каждому читателю, а об узкой, еврейской теме.

Почему это так? Вы ведь не местечковый еврейский писатель, рожденный в Черте Оседлости. Вы не Шалом Алейхем, описывавший местечковую жизнь… Фейхтвангер горько усмехнулся. Ком встал у него в горле. Он не мог говорить. Лишь через минуту он ответил:

— Начну с того, что я не немецкий писатель, а еврейский писатель, пишущий, к великому сожалению для себя, на немецком языке… Я бы многое отдал чтобы писать на иврите, но иврита я не знаю так, чтобы писать на нем. Действительно, в начале мы все пытаемся быть интернационалистами, мультикультуристами и людьми нового века и новых идей. Но потом дым заблуждений рассеивается, и ты остаешься тем, кто ты есть, а не тем, кем ты пытался стать. Да, я пытался быть немецким и европейским писателем, но мне не дали им стать, а сегодня, я уже не хочу им быть.

Рано или поздно тебе говорят: не лезь не в свое. И тогда я иду туда где мое. И пишу о моем. Так спокойнее. Так лучше. Для всех. И это происходит далеко не всегда потому, что я или кто-то другой этого хотел. Нет.

Просто так распоряжается жизнь… И наши соседи…

Немцы, австрийцы, французы, венгры, поляки… Они не хотят чтобы мы лезли в их жизнь и в их культуру… Поэтому куда спокойнее писать о древней Иудее, или об испанских марранах, или о моих собратьях в Германии… Рано или поздно, если ты сам не вернешься в свой дом, то тебе напомнят кто ты и вернут тебя в него, те, кого ты совсем недавно считал своими братьями…

Свой дом

Не знаю, по Фейхтвангеру или по другим мотивам, но вероятно судьба привела меня и мою семью в свой дом. Однако, в этом новом своём доме для обустройства понадобилось очень много душевных и профессиональных сил. Я оставил землю и дом рождения и многолетнего творчества всей своей семьи, дом, в котором меня и мою семью по каким-то неведомым мне причинам уже не хотели.

Не хотели!!! Это не совсем точно. Создались условия для людей, которые захотели занять мою должность, присвоить себе все мои жизненные творения, занять мою квартиру и т. д.

Были другие люди, которые не хотели это. Я решил не мешать первым. Тот кто не бывал в этой ситуации, не может меня судить за проявленную слабость. Я приехал в дом другой, дом моих далёких предков, в дом глубоких корней, дом о котором до своего пятидесятилетия ничего не знал, дом в котором меня и мою семью хотели, хотя я не знал ни единого слова на языке моих предков. Эти слова «хотели и не хотели» следует принимать философски, не обобщая эти понятия. В книге второй я объяснил суть этих слов в приложении к общественной атмосфере того периода.