4. Вредная привычка
Автобус приехал в село уже в сумерках. Отец стоял на обочине дороги, спрятав лицо в воротник полушубка. Мороз был такой, что перехватывало дыхание. Обнялись.
— Леня! Приехал? Ну, молодец, вот ты и дома…
Я протянул ему пакет с подарками. Он взял его и оглянулся.
— Подарки — это само собой, — говорит, — а самое главное — папиросы, Леня, привез?
— Как же, привез, папа, привез.
Он преобразился, тут же закурил.
— Что ты, сынок, папирос привез — спасибо, но ты их все матери не отдавай. Иначе, пиши пропало, заладила: не кури, не кури. Подумаешь — покурил. Все мужики в деревне курят, жизнь — то вон какая…
— А сколько маме отдать? У меня всего тридцать пачек.
— Тридцать не тридцать, а пачек десять отдай. Остальные — мне и сейчас…
Он посмотрел так, как будто его дальнейшая жизнь теперь зависит от моего решения.
— То есть как? — не понял я, — А вдруг мама найдет?
— Пусть попробует. Я потайное место в бане оборудовал, с овчаркой не найти.
Хлопнул меня по плечу, спросил:
— Значит, договорились?
— Ну, отец, тебе видней.
Получив папиросы, заторопил:
— Все. Ступай по переулку, а я напрямки по огороду к баньке побегу. Мать дома квашню завела, ждет тебя. Скажи ей, что скоро вернусь, мол, соседа встретил…
Когда дошли до огорода, он перелез через прясло и горько усмехнулся:
— Мне — то двух пачек папирос на день не стало хватать, а мать всего пачку на два дня дает, я говорю как есть Ума уже не приложу, как от этого проклятого курева отказаться. Удержу совсем никакого нет.
Пыхнул спичкой, снова закурил папиросу.
— Я и леденцы пробовал сосать вместо курения, мать папиросы прятала — не помогло. В голове с утра одна мысль — стрельнуть бы папироску, курнуть охота.
— Не надо было начинать, — я говорю ему. — Маму можно понять: о твоем же здоровье печется…
— Знамо дело… Кто же спорит! — Он выплюнул папиросу в снег, — Не жизнь — маета… Не курил же раньше, другие вон с малолетства начинают… Если уж, сынок, начистоту, то это все проделки деда Гриши.
***
А ведь, действительно, отец до сорока лет не курил. Но однажды рубили в лесу сруб для баньки с дедушкой Гришей, тот и научил его курить, чем для мамы создал проблему на всю оставшуюся жизнь.
Случилось это весной. В мае комаров — тьма, они сильно досаждают. Отец топором работать не может, так как всего комары закусали, не успевает отбиваться. А дедушка свой фронтовой кисет достанет и шнурок развязывает — кисет у него шелковый, с вышивкой, махоркой набитый. Скрутит козью ножку из газеты и курит, пуская колечки дыма. Сделав несколько глубоких затяжек, морщась и пуская слезу от дыма, над отцом посмеивается:
— Н, чё, Семенович, попробуй, ох и крепкая махорка! Никакой комар не возьмет…
Он во время Гражданской войны на фронте стал заядлым курильшиком. Умел пускать дым и ртом и даже ноздрями. У него ноготь большого пальца от никотина желтый — желтый.
— Научить самокрутки сворачивать, а? Это проще простого, — говорит. — Указательным пальцем махорку прижимаешь к бумаге, а большим заворачиваешь в трубочку…
Ну, отец попросил и ему тоже свернуть.
— Я понарошку, — говорит. Дедушка свернул ему самокрутку толщиной с палец, дело лучше пошло, резкий дым махорки отпугнул комаров.
Однажды приехал я к дедушке в гости, а он сидит на кухне и рубит топориком махорку в деревянном корытце.
— Нонче, гляжу я, внук, совсем не уродился табак, — говорит, — надо завязывать мне с курением. Кашель совсем по ночам спать не дает.
Отказаться от курева в дальнейшем папа уже не смог, тоже стал заядлым курильщиком. Как ни боролась мама, все было бесполезно. Вон оно как получилось — то в итоге. А ведь из нас, детей его, никто по сей день не курит. Не нашлось, к счастью, такого «авторитетного» учителя курения, как дедушка Гриша.
***
Когда вечером отец вернулся, мама тут же подошла к нему, шумно потянула носом:
— Так я и знала, опять курил — дышать нечем, за версту несет табаком! Вот я думаю, сынок: не уменьшить ли ему еще норму? А?
Горько усмехнулась:
— Ох, набедовалась я с ним, а отучить не могу… Он же скоро всю пенсию до копеечки будет на папиросы тратить. Вот только вчера зарок дал:
«Ну, говорит, мать, курю сегодня последний раз… Завтра — все!»
Загремела у печки кастрюлями.
— И что мне делать? Ему хоть кол на голове теши, ничего не понимает… Не знаю, не знаю… Дымит, что твоя, сынок, труба на ТЭЦ… У меня выход один — буду теперь выдавать пачку ему на три дня.
Я посмотрел на отца, который стоял за маминой спиной. Он приложил палец к губам и подмигнул мне, дескать, молчи… Тут же стал снимать валенки.
— На уж, курильщик! — мама протянула ему пачку. — Или отказываешься?
— Ой, прямо, смешно! — хмыкнул отец, забирая папиросы. — Мне эта пачка — пшик один…
— Ну, смотри, смотри, не обижайся потом, я не о себе пекусь — о твоем здоровье.
Поправила на голове платок и вздохнула:
— Какой же ты, отец, все — таки бесхарактерный…
— Какой есть, — стал он оправдываться, — Бросил бы, да не знаю как… Видать, такая моя доля, я бы с превеликой охотой.
— Да ну тебя, — махнула рукой мама. — Ну, честное слово, как маленький ребенок. Вон сколько мужиков в деревне не курят — живут же…
***
…Утром я пошел снег с погреба откинуть. Слышу, за банькой кто — то разговаривает. Подошел поближе, смотрю, дымок вьется. Оказывается, отец с соседом устроили перекур, о жизни судачат.
— Опять курите? Ты же, отец, зарекался…
— А пустое это… Куда деваться? — развел руками отец и тут же стал гасить окурок о бревно. — Одним словом, сынок, вредная привычка.
Фото Елены Белиндер
