Максим

Леонида Подвойская

Как жить подростку, вдруг обнаружившему у себя паранормальные способности? Исцелять безнадежно больных, помогать слабым и обездоленным? Вмешаться в криминальные разборки и по своему разумению покарать виновных? А может быть, просто получить несметные суммы за исцеление сильных мира сего и жить в свое удовольствие? И еще мучает вопрос – кто ты теперь? Что выберет один из таких подростков – Максим, читатель узнает из одноименного романа Л. Подвойской, открывающего цикл «Предтечи Зверя». Автор характеризует жанр этого цикла как «Фэнэкшн» – «фэнтези и экшн», подчеркивая этим, что действия в ее романах происходит в очень похожем, но все же не в нашем мире. В действительности же «Максим» – это удачно дозированный коктейль детектива, фантастики, боевика и совсем немного – мистики. А еще – это светлая сказка, которая читается на одном дыхании.

Глава 1

Максим пришел в себя, словно проснулся после тяжелого, изнурительного сна. С удивлением посмотрел на плохо окрашенные стены, на забинтованного подростка, лежащего на железной койке, и догадался, что находится в больнице. Не понял только — почему. На всякий случай очень осторожно пошевелил руками и ногами — убедился, что ничего не болит. Резко сев, посмотрел в высокое окно. Лучи весеннего солнца, струившиеся в палату, ослепили его. Макс зажмурился, с удовольствием наслаждаясь этим теплом. Его пробуждение не осталось незамеченным. В палату впорхнула втиснутая в белый халатик тетка (практикантке мединститута было всего-то двадцать два, но пятнадцатилетним такой возраст кажется едва ли не близким к старости).

— Ляг-ляг! Тебе еще нельзя вставать и делать резкие движения. Сейчас врача позову, — затараторила она, пытаясь теплыми полными руками уложить больного в постель.

— А что со мной? — настороженно поинтересовался Макс.

— Сейчас-сейчас, доктор все расскажет, — и, продолжая тараторить, медсестра помчалась в коридор.

В ожидании врача Макс повернулся на бок и, рассматривая палату, тщетно пытался вспомнить, что же с ним произошло. Две больничные койки пустовали, на третьей неподвижно лежал ранее замеченный пацан с перебинтованной головой. Пощупав свою, Максим убедился в отсутствии бинтов, шишек или шрамов. Непонимающе пожав плечами, он уставился в окно. Ветви каштанов уже выпустили робкие листочки.

— Вот это да! — ахнул он. — Сколько же я здесь? Тогда только каникулы начинались. Или листва рано поперла, или я здесь долго лежу. Но почему?

Раздумья прервал вошедший в палату солидный толстый доктор. Увидев недоуменный, но ясный, осознанный взгляд подростка, он по-доброму улыбнулся.

— Ну-с, молодой человек, как самочувствие?

— Нормально, — односложно ответил пациент.

— Это хорошо, что нормально. Где болит?

— Нигде, — пожал плечами больной.

Несмотря на то, что внешность и поведение врача располагали, подросток отвечал односложно, тем тоном, каким и разговаривают со взрослыми ребята его возраста.

— Так уж и нигде? Голова болит? Кружится? Тошнит? — последовало еще несколько вопросов, затем просьб вытянуть руки, достать кончик носа, посмотреть вправо-влево на докторский молоточек.

— Ну, молодцом, молодцом. Значит, дело на поправку, — заключил, наконец, эскулап. — Но пока ты не усердствуй. Без нужды не вставай, резких движений не делай и ни о чем неприятном не думай.

— Я хочу понять, почему я здесь?

— Но, может, сначала ты скажешь, что с тобой случилось?

— Не знаю!

— А что помнишь?

— Ничего. Нет… помню, что каникулы начались. А потом… не знаю…

— Ну вот, сам видишь: амнезия, то есть потеря памяти, которая наблюдается после травм или при тяжелом стрессе. Кстати, когда тебя последний раз били по голове?

— Неделю назад, — быстро ответил подросток. — То есть, за неделю до каникул.

— Что, подрались? — сочувственно понизил тон доктор.

— Да нет, на тренировке.

— Ах да, твой отец говорил, что ты боксируешь. Наверное, это немодно уже.

— Не боксирую, только тренируюсь.

— Но по голове уже получаешь?

— А как же, — с готовностью отозвался больной. — В конце тренировки пробуем. Порой и перепадает. Но не сильно.

— Так вот, сынок, ты получил сотрясение либо на тренировке и сам того не заметил, либо тебя что-то очень сильно напугало. Во всяком случае, ты был доставлен к нам без сознания и пробыл в таком состоянии вот уже… две недели. Вероятнее всего… но это потом.

— Что? Ну скажите, что «вероятнее всего»?

— Скажем так, — осторожно сформулировал доктор, — вероятнее всего, ты увидел что-то, что показалось тебе ужасным.

— Что это могло быть?

— Бог весть…

— И из-за этого я был без сознания? — иронично спросил беспокойный больной.

— Хорошо, что все обошлось благополучно. Отчасти… — все-таки уточнил врач.

— Но, доктор…

— Все-все. В остальном тебе придется мне поверить. Лежи и выздоравливай. Перед сном поговорим еще.

— Отцу-то сообщите, что я пришел в себя.

— Молодец, вспомнил. Значит, действительно, пошел на поправку. Обязательно позвоню. А если что понадобится, обращайся к медсестре.

Доктор остановился около перебинтованного соседа Максима, вздохнул и ушел.

Разговор с толстым доктором хоть и успокоил, но все же озадачил Максима. «Две недели здесь… Круто. Это что же, и каникулы провалялся, и тренировки пропустил? Но что, черт побери, все-таки случилось? Дали по голове на тренировке? — Он вспомнил, как безуспешно гонялся по импровизированному рингу за противником. (Такой уж попался — намного мельче, вертлявый, но нагловатый, выпендривался, «косил» под великого технаря, пока не получил плюху.) — Нет, до головы он ни разу не достал, а вот печени разок досталось, когда я зазевался». — Юноша поймал себя на том, что с точностью до мгновенья вспомнил те, уже почти месячной давности, события. — «Тогда пойдем по цепочке, — решил он, вновь подставляя лицо под лучи солнца. — Так, это я помню. Хорошо. Последний урок, выставление оценок. Еще бы не помнить! Это же так лажануться!»

По литературе его в четверти вызывали пять раз подряд. Все пять он отвечал на «отл.» и посчитал, что хватит. Не выучил стишок, чтоб его! И на тебе, вызвала шестой раз и влепила «неуд.». А затем спохватилась и, чтобы исправить, вызывала еще четыре раза. В том числе и на последнем уроке. Образ главного героя романа. Максу вспомнилось, как раскрывал этот образ. Даже самому понравилось. Почти весь урок. Ну, минут тридцать точно.

«Но ведь помню! Помню даже эту восхитительную картину в журнале — пять «отл.», одна «пара», снова пять «отл.» и «отл.» за четверть. Но все-таки какова училка! — подумалось ему. — Ну что она ко мне пристала? Та-ак. Потом мы шли домой. Потом пили коктейль в кафетерии. Потом дома читал книгу, пока не пришел отец. И он что-то сказал. Что? Ну? Что же он мог сказать такого страшного? Нет, не помню, — мучился в догадках Максим, но память отказывала именно здесь. — Вот хлопнула дверь, вошел отец, слышно, как в коридоре он снимает сапоги. Я откладываю книгу и показываю ему дневник».

— И что? Есть, чем похвалиться? — спросил отец.

— Я как бы и не хвалюсь, а так, просто расписаться надо.

Отец доволен. Видно, что доволен, улыбается. И, улыбаясь, говорит:

— Что, что?

В это время тяжело застонал, а потом страшно закричал сосед по палате — подросток с забинтованной головой. Этот крик подбросил Макса и вынес его в коридор.

— Там, там… этот, — сбивчиво сообщил он сидящей за дежурным столом уже знакомой медсестре.

— Ничего, — успокоила юношу толстушка и кинулась в палату. — Это у него бывает. После операции. Ты не бойся. Я ему обезболивающее уколю, и он опять спокойно ляжет…

Но Максим уже не слушал тараторку. Мимо на каталке быстро провезли кого-то забинтованного.

— Девушку машина сбила. На операцию повезли. Тяжелая. Сам профессор будет оперировать, — также глядя вслед, объяснила, вернувшись, медсестра.

— Это который? — рассеянно поинтересовался занятый своими мыслями подросток.

— Который тебя лечит. Ну, сегодня приходил, Василий Иванович. Золотые руки! Только здесь — вряд ли… хотя загадывать не надо. Твоего соседа по палате Василий Иванович с того света вернул. Вроде выздоравливает, хотя и кричит от боли пока… Ну хорошо, иди в палату, отдыхай. Скоро твой отец приедет. Профессор позвонил.

Юноша кивнул и, оторвав взгляд от закрывшейся в операционную двери, неуверенными шагами поплелся к туалету. Там он долго с удивлением таращился в зеркало — рассматривал свое лицо, словно не узнавая себя. Он и одновременно — не он. Те же карие глаза (от отца!), те же густые темно-каштановые волосы, порядком отросшие, те же широкие брови. Но детская припухлость щек сменилась туго натянутой на скулах кожей. Глаза запали и казались неестественно большими. Даже бывший предметом насмешек нос — «картошкой» — теперь заострился и приобрел более правильные нордические очертания. И губы вот… — подросток вытянул их трубочкой, потом поджал, потом улыбнулся. — Уже не «губки бантиком». Хотя… Нижняя осталась такой же пухлой. Но в целом увиденное Максиму понравилось. Из зеркала на него смотрел тот, кем ему и хотелось быть, — по крайней мере, уже не ребенок. Объяснив это значительным похуданием, Максим принялся за гигиенические процедуры.

Появление отца в майорских погонах и с новенькой Звездой Героя на груди было исключительно эффектным.

— Сразу после службы. Да и профессор настаивал, говорил, положительные эмоции тебе нужны, — смущенно оправдывался он за свой вид, прижимая сына к пропахшему куревом кителю. — Ну, а ты? Как себя чувствуешь?

— Ничего, папуля, нормально. Но ты… ну, ты… — Максим глупо широко улыбался, по-детски таращась на Звезду. — Ты молодец, папуля, — наконец нашел он нужные слова. — Я всегда знал, что ты у меня герой. А как? За что?

— Так ты ничего не знаешь? Тебе ничего не говорили? — осторожно поинтересовался Белый-старший, садясь на кровать и выкладывая на тумбочку всевозможную снедь.

— Нет, ничего. Рассказывай, рассказывай быстрее!

— Посадил аварийный самолет на глазах у Главного.

— А подробнее?

— Вернешься домой, все подробно расскажу.

— Ну, хоть немножко.

— Нет, здесь не будем, — твердо оборвал клянчанье отец. — Рассказывай, как ты здесь.

— А, секреты! — по-своему истолковал это Макс. — Тогда ладно. Чего ты там понавез? Лучше бы книжку какую. Нормально я. Профессор осмотрел, сказал, что поправляюсь. Что случилось, допытывался. А я, честное слово, не помню. После его ухода вспоминал, вспоминал… До того, как ты пришел со службы вечером, помню, как показал дневник, помню, а дальше — провал.

— Не волнуйся, главное — спокойствие.

— Это Карлсон говорил.

— Это нам твой Василий Иванович говорил. Ты отъедайся. Это тоже профессор говорил. Пока вот соки, пасты, шоколады. В школе все нормально. Директорша сказала, что помогут наверстать. Невеста твоя интересовалась, тоже обещала помочь.

— Ай, ну папа, — засмущался Макс.

Невестой отец называл школьную подружку сына. Когда-то они сидели за одной партой, потом разные интересы охладили их отношения, сейчас же затаившаяся взаимная симпатия перерастала во что-то иное, о чем подросток вообще не хотел говорить с кем бы то ни было.

— Да ладно тебе. Какую книгу привезти?

— Мне Женька обещал. Еще до каникул. Может, свяжешься? Он знает.

— Найду. Ну, пора. Врач просил долго по первому разу не засиживаться.

— Да, езжай. Когда снова будешь?

— Теперь часто, — офицер крепко обнял сына и ушел, оставив в душе юноши радостное ощущение любви, тепла и нужности на этом свете.

Помахав ему в окно, больной развернул свертки и только сейчас почувствовал, как проголодался. Поев разных вкусных фруктовых кашек, подросток с какой-то хитрецой покосился на конфеты, а затем блаженно закрыл глаза, в точности выполняя предписания тихого часа.

Разбудил его вечером мрачный Василий Иванович. Сугубо по-деловому осмотрев юношу, он сказал:

— Молодцом, продолжай в том же духе, — после чего повернулся к больному на соседней койке.

— Василий Иванович, когда меня выпишут? — жалобным голосом спросил Максим.

— А что, тебе плохо здесь? Только очухался, и уже надоело? Не нравится?

«А что здесь должно нравиться?» — хотел, было, спросить Макс, но, взглянув в грустные уставшие глаза профессора, осекся.

— Четверть кончается. И год.

— Переведут без экзаменов. Выведут средний. Все равно напрягаться тебе долго нельзя будет. Так что отдыхай и выздоравливай. Мы еще с тобой обстоятельно поговорим на эту тему, — пообещал профессор, уже стуча по конечностям его соседа.