Награда для генерала. Книга первая: шепот ветра

Лена Обухова, 2019

Ветер как-то нашептал мне, что однажды появится человек, который изменит мою жизнь и увезет далеко-далеко от дома, где я уже несколько лет не чувствовала себя счастливой. Кто же знал, что этим человеком окажется генерал чужой армии, который подчинит наш вольный город, а меня заберет в качестве подарка своему правителю. Что ждет меня в чужой стране? Унижение? Бесчестие? Смерть? Или ветер подскажет, как выпутаться из этой ситуации с минимальными для себя потерями?

Глава 2

Чужаки вспоминались мне еще с неделю, но постепенно их образы стерлись из памяти и выветрились из головы. Я продолжала бежать по привычному кругу: встать пораньше, чтобы выпечь свежие кексы, слоеные завитки и печенье, подготовить кафе к открытию, обслужить всех гостей, успевая подать отцу завтрак, обед и ужин, сделать новые конфеты на продажу, убраться в квартире, перемыть всю посуду…

Когда снег окончательно сошел, на улице потеплело и темнеть стало позже, у меня появилось больше возможностей ходить куда-то после работы. Обычно я заглядывала в гости к госпоже Кроули, потому что собственных подруг за последние годы растеряла: они все вышли замуж, родили детей, некоторые из которых уже успели пойти в школу. В свои двадцать три в Оринграде я стремительно превращалась в старую деву, «переспелую ягоду», на которую еще год-два — и никто уже не посмотрит.

Я понимала опасность своего положения. В Оринграде женщина считается добропорядочной и пользуется уважением и поддержкой окружающих только в трех случаях: если она хорошая дочь, если она честная жена и мать или если она вдова, прошедшая первые два жизненных этапа. Вот госпожа Кроули считается добропорядочной вдовой с тремя честно нажитыми в браке детьми. Дело свое она унаследовала от мужа, занимается им, чтобы кормить детей, и должна передать старшему сыну, как только он станет совершеннолетним.

Пока я еще могла прикрываться ролью хорошей дочери, ухаживающей за больным отцом, но многие уже смотрели на меня косо, хотя в лицо никто худого не говорил. Но то, что ладная здоровая девка, к которой регулярно сватаются, не выходит замуж, выглядело подозрительно. Особенно на фоне того, что время шло и сватались ко мне все меньше. Некоторые уже шептались за моей спиной, мол, честь наверняка не сберегла и боится теперь идти замуж. Ведь кто возьмет в жены порченную? А обманешь, так муж будет иметь полное моральное — и законное — право так поколотить после брачной ночи, что уже и не встанешь. Если только сознательно не решит грех жены прикрыть, а такого еще поискать надо. Да что-то предложить ему взамен.

Мне было нечего стыдиться и нечего скрывать. Просто женихи не нравились. Не стучало рядом с ними сердце, не сбивалось дыхание, не тянуло прильнуть или поцеловать. Жизнь с отцом была не сахар, но он по крайней мере — родной человек, а не чужой мужчина, которого придется терпеть не только за одним столом, но и в одной постели. Потому я и не торопилась замуж, работала, втайне мечтала уехать из Оринграда и прислушивалась к шепоту ветра. Ждала обещанную судьбу, но с каждым годом все отчетливее понимала, что ветер обманул. Или я что-то не так поняла. Да только переломить себя и отказаться от мечты пока никак не могла.

В тот день я проспала: накануне долго не могла уснуть. По какой-то причине вспомнился снежный вечер в начале весны. Перед глазами вставали лица гостей, в ушах звучал тихий властный голос. По спине бежали мурашки, и внутри снова все переворачивалось, стоило вспомнить хмурый взгляд почти черных глаз. Все это долго не давало провалиться в сон, поэтому утром я против обыкновения встала почти на час позже. Что могло стать настоящей катастрофой, поэтому все утро пришлось бегать по привычному кругу вдвое быстрее, ничего не замечая вокруг.

Лишь через час после открытия, когда мне наконец удалось перевести дыхание, стало понятно, что что-то не так. Отсутствие обычного ажиотажа в первую волну я приняла как маленький подарок Великого Тмара: небольшое послабление, чтобы хватило сил дожить до вечера. Малое количество клиентов обычной второй волны уже показалось странным, а полное отсутствие третьей заставило насторожиться.

Я вышла из кафе, чтобы взглянуть на набережную. Та непривычно пустовала, хотя на небе ярко светило солнце, легкий бриз шелестел свежей листвой и все говорило, нет, практически кричало: «Сегодня прекрасный день для прогулки и чашки горячего шоколада!» Однако людей почти не было.

Пустовала и обычно оживленная улица, на которой находилась шоколадница. Только Бардак, завидев меня — или, вероятнее, учуяв — с радостным лаем бросился под ноги, виляя хвостом.

— Маленький попрошайка, — притворно проворчала я, пытаясь одновременно погладить его и не дать поставить на себя грязные лапы. Зеленое платье было уже не таким новым, но пока оставалось любимым.

— Мира!

Я обернулась на зов: ко мне спешила госпожа Кроули, тревожно кутаясь в легкий плащ, хотя погода уже позволяла ходить и без верхней одежды. Только когда мамина подруга подошла ближе, я поняла, что плащ она накинула чуть ли не поверх ночной сорочки или просто легкого домашнего платья. Ее заведение открывалось во второй половине дня и работало до ночи, поэтому Анна Кроули вставала гораздо позже меня.

Еще ни разу в жизни я не видела ее в таком растрепанном виде: без макияжа, с наспех собранными в пучок волосами и непонятной одежде. Не говоря ни слова, госпожа Кроули почти втолкнула меня обратно в шоколадницу, отодвинув ногой обиженно залаявшего Бардака, чтобы закрыть за нами дверь.

— Отец дома? — спросила она, тяжело дыша.

— Нет, — я растерянно покачала головой. — Он ушел к Стоуну.

Стоун — наш основной поставщик. Мы закупаем через него все, кроме какао, его привозит специализирующийся на подобном заморском товаре Арчер Вранак. Но с Вранаком у нас долгосрочный контракт, какао в виде порошка, масла и бобов, а заодно шоколадные «монеты», мы закупаем с запасом на случай проблем с поставками. А к Стоуну отец ходит со списком, который я составляю, раз в неделю-две. Вот и сегодня пошел, чтобы сделать заказ, оплатить его и договориться о доставке. Такие дела отец предпочитал оставлять за собой.

— Да и пекло с ним, старым хрычом, Варег его забери, — раздосадовано махнула рукой госпожа Кроули. — А ты закрывай лавочку, опусти занавески, запри как следует дверь и не высовывайся из дома хотя бы несколько дней.

От ее слов — а еще больше от тона — у меня похолодело внутри, сердце забилось быстро и неровно.

— Анна, что случилось?

С тех пор как мама умерла, госпожа Кроули попросила называть ее по имени, потому что была старше меня всего на девять лет. И, вероятно, с тех пор считала себя просто моей подругой, но я продолжала воспринимать ее как подругу матери.

— Сиран ночью подписал капитуляцию, — мрачно объяснила госпожа Кроули, кусая губы. — Ты разве не видела? Это во всех утренних газетах! Варнайский Магистрат уже наводит там свои порядки.

Я едва не задохнулась то ли от удивления, то ли от страха. Скорее от второго, потому что удивляться было нечему: Сиранская Республика уже два месяца сражалась с Магистратом, который ни с того ни с сего объявил войну им, а не Ниланду. Армия генерала Шелтера уверенно шла к ее столице. Об этом постоянно писали и говорили, но сегодня утром у меня не было времени заглянуть в газету, а отец никогда не обсуждал со мной политику и, видимо, не посчитал нужным предупредить о случившемся.

— Думаешь, теперь они пойдут к нам? — испуганно и жалобно пискнула я.

— Думаю, они уже идут, — горько вздохнула госпожа Кроули. — Им нужен выход к морю. Только ради этого они и лезли сначала в Ниланд, а в итоге подчинили Сиран. Чтобы добраться до нас и занять порт. Великий Магистр варнайцев наверняка понимает, что мы сражаться не будем. Нам просто нечем и некем. Да и если они сломили Сиран… — она снова вздохнула, не договорив. Но этого и не требовалось.

— Значит, военных действий у нас не будет? — уточнила я.

Госпожа Кроули покачала головой.

— Нет, они придут сюда уже как хозяева. Вероятнее всего, поставят своих людей во главе города, наведут новые порядки и уйдут, оставив какое-то количество солдат. Дальше будем жить как жили, только уже по законам Магистрата.

— Тогда, может быть, все не так страшно?

Госпожа Кроули смерила меня сочувственным взглядом, который как бы говорил: какая же ты бестолковая.

— Страшно будет только молодой девице попасться на глаза солдатне, которая месяцами в походах женщин не видит, — жестко припечатала она. — Закона над ними никакого не будет, завоеванные территории всегда в полном распоряжении захватчиков. Поняла?

Я судорожно закивала, с трудом сглатывая. Что ж тут не понять-то? О том, что творит армия Магистрата на подчиненных территориях, ходят легенды. Жуткие и тошнотворные.

— Поэтому закрывай кафе, запирайся, зашторивай все окна и сиди тихо, как будто тебя здесь нет, — велела госпожа Кроули.

Она крепко обняла меня, очертила указательным пальцем на лбу защитный круг и поцеловала в то же место.

— Береги себя.

Выглянув за дверь, она убедилась, что на улице все по-прежнему спокойно, и торопливо вышла. То ли отправилась предупреждать еще кого-то, то ли к себе — баррикадироваться.

Когда госпожа Кроули выбегала из шоколадницы, Бардак умудрился просочиться внутрь и теперь сел посреди зала, деловито виляя хвостом и глядя на меня из-под густой челки. Я решила не выгонять пса, с ним было как-то спокойнее. А отец все равно будет ругаться за закрытое кафе. Собакой больше, собакой меньше…

Я сделала все, как велела Анна Кроули: опустила шторы, заперла дверь, сама забралась на второй этаж, закрылась в своей комнате вместе с Бардаком и села у окна — караулить возвращение отца. Из окна как раз был виден вход, поэтому я не могла пропустить его появление. Но отец все не возвращался. Возможно, зацепился языками со Стоуном или встретил приятелей, с которыми решил обсудить события в Сиране за кружкой эля.

Людей на улицах почти не было видно. Лишь иногда появлялись какие-то компании или отдельные, особо смелые горожане. Бардак вел себя на удивление спокойно: сидел на полу у моих ног и тихонько скулил, словно предчувствовал беду.

Военные в черной форме появились в городе ближе к обеденному времени. Они или шли отрядами человек по двадцать, или разъезжали в странных повозках без лошадей (должно быть, ими двигала магия). Маги с ними тоже были, их я узнавала по характерным одеждам, больше похожим на платья, чем на нормальные мужские одеяния. В отличие от солдат, все они, как один, носили длинные волосы.

Меня начало подташнивать от страха. Или от голода, потому что я не смогла заставить себя поесть, а времени с раннего завтрака прошло уже прилично. В конце концов, я решила запихнуть в себя хотя бы что-то из утренней выпечки. Все равно ведь пропадет теперь. Пришлось спуститься, но я очень старалась передвигаться бесшумно, а сквозь зашторенные окна меня не могли увидеть.

Я набрала на блюдо кексов и слоеных завитков и уже собралась вернуться наверх, когда услышала за дверями постоянно нарастающий шум. Сначала это была непонятная возня, постукивания и скрежет, а потом раздались крики. Голос отца я узнала сразу.

— Смердящие выродки! Змеиные ублюдки! Вон отсюда! Вас сюда не звали! Это наш город!

Я едва не выронила тарелку, успела в последний момент с громким стуком поставить ее на ближайшую горизонтальную поверхность. Метнулась к окну и осторожно отвела в сторону край шторы, чтобы выглянуть. Сразу затошнило сильнее.

На улице, прямо перед дверями кафе, толпились несколько человек: отец с приятелями и почти с десяток военных армии Варнайского Магистрата. Я не разбиралась в их форме и знаках отличия, но было похоже, что двое из них офицеры, а остальные — рядовые. Чуть дальше, на дороге, стояла одна из безлошадных повозок, небольшая, сравнимая по размеру с обычным экипажем. Еще дальше остановилось несколько человек из горожан. Или они вышли из домов поглазеть на назревающий конфликт.

Когда я выглянула в окно, тот уже расцвел пышным цветом. Мой отец, никогда не отличавшийся силой и статью, но зато обладающий чрезмерно сварливым и склочным характером, по старой привычке кинулся на военных. За ним подобное иногда наблюдалось: он любил поорать на других и помахать тростью, без которой последнее время не ходил. Вот только мне хотелось верить, что он окажется достаточно вменяем, чтобы не делать этого по отношению к солдатам захватчика. Впрочем, его раскрасневшееся лицо и блестящие глаза давали понять, что он знатно переборщил сегодня с элем, а потому на разумную осторожность с его стороны рассчитывать не приходилось.

Приятели сначала пытались его унять, потом — отбить у военных, но в итоге их оттеснили в сторону, а отца один из рядовых ударил задней частью… Думаю, что это было ружье такое. Отец упал на колени к ногам одного из офицеров, а рядовой снова занес оружие для нового удара.

Я не выдержала: дернула замок, рванула на себя дверь и выскочила на улицу.

— Стойте! — закричала, подбегая к отцу и пытаясь закрыть его собой. — Не надо! Не трогайте его, пожалуйста! Вы же видите, он не в себе…

Солдат замер, так и не нанеся удара, вопросительно посмотрел на офицера. И я тоже посмотрела на него снизу вверх. Черный мундир сидел на мужчине как влитой, на груди красовались какие-то значки, что изображено на погонах, я не видела. Да и не поняла бы. Поэтому смотрела только в равнодушные серые глаза, которые недобро сощурились.

— Ты кто?

— Я его дочь, — быстро затараторила я, демонстрируя раскаяние и смирение. Мне было не привыкать к такому. — Мой отец не в себе. Пожалуйста, отпустите нас, я заберу его домой, он больше не доставит вам неприятностей.

— Еще сапоги ему оближи, дрянь продажная, — почти заревел отец. Когда выпивал, он совершенно терял связь с реальностью, из его рта летели только ругательства и проклятия. — Они на чужой земле! Мы должны дать им отпор, а не вставать перед ними на колени!

Учитывая, что мы оба сейчас стояли на коленях перед офицером варнайской армии, его заявление выглядело особенно нелепо. Впрочем, отец честно пытался подняться, но мы с опьянением не давали ему этого сделать.

Я снова умоляюще посмотрела на офицера. Не зверь же он, должен понять…

Мужчина презрительно скривился и усмехнулся, скользнул по мне оценивающим взглядом. Я запоздало вспомнила слова госпожи Кроули, вновь чувствуя, как руки леденеют, а в груди все сжимается от ужаса.

Где-то ниже по улице что-то вдруг затарахтело, приближаясь, потом скрипнуло, останавливаясь рядом с нами. Офицер обернулся, и я против воли проследила за его взглядом: рядом остановилась еще одна безлошадная повозка, но уже побольше, похожая на грузовой фургон. Открылась дверца — и на мостовую спрыгнул мужчина в обычном темно-сером костюме. Немолодой — его волосы уже посеребрила седина — и заметно расплывшийся, с неприятным взглядом и лоснящимся от пота лицом, хотя было не так уж и жарко.

— Что у вас тут происходит, майор? — обратился он к офицеру. — Нам нужно проехать, а вы перегородили дорогу.

— Да вот… — Майор неопределенно кивнул на нас с отцом. — Сейчас все сделаем, господин Драгз.

И он велел солдатам оттеснить собирающуюся толпу зевак. Меня дернули за локти, грубо поднимая на ноги и оттаскивая к стене здания. В считанные мгновения проезд оказался свободен, из чего я сделала вывод, что господин Драгз — важная фигура.

Однако тот не торопился воспользоваться освобожденной дорогой. Он смотрел на меня. Его взгляд быстро скользнул по фигуре, потом долго изучал лицо. Я не выдержала и опустила глаза в землю, тяжело дыша и чувствуя, как тело охватывает дрожь. Колени уже начали подгибаться от страха.

— Это твой муж? — внезапно спросил Драгз, кивнув на притихшего наконец родителя.

— Это мой отец, — немного оскорбленно отозвалась я.

— Живете с ним вдвоем?

— Да…

— Чудесно, — он вдруг улыбнулся, но от этой улыбки мой желудок снова подскочил вверх, к горлу. Драгз повернулся к майору и потребовал: — В машину. Я забираю ее в коллекцию.

Он повернулся и отправился на свое место в повозке. Майор мазнул по мне удивленным взглядом, едва заметно дернул плечами, словно чего-то не понимал, и кивнул солдатам, которые ждали только его приказа. Не успела я осознать, что происходит, как отца оттащили в сторону, а меня повели к большой повозке.

— Что вы делаете? Нет! Я не пойду! — закричала я, как только поняла, что происходит.

Я уперлась ногами в землю, попыталась вырваться из цепких рук солдата, но тот, конечно, оказался сильнее. Удалось только немного замедлить наше движение, повернуться в руках схватившего меня мужчины и умоляюще посмотреть на отца.

— Папа! — крикнула я, протягивая к нему руку, словно он мог что-то сделать.

Неожиданно отец рванулся ко мне, но его удержали на месте.

— Мира! Что вы делаете, мерзавцы? Отпустите ее!

Это придало сил, я забрыкалась в руках солдата активнее, упираясь ногами в землю так, что едва не повалила обоих. Мужчине это быстро надоело, поэтому он просто перехватил меня за талию и поднял над землей. Теперь я не могла за нее цепляться, только сучить ногами в воздухе.

Внезапно раздался пронзительный лай: из шоколадницы выскочил Бардак и кинулся на тащившего меня солдата. Тот пнул его ногой, Бардак заскулил, но секунду спустя снова залаял, зарычал и бросился на солдата. Я не успела обрадоваться неожиданному заступничеству: заметила, как другой солдат снял с плеча ружье, вскинул его и прицелился в пса.

— Бардак, фу! — заорала я в ужасе, но уже не за себя. — Фу, Бардак, беги!

Раздался выстрел, пес испуганно взвизгнул, заскулил, но бежать бросился вполне резво: стрелявший или промахнулся, или и не целился в него, а только хотел спугнуть.

А меня, брыкающуюся и снова зовущую отца, тем временем подтащили к задним дверям повозки, которые кто-то уже распахнул. За большой повозкой остановилась еще одна маленькая. Я почувствовала на себе прожигающий взгляд, но смогла рассмотреть только возницу и неясные силуэты на заднем сиденье.

Мгновенно стало не до разглядывания повозок: меня закинули в фургон как мешок картошки. Я больно ударилась плечом о холодный жесткий пол, а головой — о чуть менее жесткую скамью, тянущуюся вдоль стены. После чего дверцы захлопнулись, что-то с противным лязгом щелкнуло.

Приподняв голову, я успела поймать три обращенных на меня испуганных взгляда, вскочила и ударила раскрытыми ладонями в двери, хоть и понимала, что они не распахнутся.

Ладони лишь ожидаемо обожгло болью. Повозка вздрогнула, зарычала, качнулась и тронулась с места. Я прильнула к маленькому окошку, пытаясь поймать взгляд перепуганного отца, который вдруг растерял всю воинственность. Возможно, даже протрезвел от неожиданности.

Повозка уверенно набирала скорость, и в считанные секунды дом и кафе, в котором я работала с детства, отец, знакомые лица соседей и грозные лица чужих военных остались далеко позади, сначала сжавшись, а потом и вовсе исчезнув из вида. Так быстро, что я не успела поверить в случившееся.

Та повозка, которой мы мешали проехать, какое-то время следовала за нами, но потом свернула. Мои колени наконец подогнулись, и я с размаху плюхнулась на скамью. В глазах темнело, в ушах шумело, к горлу подкатывала тошнота, а легкие горели, потому что я не могла нормально вдохнуть. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не задохнуться. Только сейчас я обратила внимание на едкий, мерзкий, горький запах, которым был наполнен воздух в фургоне.

Что теперь будет? Куда меня везут? О какой коллекции говорил тот мужчина? Как же папа? Он ведь пропадет без меня! Кто приготовит ему еду и кто будет зарабатывать деньги, чтобы он эту еду мог купить?

Сотня вопросов толпились в голове, но я не могла сейчас найти ответы. Все, что я могла, это дышать.