Награда для генерала. Книга вторая: красные пески

Лена Обухова, 2019

Став наградой для генерала чужой армии, я ожидала насилия и унижений, но получила лишь доброе отношение и иллюзию свободы. В повседневной жизни генерал Шелтер по прозвищу «Кровавый» оказался приятен и мил, и мое сердце не устояло: я влюбилась в завоевателя. Сказка длилась недолго, хозяин и рабыня слишком по-разному видят счастливое будущее. Мы наговорили друг другу много горьких слов, и теперь Шелтер где-то далеко, Магистрат замер в ожидании новой войны, а мне нужно найти способ спасти себя, ведь вокруг генерала плетутся интриги, кто-то угрожает его жизни, и я, кажется, вот-вот попаду под раздачу. Шепот ветра указывает мне путь, но куда он ведет? Быть может, все происходит не случайно, и кто-то управляет нами, передвигая как фигурки на шахматной доске?

Глава 2

Когда на улице начало темнеть, моя решимость снова ослабла. Остаток вечера я провела в своей комнате, то судорожно отбирая вещи, без которых нельзя бежать, то неподвижно сидя на подоконнике и глядя в окно. Я старалась думать о том, что и как делать дальше, но мысли упорно крутились вокруг птички-флейты, найденной в столе Шелтера. И вокруг самого генерала.

Уйти или остаться — вопрос снова стал вопросом, когда приблизился час предполагаемого побега. Что опаснее: отправиться сквозь ночь к станции, не имея при себе ни денег, ни документов, и попытаться сесть на поезд? Или остаться, дожидаясь, когда Керам Нейб доберется до меня и заставит пожалеть, что я здесь появилась? Ветер определенно считал, что второе. Когда я открыла окно, чтобы глотнуть вечернего воздуха, его порыв вновь донес до меня панический приказ: «Беги немедленно, беги сегодня! Не оставайся на ночь в доме».

И эта уверенность ветра качнула чашу весов в сторону побега. Ведь прежние предсказания сбылись. Может быть, во мне и правда есть капля крови тех могущественных шептуний? Ее не хватает для ворожбы, но достаточно, чтобы кто-то там, далеко, пытался меня защитить и направить?

После возвращения на кухню подноса из-под ужина меня обычно никто уже не тревожил. Оставалось надеяться, что Галию не удивит мой внезапный аппетит: в этот раз я «съела» все до последней булочки и пирожка, чего обычно не случалось. Вернувшись в комнату, я все же достала из-под кровати полусобранный чемодан и добавила туда самые необходимые вещи. Чемодан намеренно взяла маленький, понимая, что тащить несколько часов большой не смогу. Ожерелье положила в карман платья, которое выбрала для путешествия: максимально закрытое, темное, не привлекающее ко мне внимания.

Когда за окном совсем стемнело, а дом затих, я была уже полностью готова. С замирающим сердцем выскользнула из комнаты, до боли в ушах вслушиваясь в тишину и ловя любой подозрительный звук. Где-то открылась дверь? Или скрипнула половица? Все могло стать поводом бежать обратно, пока меня не поймали с чемоданом в руках.

Но все было тихо. Ни одна лампа не горела, но я уже достаточно хорошо знала дом, чтобы спуститься на первый этаж на ощупь. К тому же глаза мои довольно быстро привыкли к скудному освещению, которое дарила большая круглая луна за окнами.

Дабы не стучать каблуками по мраморным ступеням и полу холла, я несла туфли в руке, прижимая их к груди, и камень неприятно холодил ступни сквозь тонкие чулки.

На первом этаже я юркнула к кухне, поскольку там имелся дополнительный выход. К нему некоторые поставщики привозили Галии продукты, чтобы не тревожить хозяев с парадного входа. Обычно дверь была заперта, но я уже знала, где лежит ключ.

Я была близка к цели, когда кухню внезапно залило тусклым светом нижнего освещения и хрипловатый голос кухарки у меня за спиной удивленно вопросил:

— Мира? Куда это ты собралась на ночь глядя?

Мне показалось, что сердце в груди остановилось, а потом разорвалось, из легких вышибло весь воздух, а по спине прокатился ледяной валик. Я поняла, что пропала, и от накатившего ужаса защипало глаза. Я замерла, врастая ногами в пол. Я была не в силах ни пошевелиться, ни обернуться.

Галия подошла ко мне сама, глухо шаркая тапочками по полу. Обогнула, смешно переваливаясь с боку на бок, заглянула в лицо с тревогой и непониманием. Она была в стареньком застиранном халате, накинутом поверх ночной рубашки, с чепцом на голове, под которым скрывались накрученные на папильотки волосы. Кухарка вопросительно приподняла брови, а я молчала, дрожа всем телом и пытаясь удержать слезы, и постепенно непонимание на лице Галии сменилось осознанием. И ужасом. Ее взгляд на мгновение метнулся к чемодану и снова вернулся к моему лицу.

— Это что же такое-то, а? Это что же ты удумала, девонька моя? — почти прошептала кухарка. — Это ты… бежать, что ли, собралась? Ты мне это брось! А ну марш обратно в свою комнату — и я никому не скажу, что видела тебя здесь.

Внутри что-то хрустнуло, ломаясь. Словно со стороны я смотрела на то, как роняю чемодан и туфли, падаю на колени и хватаюсь руками за халат Галии. Слезы из глаз все-таки брызнули, и я принялась умолять, захлебываясь ими:

— Галия, миленькая, пожалуйста, позвольте мне уйти. Я не могу здесь оставаться! Ни дня, ни минутки. Мне надо уйти, пожалуйста!

— Ну… ты это… что же ты… да перестань реветь… и с колен подымайся! — растерянно запричитала Галия, хватая меня за плечи. — Вот же… попила молочка перед сном…

В итоге ей удалось усадить меня на стул, после чего она всучила мне стакан холодной воды и чистую салфетку вместо платка.

— Мирочка, что же ты? Все же хорошо у тебя тут! Генерал же тебя не обижал никогда. Работать не заставлял, голодом не морил, подарки дарил, на танцы возил… Чего ж ты от него бежать-то собралась?

— Я не от него, — с трудом выдавила я, продолжая рыдать, сама не понимая почему.

— А от кого же? Это из-за Глена, что ли? — предположила она, поскольку знала, что лакей любит изводить меня грязными намеками, зажимая в углу. Руками, впрочем, никогда не трогал. — Что он тебе опять сказал? Ты его слова всегда дели на сто, девонька, поверь, он тебе ничего не сделает, что бы там его паскудный язык ни мел. Он парень вредный, но не злой. Не от извращенности натуры в нем это, девонька, а от болезни. Плохо ему, вот он и огрызается на всех.

— Да дело не в Глене, — наконец снова выдавила я.

— Да в ком же тогда? — всплеснула руками кухарка.

Я закрыла глаза и покачала головой. Если скажу, что ветер нашептал мне, не поверит. А без этого не стоит упоминать Нейба, никто в доме генерала, включая его самого, от управляющего подвоха не ждет.

— Просто поверьте, Галия, мне нельзя здесь оставаться, — уверенно произнесла я, открыв глаза и поймав ее взгляд. — Я не могу сказать всего, но мне грозит опасность. Особенно если сегодня я здесь останусь.

— Дурочка ты, — замахала она на меня руками, — подумай лучше, что тебя ждет, если тебя поймают. Ты же рабыня, девонька. Высекут — это самое малое, что тебе грозит. А коли поймут, что ты наложница, то еще чего похуже сотворят. На тебе же не написано, что ты не порченная, а когда они поймут это, будет уже поздно, сделанного назад не воротишь. Побьют как следует, чтобы молчала, а генералу потом скажут, что такой и нашли — изнасилованной и избитой. И это если к полиции попадешь, а не к мужикам каким. Те и прикарманить могут, как кошель чужой. Ну, куда ты пойдешь? Куда ты денешься, девонька?

— В Замбир, — прошептала я, обхватывая себя руками за плечи, чтобы согреться: от слов Галии снова морозом пробрало. — Вы же мне сами говорили, что от Магистра туда бегут.

Кухарка горестно вздохнула и покачала головой.

— Говорила-то я говорила, да как ты туда собралась добраться? У тебя хоть деньги на билет есть? Да какой билет! Ты знаешь, где станция? Туда пешком не дойти…

— Дойти! — возразила я с энтузиазмом. Внутри отчего-то вспыхнула слабая надежда. — Я знаю, как дойти, к утру буду там, самое позднее — к полудню. Денег у меня нет, но есть это.

Я порывисто засунула руку в карман и вытащила ожерелье, протянула его Галии.

— Вот, возьмите его и дайте мне взамен немного денег, пожалуйста! Оно не ворованное, генерал мне его подарил, сказал, что в крайнем случае я смогу его продать. Вот этот случай настал! Оно дорогое, видите, как переливается? А я прошу за него только денег на билет. Пожалуйста, Галия!

Я посмотрела на нее с мольбой, но Галия только испуганно замахала на меня руками.

— Что ты, Мира, убери это сейчас же! Даже не проси… Если узнают, что я тебе бежать помогла, меня генерал поганой метлой отсюда выметет. Ты иди к себе, я никому не скажу, что я тебя здесь видела. А завтра все будет казаться уже не таким мрачным, сама увидишь.

Руки снова опустились, а по щекам покатилась новая порция слез. Я смотрела на ожерелье с отчаянием. В руках такая дорогая вещь, а толку от нее ноль!

— Тогда просто позвольте мне уйти, — тихо попросила я, уже не глядя на кухарку. — Никто не узнает, что вы меня тут видели. Мы ведь могли с вами разминуться. Спустились бы вы на минуту позже, я бы уже ушла. Даже если меня поймают, клянусь могилой матери, никому про вас не скажу.

— Сгинешь ведь, дурочка, — пробормотала Галия с горестным вздохом. — А если и не сгинешь… Генерал-то по тебе тосковать будет, ты хоть понимаешь это?

— Найдет себе другое развлечение, — возразила я, не сумев скрыть боль в голосе. Сейчас мне очень нужно было верить именно в это, иначе решимость рухнет. — В чужих землях девчонок много, на них с Магистром хватит. А мне нельзя оставаться. Я и здесь сгину, а так у меня хотя бы шанс есть.

Галия снова тяжело вздохнула, поцокала языком, еще раз что-то проворчала о том, какая я дурочка, а потом вдруг стремительно повернулась и подошла к одному из шкафов, провернула в замке неизвестно откуда взявшийся ключ и резким движением открыла дверцу.

— Вот, держи, — тихо велела она, снова подойдя ко мне и протянув руку. — Я потом свои сюда доложу.

В руке были зажаты свернутые банкноты. Я пока плохо разбиралась в варнайских деньгах, но сверток выглядел внушительно. Подняв растерянный взгляд на кухарку, я увидела на ее лице отчаянную решимость.

— Бери-бери, девонька. С деньгами у тебя хоть какие-то шансы есть. Смотришься ты как свободная, чемодан при тебе, а будут деньги — так на тебя полиция и внимания не обратит. Если не будешь задерживаться и повезет с поездами, можешь и успеть доехать до границы, пока тебя начнут серьезно искать. А там уж смотри сама, в этом я тебе не помощник. Побрякушку свою себе оставь, пригодится в Замбире, коли доберешься.

Я схватила деньги, прижала их к груди, потом торопливо засунула в карман вместе с ожерельем. Вскочила и крепко обняла Галию.

— Спасибо!

— Да что уж… — смущенно отмахнулась та, высвобождаясь из моих объятий. — Что же я, не женщина? Понимаю, что быть рабыней и при хорошем мужике радости мало. А ты, видать, еще чего-то боишься, а значит, все равно сбежишь. Ну так я хоть свою совесть успокоить смогу, что сделала для тебя, что могла. Хорошая ты… Пусть тебя Тмар бережет.

С этими словами она открыла дверь, и я, торопливо вставив ноги в туфли и схватив чемодан, выскочила в теплую летнюю ночь.