Репутация

Лекс Краучер, 2021

Джорджиана Эллерс вынуждена жить со своими строгими тетей и дядей и посещать скучные светские мероприятия. На особенно занудной вечеринке она сталкивается с загадочной Фрэнсис Кэмпбелл, богатой аристократкой, чья жизнь кажется ей пределом всех мечтаний: эксцентричные друзья, пылкие поклонники, куча денег и свобода выбора. Под руководством Фрэнсис Джорджиана открывает для себя новый мир высшего общества, полный пьяного разврата, свободных отношений и бравой вседозволенности.

Глава 3

Миссис Бёртон, печально известная своей способностью поднимать переполох по малейшему поводу, перед лицом настоящих трудностей являла собой зрелище поистине незабываемое. Для платьев заказали новую ткань — простой муслин цвета слоновой кости, хотя миссис Бёртон упорно предлагала чуточку украсить его кружевами, — для волос изготовили новые ленты, а накануне званого вечера Джорджиана даже стала свидетельницей того, как мистер Бёртон стоял не шевелясь с газетой в руке, позволяя супруге подравнивать его усы портновскими ножницами.

На протяжение всей тряской поездки в карете тетушка болтала, не закрывая рта, и в какой-то момент Джорджиана почувствовала непреодолимое желание распахнуть дверцу и изящно вывалиться в кусты живой изгороди, просто чтобы спастись от надоедливой родственницы. К счастью, когда они добрались до места назначения, миссис Бёртон сама себя заговорила до полного изнеможения, и они в благоговейном молчании проследовали по подъездной аллее самого большого особняка из всех, какие Джорджиане доводилось видеть. Мистер Бёртон пребывал в полудреме и, казалось, впечатлен не был.

По телу Джорджианы пробежала дрожь волнения, когда она вошла в передний вестибюль, стараясь вертеть головой как можно осторожнее, чтобы ее изумление не было столь заметно. Один только этот зал был столь огромен, что оставалось загадкой, как хозяевам удалось наполнить его гостями, однако они справились с задачей — по меньшей мере полсотни человек учтиво смеялись, обмахивались веерами, звенели бокалами и весело окликали замеченных в толпе друзей. Огромный гобелен, изображающий библейского вида сражение, красовался над изогнутой лестницей, украшенной сверху чем-то, напоминающим фамильный герб, а над головами собравшихся нависала явно изнемогающая от хрусталя люстра.

Джорджиана задумалась, не приходятся ли хозяева дома бедными родственниками Господу Богу.

Мистер и миссис Бёртон замешкались на входе — возможно, увлекшись подсчетом розовых кустов, — и Джорджиана, уловив момент, оторвалась от них, смешалась с блестящей толпой и тут же взяла себе бокал. Да, никакого сравнения с праздником в честь картины у Гэдфортов: платья здесь шуршали шелком и сверкали отделкой, шампанское лилось рекой, а джентльмены были с прическами и в накрахмаленных рубашках.

На то, чтобы одеться и подготовиться к этому вечеру, у Джорджианы ушло три часа. Горничная Эммелина приложила все возможные усилия, чтобы каждый локон был на своем месте, каждая лента должным образом завязана и заправлена, и, закончив, застенчиво улыбнулась отражению Джорджианы в зеркале. Сама Джорджиана ничего особо воодушевляющего в этом отражении не находила — она знала, что ее темно-русые волосы чересчур тусклые, а бледное лицо усыпано отвратительными мелкими веснушками, — но признала, что постаралась и, пожалуй, добилась самого благопристойного результата за всю свою жизнь.

Однако дом Вудли был таким пугающе роскошным, что даже после всех длительных приготовлений Джорджиане казалось — с тем же успехом она могла облачиться в наряд из кухонных полотенец. Прокладывая путь в толчее, она то и дело одергивала платье и поправляла волосы, достигая тем самым результата противоположного желаемому и приводя себя в еще больший беспорядок. И хотя никто не задерживал на ней взгляд — да и вообще не смотрел на нее, — Джорджиане казалось, что все присутствующие уже оценили ее и сочли неимущей; того и гляди кто-нибудь ткнет в нее пальцем, воскликнет: «Господи Боже, смотрите, бедная маленькая девочка со спичками!» — и сочувственно бросит ей под ноги горсть монеток.

Преодолев длинный коридор, увешанный величественными картинами и уставленный мраморными бюстами почтенных особ, которые, казалось, все страдали запором, Джорджиана добралась до бального зала и двинулась вдоль стены, старательно избегая столкновений с танцующими и выпивающими. В этой комнате собралось столько красивых мужчин и женщин, сколько девушка не видела за всю свою жизнь, и в свете свечей они словно сияли; трудно было воспринимать их как индивидуумов — гости сливались в единую элегантную массу: ладоней, касающихся обтянутых тонкими перчатками запястий, лакированных каблуков, щелкающих по мраморному полу, и красиво очерченных губ, склоняющихся к изящным раскрасневшимся ушам.

Казалось, все присутствующие здесь были в той или иной степени Значительными Лицами. И похоже, никто из этих лиц ни разу в жизни не испытывал скуки дольше десяти секунд. Джорджиана чувствовала себя как умирающий от голода человек, явившийся на пир.

Несколько гостей вежливо кивнули девушке, и она робко кивнула в ответ, подозревая, что вскоре будет вынуждена вернуться туда, откуда начала свой путь, и воссоединиться с Бёртонами, но тут внезапно увидела Фрэнсис. Та стояла у раскрытой застекленной двери в сиянии светильника и выглядела еще великолепнее, чем в прошлый раз. Тогда она пряталась в темном, унылом коридоре дома Гэдфортов, теперь же пребывала в своей стихии — в платье, переливающемся тончайшими оттенками зеленого и золотого, и с бокалом вина в руке.

Фрэнсис оживленно болтала с компанией юношей и девушек, таких лощеных и дружных на вид, что Джорджиане было страшно даже приблизиться, не то что заговорить с ними — вдруг оскорбят или плюнут в лицо?

Охваченная нерешительностью, Джорджиана развернулась, намереваясь сделать еще круг по залу, чтобы набраться храбрости, но тут услышала, как Фрэнсис зовет ее по имени. Она почти не повысила голос, однако эти четыре слога мгновенно прорвались сквозь гомон толпы и музыку и достигли ушей Джорджианы, как звук свистка достигает ушей собаки.

Зардевшись от волнения, Джорджиана подошла к беседующим.

— Вы только посмотрите! — Фрэнсис, казалось, была искренне рада. — Моя бывшая благоверная!

Джорджиану представили всем по очереди. Мисс Сесилия Дагрей была высока, бледна и необычайно хороша собой — гиацинтово-синие глаза, нежная округлость губ; она напоминала кобылицу масти паломино. Мисс Джейн Вудли, дочь хозяев дома, была низкого роста, темнее волосами и проще лицом, приземистого телосложения и словно бы нарисована более крупными мазками, нежели мисс Дагрей; руку Джорджиане она пожала сухо, с настороженным лицом.

Джентльменов в компании было двое. Первый, мистер Джонатан Смит, весьма раскованный в манерах, эффектным жестом откинул назад прядь пшеничных волос, упавшую ему на глаза, когда он наклонился поцеловать Джорджиане руку. Второй, мистер Кристофер Кроули, щеголял нафабренными усами и был облачен в сюртук безобразного алого цвета; он лукаво подмигнул Джорджиане, от удивления чуть не забывшей сделать реверанс. Мистер Кроули напомнил ей пирата из недавно прочитанной книги. Джорджиана даже слегка забеспокоилась — вдруг он сейчас наставит на нее шпагу и заберет все ее шпильки?

Никто пока что не изъявил намерения в нее плюнуть.

Фрэнсис и ее друзья возобновили прерванный разговор, а Джорджиана охотно слушала, радуясь первоклассной компании и тому, что стала ее частью, но при этом не на шутку переживая, что если сама откроет рот, то сморозит какую-нибудь несусветную глупость о погоде или жизненном цикле лягушки.

— Нет, говорю вам, если мистер Уизерби еще раз вот так посмотрит на меня искоса в воскресенье, я во всеуслышание провозглашу его извращенцем и всей пастве сообщу, что, когда во время службы я поменяла позу, он пытался поглазеть на мои лодыжки, — веселила всех Фрэнсис. — По правде говоря, неудивительно, что я так редко бываю на службе — одного этого достаточно, чтобы толкнуть женщину в любящие объятия дьявола. Когда он пялится на меня, произнося молитву о семье и супружеском долге, я вижу, о чем он мечтает, — сделать меня своей женой, чтобы я раздалась в талии, нарожала ему целый выводок детей, раздвигала перед ним ноги лишь раз в году сугубо ради продолжения рода и на протяжении всего действа истово думала о Господе нашем.

Джорджиана поперхнулась вином и, рассыпавшись в еле слышных извинениях, приняла от мистера Кроули платок с монограммой.

— Ну если не достопочтенному викарию, то кому еще пялиться на эти лодыжки? — осведомился мистер Смит с фамильярностью, которая заставила Джорджиану предположить, что сам он был бы весьма не прочь узреть упомянутые части тела. — Я слышал достаточно сплетен, но хотел бы обратиться напрямую к их источнику.

— Я воздержусь от комментариев. — Фрэнсис отпила из бокала и усмехнулась женской части компании.

Джорджиана хотела бы знать, о чем она умолчала, чтобы иметь возможность многозначительно улыбнуться, как это сделала мисс Дагрей. Мисс Вудли лишь еле слышно фыркнула.

— Так кто этот счастливчик? — спросил мистер Кроули. — О Фрэнсис, только не говори, что это тот надутый высокомерный франт — неподражаемый мистер Рассел?

— Ты сам такой же надутый, Кристофер, и ты это знаешь, — парировала Фрэнсис. — И ради всего святого, ты носишь бархат в июне. Немного скромности пошло бы тебе на пользу.

— Что ж, ты права, но мне хватает благородства и деликатности признавать все свои многочисленные достоинства и редкие недостатки, — заметил мистер Кроули, похоже, ничуть не оскорбившись. — А вот он делает вид, что не имеет ни малейшего представления о причине своего скромного необъяснимого обаяния — обо всех двадцати тысячах причин в год, — и напускает на себя в высшей степени изумленный вид всякий раз, когда очередная мамаша подкатывает к нему с выводком дочерей, которые чуть ли не в обморок валятся у нее за спиной. Он таким был еще в Итоне. И к тому же, — добавил мистер Кроули самодовольным голосом человека, которому ведома страшная тайна, — он затащил Китти Фазеринг в постель.

Леди дружно ахнули. Джорджиана поняла, что вытаращила глаза, и не без труда придала им более или менее подобающее выражение.

— Никуда он ее не затаскивал, и ты это знаешь! — отрезала Фрэнсис. — Китти Фазеринг, скорее всего, свалилась пьяная в отцовской конюшне и заснула, заключив в нежные объятия какого-нибудь хорошенького пони и приняв его за Джеремайю из-за цвета челки.

— А также запаха, — добавил мистер Кроули, отпивая из своего бокала.

— Мисс Эллерс, вам, наверное, чудовищно скучно слушать, как мы разговариваем о незнакомых вам людях, — сказал мистер Смит. — Мистер Рассел большую часть года проводит в каком-то жутком городке в центральных графствах, но почти каждое лето приезжает сюда с семьей и товарищами поохотиться. Должен признаться, я удивлен, что сегодня его здесь нет.

Джорджиана, взволнованная тем, что к ней так просто обратились напрямую, лишь улыбнулась.

— Да здесь он, — неохотно заметил мистер Кроули. — Я видел его в саду с кучкой прихлебателей, когда вышел покурить.

— Ну и ну! И ничего, значит, никому не говорил! — очаровательно насупила брови Фрэнсис.

Мисс Вудли весело рассмеялась:

— Побоялся, что тебя обскачут, Кристофер?

— Хорошо, хорошо, давайте окажем ему теплый прием, а заодно дадим бедной Фрэнни возможность думать о чем-то еще, помимо Господа, когда она в следующий раз раздвинет ноги перед случайным батраком с фермы, — сказал мистер Смит, увлекая Фрэнсис к двери.

Фрэнсис попыталась игриво стукнуть его веером.

У мисс Вудли по-прежнему было такое лицо, словно она мечтала оказаться где угодно, только не здесь. «Прискорбно, — подумала Джорджиана, — ведь это ее прием».

Ей еще никогда не доводилось слышать столько недвусмысленных упоминаний прелюбодеяния — родители стыдливо избегали касаться этого предмета. Упомянули они о нем лишь единожды, когда Джорджиана увидела двух охваченных страстью свиней, как об «особых объятиях». Джорджиана пыталась делать вид, будто ее ни в коей мере не смущает пребывание в обществе молодых людей, сквернословящих и похабничающих, словно толпа бывалых матросов. Секс для нее был тем, что происходит за закрытыми дверями, в ветхих супружеских кроватях или в темных недрах домов терпимости; в романах он случался после того, как повествование завершалось, в самых пикантных книгах автор иногда коротко упоминал о нем и тут же менял тему из соображений пристойности, но нельзя же во всеуслышание рассуждать об этом на званом вечере, словно о погоде или ценах на масло.

Компания направилась в роскошный внутренний двор — Джорджиана шла позади всех, сжимая в руке бокал и стараясь не привлекать к себе внимания. Ей казалось, что в любое мгновение новые знакомые могут дружно спросить, с какой стати она таскается за ними, как безмозглый утенок. Несколько юношей — скорее всего, сверстников Джорджианы или чуть старше — расселись вокруг фонтана, распустив галстуки и громко, безудержно хохоча. Когда Джорджиана с компанией подошла поближе, один из них перегнулся спиной вперед через бортик и подставил раскрытый рот под водяную струю; поперхнулся, закашлялся и расплылся в ухмылке, к одобрению товарищей. Если учесть, что украшавшая фонтан обнаженная женская статуя выглядела так, словно испускала струю из самого неподходящего отверстия, нетрудно было предположить, что именно так позабавило молодых людей.

Один из них не смеялся — собственно говоря, он улыбался такой вежливой улыбкой, какую обычно нацепляют на лицо, встречаясь с зубным врачом или выслушивая подробный отчет о банковской сделке. Костюм у него был простой — сочетание белоснежно-белого с темно-синим, — а руки по-военному заложены за спину; если присмотреться, можно было заметить, что молодой человек чрезвычайно зажат, он просто излучает напряжение, являя полную противоположность своим товарищам, развалившимся в позах почти горизонтальных. Он был высок и смугловат — возможно, индийская наследственность, подумала Джорджиана, хотя имевшегося у нее опыта было недостаточно для точной классификации, — а не по моде длинные курчавые волосы были небрежно стянуты сзади. Взгляд больших карих взгляд был опущен — это придавало незнакомцу вид замкнутый и меланхоличный, — а подбородок настолько резко очерчен, что Джорджиане подумалось: коснувшись его, можно пораниться.

Тут она изумилась, как ей вообще пришла в голову мысль его коснуться.

В то время как остальные встретили компанию Джорджианы радостными криками, печальный джентльмен отвесил учтивый поклон и развернулся в сторону сада.

Главным красавцем и заводилой в компании юношей был конечно же мистер Джеремайя Рассел: высокий, статный, бледнокожий, с классическими чертами лица и искусно завитыми светлыми волосами. Джорджиана задумалась, усилия скольких слуг были потрачены на один только локон, очаровательно спадающий на левый глаз. В том, что Фрэнсис сильно увлечена мистером Расселом, не было никаких сомнений — пока все пожимали и целовали друг другу руки, она не сводила с него глаз, а когда его губы коснулись кончиков ее пальцев, неожиданно манерно захихикала.

— А это кто же? — воскликнул мистер Рассел, посылая чарующую улыбку Джорджиане.

Та немедленно залилась краской.

Несмотря на переизбыток завивки, он определенно был весьма хорош собой.

— Это очаровательная мисс Джорджиана Эллерс, — сказала Фрэнсис. — Я обнаружила ее на одном чудовищном приеме, где она пряталась в дырке в стене, и она превратила невозможный вечер в выносимый. Она новенькая, Джеремайя, гостит у дяди с тетей неподалеку.

— В дырке в стене? — Мистер Рассел окинул Джорджиану оценивающим взглядом, вскинул бровь и слегка улыбнулся. — Ничего себе. — Затем он снова обернулся к Фрэнсис. — Не желаете ли вы покурить кое-чего особенного, мисс Кэмпбелл? Мы тут как раз раздумывали, не прогуляться ли по саду.

— Ужасный ты человек! Но думаю, я соглашусь, — широко улыбнулась ему Фрэнсис.

Джорджиана попыталась осмыслить услышанное, но не преуспела: «прогуляться по саду» в этой компании явно означало не то, что она думала.

— Мы все не против, — многозначительно заметил мистер Кроули, и компания без лишних слов направилась в глубину сада.

Остались лишь мисс Вудли — скорчив гримасу, она отмахнулась — и несколько приятелей мистера Рассела. Заметив, что курчавый джентльмен с ними не идет, Джорджиана немного огорчилась.

Целью их путешествия оказался небольшой благоухающий розарий, со всех сторон окруженный живыми изгородями и невидимый из дома. Самые широкие тропинки в саду были подсвечены мигающими фонарями, однако стоило нырнуть в просвет между кустами, как вокруг воцарился синеватый вечерний полумрак. Они расселись на прохладных каменных скамьях, мужчины посмеивались над шуткой, которую Джорджиана не расслышала, и почти не различали друг друга в сумерках, пока кто-то не зажег спичку.

Джорджиана уже начала гадать, что же они будут курить, когда рядом с ней разгорелась трубка, и державший ее человек исчез в облаке густого дыма. С замиранием сердца и легкой тревогой Джорджиана следила за тем, как трубка переходит из рук в руки, попадает к сидящему слева мистеру Смиту — и вот она уже у нее. Джорджиана совершенно не представляла, что ей делать, она видела, как курят отец и дядя, но даже помыслить не могла, чтобы ей самой позволили взять в рот нечто настолько двусмысленное. И к тому же, в отчаянии недоумевала девушка, что такого особенного именно в этом курительном приспособлении?

Джорджиана в нерешительности смотрела на трубку. Тут к ней повернулся Джеремайя, сидевший с Фрэнсис.

— Поторапливайтесь, мисс Эллерс, — произнес он, мастерски изображая строгую гувернантку.

Фрэнсис рассмеялась.

— Я не уверена, что это… — начала Джорджиана, но Фрэнсис оборвала ее, усмехнувшись и встряхнув локонами:

— Вас, разумеется, никто не обязывает, но я не сомневаюсь, что вам понравится, Джорджиана. По правде говоря, я готова поспорить на что угодно. Если вам не понравится, я… да просто отдам вам ключи от моего дома, и въезжайте туда хоть сегодня — как вам такое?

Джеремайя со смехом взял Фрэнсис под руку; она с явным удовольствием повернулась к нему и шепнула что-то, чего Джорджиана не уловила.

В отчаянии она бросила взгляд на мистера Смита.

— Я не… — прошептала Джорджиана. — То есть я никогда не…

Увидев его заговорщическую ухмылку, она не могла не улыбнуться в ответ.

— Просто поднесите к губам и вдохните, — невозмутимо пояснил молодой человек, поднося трубку ко рту девушки. — Задержите дым в груди как можно дольше и только потом выдыхайте. Постарайтесь не кашлять, — добавил он строго. — Иначе вы меня смутите.

Джорджиана сделала, как было велено, и, хоть к глазам и подступили слезы, сумела, не поперхнувшись, передать трубку дальше — мисс Дагрей. С немалым изумлением она наблюдала, как Сесилия сделала три глубоких вдоха и выдоха с такой невозмутимостью, словно просто наслаждалась свежим воздухом.

Заметив, что Джорджиана смотрит на нее, мисс Дагрей благожелательно улыбнулась:

— Фрэнсис сказала, что вы гостите у тети с дядей. А ваши родители тоже?

Мисс Дагрей была настолько прекрасна, что Джорджиана не сразу сообразила, что от нее ждут ответа.

— О… нет. Моей матери нездоровится — мигрень, — и они с отцом уехали на побережье, где воздух лучше, — объяснила она. Кончики пальцев странно онемели, и это было довольно приятно. — Если честно, я думаю, они устали от оков родительства.

Джорджиана еще никогда не произносила этого вслух — да и думать себе об этом почти не разрешала — и понятия не имела, что заставило ее совершить признание сейчас, перед абсолютно чужим человеком. Она определенно чувствовала некую легкость в мыслях и заключила, что особенным свойством наполнявшего трубку вещества была способность расслаблять курильщика до такой степени, чтобы он мог спокойно изрекать любые глупости. Джорджиана отметила, что стоило набрать полные легкие густого ароматного дыма, как все происходящее вокруг перестало казаться одиозным. Женщины курят? Прекрасно. Безнадзорные юнцы и юницы прячутся в темном саду, усаживаются так, что трутся коленями и плечами? Дело житейское.

— Ах вы, бедняжка! — Мисс Дагрей покачала головой, похоже, с неподдельным сожалением. — Вот, возьмите еще.

Почему бы и нет — хуже не будет. Чем больше дыма вдыхала Джорджиана, тем ничтожнее казались ее беды, пока тот факт, что ее родителям наскучила единственная дочь и они бросили ее ради морских видов, не начал казаться какой-то пустячной неурядицей.

Фрэнсис и Джеремайя устроились на одной скамье и разговаривали вполголоса, что свидетельствовало о взаимной привязанности и доверительности; он взял ее руку в свою и, как заметила Джорджиана, нежно поглаживал изогнутым указательным пальцем ладонь девушки. Наблюдая за ними, Джорджиана почувствовала, как что-то кольнуло ее изнутри — вероятно, смущение от того, что она стала свидетельницей столь интимного зрелища, но также смутное чувство, похожее на зависть. Фрэнсис была столь неприкрыто счастлива, будучи помолвленной с любимым человеком, — такое дается судьбой далеко не всем.

Джорджиана тайком перевела взгляд на сидящих рядом юношей. Безымянные друзья Джеремайи были хороши собой и явно состоятельны, но в них чувствовалась какая-то душевная черствость, какая-то раздражавшая Джорджиану безалаберность. Она никогда не обращала особого внимания на мужчин, и мужчины платили ей той же монетой — отпрыски родительских друзей не годились ни для флирта, ни для брака, ни для каких-либо страстей за пределами карточного стола.

Мистер Джонатан Смит был весьма любезен, однако Джорджиана подозревала, что он расположен к Фрэнсис, несмотря на полную безнадежность этой затеи; сейчас он разговаривал с одним из приятелей мистера Рассела, то и дело посматривая на нее. Мистер Кроули Джорджиану, по правде говоря, немного пугал — он постоянно подкручивал свои усы, судя по всему, не подозревая, что в книгах это главная отличительная черта злодея. Мистер Рассел, в данный момент исследующий тыльную сторону запястья Фрэнсис, был, несомненно, недоступен. Мысли Джорджианы обратились к курчавому незнакомцу, оставшемуся у фонтана, теперь ее всецело занимал он, немного угрюмый, молчаливый и оттого особенно загадочный. По сравнению с остальными друзьями Джеремайи — один из которых пытался курить трубку левой ноздрей, — он выглядел в высшей степени перспективно.

Правда заключалась в том, что никто в радиусе ста футов и не подумал бы счесть Джорджиану достойной партией. Никто даже не взглянул бы на столь малозначимую персону, если только ее родители не ухитрились со времени их последней встречи обзавестись землей, наследством и титулами. Поверхностная дружба с Фрэнсис, пребывавшая в зародышевом состоянии, пока что была главным достижением Джорджианы в области обретения связей; даже если она увлечется кем-нибудь из присутствующих джентльменов, то рассказать о своих чувствах не сможет — ее лишь поднимут на смех.

Да и возможность оказаться оплеванной Джорджиана не спешила полностью исключать.

— А кто был тот джентльмен с мистером Расселом у фонтана? — все-таки спросила она Сесилию, безуспешно пытаясь подпустить в голос небрежности. — Такой темный, курчавый?

— А, это, кажется… как его, Паксли? Хексли? Точно, Хаксли. Друг семьи Расселов, живет в Хайборне. Мать у него откуда-то из-за границы, вечно забываю….

— Из Индии? — предположила Джорджиана.

— Точно! Какая вы умница. Из Индии. Из какой-то невероятно богатой тамошней семьи, занимаются они вроде бы… вспомнила, торговлей. Новые деньги, хотя я уверена, у его отца и до женитьбы было изрядное состояние. Раньше он приятельствовал с Джеремайей, но потом надолго пропал. Сейчас он какой-то тихий, хотя так точно было не всегда… Говорят, он сказочно богат, но так про всех говорят. И еще он добрый, — добавила Сесилия, подумав.

Тут ей пришлось отвлечься на фляжку, переданную мистером Смитом.

— А семейство Хаксли… — снова начала Джорджиана.

— Хаксли? — с недобрым смехом перебил один из друзей мистера Рассела. — Здесь вам нечего ловить, барышни. Слово «веселье» уже много лет как исчезло из словарного запаса этого паренька. Для него самая потешная шутка — повязать галстук не в тон чулкам.

Он перехватил фляжку — Джорджиана так и не успела глотнуть — и снова повернулся к своим приятелям.

— Он почти всегда выглядит таким печальным, — нахмурившись, проговорила Сесилия. — Словно у него лошадь умерла.

— А может, у него действительно умерла лошадь? — предположила Джорджиана.

— У меня когда-то была чудесная лошадь, — мечтательно закатила глаза Сесилия. — Ее звали Гестия. Я доверяла ей все свои секреты, и я правда верю, что она меня слушала. Редко когда можно найти того, кто по-настоящему поймет твою душу, будь то человек или зверь.

Джорджиана присмотрелась к собеседнице, пытаясь понять, шутит та или нет. Вид у Сесилии был несколько глуповатый, но при этом невероятно искренний — похоже, она и вправду вела беседы с лошадью.

— Да какая разница? — ответила Джорджиана голосом женщины, имеющей за плечами огромный опыт всевозможных амурных приключений, и Сесилия склонила голову набок и сонно улыбнулась.

Джорджиане казалось, что она смотрит на эльфийскую принцессу, прилетевшую сюда из иных миров. Ее единственным ощутимым изъяном был явный недостаток ума, но сейчас Джорджиана была не настроена осуждать кого бы то ни было — неизвестное зелье, которым была набита трубка, оказывало свое воздействие, и все вокруг стало ужасно расплывчатым.

В разговоре возникла пауза, и Джорджиана вдруг поняла, что они с Сесилией молчат уже около минуты. В окружающей атмосфере произошли некие смутные изменения — скорее всего, их измыслило искаженное куревом сознание Джорджианы, — и ей внезапно стало тесно и неловко среди всех этих людей; ее охватило внезапное нестерпимое желание бежать от компании прочь, к огням в конце сада. Свет по природе своей хороший, подумалось Джорджиане, а люди, наоборот, склонны творить зло.

С извинениями она вышла из розария и, спотыкаясь, пошла по усыпанной гравием дорожке, сохраняя на лице выражение, как она надеялась, учтивого и непринужденного интереса, сосредоточившись на мерцании фонарей — единственных источников света в сумерках.

Здесь, вдалеке от особняка, было безлюдно — прохладный вечерний воздух загнал большинство гостей под крышу, шум разговоров превратился в еле различимый далекий звук.

Джорджиана пребывала в прекрасном настроении и уже почти достигла желанной цели, когда под ногами возникли из ниоткуда гадкие каменные ступеньки. Заметив их на мгновение позже, чем следовало, она самым позорным образом споткнулась о собственный подол и полетела вниз. Перед глазами мелькнуло видение сломанных костей и ужасных ран, но, к приятному изумлению Джорджианы, она врезалась не в землю, а во что-то твердое и теплое.

— Вы спасли меня, — с чувством, хоть и не очень внятно, пробормотала Джорджиана.

Спаситель издал короткий удивленный смешок и помог ей усесться на ступеньку. Когда он устроился рядом, Джорджиана вгляделась в слабо освещенную лучами фонаря фигуру и поняла, что это не кто иной, как мистер Хаксли.

— Это вы! — громко воскликнула девушка.

Мистер Хаксли, похоже, не знал, как полагается отвечать на подобное, и лишь сдержанно улыбнулся. Вблизи — а сейчас он был весьма близко — он был, несомненно, красив, хоть и выглядел крайне утомленным. У него были самые потрясающие ресницы из всех, что Джорджиана когда-либо видела, а глаза в сумерках казались почти черными; под их пристальным взглядом девушка ощутила себя откровенно беззащитной. Она чуть было не закрыла руками лицо, но, к счастью, какой-то частью мозга успела осознать, что так выставит себя, по сути, сумасшедшей.

Тут Джорджиана поняла, что уже давно молча смотрит на молодого человека.

— Вам нравится прием?

— А? Да, очень… приятный, — ответил мистер Хаксли с таким видом, словно только сейчас сообразил, что он на приеме. Его голос не походил на мягкий голос Джеремайи Рассела. Глубокий, чуть хрипловатый, он напоминал потертый бархат.

— Уверена, этот званый вечер и в подметки не годится приемам, к которым вы привыкли, — сама не зная почему, сказала Джорджиана. — Не сомневаюсь, вы посещаете балы прусской королевской семьи, где устраивают поросячьи бега, едят экзотические фрукты и подают индеек, запеченных в цыплятах, запеченных в воробьях.

— Воробьев следовало бы разместить в центре, — невозмутимо заметил мистер Хаксли. — Индейку в воробья не засунешь.

— О! — Джорджиана почувствовала себя полной дурой, с размаху севшей в лужу. — Ну, что же, вам, конечно, виднее. У вас наверняка пятьдесят акров земли, пятнадцать тысяч дохода в год и огромная коллекция цилиндров.

Мистер Хаксли неуютно поежился. У Джорджианы сам собой раскрылся рот.

— Правда? У вас правда пятьдесят акров, пятнадцать тысяч в год и почти столько же цилиндров?

— Пятнадцать тысяч цилиндров! У меня даже и близко столько нет. Пятьдесят… от силы.

— О! — повторила Джорджиана.

Первый приступ подпитанной адреналином самонадеянности прошел, и она не представляла, что говорить дальше. Девушка задумалась: а кто-нибудь вообще на протяжении всей истории человечества знал, что говорить в неловкой ситуации? Пару мгновений спустя ее посетило вдохновение.

— Я Джорджиана Эллерс, — сказала она, протягивая руку.

— Томас Хаксли, — неторопливо ответил молодой человек, взяв ее руку в свою, — хотя моя репутация завсегдатая поросячьих бегов, похоже, меня опережает.

В мимолетном поцелуе руки, полученном в набитом людьми зале от расчувствовавшегося джентльмена — часто этот джентльмен вдвое старше тебя, и поцелуй неприятно отдает мокротой, вынуждая сразу же незаметно вытереть ладонь о мебель, — в таком поцелуе нет ничего сокровенного. Но есть что-то неимоверно интимное в том, как мучительно красивый незнакомец медленно подносит твою руку к губам в пустом саду, озаряемом лишь мигающими огнями далеких фонарей.

Увы, вышеописанный поцелуй имел место только в разгоряченном воображении Джорджианы, мистер Хаксли прочистил горло и отпустил ее руку, словно та была поражена некоей заразной болезнью.

— Простите. Не знаю, что меня побудило… — начала Джорджиана.

Мистер Хаксли отвернулся и посмотрел на лужайку. Джорджиана была рада, что в темноте он не видел, как отчаянно она покраснела. Рядом с человеком, способным непринужденно признаться в том, что имеет пятьдесят цилиндров, она чувствовала себя ущербной.

— А здесь очень даже много хорошо одетых людей, вы заметили? — внезапно и слишком громко произнесла Джорджиана. — Похоже, никому из присутствующих никогда не приходилось чистить лошадь или… или… завязывать шнурки на обуви. Они, наверное, думают, что лошади чистят себя сами — языком, как кошки, — а о существовании шнурков они вообще не подозревают. Они… они, наверное, просто сообщают, что собираются выходить, где-то далеко внизу горничная совершает какие-то таинственные действия — и вуаля, можно отправляться на прогулку!

Повисла довольно неловкая пауза. Джорджиана подумала, что так ей и надо.

— Мне нравится чистить свою лошадь, — наконец сказал мистер Хаксли. — Я нахожу это занятие довольно умиротворяющим.

— Ну еще бы! — довольно грубо ответила Джорджиана. — Это чрезвычайно умиротворяет, когда можно выбирать, чистить лошадь или не чистить. А особенно когда, даже если вы выбрали почистить лошадь, это ваша единственная работа по дому, и, выполнив ее, вы можете вернуться в кресло у камина, чтобы… не знаю… выпить ведро отличного бренди, похлопывая самого себя по плечу в награду за дневные труды.

— М-м… Вы часто чистите лошадей, мисс Эллерс? — спросил мистер Хаксли.

За время их короткого разговора он немного расслабился и теперь непринужденно откинулся на ступеньки. Джорджиана посмотрела, как его рука рассеянно перебирает волосы, и быстро отвела взгляд. Приятная рука, но не могла же одна только рука пробудить в ней столь сильное чувство.

— Ну… нет. У дяди есть для этого специальный человек.

— А, понимаю. Значит, это чисто идеологические пристрастия в области чистки лошадей, не имеющие никакой связи с реалиями вашей повседневной жизни?

Джорджиана промолчала. В чем-то мистер Хаксли ее раскусил, но совершенно необязательно в этом признаваться.

— Я почти ничего о вас не знаю, мисс Эллерс, ни из какой вы семьи, ни где живете, ни как оказались на этом приеме, среди людей, которые вам так неприятны. — Джорджиана хотела перебить, но молодой человек продолжил: — Не буду притворяться, что не разделяю некоторых ваших опасений по поводу присутствующих здесь особ, однако мне кажется, вам стоит спросить, одержимы ли они идеей величия, или, быть может, даже завести с ними для начала вежливый разговор, прежде чем окончательно записывать всех в пропащие.

Мистер Хаксли поднялся со ступенек. Джорджиана не могла отделаться от мысли, что совершила ошибку, но в своем нынешнем состоянии не могла толком сообразить, в чем эта ошибка заключалась. Ей очень не хотелось, чтобы мистер Хаксли уходил, а это могло случиться в любой момент, и Джорджиана не знала, какими словами его удержать.

— Я оставлю вас, мисс Эллерс. Полагаю, друзья вас ищут.

Неуклюже обернувшись, Джорджиана увидела Фрэнсис и Сесилию — они ковыляли по дорожке из розария и звали ее громким театральным шепотом.

— К слову, хотя поросячьих бегов я не видел никогда, однажды довелось присутствовать на утиных. Зрелище было возмутительное. На уток нацепили маленькие чепчики.

Джорджиана повернулась к молодому человеку, улыбаясь и собираясь ответить, но мистер Хаксли уже шел прочь, к гостям, отбрасывая на дорожку длинную тень.