Путь познания. Размышления…

Лев Дмитриевич Абакумов, 2017

Мальчишка небольшого провинциального городка. Внук, которого любят все. Большая семья, которая дала ему очень много как в воспитании, так и в образовании. Маленький человечек, живущий в ожидании новых свершений. Детские мечты, надежды, любимая литература и тайное желание стать писателем. И все это в одно мгновение разрушила война. Мальчишка, которому так и не удалось попасть на фронт, о чем он сожалел всю оставшуюся жизнь. Долгий путь к работе по призванию. К работе, которая захватила все его существо и стала смыслом жизни…

Глава вторая

Последние школьные годы я провёл в Туле, также как многие алексинцы, стремясь учиться в областном городе. Здесь, в канун начала Великой Отечественной войны, я окончил 9-ый класс, но аттестата не получил. Отпускать меня в милый моему сердцу Алексин мама не хотела. В то время она разошлась с моим погрязшем в пьянстве отцом и согласилась лишь на то, чтобы я съездил повидаться с бабушкой Настей, которая осталась одна — дед Егор второй год как ушел из жизни. Приехав в Алексин, я тотчас пришел к бабушке, она встретила меня объятиями. И со словами: «Лёвочка, я думала, что тебя больше не увижу», обняла меня и ласково поцеловала. Я же — взрослеющий юнец, считал, что мне, представителю мужского пола, ни к чему такие нежности, осторожно освободился из её объятий, о чём впоследствии горько пожалел — ведь это было последнее наше свидание. Тогда мое рождающееся мужское сознание не позволило ответить ей столь же искренним расположением. Проведя несколько дней в Алексине, побывав в бору и сходив к Оке, я оставил милый мне город для того, чтобы вернуться к матери.

В Туле я учился в 4-ой средней школе, что на улице Ленина. Тогда мы жили в доме № 51 на Гоголевской улице, вместе с нашей семьёй снимала квартиру семья Остроумовых, младшим Остроумовым был школьник Волька. Тогда я учился 4-ой школе в 8-ом классе, в то время как Волька был учащимся 10 класса. Но эта раз разница в возрасте нам не мешала. Её стирало также наше с ним увлечение фотографией, Волька был по сравнению со мной более серьёзным любителем и имел хорошо известный в то время фотоаппарат «Фотокор». Это был тяжелый, серьёзный фотоаппарат с отличным объективом и точной кремальерой, позволявший производить фотосъемку в любых условиях — предмет зависти всех мальчишек, увлекавшихся фотографией. Мой «Arfo» по сравнению с «Фотокором» был всего лишь его жалкой копией. Я не говорю уже о том, что Волька Остроумов был большой мастер изготовления всевозможных моделей. Помню, как он для одной из школьных выставок изготовил по описаниям в журнале «Знание — Сила» модель паровой машины, сделал её так, что модель отлично действовала, если подуть в специально приспособленный для этого в машине патрубок.

Волька (Всеволод) Остроумов — мой хороший друг. С ним вместе мы прожили несколько лет в одном доме, мы увлекались фотографией, авиамоделизмом, строили модели самолётов с резиновым двигателем и испытывали в полёте эти модели в гараже обкома, где работала мать Вольки. В этом гараже было большое помещение, где полётам наших лёгких моделей не мешал ветер.

У Вольки был репрессирован отец, долгое время работавший в Туле ветеринаром на Тульском ипподроме. Помню, как к ним домой приходил один из жокеев, старый знакомый отца и старался Вольку утешить, когда тот получил извещение о гибели отца. Волька тогда сильно переживал утрату. Жокей был старый, прокуренный человек, долго работавший с Остроумовым — отцом. Его лицо носило неизгладимый отпечаток вечно курившейся папиросы, в его губах от папиросы оставалось отверстие, даже когда он не курил. Но это был человек с большой буквы. В тот день он изо всех сил старался утешить сына своего погибшего друга.

Да простят мне столь длинное повествование, посвящённое Остроумову — он вполне этого заслуживает. Всеволод Сергеевич Остроумов, старший лейтенант, ушел на фронт в первые месяцы войны. Был направлен в 561 стрелковый полк 91 стрелковой дивизии. Принимал участие в оборонительных боях в окрестностях Сталинграда. 26 сентября 1942 года в составе разведгруппы был отправлен в направлении Харнут-Деде-Ламин с целью выяснения системы обороны противника и захвата контрольного пленного. Связь с группой прервалась. И лишь через несколько дней стало известно, что разведгруппе пришлось принять неравный бой с превосходящими силами противники. В этом бою группа потеряла 4 человека убитыми. Среди них был и Всеволод Остроумов. Это случилось 28 сентября 1942 года.

Ещё два моих одноклассника: Рэм (Рэмт) Ильич Баранов. Рэмт — это аббревиатура из слов: революция, электрификация, мир, труд. Раньше даже имена были политизированные.

Хорошо помню, как провожал Рэма Баранова в 1942 году в танковое училище. Он хотел был стать командиром танка Т — 34. Из его писем я узнал, что Рэм — командир танка Т — 34 под Курском. Ему приходится туго. В то время у немцев появились новые танки, с усиленной бронёй и мощным мотором, внешне схожие с нашим Т-34. Рэм писал: «У немцев есть танки под названием «тигры», они опасны и тяжелы».

Рэм Ильич Баранов на фронте был командиром танка 345 танкового батальона 91 отдельной танковой Фастовской Краснознамённой бригады 1 Украинского фронта.

12 января 1944 года в ходе Житомирско — Бердичевской наступательной операции 345 батальон совершил 66 километровый марш во исполнение боевого приказа. В 10-00 13 января батальон начал наступление в направлении м. Сальница — Воробьевка с последующим выходом на западную окраину м. Хмельник. В 11-00 танки бригады начали бой с превосходящими силами противника за м. Лопатин. Пять танков из боя не вернулись и впоследствии были уничтожены противником. Одним из танков командовал Рэм. В похоронке было написано, что Баранов Рэм Ильич пропал без вести 13 января 1944 года в районе м. Янушполь, но одноклассники рассказывали, что он сгорел в танке.

Владимир Шаев в 1941 году окончил вместе со мной 9-й класс 4-ой средней школы г. Тулы. Он ушёл на фронт в 1942 году. Владимир был из семьи потомственных оружейников г. Тулы. В 1942 г. наши войска получили новое оружие — противотанковые ружья (ПТР). Про Владимира мне известно только то, что на фронте он носил ружье ПТР, следовательно был бронебойщиком и пользовался особым почётом. Шаев Владимир Иванович, сержант, в 1944 г. был награждён медалью «За боевые заслуги» за выполнение боевого задания по ликвидации банд УПА² в Ровенской области. Показал себя храбрым и бесстрашным бойцом.

Всеволод Сергеевич Остроумов (1921-1942 гг.)

Баранов Рэмт Ильич (1924-1944 гг.)

04.03.1944 года сержант Шаев получил задание разведать численность и боевую оснащенность банды в селе Сапсаин Ровенской области. Шаев оценил обстановку и установленными сигналами вызвал на себя огонь 82 мм миномётов. Презирая опасность от поражения своих мин, маневрируя огневыми средствами отделения, Шаев яростно отбивался от банды. В этом бою банда лотеряла 30 человек убитыми и ранеными, отделение сержанта Шаева потерь не имело. Шаев убил 3-х бандитов и одного связного захватил в плен.

Владимир Иванович Шаев (1924-1944 гг.)

Шаев Владимир, сержант 18 стрелковой бригады внутренних войск убит в бою 17.09.1944 года в ходе Карпатской (Ужгородской) наступательной операции. Похоронен в Тернопольской области Бережанского района, в селе Урмань.

Это про них, погибших двадцатилетними, писал Давид Самойлов:

«Сороковые, роковые, военные и фронтовые,

Война гуляет по России,

А мы такие молодые…

………………………..

Как это было! Как совпало-

Война, беда, мечта и юность!

Сороковые, роковые, военные, пороховые

Война гуляет по России,

А мы такие молодые…»

И я горжусь, что учился в одной школе с героями, отдавшими свою (единственную!) жизнь на защиту Родины.

Кроме увлечения фотографией в школе, я занимался в фотокружке Дворца пионеров. Руководителем кружка был некто Вялов, владелец вожделенной и недоступной для меня фотокамеры ФЭД, с объективом двойкой, которой Вялов пользовался во время просмотра самодеятельности Дворца пионеров. В результате моих попыток сфотографировать школьную самодеятельность, ставившую пьесу «Любовь Яровая», я сделал портрет Витьки Тальрозе в роли матроса Шванди. Этот портрет по признанию Вялова стал моей первой серьёзной работой. Вялов научил меня доводить каждую мою фотографию до отличного качества. На портрете Вильки Тальрозе в роли Шванди я впервые практически применил это своё умение. Хорошо помню фотопортрет дерзкого матроса, так удачно получившийся у меня. Я хранил его все последующие годы, как первую мою хорошую фотоработу. Доволен был и Вилька Тальрозе, которому я его подарил.

На уроке физики в 7 классе 4 средней школы. Первый слева — я.

Среди товарищей Остроумова в школьном коллективе я дружил с Мишкой Пунковским и с Витькой Тальрозе, в их среде них были — Ляля Карасёва, известная в 4-ой школе своей общественной деятельностью, Гришка Рабинович, сверкавший своей совершенно лысой головой, Юрка Тевелевич, отличавшийся резкостью своих суждений и всегда резавший правду — матку в глаза.

Кроме моего увлечения фотографией, я по настоянию моего преподавателя литературы, занимался в школе выпуском стенгазеты. В то время был Лермонтовский юбилей, и я отлично помню стенгазету, которую я выпустил к юбилею М. Ю. Лермонтова. Фотогазета была посвящена произведению поэта «Герой нашего времени». Помню свой монтаж, состоявший из вырезок, посвящённых героям романа Печорину и Грушницкому, объяснению Печорина с княжной Мери, подробностям дуэли Печорина и Грушницкого. Тогда моя работа по выпуску школьной стенгазеты, посвященной юбилею, всячески поощрялась преподавателем литературы и моим классным руководителем. Они, по их словам, видели меня в будущем в роли журналиста.

В 7-ом классе со мной приключилась беда — я сломал ногу. А получилось это так. Наша классная комната находилась на втором этаже школы. Я и все мои сверстники — мальчишки по звонку, извещавшему окончание очередного часа занятий, бросались вон из класса, стремясь поскорее выйти на обширный школьный двор, где можно было глотнуть свежего воздуха. Наш путь лежал через шикарный лестничный разворот — это была парадная лестница «Перовской гимназии», нашей теперешней школы. Она состояла из трёх маршей — два марша вели справа и слева со второго этажа на промежуточную лестничную площадку, а третий марш спускался с этой площадки на первый этаж. Мальчишеская «удаль» постоянно толкала нас — мальчишек на эффектные подвиги, мы не спускались по лестнице как осторожные девчонки, а бросив своё тело на середину перил одного из коротких маршей, с силой перекидывали его на промежуточную площадку, по перилам третьего марша съезжали на первый этаж и выходили на школьный двор. Так было и в этот злосчастный день.

9-а класс в 1941 г. Первый справа в первом ряду — Володя Шаев. Первый справа во втором ряду — Рем Баранов. Первый справа в последнем ряду-я, Абакумов Л. Д.

Классный руководитель Лазарь Михайлович Эзрин беседует с учениками 9-а класса 1941 г. Первый слева во втором ряду Владимир Шаев

Как всегда, я привычно бросил своё тело на отрезок перил короткого марша лестницы, но, наверное, не рассчитал силы, потому что, приземлившись на промежуточную площадку, почувствовал острую боль в ступне правой ноги.

Не подавая виду о том, что я почувствовал и как мне больно спускавшимся вместе со мной девчонкам, я нашёл в себе силы, чтобы дойти и сесть на скамью, стоявшую у входа на школьный двор. Сев на скамью, я, должно быть, побледнел — это было видно по отношению ко мне сидящих рядом девчонок, они спрашивали, что со мной случилось.

Я в этот момент чувствовал себя настолько паршиво, что не сумел вразумительно ответить на заданные мне вопросы — у меня было полуобморочное состояние. Дело кончилось тем, что меня из школы забрала вызванная машина «скорой помощи». Она отвезла меня домой, на Гоголевскую, 51, где наша семья занимала большую, очень светлую комнату (бывшую операционную Мунковской больницы). В нашем доме до революции помещалась Мунковская больница.

Простите, небольшое отступление. Дело в том, что в то время я по — настоящему не знал, что дом, в котором я жил, был известен тем, что в нём во время оно состоялась встреча Льва Толстого с Константином Сергеевичем Станиславским, о чём свидетельствовала памятная доска, укреплённая на фасаде здания, где были изображены барельефы двух столпов литературы и искусства России.

Дома никого не было, только с приходом с работы моей мамы я смог получить какую-то помощь. Но что могла сделать для меня мама — нашлась для того, чтобы отругать меня за лихачество, приведшее к «скорой помощи». Скоро нас посетил хирург, он назначил рентген ноги. Не помню, как мне сделали снимок, но мне стало известно, что у меня закрытый перелом плюсны правой ноги. Хирург сказал, что не менее, чем через полгода, я смогу свободно передвигаться на своих ногах. Кончилось тем, что меня не допустили до экзаменов и оставили в школе на второй год. Начались мои хождения по мукам. Я не сразу смирился с этим, но что было делать — так решил директор школы. Через какое-то время я всё-таки смог передвигаться с палкой, у меня тогда была не палка, а здоровая дубина, на которую я переносил всю тяжесть своего тела, чтобы уберечь правую ногу от травмы.

Поскольку в школе прошла пора весенних экзаменов и наступило лето, я, как всегда, уехал в милый мне Алексин и, хотя не так быстро, как хотелось, но передвигался со своей дубиной, опираясь на неё, как на палку.

Памятная доска на доме, где я жил, на улице Гоголевская, д. 47 с текстом: «Здесь, в ноябре 1893 года состоялось знакомство выдающихся деятелей русской и мировой культуры — гения литературы Л.Н.Толстого и великого реформатора театра — К.С.Станиславского»

Чудесный алексинский воздух, напоенный ароматом разогретых солнцем сосен, создававших наполненную озоном ауру, сыграл немалую роль в моём выздоровлении. Здесь, в Алексине, в ту несчастливую для меня пору я со своей клюкой — дубиной бродил вместе с Михальком Залесским в окрестностях Крутого, где в то время подрастала молодая поросль бора. Её еще нельзя было назвать столетним бором, но это были вполне взрослые, немного меньше, чем столетние, большие сосны. Отправляться с Михальком в дальний поход я со своей сломанной ногой не решился и хромая, опираясь на свою клюку, бродил я со своим «Arfo» по бору.

Лето прошло в милом мне Алексине, а когда приблизилась пора 1-го сентября, я вернулся в школу, где меня ждал новый класс, новые товарищи и новая жизнь. Старыми оказались только мои привязанности к фотографии и событиям школьной жизни.

Дружба с Волькой Остроумовым привела меня в круг его сверстников в 4 средней школе. Его товарищи, ученики 10 классов, без всяких оговорок приняли меня в свой круг, и тогда я (в то время никогда не расстававшийся со своим «Arfo») и увлеченный фотографией, хорошо вписался в их коллектив. Им нравилось мое постоянное желание фотографировать, я стал среди десятиклассников своим человеком. Волька отличался броской запоминающейся внешностью, что привело к его популярности среди женской половины класса, и девчонки из его класса встречали его криками «Вокруг острова, вокруг острова», что, видимо, надо было понимать, как переделанную фамилию Остроумов.

Но Остроумов на массовое увлечение обращал мало внимания. Он был в то время увлечён одной из школьниц, мало обращавшей на него внимания. Это была девочка по фамилии Костикова. Увлечение было настолько для него значительным, что он однажды соблазнил меня отправиться с ним вместе в дом специалистов, где жила девочка, с тем чтобы сделать её портрет. Тогда мы с Волькой устроились со своими фотоаппаратами на лестничной клетке, где жила Костикова. Но Остроумова ждала неудача — выйдя из квартиры, девчонка стремглав пронеслась мимо нас так, что Волька со своим громоздким фотоаппаратом едва успел приготовиться для съёмки. Смог ли он сфотографировать девчонку, тогда всё произошло так быстро, что мы не успели опомниться. Да простят мне столь длинное повествование, посвящённое Остроумову — он вполне этого заслуживает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Украинская повстанческая армия