Любовь моя

Лариса Яковлевна Шевченко, 2019

Пятая книга серии «Вкус жизни» – «Любовь моя» – о писательском труде и об оценке творчества сокурсниц их подругами с точки зрения житейского опыта простого обывателя. Любовь к людям, природе и желание писать жизненную правду составляет основу, базу этих людей, делает их жизнь богато наполненной, интересной. Автор попутно затрагивает массу сложных вопросов. Например, нужна ли современному человеку религия? Что есть счастье? Что делает человека Человеком? Все книги серии можно читать как отдельные, не связанные друг с другом. Но для лучшего понимания идей автора рекомендуется сначала прочесть книгу «Надежда», рассказывающую историю ее детства.

5

Долго молчать Инна не могла, потому-то задумчиво, словно только для себя, продолжила размышлять вслух.

— Мне кажется, у Риты действие в книгах происходит, словно на вращающемся круге. Возникают истории о тех или других героях, сюжетные линии которых то растягиваются, то закручиваются, то сталкиваются как льдины во время ледохода и ломаются. Потом перетекающие образы снова являются в новом качестве, но как бы усиливаются. Местами этот процесс слишком длительный. И вдруг переход от одной сцены к другой напоминает бег кинокадров, и тогда мне представляется, что композиционно ее романы рыхлые, нервные.

Но что самое главное: ее действующие лица чаще всего оказываются сильнее и интересней обстоятельств. Не слишком ли оптимистично? И тут же рядом смерть — естественная пропасть у нас под ногами. Хотя, не стоит в нее торопиться. А для меня любимые книги — сладкая попытка вернуться в счастливые мгновения, — мечтательно окончила свой путаный монолог Инна.

Ответом ей было сонное молчание. Оно затягивалось, не суля, впрочем, ни трагической развязки, ни печальных последствий.

Инна сидела на матрасе, подобрав под себя ноги, и ритмично раскачивалась, как китайский болванчик, словно монотонностью движений пыталась привести свой организм или мысли в упорядоченное состояние. Иногда она на короткое время задумчиво замирала, затем снова уподоблялась маятнику. Жанна обратила внимание на Инну, когда та находилась в статическом состоянии. Она вдруг подумала завистливо: «Каждая ее поза как монумент, изваяние, как произведение искусства. Затмевает творения Родена. Еще бы, с ее-то безукоризненными формами, журнальными нарядами и шикарным нижним бельем!»

Жанна замурлыкала по-кошачьи и, умильно улыбнувшись, попросила:

— Инна, накинь на плечи хотя бы простынку. Мне холодно на тебя смотреть.

Но та, как и подобает скульптуре, не услышала просьбы.

* * *

— Ох, и сконструирую я сейчас тебе, Лена, вопрос — всем вопросам вопрос! Не кажутся ли тебе сумбурными некоторые Ритины романы последнего периода? Будто что-то нарушает их целостность. Это когда она рассматривает критические случаи из жизни своих героев, те, что на грани фола, когда пишет о судьбах людей, обладающих дикими страстями, буквально сумасшествием, будь то к деньгам или к сексу. Какой-то натуралистический абсурд, галлюциногенный реализм. Иногда ее глубинная исповедальность обнажает героев так, словно кожу с них сдирает. А то вдруг возникает некоторая непонятная, казалось бы, не к месту, условность, отстраненность. Раздвоенность какая-то. Выставляет себя напоказ, хотя душа ее по-прежнему жаждет укрытия. Не так ли? Я хочу прояснить некоторые моменты. Нет, я понимаю: идти надо от себя, но… как можно дальше.

Иннины слова выдавали не только ее осведомленность в затронутой теме, но и жесткость мнений.

— Хорошая книга — это исповедь писателя, а если и его героев, то, опять-таки, пропущенная через сердце автора, — высказала свое мнение Жанна как что-то новое и особенное. — Русская проза, даже мужская, всегда исповедальная и эмоциональная. Для нас важна не сама правда, а ее ощущение.

— У тебя подержанная, устаревшая модель представлений, — усмехнулась Инна.

— Книга считается хорошей, если она дает ответы на запросы общества и вопросы читателей, — простенько отреагировала Аня.

— Так вот что касается степени искренности и погружения в тайну человеческой души… Тут писатель всегда должен сам себе ставить вопросы: «Этичны ли его откровения? Имеет ли он право глубоко влезать в чужую жизнь? Держится ли он в берегах?» — озадачила подруг своими вопросами Инна.

— Так ведь автор не конкретного человека описывает. Суммирует, обобщает, — заметила Аня.

— И все же существуют табу.

— Если ты о Рите, то у нее безошибочное моральное чутье, так сказать, нравственный слух, тонкое понимание меры и собственная естественная выразительность, являющаяся знаком ее индивидуальности. Я всю ее перечитала, — заверила Аня.

— Ты же у нас читатель-динозавр! Всё способна проглотить, — засмеялась Инна.

— Троглодит, — уточнила Жанна.

— Смею тебя заверить: задают себе писатели формат, берега, за которые не стоит выходить. Хочешь изучить писательскую кухню? Похвально. Займись этим с Леной. Писатели и с нас, и с себя кожу сдирают, особенно когда пиковые моменты описывают. И мы льем очистительные слезы, — добавила Аня прочувствованно.

— В этом и заключается Ритино дарование? — подала голос Жанна, на этот раз как-то особенно робко напомнив о себе из-за спины Ани. Видно, неглубокая осведомленность в литературном творчестве подруг сильно ее принижала.

— У Риты незабываемые, обезоруживающе честные образы. Поле ее деятельности — человек. Она интересуется людьми с пограничными состояниями психики, с температурой много выше, чем тридцать шесть и шесть, но без патологий и крайностей, — внесла ясность Аня. — Норма ей скучна. Некоторые легкие искажения в личностях позволяют глубже проникать в человеческую психику, лучше понимать ее взаимоотношения с обществом. Именно поэтому Ритины персонажи иногда несколько переходят за грань, преступают общественные, моральные и этические нормы. Достоевскому это в упрек не ставится.

— Сравнила! Но раз тема имеет место быть, ее надо поднимать и разрабатывать. Она неисчерпаемая и никогда не надоедает, — великодушно согласилась Жанна.

— Ты тоже как Аня понимаешь Риту? — источая холодное безразличие, слегка удивилась Инна. — Раньше искусство тонко, но остро выступало против серости, боролось за светлое, высокое, чтобы новое и прекрасное пробивалось сквозь грязь и порок, оно воспитывало, а современная литература стремится удивить, потрясти негативом, в крайнем случае развлечь.

— Но только не Рита, — морщась как при зубной боли возразила Аня.

— Против чего она выступает? — спросила Жанна, не понимая сути спора подруг.

— Почему обязательно надо выступать против чего-то? — простодушно удивилась Аня. — А если за доброту, за уважение человеческого достоинства?

— И это в обществе, где существует дефицит совести и раскаяния? Ха! Она хочет, чтобы злые стали добрыми, глупые — умными, наглые — воспитанными? Конечно, в шестидесятые, в оттепель, опьяненную несбыточными мечтами, и даже перед перестройкой совести в нашем обществе было больше. Воздух был насыщен душевным кислородом. Большинство людей нашего поколения вспоминают советское время, как самый счастливый период своей жизни. Мой личный поклон тем прекрасным годам! Но теперь, когда романтичный период закончился… Прошу прощения, но марксистко-ленинский идеализм ушел в прошлое, изжил себя. И что осталось? Души исполненный полет? Маниловщина? Память невероятного воодушевления прошлых лет? Хочешь телепортироваться назад? — воспротивилась Аниному мнению Инна. — Хотя, зачем Маркса ругать? Он правильно преподносил теорию капитализма.

— В трудные нестабильные времена людям тем более важны уважение и доброта. Культура — эмоциональный опыт человечества, он существует для сохранения чистоты внутреннего мира человека. А книги — единое культурное поле для всей страны. Позитивные произведения помогали людям выжить в войну… Или, допустим, подросток не знает, как вписаться в новый коллектив, как пережить свою боль и обиду. Он мечется, потому что ждет сопереживания, сам его не имея к другим… А читая, он вникает в чужие проблемы и тем самым развивает свои чувства и умение управлять ими. Он воспитывается. Я верю в силу слова. Меня книги подняли с колен, — гневливо зачастила Аня. — Вот почему, например, не злой, не подлый человек поступает плохо? Что выводит его на такое проявление себя? Он конформист и тем вреден? Алеша Карамазов был добрый, но тоже мог бы стать террористом, потому что трагический идеалист.

— Не думаю. Хотя в юные годы мы часто не понимаем, почему волнует то или иное событие, как его оценить, вот и склоняешься то к одному, то к другому течению, ищешь себя. Это теперь каждый из нас — дока, — сказала Жанна. — И все равно у всех свое прочтение одного и того же произведения, потому что мы резонируем на разное и по-разному.

— Рита открыта к различным толкованиям своих книг, она не одержима гордыней и готова к диалогу.

Собственно, любой человек рано или поздно обнаруживает существование зла в мире. Важно, каким он выйдет из этого испытания, — задумчиво проговорила Аня, думая уже о чем-то другом. Наверное, она вспомнила своих подопечных детдомовских ребятишек. — Вот скажите мне, пожалуйста, почему сейчас российское общество не интересно само себе, почему оно по-настоящему не вникает в проблемы семьи? Надо оздоравливать обстановку в стране и в семьях. Больше с экрана телевизора говорить о любви и дружбе, объединять людей на почве музыки, спорта, культуры, а плохое и жестокое как бы отрезать.

— Некогда, других забот хватает, — ответила Инна.

— Соблазн простых объяснений слишком силен, — серьезно заметила Лена.

— А чему самому главному учишь ты? — спросила Инна.

— Быть людьми, отвечать за свои поступки. Открывать тайну человека, максимально глубоко постигая его сложную душу. И поставить это понимание как главную задачу жизни; еще помочь каждому сформулировать эту цель для себя. А то ведь всяк проживает жизнь, как хочет, а не как может.

— Слова, произносимые тобой, не исчерпывают сути человека, тут еще Слово Христово требуется. Христос — мера всего сущего на земле. Без веры в бессмертную душу человека жизнь невозможна, она бессмысленна, — сказала Жанна. — С ним ты была бы совсем другим писателем.

— Кончай агитировать. Христос у тебя всюду, как к бочке затычка. Даже религиозный Бунин зло упрекал Достоевского, за то, что тот совал Христа во все свои бульварные романы. А ты надеешься на перерождение убеждений Лены? — удивилась Инна.

— Меня непросто обидеть, — забурчала Жанна и спрятала голову под подушку.

— Меня особенно беспокоят так называемые отцы, которые не понимают, что время, с пользой проведенное с детьми — не возобновляемая, не восполняемая валюта. Сколько раз я слышала проповеди спохватившихся отцов своим великовозрастным сыновьям в милиции или в судах, когда работала общественным заседателем! «А о чем вы, папаши, думали пятнадцать лет назад, когда уперто часами по вечерам сидели с пивом у телевизоров, а по выходным пропадали с дружками в гаражах? Чем соблазняла, куда вовлекала и уводила ваших детей улица, пока мать занималась домашними делами?» — раздраженно думала я. Нет ничего важнее воспитания подрастающего поколения, — пылко провозгласила Аня, почувствовав поддержку Лены.

Последовало молчание. Женщины понимали справедливость Аниного тезиса, но не хотели ночью окунаться в столь трудную и многоплановую тему.

А Лена подумала с уважением: «Аня, не рожала своих детей, но имеет их неизмеримо больше, чем любая из нас».

* * *

— У Риты в последнем романе есть много моментов, не двигающих сюжет, — высокомерно заявила Инна.

— Но объясняющих суть событий. В литературе сюжет — атрибут далеко не обязательный. Как же без завлекательной «морковки»? А вот так! Хорошо Рита пишет. Каждая ее книга — проба новой манеры письма. Каждая ее фраза тщательно продумана и выверена. Рита видит то, что не замечают другие, находящиеся рядом. Вот, допустим, пишет она об ужасном человеке и тем самым напоминает нам, что и мы далеко не идеальны, что и в нас есть доля чего-то плохого, от которого мы должны избавляться. Это же и тебе приговор, и мне, и другим, считающим себя хорошими, — горячо защитила Риту Аня.

— Рита обомлела бы, узнав, как ты горой за нее стоишь, — рассмеялась Инна.

— А я думала, что антиподы автору нужны, чтобы повыше приподнять своего главного героя. Так нас в школе учили, — сказала Жанна.

— Не только для этого. Но меня сюжеты книг мало волнуют. Как обворожительны Ритины короткие строки! Они как вдох и выдох! Они возникают не из событий и явлений, а из атмосферы, из ощущений и наполняют текст более пронзительным смыслом, позволяя читателю добраться до глубин души героя, а значит и собственной, — отвлекаясь от воспитательного аспекта Ритиной прозы, восхитилась Аня.

— А мне нравится, как Рита интригует читателю, намеренно не расставляя имена беседующих персонажей, чтобы дать возможность ему самому догадаться, кто из действующих лиц высказывает ту или иную мысль и какой позиции он придерживается, — дополнила Инна Анины восторги своим положительным мнением.

— О грустных событиях Рита пишет ради пользы, чтобы кое-кому из читателей прочистить мозги? — спросила Жанна тоном человека, не очень заинтересованного в ответе.

Но Аня ответила в силу того, что привыкла не игнорировать любые вопросы своих подопечных.

— Может быть. Не отрывать же людей от реальной жизни, тем более, что она очень верно воссоздает обстановку событий, у нее точное ощущение стихии описываемого времени. Она не упускает и пикантные, тонкие, изящные подробности. Допустим, что считалось тогда просто красивым, а что — кокетством. Что было тогда модно? Без них узоры судеб героев не выглядели бы такими выпуклыми и наглядными. Эти «мелочи» отсылают читателя в другую эпоху и делают ее зримее. Может, еще именно поэтому ее произведения не просто тревожат и волнуют, они царапают душу.

— Проза бывает военная, деревенская. А у Риты она бытовая, в которой радость и грусть перемешаны как в жизни?

— Нет бытовой, есть нравственная проза: тонкое, деликатное и глубокое внимание к душе человека. Не помню, кто сказал: «Пишу не о быте, а об отсутствии бытия», — объяснила Жанне Инна.

— Как это понять? — нетерпеливо спросила Аня, пытаясь сосредоточиться и вспомнить, что Инна уже говорила об этом. Но склероз не позволил ей удержать в памяти недавние слова из их спора.

— Бытие — это когда в быту присутствуют мысли о главном. Ну, что-то вроде того, — сказала Инна.

— Чехов выступал против пошлости. Он вынимал, и выворачивал нутро своих героев, чтобы преподнести и объяснить нам их суть, призывал к высокому и прекрасному в человеке. Но по мне он самый жестокий писатель. Он не оставлял надежды. Услышать бы его истинный голос, а не то, что о нем говорят критики, — значительно произнесла Жанна. — В своем творчестве, как я это сейчас понимаю, он умел взглянуть на обычные устоявшиеся вещи совершенно другими плазами, как бы под другим углом зрения. Находил особенное и важное в скучном, незаметном, там, где другие его не видели и не предполагали. Или, наоборот, в чем-то необычном, казалось бы, совсем оторванном от жизни подмечал тривиальное, бытовое. Но я не вижу большой беды в том, если художник немного выходит за привычные границы. Даже бывает где-то… за пределами своего мощного воображения. И удивление жизнью очень важно для творческого человека.

— Вот поэтому я всегда жду открытий! — с энтузиазмом воскликнула Инна.

«Умничает», — ревниво подумала Жанна. Она не читала Ритиных книг и ее раздражала невозможность полноценного участия в диспуте. Потому-то и заговорила о Чехове.

— Ой, уморила. У тебя всегда были завышенные, я бы сказала, неограниченные амбиции. Ты от всех ожидаешь жажды покорения вершин? С таким же успехом ты и от меня можешь потребовать восхождения на Гималаи, — ответила на Иннины эмоции Аня.

Сказала и сама себе удивилась. Поразилась тому, что об этом не думала, а слова как бы сами вышли из ее подсознания, которое, как известно, у всякого человека всегда знает и может больше, чем он сам предполагает.

«И это наша трогательно-нелепая Аня?» — улыбнулась Лена, согретая внезапным приливом симпатии.

— Никак не меньше, — с подчеркнуто ехидной вежливостью, незамедлительно согласилась Инна.

— А ты в знак особого ко мне расположения и для подтверждения своих возможностей позволь себе тиснуть в престижный столичный журнал пару забойных повестушек с авантюрным сюжетом. Вот и получим конкретное свидетельство твоих разнообразных, выдающихся способностей. Правку текста я тебе обеспечу. Положись на меня, есть знакомство. Сойдемся? А что, пару месяцев затворничества — и дело сделано. И прозвучат они деликатно, достойно или пикантно и импозантно, как неоднократно апробированный вариант или как… озарение инстинкта. Каждый уважающий себя человек всегда старается добавить хотя бы крупицу, малый штришок к уже имеющемуся знанию в области своей привычной деятельности или пытается предвосхитить появление в себе чего-то неожиданного. А то и вовсе забирается в ранее неизведанное, отыскивая в самом себе что-то новое, особенное.

Красиво прорисованные (в прямом смысле) брови Инны неконтролируемо поползли вверх.

— Сказать, что ты меня удивила, значит, ничего не сказать, — произнесла она медленно и не очень твердым голосом. — За что мне такая честь?

Довольная произведенным эффектом, Аня еще больше вдохновилась:

— Да, и не забудь держать второй план. Он делает произведение особенно густо наполненным, насыщенным и правдивым. Допустим, хорошо, когда в комедии проглядывает затаенная проникновенная грусть или неплохо бы усилить линию дискредитации героя тем, что он неожиданно для самого себя оказывается не в ладах с собственной совестью. Ты готова соответствовать высшим образцам? Осилишь? Может, мои слова тебя не забирают, не трогают? С твоей точки зрения я не имею права голоса? — добавила она с неподражаемо легкой небрежностью, обычно свойственной Инне.

Лена в словах Ани ощутила явно наметившееся между сокурсницами соперничество.

«Сдает Инна? Аня ее переиграла? Какая невероятная заряженность! Это живая импровизация? Не может быть! Позднее раскрепощение, становление и развитие личности? Я с этим впервые столкнулась. Я привыкла, что Аня простая как болванка, как заготовка для детали. У нее крылья прорезались? Как-то не верится. Это слишком невероятно, чтобы быть правдой. Как мы в студенческие годы говорили? «Это не может быть, потому что не может быть никогда!» Мне, в основном, припоминается Анина гениальная способность создавать нелепые ситуации. Сочту этот ее выпад случайным забавным экспромтом. И все же… у нее не самый простой характер, и это хорошо.

Обычно у Инны наступательная тактика, а у Ани — оборонительная. И вдруг они поменялись местами! Инне, наверное, пришлось напрячь все свое умение, чтобы скрыть от Ани нанесенную ее самолюбию жестокую травму». — Лена украдкой взглянула на подругу. В глазах Инны горела тихая ярость. Лена осторожно тронула ее за плечо.

— Запросто, без проблем! Я без колебаний могла бы принять твое роскошное предложение, но предпочитаю позволять себе менее обременительные радости. Поэтому с некоторой грустью, но откажусь от этого удовольствия, — справившись с раздражением, с не меньшей отвагой ответила Инна и подумала обескуражено: «Вот примахалась! Что это на Аньку нашло? Не поддалась на провокацию, да еще с лихвой вернула мне мою иронию. Боже правый, такое потрясение кого хочешь отрезвит. Никогда еще на мою долю не выпадала «честь» «отстреливаться» от этой тихони. Ой, достанется тебе, Анюта, втройне заплатишь за то, что хоть на минуту, но дала мне почувствовала мою слабость. Обещаю. Долго тебе придется рассчитываться за свое некорректное замечание в мой адрес. За любую колкость я привыкла «платить» вдвое, втрое. Припомню, не прощу, подловлю. Ох и посмакую я твое смущение и твою растерянность! И сочтешь ты за лучшее со мной больше не связываться… А, собственно, почему только я могу позволять себе отвязно резвиться? «Непорядок в танковых войсках…» Да, видно придется быть осторожней. Надо морально подготовиться отражать неожиданные атаки».

Вдохновленная удачным выпадом, Аня добавила очень тихо:

— А вдруг решишься?.. Не боишься оглушительного провала?

«Это уже перебор достойный Инны, — невольно поморщилась Лена. — И куда еще помчится «птица-тройка» неуемной фантазии наших девчонок? К чему приведет? Рассорятся вдрызг?»

— Аня, да ты у нас продвинутая! В ударе? Открыла сегодня для себя новые истины? — Это Жанна «проснулась» и искренне восхитилась раскованностью подруги. Но тут же подумала: «А Лена в свидетели назревающего конфликта идти не торопится. Нейтралитет соблюдает? Это ее «восточная» отрешенность или обыкновенная усталость?».

— Жанна, если собираешься со мной разговаривать, лучше помолчи, — грубовато «отшила» ее Инна.

— Послушали бы нас сейчас «ребята нашего призыва», сокурсники! — весело пожелала Аня.

— Какие же мужчины выдержат такое! — поддержала ее настрой Жанна.

Все женщины негромко, но дружно рассмеялись.

* * *

«О литературе наши споры в некоторой степени вялотекущие, не эмоциональные, с ощущением профнепригодности. Не дается нам эта тема. Может, о таких «специалистах» шутят: «Знают мало, да хорошо»? Представляю себе наши дебаты на темы физики, математики или технологии. Вот где есть разгуляться! Ой ёй-ёй!.. Как интересно мы полемизировали в студенческие годы! Надеялись весь мир познать. Не бесцветные люди были в нашем окружении… Вбросить эту тему? Тогда до утра не угомонимся», — устало подумала Жанна.

«Вот так разошлась Анюта! И ведь трезвая. Чудо в перьях. Раньше я считала, что она не выносит ни малейшего намека на насмешку, а она оказывается тоже с гонорком. Молодчина. Но как же у нее с Инной всё непросто, словно какая-то застарелая болячка постоянно дает о себе знать. Чего не поделили? А может, всё очень просто: Аня для Инны слабое звено?» — предположила Лена и тут же сообразила: «Сейчас как из рваного мешка и мне советы от нее посыплются». Этого она, конечно, вслух не сказала, только подумала. И не ошиблась.

— Жизнь — не цепочка «неслучайных случайностей». В ней, как известно, есть определенные закономерности. И каждый раз писатели неизбежно задаются главными вопросами…

— И какими же? — насмешливо приподняла брови Инна.

— А то сама не знаешь. Писатели решают, как предельно точно обозначить болевые точки в жизни человеческого общества для того, чтобы осмыслить всё новое, нарождающееся, затем адаптировать и приспособить его к своему времени. Они поворачивают жизнь перед нами то одной гранью, то другой. Это дано им по причине их сверхчувствительности и поразительной интуиции.

— У политиков они не отнимают хлеб их насущный? «И чтоб ты понимала в колбасных обрезках»! Не все писатели обладают даром предвидения, только гениальные.

— Объясняешь для несведущих? — огрызнулась Аня. — Только не всегда сразу распознаешь методы писателей, особенно если в их произведениях много чего намешано или если они используют сюрреалистические сверхмодные подходы.

— Нарой информацию у критиков.

— На них теперь нельзя полагаться. Деньги, деньги…

— Критиков читают те, кому не хватает самостоятельности мышления. Теперь считается дурным тоном обращаться к рецензиям, самим надо соображать. Это на заре нашей туманной юности мы в основном опирались на фразы великих, самых цитируемых классиков. Тогда они в ходу были. Еще на великие мысли Ленина, — встрепенулась Жанна. Она рада была поучаствовать в разговоре. — Вспомните наши многостраничные сочинения на уроках литературы. «Если мысли, то самые умные, если дела, то только масштабные!» Было пренебрежение к мелочам.

Женщины понимающе переглянулись. Лена уловила их перегляд и подумала «Хоть тут они быстро и единодушно сошлись во мнении».

— При желании подбором фраз великих можно было утвердить любую истину, а теперь свой ум приходится развивать и заострять. — Инна гордо вздернула свой милый носик, не испорченный ни болезнями, ни возрастом. Лена залюбовалась подругой.

— Мы не станем «выискивать блох» в Ритиных произведениях. Тексты у нее живые, жизненные. Главное, она не «громыхает жестью». Тарковский, кажется, говорил, что реализм — отец поэзии. Поверим ему.

— Натурализм, — тихо поправила подругу Лена. — Он нужен, чтобы молодежь понимала, что жизнь — это не компьютерная игра. В ней настоящая боль и на самом деле бывают загубленные судьбы. В этом — активная Ритина позиция и ее вклад в борьбу за человека. Правда, перед одной Ритиной книгой моя растерянность была настолько велика, что я не сразу выразила готовность ее рецензировать. Потом поняла: в искусстве есть условные решения и конкретные. И то и другое может быть правдивым. Мы получаем два варианта одного события. И тот и другой переваривается и осмысляется нами, по сути дела, неосознанно.

Рита шутила, что написала и сама испугалась своей откровенности, но отогнала свои страхи. Она собирала материал на добротный рассказ о реально существующей женщине, а он как-то сам собой из-за огромного количества информации перерос во что-то большее. Она пыталась вырваться из пут переизбытка фактов — где осторожно отсекала лишнее, где беспощадно терзала и резала текст, — только все равно увязла, перестала бороться и поплыла по течению мыслей. Канва произведения изменилась, замысел усложнился, оброс подробностями, появилось много ответвлений. И остановиться она уже не смогла. Рита очень волновалась, но презентация прошла на «ура». Ей даже посоветовали на обложку книги вынести слово «трагедия».

— Ты тоже планировала написать две книги о детстве, а получилось семь. По-научному, по аналогии с дилогией и трилогией, они называются септилогией, — блеснула эрудицией Инна. — И когда успела?

— Все детские книги я по сути дела написала за год, потом по мере возможностей издавала. А все взрослые — за два.

— У звонарей есть понятие «набить» колокол. Чем больше в него звонят, тем лучше он звучит. И с твоим талантом то же самое происходит, — сказала Инна.

— Я заинтригована. О чем конкретно твои взрослые книги? — спросила Жанна. — Люблю невероятно потрясающие вещи. Чтобы во весь голос звучали. Что-то типа криминальных, эксцентричных комедий. Все мое существо восстает, когда скучно-нудную чушь предлагают.

— Шепот бывает экспрессивнее крика. Так и в произведениях… Тебе лишь бы взбодриться? — еле слышно пробурчала Аня. И продолжила достаточно громко:

— Ты это о чьих книгах? Вряд ли Ритины представляет то, что ты ожидаешь. (Виртуозно перескочила на Ритино творчество!) Она с глубоким болезненным интересом относится к проблемам простого человека. Ей важны его поиски смыслов, смятение, попытки понять самого себя, выяснение, где и когда привычное дает сбой и что после этого бывает. Как ведет себя человек в моменты наивысшего отчаяния? Ведь перед каждым рано или поздно встают вопросы нравственного выбора, и что в таких случаях считать вескими аргументами приходится решать самостоятельно. Один во имя чего-то очень для него важного терпит несправедливость, влачит мрачные бесконечные будни, другой гордо несет неутихающую боль в сердце, но ищет пути дальнейшего развития своей личности. Но Рита часто интерпретирует события в подчеркнуто трагическом ключе. Ее рассказы, как правило, — истории разрушения взаимоотношений. В этом ее особенность. Она пишет с любовью и нежностью к людям; не выпячивает, не демонстрирует свои чувства, но они ощущаются в каждой ее строке. Понимаешь, у Риты не рассказы, а сказы, — объяснила Аня.

— Наверное, люди перед Ритой раскрываются, в основном, в трудные для себя моменты жизни, — заметила Жанна. — Не каждый способен словами выразить переживания. Но если дано, предназначено быть писателем — так пиши, отрабатывай свой талант, раз судьба с ним повенчала. Талант накладывает обязательства. А Господь управит… Любой творческий человек, а писатель в особенности, должен дорожить каждым днем, каждым часом своей жизни, чтобы оправдать свое явление на земле. Дело писателя сводить персонажи, плести тонкую вязь их взаимоотношений. Читаем: люди спорят. На самом деле они, может, и не ссорятся. Так автор рисует портреты своих героев, залезая в глубины их характеров. (Забыла перед кем распинается?)

— Возьмем, например, многоточия. Они — дыхание автора, его понимание пауз, как инструмента воздействия на читателя. Мол, остановись, задумайся. Он, писатель, один над всеми своими героями и над нами, читателями! — смешно приосанившись, возвестила Аня. — Рита писала мне, что она придумала интонационные многоточия, но редактор не согласился с ее изобретением и убрал их из текста. Я считаю, напрасно она его послушала.

— В глубину человеческой души надо идти со светом Христа, — заметила Жанна.

— Чьи слова повторяешь? Судишь о людях на уровне Мира и Космоса? А Солженицын и Шаламов, изображавшие кошмар безвинно угробленных людей, тоже со свечой Христа в душе должны были писать, а не с протестом? — холодно отреагировала Инна.

— Конечно, — не отступила Жанна. — С сочувствием, но не с ненавистью.

А неутомимая Аня, не вникая в их спор, своё заторопилась выложить:

— Читая Ритины книги, молодые люди начинают лучше понимать психологию женщин, а те, в свою очередь, осознают, что нельзя от мужчины ждать чувств полностью похожих на чувства женщин, потому что они другие. А вот требовать от всех порядочности все равно надо.

Логика у мужчин на самом деле иная. Рассказывал мне мой бывший подопечный о своем друге: «Он с такой ненавистью говорил о своей девушке! Потому, что любил».

«Я бы не смогла говорить о любимом плохо, если бы даже он в чем-то был передо мной виноват», — возмутилась я.

«Вы — женщина», — ответил молодой человек.

Для меня такое объяснение было внове. А я уже, слава богу, пожила на свете.

Будь Рита счастливой, разве она стала бы писателем? — неожиданным вопросом закончила свою речь Аня.

«И впрямь школьное сочинение. Вот дает Аннушка! Учительство, собственно, как и любая профессия, накладывает на человека свой отпечаток», — внутри себя добродушно усмехнулась Лена. Но неловкую улыбку сдержать не смогла, грустно подумав: «Не склонная к иронии и юмору, Аня со своей излишней серьезностью и простенькими высказываниями в некоторых ситуациях смотрится немного комично. Вот смотрю на нее и понимаю, что ее «пугливое» детство никуда не делось, в ней осталось навсегда».

«Ах, как глубоко, как умно! Слушать тебя — сто пудов удовольствия. Изрекает банальности с таким видом, будто теорию Эйнштейна объясняет школярам. Творческий диалог двух «гениев»: Анны и Жанны. Им, «великим», виднее. И что самое интересное, не понимают своего… недомыслия», — самодовольно подумала Инна и, не сдержавшись, насмешливо фыркнула:

— Застрекотала! Речь, окрашена мощной гаммой чувств! Море эмоций! Себя играешь в предлагаемых обстоятельствах? Ты видишь нас своими пятиклассниками? Чем еще одаришь? Не разочаровывай нас, отрывайся по полной программе. И Жанна поможет.

Какое удовольствие находиться рядом с… такой глыбой, если она не отталкивает, позволяет быть на равных… И тогда чужая биография становится частью твоей жизни, твоей памяти, переворачивает сознание. Но, как справедливо говорил великий Оруэлл: «Все равны, но некоторые равнее других». Вот уже и графика тела, и пластика у тебя другая: не хочется прогибаться, и уважаешь себя чуть больше, чем обычно, и свою планку выше держишь, решения принимаешь увереннее. Ты потрясена дебютом. Потом это становится обязательной составляющей твоего характера, твоего поведения. И это дозволено, и это оправдано. Ты сама себе раскрываешься с неожиданной стороны. У тебя уже не просто жизнь, а литургия… И место твоего обитания, будто намоленное… Ты не чувствуешь пресыщения, потому что развиваешься. Так?.. Да у тебя буйство нереализованной фантазии!

— А может, у тебя? Не заносись. Перестань кривляться. Надоела, как горькая редька. С души воротит от твоих издевок, — строптиво возвысила голос Аня и подумала раздраженно: «Инкины замечания не восходят до сатиры, ну если только брызжут злой иронией».

Но вслух Аня не рискнула так резко высказаться. Испугалась последствий? Пощадила? Не захотела раздувать ссору? Наверно это уже не важно.

— Устала бедняжка. Прости великодушно, — с привычной ехидной участливостью вздохнула Инна.

«Ох, дождешься ты у меня!» — будто о каком-то своем непослушном воспитаннике подумала Аня.

— Тонкий ход — нервно буркнула Жанна, поджав губы. Но литературную тему продолжила, обратив внимание подруг на себя:

— Оруэлл интересный писатель, но своеобразный, я бы сказала, абсурдный. Помните его лозунги? «Мир — это война», «Свобода — это рабство», «Незнание — сила».

— Свобода — это возможность сказать, что дважды два — четыре. Это значит, говорить то, что есть на самом деле, — сказала Инна.

— Автор утверждал, что достичь вечного мира невозможно, он завоевывается посредством войны.

— Не вижу в его утверждении противоречий.

— Американцы бомбят какую-нибудь страну, а говорят, что строят мир, что они борются за мир во всем мире, — возмутилась Жанна. — Вот откуда истоки этого абсурда.

Аня внесла свою лепту в обсуждение:

— Оруэлл, как и Рита, выступал против тупоголовых чиновников. Он заставлял людей думать о том, что для них важно. Умный писатель. Я читала, что из ста восьмидесяти его предсказаний социального характера, сто семьдесят сбылись.

— А я больше люблю сюжеты, в которых действие умещается в короткий срок, а охват событий — века, чтобы в нем присутствовала временная аберрация и сгущение событий в ретроспективе.

— Лена, слышишь, Жанна не твой читатель, — отметила Инна.

— Еще мне нравятся романы, в которых захватывающая фабула: мощные сдвиги эпохальных пластов, меняющих ход истории, а главные действующие лица в них — страны и континенты; когда есть вертикаль и горизонталь взаимоотношений.

— Сочетание эпического и камерного, громогласного и напряженно-тихого? — подсказала Инна.

— Чтобы всем этим управляла грозная, однонаправленная воля всех слоев общества и главному было подчинено всё второстепенное; где чувствовалась бы трагическая поэзия истории, преподнесенная интересно и свежо; чтобы и в сюжете, и в средствах выражения сочеталось несочетаемое: горячий снег, оптимистическая трагедия, преклонение и жестокость. В книге должно быть интригующее начало и обязательный яркий финал! У этих авторов своя реальность, свой мир. И кино люблю зрелищное.

— Там мгновение растягивается в вечность, а вечность стягивается в мгновение, а человек в точку. И к нему можно применить принцип неопределенности Гейзенберга: я — тело, но я и волна; я здесь, но меня нет, — пряча довольную улыбку, сказала Инна.

— Такие книги переполняют меня ликованием. И я вчитываюсь в их строки с дрожью узнавания и восхищения. Сюжет должен меня тронуть, захватить и не отпускать. Таков мой критерий, — восторженно закончила свой монолог Жанна.

— И чтобы у главного героя — ума палата, и чтобы он своей мощью… заслонил автора, — невинным голосом сказала Инна. — Упаси тебя Бог увлечься фантастикой и забыть о достоинствах великих классиков! Преувеличение исторической значимости событий через много лет может сыграть роль фатальной улики. Вспомни американцев. Они многое чего себе приписывают: и открытие законов природных явлений, и несуществующие победы в войнах. И «нам не дано предугадать», чем это со временем может для нас обернуться. Но уж точно всем будет не до юмора.

— Мне один американец сознался, что всё лучшее, что имеют, они воруют у других, — вспомнила Жанна.

— Все намного проще. У них печатный станок, вот они и держат весь мир за яйца, как говаривал один из моих мужей. Сталин в свое время не пожелал садиться на долларовую иглу. А ты западных фильмов насмотрелась. Я думала, тебя увлекает вообще всё, что представляет собой исключение из общих правил. А мне интересно читать о жизни сильных, коварных, азартных женщин. Я люблю объяснять их поведение, быть им как бы адвокатом. Еще мне нравится рваный, нервный ритм и художественный беспорядок в произведениях. Я чувствую в них себя искателем.

— Кому-то важен гармонизирующий герой, а кому-то говнюк? А если серьезно? — спросила Аня. — Мне почему-то Сэлинджер вспомнился, его рыбка-бананка. Главный герой объелся бананами счастья и застрелился от переизбытка любви. Какая-то в этом неосознаваемая мною шизофреническая странность. Нельзя самим прекращать поток собственной жизни. Бог дал, он же и возьмет ее назад.

Может, автор для сохранения души умел достигать… особого состояния просветления, чувствовал энергетическую связь с космосом? Или его книги — протест, бунт против несправедливого взрослого мира? Кто-то из критиков написал о его главном произведении: «В нем взгляд ребенка из-под стола на то, что делается в стране». А я бы добавила: «И в душе подростка в период его взросления». Книга полезная. Все мы в той или иной степени сталкиваемся с подобными болезненными проблемами, экстраполируем беды его героя на себя, идентифицируем себя с ним. Автор талантлив. Он несет в себе боль всего своего поколения. Ему, ветерану войны, было очень трудно жить, имея чувствительную психику. Не зря он искал религиозное спасение своей души. В этом смысле я его очень понимаю.

— А я презираю его главного героя. Он мелочный, у него много претензий к миру. Он хочет, чтобы все его любили ни за что, как родители, — заявила Инна.

— Герой Сэлинджера — тонко чувствующий рефлексирующий невротик, каких много среди нас. Он противоречивый, но добрый. Автор выступает против жестокости и предупреждает подростков, что с ними может происходить то же самое, что и с его персонажем. Именно поэтому не наблюдается спад его популярности, хотя, казалось бы, для современной молодежи должно быть актуально совсем иное.

— Принимаю твой пас. Тут ты, как педагог, права. Но, согласись, даже «битлов» начинают забывать. На смену им приходят, может и менее талантливые, но другие. И этого не избежать.

— Надо напоминать. Потому что неподалеку от добрых людей всегда будут «ошиваться» те, которые могут ни за что оскорбить, ударить. Хотелось бы, чтобы таких было поменьше… Как ты думаешь, один человек может изменить мир? — спросила Аня.

— В худшую сторону — да, в лучшую — нет. Но если ум на планете Земля возобладает над жадностью и желанием власти… — Инна усмехнулась. — Писатели должны чутко слышать даже тихий, потаенный пульс своей эпохи и силой своего эмоционального таланта «закрывать пропасть под нашим иллюзорным чувством связи с миром».

— Критики и вознесут, и с грязью смешают. Были бы деньги. Мне вспомнилась шутка времен СССР: «И муху, и министра можно прихлопнуть газетой». Редакторы — проводники воли цензоров или теперь наоборот? — зачем-то ушла от темы Инна и раздраженно махнула рукой.

— С критиков надо брать клятву Гиппократа: «Не убий», — рассмеялась Аня.

— «На тех, кто впал без умысла в ошибку, не гневаются сильно», — процитировала Жанна Софокла.

— Ты о себе? — спросила Инна.

— О тебе, — ответила Жанна. — Критика не должна переходить меру справедливости. Большая доза «лекарства» может убить и талант, и самого человека.

— Не существует справедливости в книжном понимании. И вообще, несправедливость — понятие субъективное. Нельзя копить в себе плохое.

— Один писатель жаловался мне: «Денег нет, жена пилит, а тут еще шквал ненависти в интернете. Остается только повеситься. Как приучить себя не слушать чужие мнения?»

Инна не отреагировала. Конструктивного разговора не получилось.

Из Инниного молчания Жанна так и не поняла, согласна та с ней, или как всегда дразнит, пытаясь любую поддержку чьего-то мнения истолковать как заигрывание. «Инна хочет возвыситься в своих или моих глазах? Внушает мне комплекс неполноценности, зная, что меня это очень огорчает? А я обману ее ожидания, да еще и поквитаюсь», — решила она и спросила голосом наивной овечки:

— Откуда у тебя столь «глубокое» знание возможностей СМИ? Самой доставалось от них, попили твоей кровушки или чужие слова повторяешь?

Но Инна снова уклонилась от ответа и, как ни в чем не бывало, продолжила свою мысль:

— После активного анонсирования некоторые писаки мелькнут еще несколько раз в телепередачах, черкнут о себе пару статеек в газетах, между делом успеют провести несколько встреч с читателями — и вот тебе гарантия уважения народных масс.

— Да мы завистливы! — радостно удивилась Жанна.

— Инна, предложи писателям иной способ рекламирования своих произведений, — попросила Аня.

— Я думаю…

— Не слишком ли много ты сегодня думаешь? — с наигранным чувством мрачного удовлетворения остановила Инну Жанна. И неожиданно любезно, без явной иронии в голосе добавила:

— Не перетрудись, пожалуйста.

Ане не потребовалось много времени, чтобы оценить уровень язвительности этого скромного замечания. Она умоляюще взглянула на Лену. В ее глазах читалось: «И эта туда же? Меня ужасно удручает ее неприветливое высокомерие. Огради».

Но Жанна опередила Лену.

— Надоело пикироваться, — сказала она и пренебрежительно вздернула плечами, словно надеялась стряхнуть с себя впечатление, произведенное своей же издевкой. (Неплохой способ уйти от ссоры.)

Но надо слишком плохо знать Инну, чтобы не ожидать ответного удара, когда противник смирился или отступил.

— Тебя волнует историческая фантастика? Генералиссимус ты наш неосуществленный, с ярко выраженной индивидуальностью! Тебе же надо непременно знать, что всё в книге закончится превосходно. Ты всегда ждешь хорошую любовную историю, чтобы были могучие телом мужчины и лихие намёки на флирты с ними. Ну, в общем, что-то развлекательное, но… не очень умное.

Так этого добра везде навалом — читай не хочу. А вот книги Риты не о событиях, а о людях, не о катастрофах вовне, а о сложных, так необходимых нам всем взаимоотношениях между мужчинами и женщинами. Они о драмах и трагедиях внутри человека, о том, что пораженное горем или бедой сознание не способно смотреть в лицо реальности. И вот тут-то один отворачивается от своей трагедии, начиная играть несвойственную ему роль, другой попадает в поток чужой жизни, теряет все свои прекрасные порывы и тупо, как вол на пашне, тянет ярмо духовной и материальной нищеты или ищет призрачное счастье на стороне. А третий, окунаясь в безрадостную человеческую юдоль, борется из последних сил. Еще они про тепло и нежность в семье, про близость. Ей не скажешь, мол, пиши обреченнее, злее, больнее. И так всего этого там сверх головы… Русскому человеку надо, чтобы все было по совести, по справедливости, по жалости. Про свои чувства у нас все понимают.

— Прекрасная речь! Но зачем все это «отливать» в строки? Чтобы «от мук не знать свободы»? Счастье, счастье… Есть вещи более важные и глубокие, более достоверные, чем счастье, — в пику Инне сказала Жанна просто так, чтобы позлить ее.

«Ловко заставляет других считать себя такой, какой она не является и даже сама себе не представляется, — молча отреагировала Инна на замечание Жанны, очень ей близкое и понятное. — Хотя… я бы не удивилась, узнав, что это ее собственная мысль. Глупой она никогда не была. Но в ее словах постоянно сквозит недосказанность, которая меня раздражает».

— Жанна, Ритины книги о том, как сберечь и защитить семью, как, будучи зависимым человеком, сохранить свое достоинство. В них главные действующие лица — любовь, стыд и совесть. Тема трагедий, потерь и утрат сложная для выражения словами. Рита достигает эффекта многозначности и многоплановости с помощью иронично-лиричного сопоставления судеб. Такие книги может писать только человек с чистой, грустной и доброй душой. Они не заслуживают забвения и принадлежат не только настоящему, но и будущему, — на всякий случай пафосно прибавила Аня весу своему прочувствованному монологу.

«Вот это песня!» — подумала Лена об Ане как о совершенно постороннем человеке.

— И чтобы всё было смертельно правдиво? Это что-то тревожно-позитивное, с женским характером и с женским лицом? — страстно предположила Жанна. — А не провести ли нам параллель с Толстым? (Иронизирует?)

— С которым? Их несколько, — вполне серьезно попросила уточнить Аня.

— Когда говорят «Толстой», то всегда имеют в виду Льва Николаевича. — Инна раздраженно дернула плечом, мол, как можно не знать таких простых вещей!

— А что, в центре его произведений почти всегда семья, верность, покаяние. Клубки человеческих проблем. А в них одни узлы. Не распутать. Их легче завязывать, чем развязывать. Часто рубить приходится, — заметила Аня.

— Сравнили с Толстым. Не на любые темы стоит шутить, — тихим голосом осадила подруг Лена.

— Можно, но тоньше, — возразила ей Инна.

«Вот и вызвали Лену на разговор. А то ведь клещами из нее слова не вытянешь», — молча обрадовалась Аня.

— Мне кажется, Ритины произведения для взрослых в основном вытягивает любовная линия, — попыталась возобновить беседу Аня.

— Это естественно, — согласилась Инна.

— При Сталине писатели в основном массами занимались, а не отдельными личностями. А теперь мы в книгах наблюдаем, как из простого человека рождается герой? — спросила Жанна. — Так это тоже уже было.

— Ритины герои — нормальные, прекрасные люди. Не шарахайся в крайности, — упрекнула ее Аня. — Если глубоко вникнуть, то на нынешнем этапе в нашей стране проблемы не столько технологические, сколько человеческие.

На том разговор и пресекся. И Лена провалилась в топкий как трясина сон.

* * *

Сквозь дрему Лена услышала тихое бормотание Ани и Жанны.

–…Готова поспорить, что она с детства заряжена писательством.

— Что нового на этой ниве можно изобрести? Уже есть десять заповедей для поддержания мира, гармонии и справедливости в человеческом сообществе. Только мало о них знать, надо иметь силы их выполнять. Нагорную проповедь я считаю не набором моральных норм, а социальным проектом.

— Вот поэтому всегда есть о чем писать.

— Если бы люди соблюдали заповеди, они сделались бы праведниками. Не возникало бы произвола, насилия, жестокости. И на земле был бы рай, — грустно-мечтательно сказала Жанна.

— Идеалистка, легковерная душа. Лучше упасть с облаков, чем рухнуть с дуба?

— Ты еще вспомни юность, время, наполненное звездными фантазиями… Чем дальше от жизни, тем ближе к вечным понятиям, к таким как порядочность, доброта… Знаешь, люди, достигшие моральных высот, часто бывают примитивными, — усмехнулась Инна.

–…Я предпочитаю, чтобы писали о жизненных ситуациях с юмором. Людская несостоятельность и глупость — источники развлечения. И о серьезных проблемах надо уметь говорить как бы шутя, чтобы не «убивать» людей. Мне ближе аллюзийно-комедийный, ироничный жанр Вольтера. А еще мне кажется, не надо расшифровывать юмор. Кому дано — сами поймут, а остальные обойдутся.

Если бы Лена не знала, кто произнес последние слова, она все равно догадалась бы, что они принадлежат Инне.

— А мне Бальмонт роднее, — сказала Жанна.

— Бунин о нем писал: «Не сказал ни одного словечка в простоте. Помпезен». «Напыщен», — добавила бы я от себя. — Это Аня произнесла.

— И тем в юности был мне мил. Прекрасный век! Главное: ни пошлости, ни отсутствия вкуса. Но многие поэты уже были поражены болезнью обезбоженности. А наша сила и радость в вере, в Боге. Достоевский утверждал, что душой человека владеют мистические силы и предупреждал…

Инна перебила Жанну:

— Я о другом. Именно из недр той литературной эпохи вырастала наша нынешняя поэзия.

— Как Достоевский из Гоголя? Я бы не стала проводить параллели, но есть бесспорные вещи. Главное, что в них, а значит и в нас сохранился ген национальной культуры.

— Ну да, у нас литература правит историей, — привычной противоречащей всему иронией отреагировала Инна на Анино заявление.

— Ну, если только с твоей подачи, — дернула плечом Жанна.

— Для меня важнейшим показателем отношения к своей стране, любви к Родине является стремление молодежи больше знать и больше делать полезного, — заявила Аня.

Жанна не приняла замечания Ани о преемственности литературных эпох, потому что вспомнила неблизких ей поэтов-авангардистов двадцатых годов, но спорить не рискнула. Для этого требовалось обладать достаточно полной информацией о предмете.

–…Непонятые, отодвинутые и забытые писатели на новом витке развития литературы могут быть приподняты и зачислены в классики, — сказала Аня.

— Случается такое, — кивнула Инна.

— Мне нравится интересный прием использования писателями снов персонажей. Через своеобразные сюрреалистические подходы легче рассказывать о непредсказуемой и подчас жестокой действительности, — сказала Жанна.

— Со школьной поры Чернышевский из головы не выветрился? Осиновым колом в сердце застрял? Девушка, ты часом не обмишулилась? Ты еще эпистолярный жанр возроди, — насмешливо откликнулась Инна.

— Он без нас всплыл в интернете. Время потребовало, — мгновенно отреагировала на выпад Аня. — Вся литература ушла в интернет. Скачивай все, что душе угодно и читай.

— Это обнадеживает, — думая о чем-то своем, пробурчала Инна.

Чтобы не разжигать спор, Аня миролюбиво заговорила о более ей близком и понятном.

— Что трогает бывшего детдомовца? Не умозрительные, а личные искрение переживания. Да, Рита резка в своих высказываниях, но она молодец уже потому, что рискнула обо всем впрямую написать. Место истинного писателя среди униженных и оскорбленных. Оставим мужчинам решать глобальные мировые задачи, а женщины пусть занимаются не менее важными вопросами семьи. Каждому свое. Семья — широкое, достойное поле деятельности.

— Без мужчин решать проблемы семьи? Они и есть первейшая причина ее бед! — возмутилась Инна. — Нет, вы посмотрите на нее! И она загоняет женщин на кухню. Ты за поражение нас в правах? Вот так ты поняла Риту?!

— Это ты не так меня поняла. Я не то хотела сказать… — попыталась оправдаться Аня.

— Эх! Из века в век одно и то же: мужчины, женщины! Ремейки нужны, чтобы «слово залежалое отряхнуть от пыли и плесени»? Рита всю Россию хочет наставить на путь истинный? Желает, как Орфей, научить человечество человеческому? А может, вкрадчиво плетет общеизвестное: мол, у женщин обычно скорее срабатывает логика житейских неурядиц и она заслоняет им всё другое… Наверное, некоторым мужчинам полезно почитать, что о них думают женщины. Пусть как в зеркале увидят свое отражение. (Можно подумать, что в семейных ссорах они мало слышат «комплиментов» в свой адрес!) И тогда выразительные бытовые детали начнут звучать как метафоры и наконец-то затронут их сердца! Ну и все такое прочее… Да? — спросила Инна.

— А без мужчин так не зазвучат? Одно глумление у тебя на уме. Только оно тебе и под стать. Ахинею несешь. Всё перевернула с ног на голову. — Аня сердито оглянулась на Инну через плечо. Но та всем своим видом показала полное безразличие к ее замечанию.

«Нашла с кем связываться», — попеняла себе Аня.

— Получается, что с признанием Рите просто крупно повезло. Тоже мне теорема Вейерштрасса! Задачка с двумя неизвестными: муж и жена — одна сатана. Драматургия семейной жизни! — в своей привычной, ироничной манере продолжила нападки Инна.

«И в чем же Рите повезло? Только что хвалила ее, а теперь поносит. Почему? У нее семь пятниц на неделе?» — не поняла Аня Инну и сказала с обидой:

— На тебя не угодишь. Твоя жестокая насмешливость изводит меня.

— А если прельститься больше нечем? Ломаешь, подминаешь меня под себя? Ты давай, завязывай с этим. Что набычилась? Сто процентов попадания? Расслабься. Что глазами-то стрижешь? — спросила Инна и без всякого стеснения устремила на Аню взгляд, полный наглого любопытства.

«Люди, в основном, не переносят, когда им смотрят прямо в глаза, теряются, отводят взгляд, а Инна любит этим пользоваться. Не самое лучшее ее качество», — молча отреагировала Лена.

— Отстань от меня, приохотилась травить. Твоя манера изъясняться может многих отвратить. Знаешь, кому-то приятно решать твои ребусы, а кому-то они поперек горла и приносят физическую боль, — простонала Аня.

— Ах, твое изнуренное сердце…

И в этом «ах» было столько иронии!

— Неужели прилив ностальгического великодушия? Нет, в тебе он так и не возобладал, — чуть приподнявшись на локте, пожурила подругу Лена. И подумала: «Ане кажется, что Инна держится с ней подчеркнуто неприязненно. В каждой фразе ей чудится глубоко упрятанная насмешка. «Заяц думал, что танковая атака направлена против него». Сама не старается расположить к себе. Напрасно. Инна может оценить и понять. В «борьбе» с ней Ане мешает переизбыток мнительности и неуверенности. Со стороны ее поведение выглядит, как добровольная попытка преодолевать ненужные препятствия. Инна тоже хороша. Партнера себе надо выбирать достойного».

— Молчу, молчу, — заторопилась Инна успокоить Лену.

— Какая неожиданная любезность с твоей стороны! — Это Жанна воспользовалась моментом, чтобы поддеть Инну. (Вот ты ка-ка-я!)

* * *

Ане не терпелось с похвалой высказаться о произведениях сокурсницы, а заодно похвалиться своей эрудицией, и она сама подвела разговор к интересующей ее теме.

— Очень человечные книги. До слез меня трогают. Рита каким-то неведомым мне способом изгоняет из своей души боль и переносит в свои рассказы.

Но Инна и тут взяла ситуацию в свои руки.

— Какое неумеренное восхваление! Хотя… комплиментов не бывает много. — Она скроила противную едкую гримасу. — Слезы — не показатель. Предпочитаю восхищение. Оно продиктовано не столь сомнительными проявлениями нервной системы. От сериалов ты тоже плачешь. Ты всегда тяготела к трагическим героям, поэтому тебе по душе эти женские воззвания к мужчинам о мире в семьях. Нет, я понимаю, что это лишь одна из линий Ритиного творчества…

Но я всегда любила истории, написанные в самых возвышенных выражениях и со счастливым концом, где не проглатывают несчастья и оскорбления с молчаливым достоинством, где не гордятся преодолением примитивных трудностей. Обожаю читать и переживать чужую, пусть даже придуманную, яркую любовь как свою собственную. Люблю, чтобы был обвал восторгов и страстей. Читая, мы ищем эмоции. Я из них создаю в себе страну счастья, а в ней возникают минуты вдохновения и полета, рождаются всплески долго незатухающего интереса к жизни. Аня, советую тебе поискать другие «показатели» достоинств Ритиных героев. Допустим патриотизм. Тебе это ближе и понятней.

— Снова издеваешься? Да, я считаю, что талант должен прославлять свое отечество и его людей, иначе он может сослужить и писателю, и человечеству плохую службу.

— Конечно, какие же положительные герои без традиционного букета! Нет, Анюта, ты лучше ежедневно изучай «Черную курицу» Антона Погорельского. Не затягивай с этим. Полезно. Мало еще слез пролила, читая ее своим подопечным?

— Аня, не казнись. Это же Инна с ее… заскоками. Ты же ее знаешь, — по-матерински мягко посоветовала Жанна, заметив побледневшее Анино лицо.

Лена вышла из сонной задумчивости. Пожалуй, она успела неплохо вздремнуть. Аня говорила:

–…Видно ты не читала рассказ Риты о девочке, душа которой отзывалась на разные сложные события жизни неодинаковыми по глубине и осознанности стихами. Иначе проследила бы трансформацию героини, почувствовала бы слова исполненные благодати и многое поняла в Ритиных произведениях.

— Ну как же, Рита — наше национальное достояние! — не смолчала Инна.

— Я читала, что без ярких противоречивых ситуаций не бывает стоящих произведений. Как она создает их в своих романах? — задала вопрос Аня.

— Зачем Рите придумывать противоречия? — удивилась Инна. — В нашей жизни они на каждом шагу.

— Мне очень понравилось то место в последней книге, где у нее как бы сюжет в сюжете. Там она вступает в диалог с самой собой. Не избитый ход, правда?

— Железобетонно! Ее фирменный, — подтвердила Инна и добавила:

— Лена, ты тоже работаешь в этом поле. Но ты пошла дальше. У тебя я наблюдаю стереоэффект. Он образуется из диалогов героев друг с другом, с предполагаемым автором и с их собственными внутренними «я».

— И все же дневники Риты — самое сильное в ее прозе. В них есть моменты опережающего отражения действительности. Там есть ядовитые вещи и даже… принижающие кое-кого, — снова подключилась к разговору Аня.

— Они не для печати писаны, — сказала Лена и унеслась мыслями слишком далеко, чтобы слышать, о чем рассуждали ее подруги. Последнее, что дошло до ее сознания, были слова Жанны:

— Я еще не читала произведений, состоящих из одних диалогов. Это способ развития дневникового жанра? Там человек разговаривает сам с собой, а Рита разнообразит эту «беседу» общением с друзьями?..

* * *

–…Здорово Вознесенский сказал: «Обязанность стиха быть органом стыда!» А ты готова признать это изречение справедливым? — спросила Жанна.

— Имеет место быть. Поэт не поэт, если он не считает свой взгляд на мир единственно правильным, — свернула на привычную дорожку иронии Инна.

— Огласила свой приговор?

— Прозаиков я тоже не исключаю из этого списка.

— Все они очень нуждаются в твоем замечании. Без него они оказались бы не на высоте положения, — шутливо, но миролюбиво заметила Жанна. — Тут мое представление не расходится с Аниным.

Уголки губ Ани вздрогнули в еле заметной улыбке. Она поняла и приняла иронию Жанны.

— О гениальных поэтах говорят, что они посильнее коронованных особ, — сказала Инна.

— Гениальность любого поэта в его поразительном великодушии и доброте, — упрямо заявила Аня. — «Лишь наша доброта в веках пребудет». Одна из задач литературы — смягчать сердца людей. От чернухи и крови они каменеют.

— А разве не бороться за правое дело? — насмешливо удивилась Инна. — Примитивно мыслишь, детсадовскими категориями. Перегрелась? Форточку открыть?

— Еще совсем недавно гениальных людей истребляли или высылали, а теперь пригревают и награждают, — сказала Жанна.

— Чтобы подвергнуться изгнанию из Союза писателей или выдворению из страны, надо было заслужить. Опрокинь свою память в советское прошлое. — Инна усмехнулась. — Как нас учили? «Жить надо ради того, за что можно умереть: за Родину, защищая честь и достоинство, спасая кого-то».

— А разве для совершения подвигов доброта и великодушие не требуются?

— Ритины герои все с изъянами, но нельзя сказать что плохие. Порядочность — вот что их объединяет, — сказала Аня.

— Это характеристика нашего поколения, — подтвердила Жанна.

— Емко, трогательно, сердечно прописывает своих героев. Закладывая ту или иную личность, она во многом ее с себя списывает, но с беспощадной самоиронией. «Себя в себе ищу». И читатель напитывается от нее нравственной энергии. И ведь какие вопросы ставит! «Где мы? Что мы есть сегодня, не в самую легкую годину?» По собственному Ритиному признанию — мне однажды довелось присутствовать на ее встрече с читателями, — она пытается осмыслить кардинальные проблемы современного человеческого бытия.

«Аня в Жанне нашла внимательного слушателя», — поняла Лена.

— Мудрейший Сократ в свое время тоже ставил вопросы, но не всегда на них отвечал.

— Сократ!.. — Аня покрутила головой. — Они у него высочайшего уровня, а Рита о нас пишет. Но список наших глобальных проблем тоже не такой уж короткий, — грустно закончила она свою мысль.

— Только и разговоров, что о проблемах. Не много ли Рита на себя берет? Нескромно как-то. Может, не по Сеньке шапка? Даже хроникёры теперь предвзяты, а тут художественная литература, — с сомнением пробурчала Жанна.

«Что она имела в виду — не поняла Аня. — Не могу уследить за течением ее мыслей, они все время уплывают куда-то в сторону. Может, это меня ко сну клонит?»

— Рита максимально выкладывает свое сердце людям. Для нее писательство — одна из форм личной ответственности, — пояснила Аня свое предыдущее заявление. — Ее книги — территория полной свободы. Они то, что определяет степень ее счастья.

— Она обязана быть внутри ситуации? Камикадзе, — намеренно насмешливо заметила Инна.

— Не стану тебя разубеждать. Но читая написанное Ритой, я ощутила, что не знала ее вовсе, но теперь многое в ней поняла.

— Реальность сложна и не поддается прогнозированию. В жизни столько абсурда! Вскрывать законы непредсказуемого мира семьи, изучать глубинные мотивы человеческого поведения — все равно, что пытаться изобрести вечный двигатель.

«Иннина труба снова громко вступила, — поняла Лена. — Наверное, заглушит звучание Аниной скрипки».

— Акт творчества выворачивает душу глубже, чем быт, поэтому писателю больше дано, — не согласилась Аня. — Главное, чтобы писалось без узколобого схематизма.

«Молодчина! Наш человек», — молча одобрила Лена Аню.

— Ну как сказать… — неожиданно для себя не нашлась Инна. Это была для нее позорная, выбивающая из привычной колеи, пауза.

«Теряет хватку, выдохлась?» — удивилась Жанна.

— Тебя, Инна, может понять только один человек — ты сама, — грустно пошутила Аня.

— Умно. И яркие краски в голосе появились. Когда ты от страха не прячешься в скорлупу, с юмором у тебя все в порядке. Ты-то сама поняла что сказала? — не могла не добавить уже взявшая себя в руки Инна.

— Растолковать? Кое-кто не может быть только без себя самой и только от себя получает победные реляции, — с еле уловимой гримасой удовольствия пояснила Аня.

Она вдруг почувствовала неловкость за свою невинную радость от самой же сказанного и за неожиданное, отчаянное желание сохранить в себе это редкое чувство.

Губы Инны передернулись, как от резкой боли, а в потемневших ненавидящих глазах на мгновение промелькнула бездонная оторопь, тут же сменившаяся искусственным наивно-сочувственным интересом, а потом и намеренным ленивым благодушием. Такого от Ани ей еще не приходилось слышать!

«Промахнулась Инесса. Плохо чувствует? Нездоровье не способствует нормальной работе мозга», — про себя прокомментировала ситуацию подруги Лена.

— Не буди лихо, пока оно тихо. Меня учить — только портить. Ты это к вопросу о пересечении линии жизни с зигзагами характера? Так они переплетаются не по законам эвклидовой геометрии, а по Лобачевскому. Все мы не совсем правильные.

— Это уж точно. — Аня быстро и положительно приняла неожиданно прямой и честный ответ Инны. Спорить тут было не о чем.

Высокий голос вывел Лену из задумчивости. Аня объясняла Жанне:

— Для Риты важен не сильный герой, а слабый, насыщенный неоднозначными проявлениями характера, но борющийся, не безразличный, здравомыслящий, которого преследует череда потрясений. Цель его исканий — гармония в себе и в семье. Этим он интересен и заслуживает уважения.

— Уважения? Знала я одного такого типчика: слабый, склонный к депрессии, к припадкам страха и предсердечной тоски. И, тем не менее, при сильной жене в их семье он верховодит. Почему? — возмутилась Жанна.

— Для любящей жены он вечное дитя, а больной ребенок в семье обычно главный, вокруг него всё вертится, — подметила Аня.

— Ритин главный герой — женщина. Вот откуда мысли такого странного толка! Ура, ура! — проскандировала Инна. — Будем, дрожа от нервного ликования, жить и думать как Рита. Станем неукоснительно следовать всем ее предписаниям. Только я вот читаю классику и вижу: мало что изменилось в характерах людей за последние пятьсот лет. И это грустно, — очевидно, всё ещё подавляя в себе волны поднимавшегося недовольства предыдущим разговором, вмешалась Инна.

«Настырно задает тон нашему разговору. Она не просто иногда иронизирует, она иначе мыслить не умеет. Что-то внутри нее зудит, раздражает, толкает на выплескивание желчных инсинуаций, создает воинственное настроение, отчего она взрывается на мелочах. Ее все время куда-то заносит. Мастерица морочить головы. Может, это чувство тайного превосходства? Та еще фифа. Если бы она ушла, я бы не очень огорчилась. И каким ветром, какой волной ее прибило к нашей компании, тем более после прошлогоднего инцидента? А вдруг она сама страдает от своего характера? Выговорится и вернется в ровное расположение духа или явит «миру» веселое настроение», — на себя примерила Инины закидоны Аня и запретила себе реагировать на вспышки ее эмоций.

— Проблемы в жизни людей есть и всегда будут. Рита, когда подступилась к ним, тоже поразилась их масштабности, вот и стала рассматривать и осмысливать только одну, точнее один ее узкий аспект. А сначала пыталась охватить тему со всех сторон, — сказала Аня. — Только дебютанты надеются быстро дать ответы на все вопросы.

— Что ей до чужих комплексов и терзаний? Так и кое-куда загреметь можно.

— А ты на себя оборотись, тогда поймешь, — кольнула Жанна Инну.

— Еще бы, кто я такая, чтобы судить? Писатель должен затрагивать всеобщие и самые глубокие проблемы, а не оттачивать и шлифовать бытовые события и копаться в чужом грязном белье. Рита надеется суметь банальное представить монументальным? Снова «запоет» на тему воспитания?

— Наверное, писать о том, есть ли жизнь на Марсе, интересней, тут мы далеко заглядываем. Только мне кажется, что стоит чаще задаваться вопросом: «Есть ли жизнь после свадьбы»? Я не вижу проблемы важнее, — сказала Аня. — Но вот как далеко заходить в интимную сферу отношений, чтобы вскрыть причины того, что творится за дверями запертых квартир, и проработать весь материал до мелочей, — это вопрос внутренней цензуры автора. А вдруг именно это, казалось бы, глубоко личное и является основной, глобальной причиной проблем в семьях? Разве о нем надо молчать?

— Куда же нам без прописных истин? — хмыкнула Инна.

— О них труднее всего говорить. Но даже их не всем и не сразу удается усваивать. Человек медленно меняется. Вот и приходится писателям, забыв о высоких материях, вдалбливать элементарные понятия, потому что они являются основой бытия.

— Например, интересоваться степенью уязвимости человеческой души. Как живет человек, который не хочет соприкасаться с реальностью? За счет чего он выживает? Как самые обычные люди под влиянием обстоятельств превращаются в злодеев. Да?

— Если ты о немцах в войну, то они были частью той системы, в которой жили, и нечего их защищать. Простые солдаты тоже виноваты, он шли воевать, надеясь получить кусок советской земли в личное пользование, а русского человека сделать рабом, — жестко заметила Аня. — Немецкие женщины боготворили Гитлера и посылала сыновей воевать. Женщины!! Что в нем было такого, что они ему поверили? Как могла нация, взрастившая Гете и Баха идти на уничтожение других народов?

— И своего, — заметила Инна.

«Анина память застряла в военном детстве. Это ее самое главное тяжелое воспоминание. При малейшем намеке на прошлое оно всплывает из глубины сердца и тревожит, тревожит…» — подумала Жанна.

— Куда тебя повело? О семье речь вели, — удивилась Лена. — Оно, конечно, понятно… Та война — наша боль на всю жизнь. Ее невозможно изжить. История может чему-то научить, только если нам больно… Мой сынок Андрюша в шесть лет после просмотра фильма о войне задумчиво сказал: «Всех людей жалко». А я ответила с горькой усмешкой: «Жалость к фашисту, убившему твоего родного деда, и к твоему деду, погибшему, защищая Родину и нашу семью, наверное, должна быть разной. Или ты не признаешь оттенков? Черное-белое, да-нет». Задумался сынуля. Потом мы с ним говорили по душам, рассматривали старые фотографии. Я всплакнула. Сынок долго сидел, опустив голову. Пытался меня понять. Потом занялся конструктором, но продолжал думать о чем-то серьезном.

— Ты напрямую рассказывала маленькому сыну об ужасах войны? Я читала, что детям надо преподносить сложные вещи художественным языком и разными выразительными средствами. Дети — визуалисты. Для них надо ломать взрослый формат и создавать свою парадигму в искусстве воспитания. Фантасмагория им более понятна. Они проще уходят в метафизичность. У детей, например, насчет существования Бога до определенного времени нет сомнений, — сказала Инна.

— Все эти способы хороши для развития у ребенка воображения, — сказала Лена. — Но когда закладываешь в него базовые понятия, требуется говорить коротко, четко и доходчиво. Ребенок должен понять, что война — это плохо, но есть Родина и ее необходимо защищать от врагов. Он должен знать, что несет война и как можно ее предотвратить, чтобы избежать грозящей катастрофы. Он должен помнить, что из каждого нашего маленького выбора… вырастает история нашей страны, спасается Россия. Надо чаще с детьми заглядывать в зеркало нашего прошлого, чтобы в глубине его видеть то, что нельзя забывать.

И с подростками надо разговаривать. И лучше, если на равных. Почему Достоевский пишет о корневых, но низменных человеческих качествах? Потому что эта тема рано или поздно все равно всплывает для любого подростка и очень его волнует. Все проходят через осознание зла, непонимание и обиды. Важно вовремя суметь ему помочь, подсказать, направить. И труднейшие вопросы нашего прошлого мы поднимаем для того, чтобы каждый заглянул внутрь себя и подумал, как он повел бы себя в данной ситуации, кем бы он стал: надсмотрщиком, рабом или борцом за справедливость? Мы обязаны воспитывать личную ответственность.

— Аня, ты не ищешь оправдания ненависти народов друг к другу? — спросила Жанна.

— Нацизм и терроризм нельзя оправдывать. У таких преступлений нет срока давности, — категорично заявила та.

— А прощать? Немцы повинились перед нашим народом за Гитлера, даже отступные платят евреям, а мы за злодеяния Сталина перед своим — нет, — осторожно сказала Жанна.

— Так ведь перед своим… Но осудили, — сказала Инна.

Аня горячо возразила:

— Сталин — гений, но злой гений. Не могу я простить ему ни коллективизации, ни того как он после войны жестоко подавлял предполагаемый бунт побывавшей за границей армии-победительницы, отправляя героев на смерть, в Сибирь эшелонами… Ни медали, ни ордена их не спасали… Еще отсутствие праздника Победы великому народу…

— И в семьях извиняться не умеем, и на государственном уровне не хотим признавать своих ошибок, — тихо, словно только для себя пробормотала Жанна.

— Насчет того, что в семьях, ты права. Но для стран — это вопрос политики, а не здравого смысла. И он многократно всесторонне изучен, — заметила Аня. — Простите. Я начала разговор за здравие, а окончила, как всегда… Вернемся к творчеству Риты. Она пишет о несправедливостях в человеческих судьбах, зависящих не столько от объективных обстоятельств, сколько от людей, живущих рядом. Еще о злодействах в быту, если они принимают массовый характер. Она затрагивает вопросы, которые, к сожалению, никогда не устаревают. Читая, казалось бы, о простых, неприукрашенных событиях, я открывала в ее книгах и второй, и третий план, и мощный подтекст. Умеет об обыкновенных вещах рассказывать так, что за сердце берет, — с задушевной ноткой в голосе поделилась Аня.

— Писать о человеке всегда актуально — вот в чем фишка. А Лена в своих книгах разбавляет грустные моменты иронической интонацией, — заметила Инна и оглянулась на неподвижно лежащую подругу. — А о тупой, слепой силе судьбы не хочет писать.

— В наше сложное во всех отношениях время люди жаждут романтики, утешения, любви и праздника, чтобы отдохнуть душой. А писатели им… Но с другой стороны без трудных испытаний человек не может прийти к перерождению, поэтому в жизни больше бед, чем радости, — пасторским тоном сказала Жанна.

— Успокоила! Дорогие мои, я вас умоляю: переключите внимание на что-то другое. Зачем вы втравливаете друг друга в грустную полемику? Я спать хочу, — вяло пробурчала Лена, накрываясь подушкой.

«У девчонок одно не вытекает из другого, в каждой фразе множественность. И куда растекутся ее ручейки, если между ними столько пересечений? Я то прочно застреваю в непонимании, то утопаю в их многословии», — недовольно подумала она.

Но Инна не слышит ни Лену, ни Жанну, Ане отвечает:

— Ладно, твоя взяла! Я поняла Ритино предназначение. Она пытается сдерживать глупых людей и предостерегать нормальных от необдуманных поступков. Ее философия из разряда действенной доброты. И дарит она всем нам всю широкую палитру своего таланта. Так? Только дураки книг не читают. Понимаю, тоска по идеалу…

«Инка задает вроде бы невинные вопросы, а на самом деле ехидные. Чума сибирская! Тон, тон-то какой! А еще прикидывается ясочкой. Чего добивается? Слишком высокого о себе мнения? Верит в свою будто бы избранность и не допускает мысли, что кто-то, кроме нее, может выразиться лучше? Как о ней сказал Борька? «Она так существует. Афористично мыслит? Нет. Выдает глубоко продуманные импровизации, а реализует их как сиюминутные». В больших дозах Инна невыносима. И откуда она взялась на мою голову? И ведь не выгонишь, хотя в прошлый раз ей было решительно отказано от этого дома. Бесит она меня. Я мнительна?

А может, она таким образом из души свою боль выплескивает? Ее ведь тоже не отнесешь к числу счастливчиков, хотя красивая и умная, — вернулась к своим прежним мыслям Аня. — Хотя, смотря что считать умом. Почему я не могу не думать о ней? Переклинивает меня?» — обеспокоилась она.

А успокоившись, опять о Рите заговорила:

— Рита не ошиблась в выборе темы. Она многих трогает. Ее взгляд на проблему собирает широкий круг почитателей. И будет собирать. Ей не приходится бояться, что ее читатель умрет вместе с ней. Я верю, что хоть крохами, отдельными фразами, а может даже целыми рассказами, но останутся ее произведения в веках.

— Размечталась!

— Тебе, Инна, что-то иное открылось в этой связи?

— Прекрасный забытый Эдем.

— Данный нам еще с детства в ощущениях и в фантазиях… — ностальгически вздохнула Аня.

— Вы подогреваете мой интерес к Ритиным книгам? — спросила Жанна.

«Представляю, на каком уровне велась бы их беседа, не будь они усталыми и вялыми, как сонные весенние мухи, — усмехнулась Лена. — А мне бы сейчас что-либо для души… «Старомодную комедию» Арбузова, с Борисом Тениным и Лидией Сухаревской увидеть бы?.. Какая мощная харизма, какое обаяние! Без них этот спектакль сильно проигрывает. По мне так Сухаревская в нем — совершенство. Жаль, мало была востребована. Новые артисты прекрасные, но в их игре больше юмора, чем душевности. От них не бегут мурашки по телу. Нет, пожалуй, от Владимирова бегут…»

И словно почувствовав лирическое настроение подруги, Инна зашептала:

— Помнишь, как ты поймала огромную щуку? В ее раскрытую пасть мог поместиться мой кулак! Мы ее измерили, взвесили.

— И зубы пересчитали, — пошутила Лена.

Язвительная усмешка тронула губы Жанны:

— Когда завзятые рыбаки рассказывают о пойманной крупной рыбе, я всегда вспоминаю анекдот об огромном рыбьем глазе и уменьшаю все параметры их улова втрое.

— Так то — мужчины, — отвергла обвинение в хвастовстве Инна. — Волшебное воспоминание! Я тогда от радости на мостике, у всех рыбаков на виду отчаянно отплясывала чарльстон!

— А они на тебя чуть ли не с матом, мол, не шуми, — рассмеялась Лена.

— Эх, сейчас бы на рыбалку!

— В принципе мечта не запредельная, осуществимая. Всё в наших руках. Но повремени до весны. На зимнюю рыбалку я больше не хожу, ноги мерзнуть стали. Сахарок в крови и сужение сосудов дают о себе знать, — ответила обещанием на искреннее желание подруги Лена.

–…Удача улыбнулась Рите. Она уже испытала радость широкого признания. Надо же, прямое попадание с первого раза, с первой книгой. (Чем можно унять и «обезвредить» педагога?) Ею она вошла в литературный фонд России. И все потому, что ее рассказы лишены всяких речевых клише. Она создала свой язык, связанный не только с ее воображением, но и с метафизикой окружающей действительности, — заявила Аня. (Да ну?) — Но главное, что она не давила на читателя фамилиями, авторитетами — я имею в виду рецензии знаменитых писателей, — не преподносила о себе готового мнения, предоставляла им самим себя «открывать».

— Победа! Сумасшедший ажиотаж! — фыркнула Инна. — Обычно у победы много отцов. Это у проигрыша не находится виноватых. Неужели никто не примазывался?

— То, что блистательно удалось Рите, не получилось у других наших сокурсников. Их до сих пор манит недостижимое совершенство, требующее постоянной окрыленности духа. Порой пессимизм полностью побеждает в них оптимизм, но они не намерены сдаваться. (О ком это она?) Видно звезды на небе так расположились, что Рите повезло. Сколько же всего должно было сойтись!

— Я считаю, что Ритино везение в том, что начала она свою творческую деятельность еще до перестройки, — напомнила Инна, охладив этим мистический пыл Жанны. — С ее скромностью величие ей не грозит, но и проблем не снимает.

— Увы, если отношения с прессой и руководством строятся далеко не на любви, они чреваты осложнениями, — сказала общую ни к чему не привязанную фразу Жанна.

— Да, да, — сказала Аня так, что было понятно, что слова собеседницы не достигли ее слуха или понимания.

— Не нам раздавать «знаки качества» и выдавать пропуска и направления в вечность. А вот история с Ларисой, похоже, надолго зависла… и пока без последствий. Этот факт, наверное, тебя, Лена, с ней сближает. — Инна сделала паузу, чтобы оценить впечатление, произведенное её знаниям проблем далекой подруги. Но реакция Ани была неожиданной. По-своему разгадав извилистый ход мыслей Инны, она заявила:

— Тебя обуял бес зависти. Так сама сваргань что-то особенное, замысловатое, чтобы на тебя нацелились все фото и кинокамеры мира!

— Повторяешься. Давай на пару? — молниеносно отреагировала Инна с искусно наигранным простодушием хамоватой особы.

«Опять Аня получила свою долю «внимания». Сама напросилась», — про себя отметила Лена.

* * *

Тяготясь долгим молчанием, Аня произнесла слишком пафосно:

— Писатель обязан говорить не то, что от него хотят услышать, а то, чего не ожидают. Он не имеет права лгать, ему приходится идти до конца, потому что это его ответ времени. Биография писателя должна накладываться на канву исторического развития страны.

«Бросается высокими фразами. Должен, обязан… Какие мы тут все умные. Писатель никому ничего не должен. Если только себе…» — усмехнулась Лена.

— Божий дар подталкивает его, внутренний позыв ведет… — начала проповедовать Жанна.

— Куда? — судорожно расхохоталась Инна, сжимая лицо в ладонях, и пряча голову под подушку.

— И заставляет «в каждом миге видеть вечность!» — в тон Жанне продолжила Аня.

— Срезала ты меня на взлете мысли… Ах, да! И на бред перестройки тоже должен откликаться? А я думала, писатель обязан абстрагироваться от грязи и пошлости, соблюдать с ними дистанцию, — оттянула на себя внимание Инна.

— А как же полное совпадение с эпохой? — официальным тоном, спросила Жанна, еще не поняв намерений Инны.

— Все зависит от расстановки акцентов, от того какую цель ставит перед собой писатель изначально. Рита не отступает от своих гражданских позиций, но ее интересы несколько иные. Экономика и политика — не ее сфера. И она в них не вникает. К слову сказать — не мной это подмечено. В своей жизни люди, как правило, ищут духовного и физического комфорта, а это часто приводит к душевной лености. Задача Риты перевести их из состояния самоуспокоенности в динамичное, действенное, — невозмутимо, с приветливой неторопливостью и с какой-то даже величавой снисходительностью в голосе, будто читая подросткам лекцию, подробно ответила Аня.

— Опять ты мне песню испортила. Людей встряхивает состояние экономики. Мне кажется, человеческое вероломство и коварство, бесчестье и предательство Рите понятней. Не в ее привычке избегать «сражений», — сказала Инна, чтобы подразнить Аню. — Тебя же эти качества тоже больше задевают?

— Оригинальная версия.

— Почему же? «Я, бабушка, Илико и Илларион» Нодара Думбадзе — книжка веселая, но и в ней ты нашла что-то с твоей точки зрения неправильное. Помнишь, тебя возмутило, что мальчишка, кое-как учившийся в школе, поступил в институт.

— А тебя не возмутило?

— Мелочи тебе заслоняют горизонт.

— Взятки, коррупция — мелочь? Да это самое главное, с чем надо бороться, если мы не хотим погубить нашу страну! Если бы удалось вернуть в страну все деньги, которые прячут за границей олигархи, наши люди жили бы несравненно лучше. Вложили бы их в родное производство, построили бы дороги и жилье в Сибири.

— А ты уже всё просчитала? Попробуй подходить к проблемам с разных сторон. Облегчу тебе задачу, напомню школьную математику. Используй хотя бы метод от противного, позволяющий глубже раскрывать сущность предмета, явления и ситуации.

По мне так лучше бы Рита отыскивала в людях положительные качества, а не закапывалась в недостатках. Сколько в человеке всего прекрасного! Велик человек! Литература должна быть оптимистичной и пытаться создавать идеального человека. Как тебе такой вариант?

— Идея так себе. И много раз апробированная. Уже можно проследить эволюцию ее развития.

— А кто из литературных героев для тебя сейчас ближе всех стоит к идеалу?

— Князь Мышкин, который демонстрирует идеальное состояние человека. Он счастлив даже не будучи влюбленным в женщину. Он как ребенок неосознанно любит жизнь, людей, природу, — сказала Аня и получила в ответ Иннину брезгливо-недоуменную мину.

«Опять подначивает, подбивает на спор? Не найти мне на нее управу», — рассердилась Аня и резко, с вызовом и отчаянной гримасой на лице ответила:

— Создай своего идеального. Инициатива наказуема исполнением.

— Наотрез отказываюсь. Слишком высокая честь для меня, госпожа учительница! Спасибо за доверие. У меня нет слов, чтобы выразить чувство благодарности, переполняющее мое сердце, — привычно принялась юродствовать Инна.

— Опять «стервозную муру» запустила?

— Только заметив недостатки, можно от них избавиться, — настырно продолжила игру Инна, не желая признавать себя побежденной.

— Вот тут ты права, — торопливо согласилась Аня, хотя понимала, что тон сказанного Инной не соответствовал его содержанию.

«Инна нарочно говорит заведомо противоречивые фразы. От скуки упражняется в злословии и пустословии, — вздыхает Лена, осторожно переворачиваясь на бок. — Еще в студенческие годы я объясняла Ане, что если бы она не реагировала, Инне не было бы интереса ее дразнить. Получается, что сама подставляется под удар и оказывается в «бедственном» положении». Но плечо подруге Лена все-таки предупредительно сжала.

— Творение писателя — важный документ своего времени, — обращаясь только к Ане, продолжила разговор Жанна. (Подобные фразы уже стали общим местом.)

— А в Ритиных книгах иногда звучит простодушие начинающего писателя, — заявила Инна, вскинув высокие брови.

«Теперь Жанну взялась изводить», — подумала Аня.

— Насколько я поняла из рассуждений Ани, Рита не лезет в «чернуху», ей претит транслирование и тиражирование отклонений в жизнедеятельности общества и отдельных людей. Но простодушия у нее не наблюдается, — сказала Жанна. — Я с большим скепсисом отношусь к произведениям, акцентирующим внимание на гадких и жестоких человеческих пороках. Есть этический предел открытости, искренности и откровению. Человеческая душа — слишком тонкая материя. Ее извивы, в конце концов, — это слишком личное. Надо помнить о чувстве ответственности за всех и каждого.

— Тем более, если эти произведения на потребу миллионной толпе? — спросила Инна.

— Толпе? Какая спесь! Ты говоришь о читателях без должного уважения, значит и о себе тоже? Справедлива… до глупости. Что, сама обмишулилась? — Жанна не упустила возможности мстительно подметить оплошность и «наградить» Инну ее же презрительным словечком.

Инна, как всегда, на неприятное заявление не обратила ни малейшего внимания.

— Чтобы иметь успех в творчестве, надо верить в то, что делаешь, реально оценивать себя и тех, кто вокруг.

При слове «вокруг» Лена отвлеклась от «школярского» высказывания Ани. Ей припомнилось недавнее собрание. «Я, скучая, разглядывала коллег. Стала сравнивать лица двух рядом сидящих мужчин. Оба приблизительно одного возраста, кареглазы, седы. У обоих веер морщинок у глаз. У одного они выдавали глубокую печаль много пережившего человека. Когда мужчина улыбнулся, эти морщинки излучили удивительно нежный, теплый свет. Они на самом деле светились! Я видела. И в тот момент почувствовала к этому малознакомому человеку неожиданно сильное расположение. Он притягивал. Мне еще раз захотелось увидеть его искреннюю, чуть усталую улыбку неравнодушного человека. Мне даже на миг представилось, что она обращена ко мне. А вот у другого морщинки говорили о беззаботности легко живущего человека. И улыбка у него была горделивая, самовлюбленная и какая-то барская». Лена улыбнулась своим мыслям и «уплыла» в добрые моменты своего прошлого.