Любовница Синей бороды

Лариса Соболева, 2018

Из городского музея украдена старинная картина со зловещим названием «Любовница Синей Бороды». Воры почему-то пренебрегли негласным правилом и вынесли полотно вместе с увесистым подрамником. Капитан милиции Архип Щукин, догадываясь о таинственном прошлом похищенного экспоната, пытается выяснить его происхождение. Вскоре он узнает, что незадолго до исчезновения портретом интересовался итальянский подданный Натале ди Монтеверио, часами просиживавший перед изображением белокурой красавицы. Как объяснил иностранец, история картины тесно связана с судьбой богатой русской помещицы Гордеевой, арестованной в 1819 году при попытке бегства из России с тем самым портретом…

На следующий день

Полночи Архип Лукич ворочался с боку на бок, пока не выработал четкий план, по которому предстояло вести следствие. Заодно он пришел к выводу, что новое дело вовсе не безнадежное, хотя и странное. Как раз его странность, может так получиться, сослужит неплохую службу. Картину украли вместе с рамой. Почему? Щукин усматривал в этом определенный смысл, правда, разгадать его он был пока не в состоянии. И еще: как грабители ушли из музея при закрытых-то дверях? Щукин заподозрил в содействии им сторожа, но… преступники, сшившие комбинезоны с бахилами, изучившие вдоль и поперек музей, готовясь к ограблению, не могли допустить такой ляпсус и дать в руки следствия подобную грубую улику — сообщника в лице сторожа. Итак, двери были заперты, а грабители, усыпив сторожа чуть ли не навсегда, сцапали картину и ушли. О чем это говорит? Они поставили цель не только умыкнуть картину, но и пустить следствие по ложному пути, тем самым выигрывая время. А ложный путь — сторож.

Напрашивается вывод: у грабителей был ключ. Где они его взяли? У сторожа все ключи на месте. Не могли же воры выйти, запереть за собой дверь, потом вернуть ключ на место? Щукин не раз на своем опыте убеждался: то, что выглядело на первый взгляд мистификацией, оборачивалось потом продуманными действиями. Главное — не считать преступников дураками.

Первое, что сделал утром Архип Лукич, — дал указание, чтобы при досмотре на дорогах автомобилей работники автоинспекции обращали внимание на плоские предметы прямоугольной формы размерами примерно метр на метр. Раз воры оставили картину в раме, наверняка и перевозить ее будут в том же виде. Также следователь высказал пожелание, чтобы милиция в городе и на вокзалах тоже искала плоские предметы в упаковке и задерживала всех, у кого они будут замечены. Потом Архип Лукич, Гена и Вадим снова поехали в музей.

— Зоя Федоровна, вы мою просьбу выполнили? — обратился Щукин к заведующей, которая уже немного оправилась после вчерашнего удара и выглядела не такой убитой горем.

— Просьб у вас было, по меньшей мере, три, — улыбнулась она следователю чуть-чуть кокетливо. — Первая: разузнать все о картине. Ее я не могла выполнить даже физически, на это потребуется время. Вторая: выяснить, как попала картина в музей. Задача выполнима. Третья: я должна опросить экскурсоводов, нет ли у нас постоянного клиента и не проявлял ли он повышенного интереса к картине. Сегодня опрошу всех.

— Я сам опрошу. Скажите, вы как заведующая занимаетесь и хозяйственными делами? Здание обслуживают постоянные рабочие? Ну, там… сантехники, электрики…

— В общем, да. Когда требуется, я звоню в соответствующие службы, оттуда присылают к нам рабочих, те устраняют поломку.

— Присылают одних и тех же людей?

— Не всегда.

— За последнее время к вам приходили работать незнакомые люди?

— Ну, конечно. В этих службах большая текучесть…

— Дайте-ка адреса и телефоны служб, с которыми вы сотрудничаете.

Гена и Вадик уже знали от своего шефа, что им предстоит прощупать тех людей, которые недавно поступили туда на работу и успели побывать в музее, поэтому, забрав телефоны с адресами, сразу же убежали. Архип Лукич помолчал и решился высказать заведующей комплимент — не женщине, а ее маленькому государству, то есть музею:

— А знаете, у вас здесь атмосфера какая-то не музейная… живая…

— Правда? — расцвела Зоя Федоровна. — Это потому, что у нас постоянно бывают люди. Не только экскурсии — мы проводим интересные музыкальные и литературные вечера, народные праздники. Я вас обязательно приглашу, вы не пожалеете.

А следователь уже пожалел. Пожалел, что заговорил на данную тему. Ну, получит он приглашение — будет неловко не прийти, а Щукин никак не являлся любителем всяческих мероприятий, пусть даже сугубо культурных. Он предпочитал рыбалку и чтение в свободное время. И никогда не тяготился своим одиночеством. А на мероприятия бегают те, кому заняться нечем. Таково было его твердое убеждение.

— Значит, вы разрешаете приходить сюда абсолютно всем? — спросил он.

— Конечно. Для чего же тогда существуют музеи?

— Понятно. Где бы мне теперь уединиться, чтобы опросить ваших сотрудников?

— Располагайтесь у меня в кабинете, а я у девочек побуду. С кого начнете?

— С тех, кто читает лекции, проводит экскурсии.

Почти целый день ушел на опрос только научных сотрудников, а впереди были хранители, уборщицы, смотрители. Архип Лукич разочаровался: никто из них не заметил людей, проявивших особый интерес к украденной картине. И вдруг в кабинет вошла молодая женщина, которой до полного идеала не доставало малости — хорошей одежды и косметики. Наверное, скромность украшает, но и упрощает. Имя у женщины было приятное — Лада.

— Вы проводите экскурсии… — начал Щукин заученно. — Не обращали внимания, кто-нибудь интересовался картиной сверх нормы?

— Разве может быть интерес к произведению искусства сверх нормы? — приподняла женщина собольи брови. — Далеко не все могут переложить на холст или на бумагу свои впечатления, не все способны написать музыку, создать неповторимое… Это удается единицам. Именно единицы остальным людям дарят счастье созерцания, извините за банальность. Тогда-то и проявляется интерес у толпы — когда ее потрясают искусством.

— Вы говорите о произведении искусства. Но мне сказали, что украденный портрет — далеко не шедевр.

— А люди не застрахованы от ошибок! — пылко заговорила Лада. — Лично я исхожу из того, насколько художественное произведение на меня воздействует. Пусть в «Любовнице» недостает мастерства, но она написана эмоциональным человеком, может быть, безумно влюбленным в модель. В то время любили по-особенному — страстно, безудержно. Вам знакомо чувство фрустрации?

— Насколько я понимаю, вы имеете в виду состояние безысходности и отчаяния при невозможности самореализации?

— Именно. На мой взгляд, в нашем портрете есть нечто неудовлетворенное, щемящее, несмотря на видимую красоту и любование натурой. А манера исполнения новая, смелая. Конечно же, картина не вписывалась и не вписывается в рамки стиля эпохи, принятых норм, оценки мастерства того времени. Академическая школа приветствовала скрупулезно выписанные детали — складки там, манжеты и так далее, а личность на портрете возвеличивалась. Величие и блеск, помпезность — вот главное в портрете того времени.

— Не согласен. — Щукина почему-то вдруг потянуло спорить, обычно он избегал этого. — Я вчера взял альбомы у соседей, просмотрел живопись конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века и нашел много замечательных картин.

— Безусловно, и тогда художники пытались выйти из установленных рамок, оживить, что ли, свои работы… — Лада вдруг осеклась, потом через паузу вздохнула: — Слышали бы искусствоведы, что я вам говорю, они бы меня убили.

— К счастью, вас слышу только я, — улыбнулся Щукин.

— Мне довелось видеть в оригиналах многие работы тех лет, и признаюсь честно: они не произвели на меня сильного впечатления. Что-то в них есть надуманное и неестественное, а то и сахарное. А личность художника не просматривается. А вот если бы вы видели нашу картину, то заметили бы тонкую, больную душу художника. Я не знаю, как это объяснить, но чем больше смотришь на «Любовницу», тем больше думаешь о художнике. В общем, лично я считаю нашу картину произведением искусства, хотя мое мнение в расчет не берут.

— Я услышал два разных мнения о вашей картине.

— И услышите их сотни. Сколько будет людей, столько и впечатлений. Это и значит, что картина воздействует.

— А как же веер, отвлекающий от модели? — щегольнул Щукин своими познаниями в живописи. — Это одно из доказательств, что картину писал не мастер.

— А если художник намеренно сделал акцент на веере, пряча таким образом свою возлюбленную? Может, это была его маленькая месть за ее равнодушие к нему?

— Как вы думаете, почему картину украли вместе с рамой? — неожиданно сменил Щукин тему. Лада отрицательно пожала плечами. Следователь вздохнул, предполагая, что больше ничего нового не услышит. — Значит, никто не проявлял особого интереса к картине…

Лада нахмурилась, видимо, вспоминая. Внезапно она подняла глаза, испуганно хлопнула ресницами пару раз и вымолвила:

— Интересовались.

— Да? И кто же?

— Это было… давно. Год назад. Однажды меня попросили провести экскурсию для одного человека, итальянца лет шестидесяти. Он был без переводчика, прекрасно говорил по-русски, но с акцентом. Знаете, итальянский акцент очень красивый…

— И что, что было? — нетерпеливо перебил ее Архип Лукич.

— Он сразу попросил отвести его к «Любовнице Синей Бороды».

— Так и сказал — «Любовнице»? Итальянец знал неофициальное название портрета?

— Ничего удивительного. Он побывал на сайте нашего музея, где мы немного рассказали о наших экспонатах, а потом, приехав в город, заглянул в музей. Знаете, он не отходил от картины несколько часов. Мы предоставили ему кресло, он сидел и смотрел. И он… он плакал. Когда я, извинившись, спросила, чем вызваны его слезы, он ответил: «Памятью прошлого». Думаю, тот посетитель — очень сентиментальный человек, поэтому так растрогался.

Щукин удрученно вздохнул: в Италию его никто не командирует, да и кого искать там? Может, этот сентиментальный синьор и заказал картину, чтобы упиваться своей сентиментальностью на досуге прямо в Италии. Было бы, конечно, разумным сейчас ловить «Любовницу» на границах страны, но… контрабандисты обязательно придумают, каким способом переправить украденную вещь в Италию. Такое не раз бывало в криминальной практике. Все, кажется, облом…

— Не знаю, может, вам это поможет… — как бы извиняясь, пролепетала Лада, заметив, что ее собеседник расстроился. — Он оставил визитную карточку, сказал, если понадобится его помощь, например, в реставрации картины, он сделает все возможное…

— Да что вы говорите! — Щукин внутренне сжался, еще не веря в удачу. — Что же вы молчали? Несите, несите визитку, да смотрите не потеряйте ее по дороге…

Так-так, итальянец рыдал перед полотном год назад… Очень существенная ниточка! Хоть бы понять, чем вызван столь слезливый интерес иностранца. Да, скорее всего, итальянец и заказал картину…

Размышления следователя прервались — Лада принесла визитку.

— Что это за слова? — указал Щукин на длинную череду латинских букв.

— Его титулы, — пояснила Лада. — У него их много. Он и «принчипе», по-итальянски — князь, и виконт. Имеет не только итальянские титулы, но и французские, и при том очень прост в общении. Говорил, что титулы — это дань предкам, на самом деле он работает с утра до ночи. А читать надо последние три слова.

— На-та-ле… — начал читать имя по слогам Щукин. — Ди… Мон…

— Натале ди Монтеверио, — помогла ему Лада. — Он рассказывал, что в Италии любят ласкательную форму имени — родные звали его Наталино, а совсем близкие — просто Лино. Там его телефоны указаны, он живет в Неаполе, в Турине и в Риме. Думаете, это он украл картину?

— Что вы! — живо возразил Архип Лукич. Не хватало, чтобы пошел слух, будто следователь Щукин подозревает иностранца! Это ему грозит такими неприятностями… Нет, Архип Лукич намерен действовать осторожно, очень осторожно. — Синьор Натале где, Лада? В Италии. А кража совершена где? У нас.

— Но… вам не кажется, что он мог…

— Не кажется. Просто я хочу знать истинную ценность картины. Раз у итальянца прорезалась «память прошлого», он что-то знает о «Любовнице Синей Бороды». Лада, спасибо, вы оказали следствию неоценимую услугу.

Она попрощалась. Архип Лукич поблагодарил Зою Федоровну за предоставление кабинета, вышел из здания музея. В это время красавица Лада садилась в машину — она помахала следователю рукой, одарив очаровательной улыбкой. Ее увез счастливчик, которому она дарит себя. Так подумал мельком Щукин.

Вечером, пока Архип Лукич набирал на телефоне сложную комбинацию из цифр, Вадик с Геной, потягивая пиво, ибо стояла жара, состязались в итальянском языкознании.

— Я знаю, — хвастал Вадик, — слова «синьор» и «си», что означает «да». Еще — «чао».

— В таком случае я тяну на переводчика, — хмыкнул Гена. — К твоим трем прибавляю «ариведерчи», что означает «до свидания», «баста», что означает «хватит» и…

— Вспомнил! Амаретто — раз, Мадонна — два, папа римский — три.

— Пф! — фыркнул Гена. — Если я начну вспоминать спиртное, которое делают в Италии, и всех итальянских святых, ты будешь бледно выглядеть.

— Тише вы, остряки! — буркнул Щукин. — Лучше скажите: тут перед фамилией стоит частица ди. Ее надо употреблять или можно опускать?

— Насколько я понимаю, — пустился в рассуждения Гена, — это «ди» сродни французскому «де». Вот смотрите: «граф де Монте Кристо». А у нас — ди Монтеверио. Думаю, надо.

— Тсс! Кажется, соединилось…

Ребята подлетели к Щукину с обеих сторон, прильнули ушами к трубке.

— Si? — раздался в ней женский голос.

— Извините, я не говорю по-итальянски… — начал Щукин.

— А она вас не понимает, — съехидничал Вадик.

— Мне нужен синьор ди Монтеверио!.. — закричал Щукин в трубку.

— Она сказала «момент», что означает «ждите», — перевел главный знаток итальянского Вадик.

— Да тише ты! — шикнул Щукин, прикрыв трубку ладонью. Услышав бархатный мужской голос, он торопливо заговорил: — Это из России вас беспокоят… из прокуратуры города…

— О, Россия?! — обрадованно воскликнул синьор Монтеверио по-русски. — Да-да, я вас слушаю. Только говорите медленней.

— Помните наш музей и картину под названием «Любовница Синей Бороды»? Дело в том, что ее украли. Нам бы хотелось знать…

— Как вы сказали?! Украли мою картину? Вы не ошиблись?

— Да, украли. Ее не считают шедевром, поэтому нас удивила кража, ведь в музее хранятся более ценные вещи.

— Простите, ценность — понятие относительное. Моя картина очень ценная, думаю, грабители это узнали.

— Он второй раз сказал «моя»! — возмутился шепотом Вадик. — Что за жлобство? Эта картина — национальное достояние!

Архип Лукич замахнулся на помощника, показывая мимикой: если Вадик произнесет еще хоть слово, он ему врежет. Молодой человек отошел на безопасное расстояние.

— Вот и нам хотелось бы знать, в чем ее ценность. — Щукин замер, слушая тишину на другом конце провода. — Алло! Синьор Монтеверио! Вы слышите?

— Да-да, — ответил тот. — Я взволнован. Это ужасно. Я прилечу в Россию при первой же возможности. Будьте так добры, закажите номер люкс в вашем отеле.

— Благодарю вас, синьор Монтеверио! — Щукин не ожидал такой удачи. Продиктовав собеседнику свои телефоны, Щукин повесил трубку и отер лоб, взмокший от напряжения.

— Ничего себе! Запросто сядет в самолет и прилетит? — изумился Гена.

— Значит, бабок у него много-много, — сделал вывод Вадик. — А из вашей зарплаты, Архип Лукич, вычтут за телефонный разговор с Италией. И останется у вас бабок мало-мало.

— Ничего, посижу на диете, — усмехнулся Щукин. Он был очень доволен. — Что ж — тьфу, тьфу, тьфу, — скоро мы увидим сентиментального итальянца, который почему-то называет украденную картину своей. Но это ничего не значит, парни! Продолжайте поиски тех, кто работал в музее, меня интересуют новички. Причастен или не причастен синьор ди Монтеверио к краже, а выкрали ее наши, российские граждане. Значит, кто-то специально бывал в музее и хорошенько изучил его оснащение. Очень может быть, что делал он это открыто и вполне официально. Хотя бы одного из грабителей должны были видеть в музее. Интересно, где воры сейчас? Вывезли картину из города или нет?

Лада прикрыла веки от ветра, попадавшего ей в лицо из открытого окна автомобиля. Когда особенно сильные порывы перехватывали дыхание, отчего на секунду замирало сердце, она изумленно распахивала глаза, словно не понимала, где находится… В один из таких моментов ей вспомнился недавний разговор с приятельницей.

— Как! — ужаснулась Таня, когда Лада исповедалась ей. — Ты решилась на измену мужу? С твоими-то моральными принципами?

— Ну да. А почему — не смогу ответить.

— Измена, любовница… — покривилась Татьяна.

— Знаю, знаю! — запротестовала Лада, замахав руками и заходив по коридорчику, где подруга курила. — Звучит действительно пошло. А мне надоела праведность! Ни радости от нее, ни морального, ни физического удовлетворения.

— Конечно, ты не первая изменила мужу… Из мировой литературы я знаю, что будет потом. Сначала ты пожалеешь, потом тебе станет стыдно, ведь подобное просто так не проходит…

— Это будет потом, — нервно возразила Лада. — Собственно, о чем я пожалею? О том, что тосковала по элементарному вниманию? Что наконец ощутила себя женщиной, а не ходячим памятником всем дурам планеты? Нет, жалеть мне будет не о чем.

— Но сам факт обмана… Ну, не знаю. Уф, извечная бабская тема — муж, как присоска, вытягивающая из тебя энергию. Куда от этого деться? Только упасть в объятия другого.

— Ты прекрасно все понимаешь, — улыбнулась Лада.

… — Куда мы едем? — посчитала она нужным спросить сейчас Диму, сидя рядом с ним в его машине и отгоняя от себя свежие воспоминания, ведь разговаривали они с Таней всего-то полчаса назад.

— Ко мне, — сказал он. — Я скучал и думал о тебе весь день. Возьми.

— Что это? — спросила Лада, глядя на небольшой предмет в его руке.

— Телефон. Сто раз хотел поговорить с тобой, но на телефон музея неловко было звонить, не хочу компрометировать тебя.

— А я… я не умею им пользоваться, — смутилась Лада, беря дорогой подарок.

— Сейчас приедем, научу. Это просто.