Кровавая свадьба

Лариса Соболева, 2006

Свадьба пышная, с истинным размахом – два магната-мафиози женят детей. Все бы ничего, да Железный Феликс и главный мент города Ступин являются заклятыми врагами, потому-то гости и наблюдают украдкой за действующими лицами в этой комедии… или трагедии. Внешне все пристойно, однако!.. Книга также выходила под названием «Снежный король».

8

В это время Андрей остановил машину у дома, выжидающе замер, покосившись на мать, но та не двигалась, не моргая, глядела перед собой невидящими глазами и напоминала памятник великому учителю. Тем не менее он уловил тоску смертную, веющую от матери. На ум пришла песенка: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Это матери явно не удалось.

— Мама, приехали, — напомнил он.

Не отрывая взгляда от лобового стекла, она произнесла тихо, обреченно:

— Конец — делу венец.

— О чем ты?

— Обо всем. — Кира Викторовна встрепенулась и перевела взгляд серо-голубых глаз с маленькими точками зрачков на сына. — И какие же у нашего отца дела в администрации на ночь глядя после похорон?

— Сейчас только пять часов, — вступился за отца Андрей, — а дел у него, особенно теперь, великое множество. Он является главой фирмы…

— Знаю я нашего главу, — презрительно фыркнула Кира Викторовна. — Ему лишь бы не дома находиться. Думает, я в неведении, тоже мне — школьницу нашел! Знаю я все!

— Что именно?

— Про любовниц его, — просто сказала мать, словно речь шла о проказах ученика, однако потупилась, на щеках вспыхнули алые пятна.

— Перестань, — рассмеялся Андрей. — Какая-то мерзавка из «училок» влила тебе в уши сплетни, а ты веришь. Не похоже на тебя, мама.

— Это ты перестань. Они вдвоем с Феликсом устраивали валтасаровы пиры. И ты об этом знаешь, и я, и все в городе. Грязь — она ведь выходит наружу.

Андрей пожал плечами, дескать, лично я ни в зуб ногой про пиры. А она ждала, что скажет сын, пристально изучая его, как на педсовете, отчего ему стало неуютно. Возможно, надо продолжать уверять ее в обратном, целовать крест с клятвами вперемежку, что все это пустые слухи, приласкать… Стоп! Мама не признает нежности-слащавости, она человек из гранита. Она из тех, кто, делая сказку былью, так долго и трудно шел к цели, что заблудился в пути, да и забыл нечаянно о своем предназначении. Теперь, не гнушаясь никакими средствами, превращает сказку в кошмар, но упрямо считает, что стоит на верном пути. Андрей до сих пор чувствует себя ягненком перед ней, должно быть, как и отец. Это происходит нечасто, однако происходит, вызывая протест. Вместо теплых слов он жестоко хлестнул ее:

— А чего ты хотела? Если б не давила на него, не устраивала разборки по поводу и без, глядишь — он бы и не задирал юбки на стороне.

Грубо. Пожалел о сказанном. Мать дернулась, как будто ее ужалили. На ресницах повисли слезы, задрожали, быстро-быстро скатились по щекам, упали на юбку. По всему видать, слез оказалось много, и копились они годами. Но голос ее звучал ровно:

— Выходит, виновата я?

— Мама! — с мягким укором сказал Андрей. — Я не знаю, кто из вас виноват и почему вы из дома устроили разведцентр, подозреваете друг друга, оскорбляете одним видом, взглядом, разговариваете, как шпионы, недомолвками и намеками. Прости, но с тебя как с женщины спрос строже. Школу надо, мама, оставлять в школе, а ты и дома директор.

— Выходит, все же я.

— Опять двадцать пять! Ты даже сейчас, когда мы откровенны, говоришь с обидой и несогласием. Так мы не договоримся, разговор наш превратится в бессмыслицу. Я высказался с одной целью, чтобы ты подумала и немного смягчилась, что ли… Ты ведь хочешь поправить положение? Но, не прислушиваясь, ты не сможешь этого сделать.

— Пойдем, выпьем чего-нибудь? — неожиданно предложила она.

— Разве что кофе, — с неохотой согласился Андрей, ибо беседа по душам с матерью — зря потраченное время.

Родителей не выбирают. Если бы это было возможно, Андрей в момент зачатия попросил бы Боженьку дать ему других родителей — попроще, помягче, поспокойней. Он был красивым ребенком, в белых кудряшках, но мать нисколько не умилял ангелочек, напротив. Красивый? Значит, надо построже с ним, никаких сюсю, а то вырастет бездушным. А бездушной оказалась она. И боже упаси ей сказать: вы, тетя директор, ни хрена не понимаете в педагогике, вы не дали родным детям элементарной вещи — любви, взрастив тем самым в них массу комплексов, теперь они мало интересуются, как вам живется. Вы слишком рьяно заботились о тетрадях и контрольных, а на двадцатом месте у вас стояла семья, которой, как вы считали, достаточно дать еды, обуть-одеть. Вы делали себя по какому-то идиотскому шаблону, засевшему в вашей голове, шаблон прирос намертво, вас лично за ним не видать, вы срослись, как сиамские близнецы. А еще вы пожинаете плоды, которые сами культивировали. Андрей никогда ей, заслуженному учителю России, этих слов не скажет, а то она оскорбится до гробовой доски. Раньше он ее жутко боялся, боялся без причин, она внушала священный ужас, как стихии природы внушают ужас дикарям. Однако, взрослея, наблюдая за отцом, который вел двойную жизнь, Андрей приспособился к обоим, научился лавировать между родителями, достигать собственных целей. И прежде всего научился сосуществовать с мамой. Закрылся от нее броней, форму общения избрал ироничную, причем вначале интуитивно так получилось, но он заметил, что мать перед ней пасовала. А не такая уж она могущественная, понял Андрей. В самом деле, чего ее бояться? Не убьет же. Даже когда она кричала на него или досаждала изнуряющими нотациями, он чувствовал в ней слабину, а себя победителем. И не заметила она, как сын полностью вышел из-под контроля, стал абсолютно самостоятельным. Да, его не повело по дурной дорожке, что ж, в этом заслуга матери, которой Андрею страшно хотелось доказать: я лучше, чем ты думаешь. Ни откровений, ни задушевных бесед с ней он не вел, все равно все кончится наставлениями, а это сильно портит нервную систему.

Расположились на кухне. Еще одна маленькая деталь, говорившая о многом: кофе с коньяком пили на кухне, а не в столовой, где и положено пить-есть, или в гостиной, по-домашнему, нет, чистота — вещь трудоемкая, ее надо беречь. Собственно, кофе Андрею не хотелось, коньяка тем более. Заинтриговала его необычность в поведении мамы. Во-первых, она впервые в жизни расквасилась при нем, сыне! Во-вторых, необычно прозвучало приглашение — просительно, а мать умеет только распоряжаться и требовать. Короче, в Андрее взыграло любопытство, чего ей нужно от него? Итак, они пили кофе. Глоток кофе, глоток коньяка… Прошло минут десять. У Андрея помимо воли лицо трансформировалось в немой вопрос.

— Как ты думаешь, — наконец заговорила Кира Викторовна, — кто Феликса застрелил? Не мальчишка же, в самом деле.

«Не по этому поводу позвала», — подумал Андрей, но почин он решил поддержать:

— Сейчас, мама, над этим ломает голову вся милиция нашего любимого города.

— А каковы причины? Из-за чего его могли убить?

— Знал бы причину, назвал бы убийцу. А вообще, причин может быть миллион. Денежный мешок — это всегда отличная мишень. Могли убить из мстительной зависти, к примеру, чтобы деньгами больше не пользовался.

— Какой кошмар ты говоришь!

— Это жизнь, мама, а она не поддается математике, ее не рассчитаешь.

— У тебя лично есть какие-нибудь версии?

— Только гипотезы, а они, мама, разнятся с версиями.

— Андрей… я наблюдала за тобой на свадьбе и… сегодня… — Мама почему-то растягивала слова. — Скажи, тебе нравится девушка Германа?

Так, уже ближе, но она не за этим его пригласила.

— Нравится, — сознался он, чем поставил ее в тупик. Она всегда оказывается в тупике, когда ей выкладываешь правду в лоб. Видимо, привыкла к школе, где юлят и выдают ложь или полуправду, а она тогда приступает к допросу с пристрастием.

— Понимаешь, сын, ты слишком откровенно на нее смотрел, это унизительно.

— Я так не считаю.

— Но она девушка Германа.

— Ну и что? Была его, станет моей.

— М-да… нынче у вас все сдвинулось, элементарные приличия не соблюдаете. Тебе не противно, что она с ним спит, а ты за ней волочишься?

— Мама, — Андрей при его всегдашнем спокойствии начал заводиться, — когда она будет спать со мной, я не позволю ей спать с Германом. Все понятно?

— Ты циничен. — Помолчали. Отхлебнули кофейку. — Она хоть из приличной семьи?

— Что ты называешь «приличной семьей»? Порядочность? Нет ли у них алкоголиков в роду? Место работы и доход?

— В сумме.

— Мам, так не бывает. Есть порядочность — нет дохода, есть доход — нет порядочности. В наше время только так.

— Ясно, — с неудовольствием произнесла Кира Викторовна, но в бутыль с нравоучениями не полезла. — Ты хоть не собираешься на ней жениться?

— Собираюсь.

— Зачем лезть на рожон? Возникнут неприязненные отношения с Германом…

— У нас они давно возникли, подумаешь!

— Ну почему ты в эту девушку уперся?

— Слушай, а тебе знакомы такие понятия: люблю — не люблю?

Удар достиг цели. О любви в их доме не могло идти речи. На склоне лет Кира Викторовна поняла, что упустила в жизни нечто важное, а упущенного не наверстать. Петр Ильич в свои пятьдесят три был хоть куда, а она в пятьдесят — никуда. Лучшие годы остались позади, старость подползает, гадюка, подкрадывается. Петр Ильич о болезнях не думает, так, давление подскочит, на погоду сонливость приходит, она же имеет набор заболеваний, что поделать — труд педагога нелегкий. А как жить дальше? Страшно задуматься, тем более когда муж всякий раз норовит из дома сбежать. Тайные мысли матери Андрей прочел в ее узких зрачках, да, там основательно поселился страх за будущее. Правда, она нашла в себе мужество задавить уязвленное самолюбие. Ее задача — наладить отношения с детьми, оторвать их от мужа, в этом она видела определенную долю мести, иначе на Андрея посыпалась бы груда упреков, под которой можно задохнуться. Думая о своем, Кира Викторовна сказала:

— Ты не знаешь, как быт меняет людей. Особенно неустроенный быт.

— Где ты это прочла? В школьном учебнике? — рассмеялся он. — С чего ты взяла, что у меня неустроенный быт? Я, мама, занимаюсь мукой! Поставки, продажа… У меня акционерное общество «Колос», которое снабжает хлебом город и округу. Даже если я захочу разориться, не получится. Хлеб всегда будут покупать, и любого качества. У меня, правда, небольшая квартира, всего сто квадратных метров, но мне одному пока хватает.

— У тебя была жена, она не против, если ты вернешься. — Кира Викторовна намеренно не обращала внимания на ироничный тон сына.

— У меня была не жена, а змея, которую ты мне подсунула, и о возврате не может быть речи. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

— Есть ребенок, — напомнила мать.

— Признаюсь честно, я к нему равнодушен. Ну, здесь я полностью оказался твоим сыном, — снова ударил ее Андрей. — Я беру его к себе, чтобы досадить бывшей змее.

— Ты циничен.

— Уже слышал это сегодня от тебя же. Я продукт своего времени и семьи.

— Андрей! Ты превращаешься в отца!

Не выдержав прессинга, хотя давить пыталась она, мать жалобно всхлипнула. Оказывается, и в граните саднит душа. Андрей не злорадствовал, нет. С одной стороны, он жалел ее, это все-таки его мать. С другой стороны, не мог уважать человека, растратившего жизнь на фетиши, человека, который создал своими руками атмосферу неприятия и нетерпимости. Получилось: сестра рано выскочила замуж и уехала, лишь бы быть подальше от нее, попросту — убежала из дома; младший брат рванул в военное училище — тоже протест против домашних оков, а ковала их мать. Оба не любят приезжать домой. Но вот настало время, когда она нуждается в помощи, сочувствии.

— Отвези меня к отцу. Сейчас же!

Настала очередь Андрея подскочить:

— Мама! Ты унизишься до слежки за отцом?

— Да! Унижусь! — закричала она со слезами. — Хочу посмотреть, чем он там занимается в такое время. И мне странно, что ты, мой сын, не понимаешь меня.

Вот она, истинная причина, которую высказать не хватало духа, мешала гордыня. Мать выскочила первой, не глядя на сына, ее мучил стыд.

Отца не оказалось на месте. Отбыл в неизвестном направлении. Андрей вез мать, она сидела рядом, бледная и напряженная. «Плохо выглядит, — подумал он. — Климакс, наверное».