Смешное отражение

Лариса Розена

В этой книге содержатся глубокие по содержанию рассказы о нелёгкой современной жизни простых людей. Перед ними ставится вопрос самой жизнью, как сделать правильный выбор, чтобы окончательно не потерять себя и преодолеть все трудности. Здесь также находятся и стихи на ту же тематику. С любовью и уважением ко всем, автор. Стихи взяты из книг автора: Розена Л. В.: «Как Божий мир красив», Ридеро 2021. «Покаянный плач на Руси православной» Ридеро 2021. «Песни сердечные», Ридеро 2022.

СТРАННЫЕ ЖИЗНЕННЫЕ ОБОРОТЫ

Мне грустно отчего-то,

И даже не пойму!

Люблю ли я кого-то?

Задам вопрос уму.

Но ум не отвечает,

И про себя ворчит.

А, может, и не знает,

И потому молчит…

Задам вопрос я сердцу:

— Ответишь или нет?

Оно, захлопнув дверцу,

Стучало мне в ответ.

Подумала — бывает,

Ведь жизнь всех сильно бьёт!

Никто уже не знает —

Где новый поворот…

— Автор

Мы учились с Олей на пятом курсе мединститута. Иногда, встретившись в институте, болтали о том, о сём. Вдруг замечаю — стала она полнеть, раздуваться. Я ухмыльнулась про себя, ничего себе девочка, даёт стране угля! Всё, вроде, в библиотеке сидела. Но потом, опомнившись, подумала: «Моё ли это дело разбирать чужие ошибки? Ну, получилось так у бедной девчонки, проморгала, теперь думает, как быть, что делать? Со всяким такое может случиться в наше бесшабашное время! Посочувствуй, не порицай!». И как-то всё само собой забылось. Оля на некоторое время исчезла из моего поля зрения.

Вскоре у нас проходила практика в первом городском роддоме. Принимали роды у женщин и молодых девушек. И вдруг среди них я увидела Ольгу. Она родила очень хорошенького мальчишку. Роды принимали мы с главврачом. Почему-то он вызвался мне помогать. Сначала я сильно смущалась, думала, почему — я, не другая? Красотой, вроде, не сильно блещу, не самая умная и талантливая. Но потом смирилась. Когда показала Ольге её первенца, она улыбнулась. Я ещё её похвалила за выдержку — не кричала, только немного ойкала. Подержав его немного в руках и слегка хлопнув по попочке, я передала ребёнка медсестре.

Потом я заходила к ней в палату, замечала — она с удовольствием кормила сына, под конец её пребывания в роддоме, услышала, она желает отказаться от ребёнка. Я растерялась. Ведь я даже подумать не могла, что она такое устроит. Кормила, ласкала, нянчилась — и на тебе! Я зашла к ней и стала выяснять, почему всё это происходит? Она ответила — парень, от кого она родила — её оставил. А дома предупредили, что не пустят на порог, если придёт с ребёнком. И я тогда подумала: «А ведь, когда укладывал в постель, чтобы снять пеночки, нашёптывал о любви! А мы — верим всему! Как же сейчас ей тяжело стоять перед таким выбором!».

Бедная, бедная Ольга! Рассказав всё это, она заплакала.

Перед твоим лицом?

Люблю ли я?

Бог знает лишь о том

И сердце, что всегда кровоточит,

Не бьется, замирает и молчит…

Я выслушала её, и, не проронив ни слова, тихо вышла из палаты, закрыв за собой дверь. Что я могла в таком случае сказать ей? Ругать? Она бы ответила мне:

— Дорогая, не на улице же нам обоим пребывать, жить негде и не на что!

Именно это я бы услышала!

Более мы с ней не виделись. У меня тоже всё завертелось колесом. Главврач не отходил от меня. Сначала вёл себя, почти, как товарищ, а потом… Потом я оказалась у него в постели. Я сопротивлялась. Но всё было напрасно. Он так и сказал:

— Бесполезно, ты не уйдёшь от меня. Не пытайся! Я с ума схожу по тебе! Не противься, всё равно когда-то ты должна стать женщиной. Пусть это будет сейчас! Я не отступлюсь от тебя. Хочу тебя безумно, всё перегорает от желания. Пожалей, умираю! Не отдашься сама — возьму силой. А потом делай со мной, что хочешь, хоть в суд иди! Хоть просто вонзи нож в сердце! Не могу! Всё сделаю по-людски для тебя. Ты будешь у меня маленькой королевой!

Я стала плакать, но он властно обнял меня, стал целовать, я перестала сопротивляться, и всё поплыло передо мною, как в тумане… Не заметила, как всё это произошло. Мне было очень плохо. С перепуга я посинела, съёжилась в комочек, но жаловаться не стала. Боялась, и было стыдно. Он сразу подарил мне норковое манто и завил, чтоб я высчитывала свои дежурства с его дежурством. Они должны совпадать! Я ничего не желала знать и высчитывать. Но он стал приноравливаться тогда ко мне сам, даже не спрашивая меня, делал уже со мной, что хотел. Это был громоздкий, сильный мужчина. Всё в нём было сильное, страстное. Что-то даже от хищника. Я уставала, еле переносила часы близости с ним, он, поняв это, вскоре подарил мне однокомнатную кооперативную квартиру. Что оставалось делать мне, жалкой, никчемной, беззащитной студентке? Но он несколько обнаглел, когда дежурил, то ночью звонил мне домой и требовал, чтоб я немедленно приехала к нему. Тогда он вызывал для меня такси или скорую помощь. И, если я приезжала, меня всегда ждал какой-нибудь дорогой подарок! То бриллиантовые серьги, то тяжёлая золотая цепочка на шею, то к ней — браслет.

Однажды я так устала, очень хотела спать, решила никуда не ехать, отоспаться. Вдруг среди ночи звонок в дверь. Я вскочила, поняла — это мой Саша. Он вбежал в квартиру и принялся всё осматривать, открывать дверцы шкафов, ванной комнаты, туалета. Он что-то усиленно высматривал, искал. Я догадалась, он безумно ревнует. Потом он обнял меня, стал целовать, положив на ещё тёплую постель. Тогда я задала ему вопрос:

— Ты же убежал с дежурства! А если кто-то умрёт за это время?

Он ответил, нежно глядя мне в глаза и теребя мои волосы:

— Я не смог дождаться утра, боялся тебя потерять, дорогая! — Мне даже нечего ему было возразить на это. Просто подумала: «Неужели, правда, так можно любить? И за что? Ну, кто я, актриса, писатель, модель, бизнес леди? Маленький, несчастный, никому ненужный заморыш! Да ещё как одаривает!».

Когда я появлялась в институте, девчонки всё понимали, но подшучивать боялись. Он у нас тоже преподавал и мог отомстить.

Я перестала чувствовать себя человеком, решила — я всего лишь «девушка по вызову» для богатого, бесстыжего дяди! Игрушка! Откуда он брал деньги, чтобы платить мне за услуги? Я догадывалась, видимо, брал крупные взятки. Ночами я не спала, мучили кошмары. Например, часто снилось, я лежу в его кабинете на диване, а он насилует меня. Среди ночи я просыпалась и плакала потихоньку, чтоб никто не услышал. Иногда я стонала или кричала во сне. От переживаний, я становилась чуть ли не сумасшедшей, но несчастной — точно! Я вспоминала свою одинокую, набожную бабушку, больше у меня никого не было из родных, и думала, если б она узнала, кем я стала, она прокляла бы меня! Когда на меня смотрели мои сверстники, молодые парнишки, я вся краснела, терялась, думала про себя: «Если б Вы знали, кто я, Вы не стали бы так восхищённо смотреть на меня и говорить:

— Девушка, можно с Вами познакомиться? — А сразу бы говорили — «Дай мне, девушка по вызову, свой телефончик, когда будет нужда, позвоню, порезвлюсь, заплачу за услуги!». Не выдержав однажды, рассказала своей подружке, только с ней я дружила, более у меня никого не было из друзей.

— Лидочка, милая, ведь у меня горе!

— Какое? — Заинтересовалась та.

— Все люди, как люди, а я, ну ты знаешь, кто я!

— Да весь институт знает, что твой «бой фрэнд» — большая шишка!

— Меня тяготит это, я верующий человек, мне ничего от него не надо! Хожу, опозоренная, как в воду опущенная, не знаю, как отделаться от него!

— О чём ты говоришь? Каждая девица хотела бы быть на твоём месте! Сейчас жизнь такая! Скажи спасибо, что он всё для тебя делает! Передай его кому-нибудь из наших, с руками оторвут! У всех девчонок почти есть любовники. Но толку от них — ноль! Заделают ребёночка и — бегом в кусты! Вон, как с Ольгой поступили! Будут потом искать богатую невесту, а не нашу рвань, для женитьбы. Так что успокойся и не страдай! Считай, он тебе приданное приготовил.

— Мне ничего от него не надо! — Заплакала я. — Ты не хочешь меня понять…

— Не глупи! Дело сделано, назад ничего не вернёшь, так хоть пользуйся тем, что имеешь! — Она подошла ко мне, обняла, поцеловала, успокоила, как маленького ребёнка. На душе стало немного легче. Но это не значило, что я перестала переживать. Временами хотелось умереть, чтоб всё это прекратилось!

Мимоходом я услышала, как девчонки с курса меня осуждают. Я проходила мимо аудитории, где они сидели. И одна резко выкрикнула:

— Да она — женщина древней профессии!

Там находилась и моя подружка. Она прервала кричавшую:

— Зачем вешаешь на девчонку такое? Завидуешь?

Та ответила ей:

— А тебе какое дело? Может и завидую!

И я быстро прошмыгнула мимо, чуть не заплакав снова.

Уже трудно было всё выдерживать. Мне казалось, каждый может бросить в меня камень! Да и физиологически, чудилось, мы совершенно не подходили друг другу. Может, потому, что я всегда была напряжена, зажата, испугана, стыдлива. Всё эти обстоятельства давили тяжёлым грузом. Решила навестить бабушку, поехала к ней. Бабуля моя была некогда очень образованной дамой. Она закончила в своё время Петроградскую консерваторию по классу вокала и была певицей. Затем стала преподавать сама в консерватории. Мне всегда было интересно с ней общаться. Именно она приучила меня к серьёзной классической музыке. Еду в поезде и думаю, всё ей расскажу. Нет моих сил, терпеть этого человека, боюсь его, со всех сторон может погнать за отказ. Не надо мне ничего от него, только бы подальше! Всё б ему вернула, что дарил, всё это мне за ненадобностью, но в постель с ним забираться не могу! Сил нет выносить его ненасытную плотоядность. Ох, не могу!

Приехала к бабушке. Увидела её — удивилась. Она очень сдала. Лицо побледнело, пожухло, сморщилось. Голова тряслась, походка была нетвёрдой. При разговоре шамкала ртом, и хрипела. Я даже испугалась. Если что-то случится с ней — останусь одна! Как же я тогда буду жить без родного человека? Кто меня пожалеет, посоветует, наставить на путь истинный? Но я сдержалась, не показала вида, что очень удивлена и расстроена её обликом. Мы расцеловались, я привезла ей подарки. Здесь были обновы, вкусная еда, лекарства, в которых она нуждалась. Сели за стол, немного выпили креплёного крымского вина за встречу, пообедали. Потом опустились на диван, и я ей всё про себя рассказала. И попросила совета, объяснив, не могу даже его прикосновения выносить, не то, что спать с ним.

Она обняла меня, прижала к себе и, заплакав, откликнулась:

— Девочка милая, положение, очень серьёзное, ты права. Но если от него уйдёшь, он погубит твоё будущее. Тогда получится — зря мы с тобой тянулись на то, чтоб ты, выучившись, стала врачом. Надо всё-таки пока доучиться. А потом…

— Бабуленька, а потом он оставит меня в своей больнице, не отпустит по распределению! Он, как волк, вцепился в меня и не желает упускать свою добычу! А добыча его — жалкий маленький зайка, у которого от страха дрожат и сердце, и лапки. Головка кружится от непереносимого ужаса, ведь волчище почти съедает несчастного зайчика. Это огромный человек, и я просто боюсь его!

— Внучка, милая, никуда тебе от него не деться. Он одел, обул тебя, конечно, не это главное, из-за этого не стоит держаться за него. Но то, что он уничтожить может твоё будущее — это страшно. Ничего здесь не изменишь. Но и заставлять его разводиться с женой нельзя. На чужом несчастье, не делают счастье. Да и потом тебе этого не надо, раз близость с ним неприятна! Пока терпи, а потом, может, случай, подвернётся какой. Когда станешь врачом, замуж выйдешь, да уедешь совсем от него.

— Я поняла бабуль всё сама. Но вот подумала и с тобой поговорить.

— Спасибо, родная! Только больше никаких подарков, они тебе уже не нужны. Если получится, лучше копи понемногу денежки, пригодятся! — Со слезами на глазах напутствовала бабушка.

— Ну, что же, еду назад. Постараюсь чаще тебя навещать, — мы попрощались с ней, и я укатила обратно.

В разгар нашей связи я вспомнила эту несчастную Ольгу и попросила его не поступать со мной так, как поступил с Ольгой её парень. Но мой кавалер был опытным, к тому же женатым. Он боялся скандала. А я — тяготилась нашей связью. Он понимал это и однажды сообщил:

— Собирайся, дорогая, в выходные летим в Париж. Походим по Елисейским полям, по магазинам, оденем тебя, как следует по парижской моде! Зайдём в Лувр, в филармонию, устроим себе праздник!

Я растерялась от неожиданного предложения, но решила — поеду! Вечером мы сели в самолёт и вскоре оказались в Париже. Места в гостинице он заказал заранее. Из аэропорта мы сразу туда и направились. Расположились в номерах, распаковали вещи, у нас их было немного. И первым делом он повёл меня в шикарный бутик и купил вечернее платье с глубоким декольте, лаковые лодочки к нему и маленькую сумочку с перчатками. Всё было в тон.

Когда мы на такси подъехали к филармонии и вошли в фойе, почти все мужчины повернули головы, рассматривая меня. Моему партнёру это не понравилось, он фыркнул, но ничего не сказал. Мы попали на концерт музыки композитора Скрябина. Я удивилась — во Франции любят русского Скрябина?! Я его музыку тоже горячо люблю! — подумала я про себя. Наконец мы заняли свои места. Музыканты готовились к игре. Начался концерт.

Он состоял из двух частей. В первом отделении оркестр исполнял симфоническую поэму «Прометей». Слушала я Скрябина «Прометей» с большим удовольствием и разумела — он, словно «посвящённый», прикоснувшийся к Богу, постиг многое из Его секретов и открывает их нам — но мы приглушенные и нерадивые, не понимаем его и не хотим понять. Не все, конечно. Но я, просто возрождаюсь от восторга, слушая его музыку! И мне кажется тогда, его музыка — это моя душа! Я лицезрю зарождение вселенной. Всё там бурлит, просыпается и расцветает, поёт и утверждается! И это — моё, без этого мне жить — нельзя! Я — нахожусь там, всё вижу, чувствую, слышу!

Взволнованная, после первого отделения, я сидела долго-долго и не могла прийти в себя от восторга! Даже не хотелось в перерыве покидать своё место. Но пришлось. Интересно было всё осмотреть! Саша глядел на меня с необыкновенным удивлением, видимо, я поразила его своим необычным восприятием музыки. Он, как бы принимал меня уже совсем другой — тонкой, рафинированной, особенной, а не побирушкой, коей он дарил свои тряпки…

Во втором отделении слушали уже «Поэму экстаза» тоже Скрябина. Я замерла, крепко вцепившись руками в перекладины кресла. Музыка захватила меня! Она, словно бурлящее море со всеми его чудесами, а я — маленькая золотая рыбка — плаваю в нём, виляю хвостиком. Вижу подводных царевен, морские сады, рощи, леса, дворцы. Я — то взлетаю на высокой волне, то вновь опускаюсь на глубину, при её падении. Думаю про себя — как прекрасен мир, созданный Богом, и на земле, и под водой… Какое это счастье видеть, слышать и ощущать такое очарование! Я просто онемела, стала сама музыкой… Когда мы, одетые, выходили из зала, он поддерживал меня за руку, меня шатало. Подводя к такси, прошептал:

— Я посматривал на тебя там иногда, и мне казалось: ты — сама музыка…

Я ничего не ответила. Пока ещё не могла говорить, поражённая услышанным на концерте. Но через секунду я вдруг прижалась к нему, почувствовав, как токи обоюдной страсти захватывают нас обоих. Я растерялась. Это просыпалась, дремавшая во мне, женщина…

Меня всё ошеломляло в Париже! А сам Лувр, с его прекрасными картинами!? Там собраны полотна старинных мастеров, современных художников! Я смотрела на «Мону Лизу» Леонардо, и не могла отвести глаз! Привлекали картины известных итальянцев эпохи возрождения — Тициана, Рафаэля, французских классицистов — Энгра, Делакруа, Коро, импрессионистов: солнечного Ренуара, Клода Моне, Эдуарда Мане, Писсарро, постимпрессионистов: Гогена, Ван Гога, современных мастеров: Пикассо, Кандинский. Всё казалось восхитительным! Еле смогла уйти оттуда. Да, за один день его не обойдёшь! По дороге он спросил меня:

— Ты довольна?

Я ответила:

— Очень! — Впервые за время нашей связи, в приливе невыразимого восторга, я потянулась к нему, он наклонился, и я сама поцеловала его!

Тогда он радостно добавил:

— Я всё сделаю для тебя, только не отказывайся от меня! Если оставишь меня, я умру! Знай это! — При этих словах он с укоризной посмотрел на меня. Мне стало не по себе, съёжилась вся от страха, затрепетала, ощутив необычайный холод в сердце и ноющую боль во всём теле, будто от удара. Я зашмыгала носом, промолчала.

Всю ночь в гостинице ему не спалось, мне он тоже не давал спать. Но, тогда во Франции, в отеле, переполненная прекрасными событиями и чувствами, я неожиданно для себя, стала настоящей женщиной, шептала Сашеньке слова благодарности, и всё это длилось и длилось. Домой я приехала переполненная личным счастьем и прекрасными впечатлениями! Саша стал для меня дорогим человеком!

Однажды он пришёл ко мне и принёс огромного осетра! Я, всплеснув руками, взмолилась:

— Сашенька, милый, я не справлюсь с ним!

— Тебе не надо, сам всё сделаю! Он отрезал ему голову с заявлением: из неё можно сделать вкусную уху. Разрезал брюшко, вынул икру, засолил, затем посолил и поперчил туловище. Через день — получилось из всего этого необыкновенная вкуснятина! Оказывается, он всё умел лучше иной хозяйки! Он стал частенько баловать меня своим вниманием. Очень часто приходил ко мне домой в воскресные дни. У него был свой ключ от моей квартиры. Если я ещё спала, он забирался ко мне в постель и мы уже совсем опьяневшие от счастья, еле выскакивали из под одеяла, чтобы поесть, прибраться. Он не давал мне ничего делать, если мне не хотелось вставать, говорил:

— Лежи, отдыхай, набирайся сил, всё сам сделаю! — Я же, нежась в постели и потягиваясь, мурлыкая, словно кошечка, вновь продолжала спать, пока он на руках не поднимал меня к завтраку. Иногда, наоборот, я вставала раньше и мне было приятно за ним ухаживать. Эти часы блаженного безумия и бесшабашного счастья почти навсегда врезались в мою память. Переполненная необыкновенным счастьем, я тогда пела:

— Ах, если б навеки так было! — Саша мне иногда подпевал, а иногда бросал резкое:

— Так и будет!

Вскоре все мы закончили институт. Нас распределили по направлениям. Но меня оставили в том роддоме, где он был шефом, где я проходила практику. Испугавшись своих новых отношений с ним, я захотела порвать, уехать от него, но ничего изменить не смогла. Хоть я просила комиссию послать меня в город, где жила моя старая бабушка, ссылаясь на её преклонный возраст, меня не желали слушать. Распоряжался всем мой шеф. А я уже понимала, после того, как у нас с ним стало всё очень гармонично, я привыкну к нему ещё больше, а это сломает мне жизнь. Он с женой, а я — его «вечная спутница». Так и закончится моя жизнь, да к тому же, когда я сопротивлялась, это разжигало его и притягивало, по инстинкту охотника, но когда я сдалась на милость победителя, он мог и бросить меня, совершенно разбитую и уничтоженную, и завести ещё парочку — тройку таких, как я. Я бы всего этого не выдержала. Я уже без него не могла дышать! «Мне надо от него отрываться в спешном порядке!», — приказала я сама себе! Вскоре в наш коллектив пришёл новый молодой врач. И мы с ним подружились. Наш главврач рвал и метал. Как же, его «девушку» могут отбить у него! Он просто заклевал молодого парня, ругал в дело, но, в основном, без дела.

Однажды Александр оставил меня после работы. Я согласилась переговорить с ним. Но он не стал говорить, закрыл кабинет и набросился на меня, аки лев. Я объяснила, что закричу, если ещё хоть раз коснётся меня даже пальцем, а сама безумно желала его ласк. Он стал целовать мне руки и умолять, не бросать его. Я испугалась. Всё это казалось мне диким, неправдоподобным, странным. Не выдержав, закричала в истерике:

— Оставьте меня в покое, я не люблю Вас и не любила, я уже не могу терпеть Вас!

— Терпела раньше, а сейчас уже не можешь, когда пришёл новый мужик?! — Рычал он, словно разъярённое животное. Глаза его сузились, налились кровью, лицо перекосилось. Он яростно мял меня ручищами, прижимая к себе:

— Не отдам тебя ему, слышишь, не отдам! — Кричал он уже в бешенстве!

— Оставьте меня, я буду звать на помощь! — Завопила я в боязни!

Тогда он стал грозить мне, что расскажет всё новому врачу о наших отношениях. Я была готова и к этому:

— Поступайте, как хотите, всё равно меня не удержите. Не позволю портить мне жизнь ни за что! — Уже задыхаясь от страха, хрипела я.

— Тогда я тебя просто задушу сейчас и сам умру! — Он хотел схватить меня за горло. Я как-то выскочила из его цепких объятий и что было силы, закричала:

— Попробуйте, но не получится! Вы же меня любите! Но я предвидела этот вариант и оставила письмо у сестры, на случай моей гибели — просила послать его, куда надо, — я всё это не говорила, а выплёвывало, язык не слушался меня, губы дрожали. Я уже была сама не своя от ужаса и отчаяния. И в то же время, я обезумела от желания близости! Что со мной творилось? Вот и пойми этих женщин, думают одно, говорят другое! Но меня очень злило и подстёгивало к возмущению то, что он решил, будто я уже стала его собственностью! Раздираемая на части противоречивыми чувствами, мне хотелось крикнуть: «Да приласкай же ты меня, приласкай!». Но я молчала.

Он пришёл в себя и вновь стал ныть, словно щенок: не сможет без меня, умрёт. Я же в истерике стала смеяться, и не могла никак остановиться, хотя понимала — нельзя его сейчас злить, надо чем-то другим разрядить обстановку!

Наши отношения с ним напомнили мне о любви немецкого композитора Мендельсона к шведской певице Джени Линд. Он был старше её на одиннадцать лет. У нас была разница — на пятнадцать! Почему она не ответила на его чувство, не понятно. Но он её любил, говорил, умрёт, если она не станет его женой. Она отказала, и он, действительно, вскоре умер. Может, она его любила, да что-то препятствовало их счастью? Он же предложил ей убежать с ним в Америку. Не от брачных ли уз? Если так, то её отказ менял дело. Тогда это просто очень грустная история, почти, как у нас с моим шефом, нет — нет, с моим сумасшедшим Сашенькой. Но было и различие, композитор никогда не добивался её силой. А этот великан делал с маленькой девочкой, всё, что хотел… А меня это уже стало беспредельно злить. Во мне проснулся дикий инстинкт самосохранения, коий уже со свирепой силой управлял мной! Но не в этом было дело, не в этом… Я себе просто лгала, нагораживала целые горы препятствий…

Я выбежала из кабинета, сильно хлопнув дверью.

Но он не успокаивался. Наутро, когда я пришла на работу, он в приказном тоне велел мне выйти вместе с ним во двор больницы. Схватив за руку, потянул за собой. Мы оказались около новенькой японской «тойоты». Он открыл дверцу, взял с сиденья бумаги, раскрыл их и показал документы. Машина оформлена на меня и уже выписаны водительские права. Водить я умела. Я посмотрела на всё это, хлопая глазами. А он вновь завёл свою песню:

— Ты довольна? Только не уходи от меня! — Он умолял меня так, словно человек, приговорённый к смерти, просящий о помиловании.

— Нет, не довольна, ничего не хочу от тебя! — ответила я. И вдруг поняла, меня влечёт к нему с безумной силой, и если здесь он захочет моей близости, я не буду сопротивляться. Будут из окон смотреть на нас? Ну и пусть смотрят и завидуют! Меня любит такой мужчина, о котором ни одна из них не может и мечтать! Я тоже безумно, безумно, безумно его люблю! Я вдруг стала прижиматься к нему, будто, в самом деле, готова была уже здесь на всё! Я испугалась своих новых чувств, почти неподвластных моей воле. Я крепко сжала губы, чтоб не сказать ему: «Я тебя люблю, очень, очень и очень! Я не могу без тебя, понимаешь? Люблю!».

— Ну, не злись же, глупышка! — Схватил он меня за талию, приподнял и сочно чмокнул в губы, не думая о том, что из окон больницы нас могут видеть. Он насильно положил мне документы на машину в мой карман осеннего пальто и повёл назад в больницу. Я стала владелицей новенькой модной машины.

Бедного врача он избегал! Но мы с этим парнишкой стали не разлей вода. Его звали Юрий. Как-то само собой получилось, я немножко влюбилась в него. А может, я всего лишь это себе внушала? Ведь я знала, точно знала, кого я люблю! Но он тоже увлёкся мной! Встретившись, наедине с моим Сашей, я вновь попросила его оставить меня и завести себе новую пассию, ибо я не могу с ним более встречаться. Он женат, разводиться не желает, да и не приму я от него такой жертвы, а я хочу иметь семью, ребёнка, жить нормальной человеческой жизнью женщины, жены, матери! И попросила забрать все его подарки. Но он отмахнулся от этого предложения, вновь принялся умолять — не бросать его! Стал обещать, что разведётся с женой, и мы поженимся, но я ответила ему, ждать не буду, и разводиться не стоит. Не хочу быть причиной несчастья другой женщины и люблю другого. Он побагровел и тихо произнёс:

— Неужели ты притворялась последнее время, что без ума от моих ласк?

И тут, я чуть не бросилась к нему на шею и не закричала во всё горло:

— Глупый, я тоже не могу без тебя! Глупый, глупый, глупый! — но я сжала кулаки и с силой вонзила свои ногти в мякоть ладоней, чтобы физической болью заглушить боль душевную… Он пристально смотрел на меня, а я скорчилась от боли в руках. Тогда повернувшись, он быстро — быстро пошёл прочь. Почти побежал. И в моих ушах отдавались его шаги. Нет, они уже отдавались в моём сердце!

От откровенного разговора с новым врачом Юрием было не уйти. Вскоре он пригласил меня в ресторан. Я согласилась. Пришла в условленное место. Он уже ждал меня с цветами. Мы зашли в ресторан, он помог мне снять пальто, прошли в зал, сели за свободный столик. Заказали хорошее вино, лёгкую закуску, выпили, я опьянела, и всё ему рассказала. Он посерьёзнел, ничего мне не отвечая, но после, когда мы покинули ресторан, вышли на улицу, сказал, что поедет ко мне в гости. Я замялась, но не отказала. Он прихватил с собой ещё вина, кое, что из закуски, поймали такси, зашли в мою квартиру, он, без дальнейших разговоров, схватил меня на руки и уложил в постель. Когда мы пришли в себя, он резко поднялся, подошёл к столу. Разлил вино по бокалам, разложил еду по тарелкам, взял меня из постели на руки, посадил за стол. Мы чокнулись рюмками, и он властно произнес:

— Всё, дорогая, завтра идём подавать заявление в ЗАГС. И ни каких отговорок! — Я заплакала, — он подошёл ко мне, поцеловал и сказал:

— Не плачь, глупенькая, я безумно тебя люблю!

— И я — то же, наверное, — сквозь слёзы прохныкала я.

Вскоре мы с Юрием получили направление в ординатуру и вместе уехали в Москву. Под конец учёбы нам сообщили печальную новость — умер наш главврач, мы направляемся на прежнее место работы. Получилось всё-таки, как говорил мой Саша — умрёт, если я его покину. С Юриком мы уже были женаты, и я ждала ребёнка. Супруга назначили главврачом в нашем отделении. Ранее я, по своей инициативе, выплачивала бывшему шефу частями стоимость, подаренного мне имущества. Теперь выплаты прекратились в связи с его кончиной. И я, в общем, совсем не радовалась его смерти, не думала про себя: «Так тебе и надо!». Мне по-человечески стало безумно жалко его. Самая нежная юность была связана с этим человеком, ставшим любимым и близким. Хочешь, не хочешь, а вспоминать придётся неизменно. Может, я ещё по-настоящему не осознавала в суете своей жизни, что любила только его, его одного, более — никого! А жизнь шла своим чередом, не останавливаясь ни на минуту.

После родов я похорошела. На меня заглядывались мужчины. Отбоя не было. Но я любила мужа, как мне казалось, и ни о чём фривольном не думала. У меня было много забот: работа, дом, ребёнок. Вскоре появился второй. Я была очень довольна всем! Молилась усиленно Богу, боясь, что как-то утром проснусь, а всё, что я имею — куда-то исчезнет. Крутилась, как белка в колесе, стараясь всюду успеть и со всем справиться! После работы я бежала, словно угорелая, домой, старалась всё приготовить к ужину и привести квартиру в приличный вид. Дети подрастали. Муж выглядел ухоженным, видна была рука заботливой хозяйки. Мы, не спеша, делали своё дело.

Но однажды, я пришла на работу и встретилась там с Ольгой, моей бывшей однокурсницей по мединституту, той, что отказалась когда-то от своего ребёнка. Я зашла, как обычно, утром к Юре и увидела там её. Она сидела в кабинете моего мужа и о чём-то бурно разговаривала с ним. Я вышла. Заметив меня у главврача, она через некоторое время ушла оттуда и подошла ко мне. Мы поздоровались, и она сразу приступила ко мне с вопросом, дрожа и комкая в руках носовой платочек, — как найти ей своего сына, от которого она отказалась четыре года назад? Я удивлённо посмотрела на неё. Вид её, меня испугал. Лицо пожелтело и опухло, стало дряблым, жалким. В глазах стояли слёзы. Она напоминала ещё довольно-таки моложавую женщину, с бегающим взглядом, но уже уставшую, измотанную. Я обняла её, приласкала, не могла без боли смотреть на её страдания. Она стала бессвязно, путаясь, рассказывать мне о себе. Мы зашли в кабинет мужа, его я выпроводила, и стала внимательно её слушать.

Оказывается, у неё ничего не вышло в её дальнейшем существовании: ни с замужеством, ни с детьми. Только работа. Мужчин тоже не было в личной жизни. Все думы были направлены, на оставленного ею когда-то ребёнка! Более она ни о чём не желала знать!

— Представляешь, — сообщала она, — ищу его, ко всем детям приглядываюсь, если встречаю на пути. Мамаши волнуются, а я всё ищу его, ищу!

Она упала передо мною на колени, стала целовать мои ноги, умолять помочь найти ей своего сынишку. Как же я могла ей помочь? Его сразу же усыновили. Мальчик был здоровенький, хорошенький, спокойный. И тайну усыновления я не могла разгласить. Что было делать? Я понимала её боль! Вот возьми и лиши меня сейчас деток — с ума сойду! Но выхода я никакого не видела. Единственное, что я смогла тогда сделать: стала плакать вместе с ней и сожалеть о её неудавшейся жизни!

Я ведь всё это понимала! Единственное, что я могла для неё сделать, постараться помочь ей выйти из этого ступора, отвлечь от горьких и бесполезно печальных мыслей, занимающих её мозг и сердце.

Я стала частенько приглашать её к себе на праздники, дни рождения, дабы она не оставалась одна. Мы с мужем были к ней внимательны, чутки. Она от наших ласк и участия, расцвела, вновь превратилась в красивую молодую женщину, посвежела! И вдруг я стала замечать, она как-то странно посматривает на моего мужа, трогает его за руку, уединяется с ним, дабы посекретничать. И я тогда решила с ней порвать. Более не приглашала её к себе, случайно встретив, делала вид, что не замечаю. На этом наша дружба прервалась, дала осечку! Совсем не захотелось оставлять тогда своих маленьких детей без отца! Я даже обиделась на неё: «Ничего себе, пригрела на груди змейку!».

Но позже я узнала следующее — оказывается, я ошиблась насчёт Ольги в своих предположениях. Она соблазняла моего мужа не в общепринятом смысле. Обхаживала его своим обаянием, вниманием, приятностью и интеллигентностью, чтобы выведать у него адрес семьи, принявшей её сына. Об этом рассказал мне муж много позже. Она его действительно тогда очаровала своей хрупкостью, беззащитностью, необыкновенно утончённой красотой и рафинированностью. Он не думал мне с ней изменять, просто она вползла к нему в душу ласковой змейкой и стала своим, что называется, парнем — в доску! И в один из дней, разговаривая с ним наедине и немного флиртуя, как красивая женщина, она вдруг упала перед ним на колени, стала лобызать ему ноги, плакать и умолять сообщить адрес семьи, усыновившей её сына. Она говорила ему:

— Милый Юрочка, поверь, жить не хочется на свете из-за потери ребёнка. В голову лезут безумные мысли…

— Что ты, дорогая, разве так можно отчаиваться? — Успокаивал её мой муж Юрий.

И в минуту её самозабвенной просьбы, он не выдержал и, потихоньку от меня, дал ей тот адрес.

Ольга сразу стала наблюдать тогда за их домом и за своим сыном. Ему было уже 4 годика. Как-то мальчик Серёженька и его приёмная мама вышли погулять в садик. Туда же направилась и наша несчастная Ольга. Мальчик играл в песочнице, приёмная мама сидела рядом на скамеечке, наблюдая за ребёнком. Ольга подошла к нему, стала болтать с мальчиком, а потом вдруг заплакала, и сказала, — она его родная мама. Протянув руки к нему, желая его взять. Серёжа испугался и закричал, обращаясь к приёмной матери:

— Мама, мамочка, меня тётя хочет украсть! Мамочка! Иди сюда, иди скорее!

Та вскочила со скамейки, схватила Серёжу и убежала прочь, заявив ещё и в полицию о том, что к ним пристаёт чужая женщина. Окончилось всё для Ольги неудачно. Однако она не опускала руки. Серёжа подрастал, но в его душе поселилось сомнение. Он уже не мог спокойно жить и с удивлением вспоминал ту странную встречу, анализировал, колебался. Каждое слово приёмных родителей он уже брал под сомнение. Ольга же потихоньку следила за ним. Прошло три года. Как-то в один из дней Серёжа шёл рядом с приёмными родителями по улице, они о чём-то увлечённо беседовали. Ольга подошла к ним совсем близко и крикнула:

— Серёженька, сын!

Он обернулся, вздрогнул и побежал к ней с криком:

— Мама! Мамочка! Наконец ты нашлась!

Она обняла его, и они так долго стояли, не желая, отпустить друг друга…

После того, как я всё это услышала, я онемела. Слов не было. Ольга замуж не вышла, жила только ради сына. А он жил теперь уже на две семьи, не смея оставить приёмных родителей и не желая разочаровывать свою родную мать. Она же тянулась к нему всей душой! Серёжа взрослел. Превращался в красивого, мужественного на вид, молодого человека. Закончил ВУЗ, аспирантуру, стал крупным специалистом в своей области. С ним считались на работе, в науке. Он даже сделал несколько научных открытий. Когда Серёжа женился, у него появилась дочка Вероничка, — Ольга и приёмная бабушка нянчили её поочерёдно. К ним вскоре присоединилась и я, как её давняя сокурсница и подружка. Когда я узнала, о её постоянстве и направленности только на поиски своего ребёнка, я постаралась возобновить с ней отношения, честно рассказав и повинившись, что приревновала её к мужу. Она улыбнулась и воскликнула:

— Да никогда я не думала о нём!

— Сейчас я это поняла, прости меня, — ответила я ей.

И, хоть мой муж был неправ, сообщив Ольге адрес семьи, усыновившей Сергея, всё оказалось к лучшему! Бог сжалился, видимо, над горькой участью одинокой матери. А ведь могло всё состояться совсем по-другому!

Но должна сознаться, некоторое время спустя, муж тоже признался мне кое в чём, поняв, что я уже спокойно его выслушаю, без бурь и эмоций, так как мы с Ольгой вновь сблизились. Сидим мы за столом под Новый год вдвоём с Юрой, приняли на душу, поздравили друг друга и наших детей по телефону с праздником. Внезапно зашёл разговор об Ольге, я мимоходом обронила, что переживала одно время из-за их, непонятной для меня, внезапной дружбы:

— Когда я с Ольгой сблизилась, гляжу, она смотрит на тебя как-то лучезарно. И ты масляным котом вокруг неё похаживаешь, мне стало обидно, неприятно. Ты догадывался?

Он и выскажись:

— Догадывался ли я? Мне было не до того, что ты думаешь о нас. Я был чрезвычайно очарован этой неугомонной женщиной и матерью! Пусть сотворила глупость по молодости, пусть много чего нагородила, но она всё постаралась исправить и восстановить! А какие жёсткие условия были у неё для этого! Но всё установилось в её пользу!

— Вот, каково твоё мнение!? — Изумилась я.

— Да! И сознаюсь, дело прошлое, она мне очень нравилась, очаровала тогда меня она очень!

— А она знала об этом? — С тревогой и возмущением спросила его я.

— Может, догадывалась, но ей было не до любовных утех. Я понимал это! — Вздохнул он с сожалением.

— Знаешь, вообще-то, мог не сообщать мне такой тайны. Я всё читала в твоих глазах тогда!

— Да я понимал, что догадываешься, но ничего поделать с собой не мог! Позови она меня куда угодно, может, пошёл бы, нет, наверное, побежал бы тогда за ней…

— Вот даже как! Что же не ушёл? — Спросила я скорбно.

Он помолчал, пошевелил как-то странно губами и ничего не сказал в ответ.

Мне стало обидно от таких признаний! Замолчала, но про себя подумала: «Как я ошиблась в тебе, милый! Оказывается, ты не очень умный человек! Мог об этом мне уж в Новый год не рассказывать! Относишься ко мне, как к Золушке. „Осчастливил меня“ глупую и несчастную! Пользуешься мной, а смотришь на другую… Бывший мой мужчина Сашенька, не смотрел ни на одну женщину, кроме меня. Не мог нарадоваться! Как-то даже заявил: „Умру, если оставишь меня!“, — и умер! Не ценила я его, глупая, не понимала тогда жизни! Всегда ныла, канючила, придиралась. А он выворачивался наизнанку, чтоб мне угодить! Вот с кем надо было остаться! Я ведь, наверное, после первоначальной ненависти, полюбила его страстно. Как он меня ласкал, как любил, как носился со мной! За один поцелуй, подаренный ему мной, мог звезду с неба сорвать и мне принести. Умирал в моих объятиях от счастья! Ценил, дорожил! И, главное, когда этот Юра появился у нас на работе, я ведь, стала Сашу любить ещё больше! Всё, буквально, в нём любила! А как мужчину, Юру моего с ним не сравнить. Тот был настоящий — орёл! Летал, а Юра только ползает! После того, как я с шумом прогнала Сашу от себя, сколько ночей проплакала, как тосковала по нему! Бывало, когда я, зная, что Саша в больнице на дежурстве, мчалась туда, как сумасшедшая. У дверей останавливалась, замирала и уже медленно плелась обратно. Решив, раз порвала, то порвала, нельзя возвращаться! Я просто ничего не понимала тогда, была закомплексована, замордованная жизнью! Ну что ж, придётся теперь смириться с тем, что есть. Прошлое не вернуть! А если уйдёшь, Юра, то скажу — скатертью дорога. Плакать не буду, и умолять — останься — тоже!».

Я постоянно занималась наукой. К тому времени я стала кандидатом наук. Меня приглашали на конференции за границу, я написала много научных статей, организовала свой научно — исследовательский институт. Рыдать о муже, если он уйдёт от меня, было некогда! А с Ольгой мы продолжали дружить. Она работала в моём институте старшим научным сотрудником, заочно училась в аспирантуре. Когда она нашла сына, то всерьёз занялась наукой вместе со мной. Случается, на конференции за границу ездим вместе! В последний раз, когда мы с ней были в Париже, она выступила там с научным докладом по своей теме кандидатской диссертации, я тоже. Фурор был ошеломительный! Нас приглашали работать заграницу. Но нам и в России было хорошо!

Потом, уже вечером, мы обе направились в филармонию на концерт приезжего американского скрипача. Его программа была подобрана с хорошим вкусом:

Слушаю скрипичный концерт Венявского и вижу: принц Лоэнгрин плывёт за мной на огромном белом лебеде… Море затихло. Но его заставляет спешить ко мне любовь — так хороша, сентиментальна и романтична третья часть первого концерта Венявского…

О, когда слушаешь музыку, — и любишь, и молодеешь, и добреешь, и надеешься…

Как прекрасно жить с просветлением в душе!…

Изыскано и смело звучала скрипка. То иногда она была весела, то грустила, и на память мне приходила вся моя жизнь. Я вспоминала концерт Скрябина, некогда прослушанный здесь, мои слёзы и мечты о счастье! Нас сразу после концерта двое интересных мужчин пригласили в ресторан. Но мы с Ольгой устояли! Упоению от прослушанного концерта не было предела! Зачем нам были нужны ещё какие-то дополнительные развлечения? Хотя Франция — страна любви…

Ещё признаюсь тэт — а — тэт, сейчас сочиняю сама. Учусь заочно в консерватории на композиторском отделении. Безумно люблю музыку! И благодарю за это свою бабушку! Пока, в основном, пишу скрипичные сонаты. Но, собираюсь написать и концерт. Об этом я помалкиваю — это моя маленькая тайна!

Но, один факт из моей жизни, я старалась даже скрыть сама от себя… Как-то мне стало очень горько. Любила же я реально только своего Сашу. Его фотокарточку я прятала. Сделала на заказ медальон и туда её поместила, чтоб не злить Юру. И вот однажды, сняла медальон с шеи, открыла его, поставила перед собой на стол, опустилась на колени и стала плакать навзрыд, что я, безумная, отказалась от него в тот момент, когда полюбила каждой клеточкой, своей души. Я плакала, смотря на его фотографию, и просила у него прощение за всё, что случилось с нами, и что в его смерти виновата была только я. Такое поведение говорило о том, что в моей личной жизни произошёл сбой. Мне стало горько, я вспомнила его. И долго, ещё очень долго боль происшедшего жгла меня, не давая покоя! Моя жизнь, как бы разрывалась на две части, одна уходила в прошлое, другая оставалась в настоящем. Мне казалось, он зовёт меня! Я жила тогда в двух измерениях.

В день его памяти я всегда приезжаю к нему на кладбище и кладу на могилу красные розы. Он их ранее постоянно мне дарил. А мне их было неудобно приносить в общежитие, там все догадывались о наших отношениях, я передаривала их заведующей общежитием. И только когда у меня появилась отдельная квартира, я всегда ставила их в вазу с водой и бросала туда таблеточку аспирина, чтобы они долго держались свежими. За что бы я ни взялась, я теперь постоянно вспоминала о Саше.

На его могилу я старалась всегда прийти рано утром, не желая случайно встретиться с его женой. Но как-то раз я задержалась и пошла в обед. Там я её впервые увидела. Она подошла ко мне, когда я клала цветы на его могилу. Горько улыбнулась и спросила:

— Вы — Нина? — не знаю почему, но я ответила:

— Да! — Тогда она добавила:

— Он Вас очень любил! — сердце у меня в груди перевернулось от этих слов, и без смущения я произнесла:

— Я его тоже очень любила! — Она внимательно посмотрела на меня и вскрикнула:

— Боже мой, как же Вы хороши собой! — Я смущённо опустила вниз глаза. Потупилась. Она продолжала. — Почему же Вы не остались с ним? Он уже договорился со мной о разводе. Хотел развестись по-доброму из-за Вас.

— Вы знаете, не хотела разбивать Вашу семью! — Я вдруг отвернулась. Видимо слёзы набежали на глаза, не желала их показывать ей. Потом тоже спросила:

— Не понимаю, почему он меня так любил? Обычно покрутится — покрутится женатый мужчина с другой, но семью не оставляет. А Вы говорите, что уже почти к разводу подошли без трагедий и слёз.

Она ответила мне:

— Да не очень я и хотела разводиться. Но ведь сердцу не прикажешь, он полюбил другую женщину. Однако у нас были очень хорошие отношения с ним. Он объяснил: Вы напоминали ему девушку, которую он любил в юности. Любил сильно. В начале у них были романтические отношения, потом они сблизились, она забеременела. И вдруг она узнала, что заболела страшной, по тем временам, неизлечимой болезнью, испугалась стать обузой, выпила какую-то отраву, умерла. В записке к нему написала:

«Милый — милый, Сашенька, я не хочу, чтобы ты мучился со мной. Забудь меня! Прости и прощай! Люблю — твоя любимая Зина!», — я остолбенела. Так вот почему в ту памятную ночь в Париже, когда я вся трепетала от страсти и счастья в его объятиях, он вскрикивал:

— Милая Зиночка, я безумно рад, ты со мной, со мной. Ты опять со мной! — Сразу я не обратила на это внимания. Разве в разгар такого безумия, какое было у нас тогда, я могла что-нибудь сообразить? Но после подумала: «Почему он называет меня Зиной?». Теперь я всё поняла. Он был со мною близок и считал, что с ним его Зина. И ещё сразу вспомнилось, что Саша говорил о любви: «Любовь — это сильное половое влечение, принявшее возвышенную форму!». О, как же у нас с ним было всё запутанно и в то же время — неотразимо прекрасно! Более такого чуда, что я испытала с ним, став стопроцентной женщиной, я уже никогда не ощущала с другим. Чувство это было, подобно молнии, поразившей меня в самое сердце! А после такого, люди уже ничего не забывают, и в будущем живут только одними воспоминаниями, сберегая их, как зеницу ока!

Но жена Саши, не догадываясь, что я думаю о своём, и я уже не здесь, а далеко — далеко, за тридевять земель, в тридесятом царстве, она продолжала рассказывать мне историю первой Сашиной любви:

— Он был в беспамятстве длительное время. Даже не хотел без неё жить. Потом опомнился, пришёл в себя. Когда мы поженились, он предупредил, что меня не любит и никого более не полюбит, но семью со мной создать он готов. Я приняла его предупреждение и не могла, вернее, не должна была ревновать к Вам.

— Так вот в чём дело? Я часто задавала себе этот вопрос — почему именно меня он выбрал. Такой мужчина мог выбрать любую, не такую худышку, как я! Теперь я поняла.

— Нет, вы не совсем правильно поняли ситуацию! Тут всё сложнее. Александр так тосковал по любимой, просил присниться ему хоть раз, и она ему приснилась. Пришла во сне и сказала:

— Не переживай, думаю, Бог сжалится надо мной. Я сделала это не для себя, а ради любви. И не убивайся обо мне так, что случилось, то случилось! Но я знаю, судьба пошлёт тебе женщину, которую ты будешь любить очень сильно, так, как я любила тебя, и не сможешь жить без неё, если её потеряешь!

— Да? — Испуганно пролепетала я в ответ и опустила глаза в землю, нервно теребя косынку на голове.

— Да! Вот он и встретил Вас! Он даже сознался мне как-то, что с ума сходит от счастья, когда Вы близки. Жить без Вас не может, боится Вас потерять. Вот поэтому мы и хотели расстаться. После Вас он не прикасался уже ко мне никогда. Нас связывали прошлое и дети. Но дети уже почти подросли. Сожалеть было не о чём!

— Спасибо! Я удивлена и тронута Вашей откровенностью. А теперь мне пора. Извините, — промямлила я, не желая задерживаться. Мне было бы тяжело её видеть вновь.

— Подождите, подождите, — воскликнула она. Я остановилась. Она порылась в сумочке и, вынув маленькое золотое колечко с бриллиантом, подала его мне со словами, — Александр уже приготовил обручальные кольца для вашей свадьбы. Его кольцо он просил надеть ему на руку, а Ваше — передать Вам при случае. Я пообещала ему выполнить его просьбу. К Вам я прийти не отважилась, всё носила в сумке, вот и встретились! Пожалуйста, возьмите! — Я остановилась, будто поражённая, током высокой частоты, механически взяла кольцо из рук этой женщины, положила в сумку. Предательские слёзы показались в глазах. Тогда я резко повернулась и побежала с кладбища, закрывая глаза рукой и спотыкаясь о камни. Наконец, я выскочила оттуда, встала у почти обрушившейся ограды и зарыдала во весь голос. Я долго плакала, затем потихоньку стала успокаиваться, давиться слезами. Мне стало легче. Кольцо, что вручила мне Сашина супруга, я решила повесить в храме перед иконой Казанской Божьей Матери. Она моя охранительница!

Возвращаясь назад, захотела пройтись, побыть наедине с собой, со своими мыслями, воспоминаниями, вновь всё обдумать, перечувствовать. «Ну почему я никогда не бываю, честна сама с собой? — Спрашивала я себя. — Почему я постоянно морочу себя надуманными и неправдоподобными мыслями и выводами? Зачем обманываю себя, увожу далеко от правды? Ведь я не просто из-за своей прихоти оставила его. Я уже любила его без памяти. Я не могла, жить без него, дышать, спать, есть. Ну, зачем, зачем все эти накручивания? Уж, наконец-то сознайся! Ты оставила его не из-за каких-то мелочных расчётов. Дело происходило иначе: ты сидела дома одна, занималась уборкой. Вдруг услышала звонок. Ты открыла дверь незнакомому подростку. Он представился, что приходится Александру сыном и просит разрешения с тобой поговорить. Ты пригласила его в квартиру. Но вся дрожала от предчувствия, чего-то нехорошего. Он вошёл, сел на предложенный ему стул, стал уговаривать тебя оставить его папу.

— Я знаю, папа любит Вас, даже хочет разойтись с мамой, оставить семью.

Он вдруг остановился. Ты молчала, став бледной, как смерть. Затем он вскочил со стула, стал целовать тебе руки, умоляя покинуть его отца:

— Поймите, ни мама, ни мы — с сестрой не сможем перенести его уход. Не травмируйте нас! Вы такая молодая и красива! Я скоро подрасту и сам возьму Вас в жёны, верьте, только оставьте папу!

Ты заплакала. Мальчик тоже. Рыдали в оба голоса. Потом он ушёл. Ты решила, его научила мать прийти к тебе с этой просьбой. Но, так или иначе, ты твёрдо приказала себе оставить Сашу, навевая себе и ему, что ты его не любишь. После ты выпила полбутылки водки и уснула. А наутро вновь внушала сама себе, ты должна оставить Сашу, потому, что любишь другого — Юру. А теперь не реви. Успокойся. Успокойся, успокойся, успокойся!». Всю дорогу я повторяла себе эти слова, словно заклинание! И действительно, горечь от этих мучительных воспоминаний притуплялась, смягчалась.

Но на другой день я заболела. Меня лихорадило, ломило сердце, ныло всё тело. Я впала в беспамятство. Слава Богу, что в бреду я не называла Сашиного имени. Только шептала в забытьи:

— Ты любишь меня, любишь? Ну, поцелуй, поцелуй же меня, я так истосковалась по тебе! — Думаю, Юра принял мой страстный лепет тогда на свой счёт. Когда же я пришла в себя и поправилась, он всё спрашивал:

— Так ты и правда, так любишь меня, что и в забытьи объяснялась в любви и просила поцеловать? — Что мне оставалось делать? Ради мира в семье я согласилась. Вот она — реальная жизнь!

Но последнее время, мой муж Юрий ходил пасмурным. И вновь стал вспоминать Ольгу и мои старые грехи. Терпеть я уже ничего не смогла. Молча собрала его вещи, положила всё в его машину и сказала:

— Более не могу тебя задерживать, уезжай с миром!

Однако Ольга не приняла его. Где он пребывал, не интересовалась. Нам с детьми, с моими друзьями и с одинокими подругами без мужчин совсем неплохо! Мы просто радовались тем дням, что отпустил нам Бог, и благодарили его за каждый прожитый и наступивший новый день. Но конец нашему с Ольгой благоденствию настал быстро. Мне сообщили, Юрий тяжело заболел и уже не может подниматься с постели. Мы вместе с Ольгой поехали его навестить.

Оказалось, он попал в плохую историю. Желая купить себе новую квартиру, когда он уехал из семьи и стал жить самостоятельно, присмотрел её в хорошем районе. Договорился обо всём с хозяевами, и с риэлтером поехал на такси к месту свершения сделки. Вот тут и произошла трагедия. Вместо конторы, его привезли в лес, избили до полусмерти. Отняли все деньги и только на вторые сутки его случайно обнаружили сборщики грибов. Вызвали к месту происшествия полицию и скорую помощь. В больнице сразу ему сделали сложную операцию, но не удачно. Он находился в плачевном состоянии. Узнав обо всём, мы вновь настояли на повторной операции и попеременно с Ольгой дежурили у его постели. Наконец, он более, менее поправился. Мы привезли его ко мне домой, за неимением у него жилища. Он много спал, но когда просыпался, смотрел на меня с такой любовью, преданной нежностью, что я подумала, не любил он Ольгу, просто чувствовал, я — люблю другого и мстил мне за это, по-своему, по-мужски, но грубо. Когда я пришла к такому выводу, я сказала себе: «Ты прозевала своё счастье с другим, прошлёпала, пропустила! Не прозевай и не пропусти своё счастье со своим мужем Юрием». И я изменилась. Из человека, просто жалеющего другого человека, попавшего в беду, я превратилась в нежную, любящую женщину, жену. Поняв всё, я уже более старалась не возвращаться к своей первоначальной драме. Жизнь продолжалась, и мы с мужем, как мне казалось, любили друг дуга. Я была вполне счастлива и постоянно каялась Богу, отмаливая грехи молодости, чтобы они не тяготели на мне.

Да, мой Господь, я виновата

Во всех грехах своих больших.

Да, мой Господь, душа измята,

Ты помоги очистить их!

Реабилитация длилась очень долго. Ольга и я — не отходили от него. И когда ему стало уже намного лучше, я наняла сиделку. Вскоре он встал на ноги. Сил ещё не было. Но он постепенно креп и приходил в норму, возвращался к жизни. Дети решили купить ему квартиру. Но он стал упрашивать простить его, оставить его жить у меня. Прощать его, собственно, было не за что. Но раз просил — простила и оставила жить в нашей прежней квартире. Решение было спонтанным. Мне стало до слёз его жалко, к тому же, я осознала — мы пара! За долгие годы нашей совместной жизни, мы, не отдавая себе отчёта, испытывали глубокие чувства друг к другу. «Нет, я не буду снова терять дорого мне человека!», — сказала я сама себе. А в данной ситуации он был несчастным, ему надо было помочь и поддержать. К тому же, оказалось, мы не питали друг к другу никакой вражды и злобы! Так мы остались жить вместе! Заботились друг о друге, понимая всё с полуслова. Что же мне ещё было надо до полного счастья?! А прошлое я отпустила, сказав этому прошлому: «Прощай!». Но науку я не бросала, продолжая писать и издавать научные статьи. А как же сочинение музыки? Тоже не оставила. Бог дал, написала концерт для скрипки с оркестром. Посвятила его бабушке. Начинался он бравурно, затем — медленное затишье, потом надежда и вновь обретённое счастье, и вновь — любовь!

Но, всё-таки, ещё один секрет я не смогла скрыть от мужа. Как-то зашла я в ванную комнату, решив оставить на столике в своём кабинете дорогой мне медальон. Я уже стала бояться, что внутрь попадут брызги от воды и фото испортится. А это была последняя память об Александре, которая у меня хранилась в тайне. Я же не могла в доме открыто держать его фотографии! Когда я, одетая в махровый халат после купания и, на ходу вытирающая волосы полотенцем, вошла в комнату взять медальон, то увидела Юру, смотрящего на фото. Я смутилась, растерялась. Он спокойно протянул мне этот медальон со словами:

— Да, всё случается в нашей жизни. Она так сложна и прихотлива, увы…

— Да, — облегчённо вздохнув, прошептала я, взяв несчастный медальон.

Не стала я более носить его на шее, чтобы не смущать мужа. Да уже не хотелось, сказала себе: «Мне не надо ныне никаких секретов!». Просто поместила в потайной карманчик сумочки, с коей я обычно всегда ходила всюду, дабы никого никогда не смущать. К нашему удивлению с Юрой — никакого шума уже из-за этого не произошло в нашей семье. И самое главное заключалось в том, что мы, кажется, окончательно поумнели.

Однако в душе оставался какой-то осадок, он, казалось, был не заметен. Не ощутим, но иногда выплёскивался на поверхность, и я чувствовала, жила странно, нет так, как было бы предначертано мне судьбой, чужая воля всегда довлела надо мною. Однажды Юра уехал на дачу, нашлись какие-то дела, я осталась дома одна. Позвонила Ольга.

— Одна? — Раздался в трубке весёлый голос.

— Одна, Ольга! — Подтвердила я.

— Что делаешь? — Повторилось игривое.

— Жду тебя! Прибегай скорее! Мне недавно подарили кипрское вино.

— Знаю, скажешь — его дарили короли королям! Я, правда, его не пила, но с удовольствием выпью! А что голос у тебя такой грустный? Да, прости, забылась, бывает! Главное — не вешай носа! Бегу, жди!

Через часок:

— О, вино, скажу тебе, божественное! Услада жизни! Действительно, только короли могли пить такое! Спасибо, что пригласила! — и она весело подморгнула мне.

— Оль, ты же знаешь, ничего приятного без тебя не делаю! — произнесла я с укором.

— Милая-милая девочка! Нет у нас полной нирваны в жизни, понимаю! Меня помяли — помяли, как вещь, и бросили на помойку, тебя — один властно потянул в любовь, другой щенком прибился к твоему порогу. Но мы, женщины, заслуживаем лучшей участи! Нас надо любить и уважать! Доживём ли мы до того времени, когда наступит эра настоящего равенства между мужчиной и женщиной? — Грустно спросила Ольга. — Помнишь, как у писателя фантаста Ефремова в книге «Час быка»? Кажется, так называется его книга. — Она передёрнула плечами и мило улыбнулась мне.

— Не переживай, родная моя подруженция! Главное, нам следует научиться самих себя ценить и уважать! А потом всё остальное само приложится! Как получается, думала — любила всю жизнь одного Александра. А теперь поняла: там любить было нечего:

Я любила, любила тебя.

А за что? И сама не пойму!

И жила я себя теребя,

Не давая отчёта уму!

Ты был странен и жалок, жесток,

Брал, что мог и потом уходил.

Говорить о любви, как ты мог?

Как такие слова находил?

Очень поздно я вдруг поняла,

Что любила мечту я свою.

Не тебя я с тоскою звала,

Не тебе эту песню пою!

— Не расстраивайся, дорогая! Просто ты сегодня в плохом настроении. Конечно любила. И любовь Ваша похожа на одну грустную историю, я встретилась с ней у Константина Паустовского.¹ Если хочешь послушать, расскажу.

— Почему же не послушать? Расскажи!

— Происходило всё, думаю, до революции 17 года. На юге, в селе Замошье, под городом Васильковом, жил искусный кузнец. Его звали Остапом. Был он молод, очень хорош собой, многое умел. Талант имел — руки были золотые, голова ясная. Очень удачлив. Осечек в работе не знал никогда. Он даже гордился своим умением.

Однажды летом, в тех местах, прошла сильная гроза. Остап работал в кузнице. Вдруг слышит молодой женский голос, зовущий его. Он вышел на зов, смотрит, на горячем скакуне сидит молодая женщина, рядом с ней, тоже верхом, молодой военный. Дама обратилась к Остапу со словами:

— После недавней грозы, на скользкой дороге, моя лошадь потеряла подкову. Очень прошу Вас, подкуйте её! — Но, взглянув на незнакомку, Остап замер. Впервые видел такую небесную красоту.

Подковывал он лошадь, дама сидела напротив, смотрела на него каким-то удивлённым, долгим, горячим, затуманенным взглядом. Да и Остап иногда отрывался от работы и тоже смотрел на неё… Когда он уже заканчивал, тихо сказал ей:

— Я ведь и не такое для Вас могу сделать.

— Что же? — Спросила она тоже тихо.

— То, чего никогда ещё человеческий глаз не видел и руки ничьи не делали.

— Спасибо Вам, Вы очень хорошо подковали мне лошадь. Приеду к Вам через неделю и посмотрю, что сделали для меня, — одной рукой, опершись на него, она села на свою лошадь. Остап не смог совладать с собой и припал с горячим поцелуем к её руке в перчатке. Но молодой военный, находящийся рядом, хлыстнул его по лицу со словами:

— Не забывайся, смерд! — У Остапа по лицу потекла кровь. Он поранил ему один глаз. Тот стал слепнуть.

Но он пересилил себя, сковал ей настоящую розу с шипами и лепестками из железа. Вышла — чудо — роза, какой ещё никогда никто не видел. Через неделю дама вернулась к нему. Она попросила прощение у него за то, что её жених ударил его, сказав, что прогнала его от себя.

— Сердце у меня всё изболелось, чуть ли ни на части рвалось! Ведь это из-за меня у Вас случилась великая беда! — Она взяла розу из рук Остапа и поцеловала его.

Потом сообщила ему, живёт в Петербурге и на днях возвращается туда. Он попросил:

— Не уезжайте!

Но она сказала:

— Милый мой, не сможем мы быть вместе, не дадут нам люди счастья, замучают.

— Ну, воля Ваша, только даже вспоминать мне о Вас будет радостью…

Она села на коня и пустила его шагом. Два раза останавливала коня, словно не могла уехать от Остапа, желая поворотить. Но, всё-таки, не вернулась. Остап стоял на пороге кузницы и смотрел ей в след.

Вдруг с неба стали сыпаться звёзды, будто оно плакало над их любовью!

После её отъезда Остап стал катастрофически слепнуть. Но решил, пока ещё немного видит, последний раз посмотрит на свою желанную. Приехал в Петербург, нашёл дом, где она жила. Но ему сказали, она умерла. Видимо, не вынесла разлуки. На кладбище он нашёл её могилу. Она была отделана белым мрамором, сверху увидел свою розу. Ему сказали — она сама так пожелала. Встал Остап рядом, и всего его, несчастного, затрясло…

Через некоторое время он совсем ослеп. Стал ходить с поводырём по хуторам, петь старинные песни, ему подавали милостыню. Вскоре он умер…

Любовь, конечно же бывает,

И кто-то, может, и мечтает

Однажды встретить, полюбить…

И с милым так всю жизнь прожить…

Но всем ли счастье то даётся?

Амур над нами лишь смеётся.

Пообещал — и шмыг в кусты.

О, наши судьбы не просты…

— А ты знаешь, она ведь ему привет передала через эту розу! Знала, что придёт он к ней и сказала на языке любви: «Помню и люблю тебя, милый… И роза твоя со мной! Мне с ней спокойно.». Ещё я тебе скажу — в любви, оказывается, нельзя всё пускать на самотёк, проявлять бездействие! Выходит, прав был Саша, когда взял и повернул меня к себе одним порывом… Ещё по рюмашке? — Как-то отчаянно кивнув головой, спросила я у Ольги, чуть не разрыдавшись. Она смущённо протянула мне пустую рюмку со словами:

— Выпьем! Да не расстраивайся, дорогая, всё уже прошло, а что было, то было, и быльём поросло!

Про себя я подумала: «Это же надо, что она рассказала мне из Паустовского! Саша ведь мне тоже с того света напоминание о себе присылал!», я погрустнела. Мне не хотелось рассказывать ей об этом… Она продолжала тоже не весело:

— Человеческие связи очень тонки и так быстро рвутся! Действовать или бездействовать — зависит от обстоятельств, что я могла в моём случае? — Спросила Ольга. — Просто, нельзя в таких случаях сразу доверяться. — Немного помолчав, продолжала. — Но надо стараться оберегать свою любовь! Сложится что-то не так, прощай счастье! А без него трудно жить на свете…

— Ты права! — На глазах у меня вновь появились предательские слёзы. Я глубоко вздохнула, чтоб не расплакаться и продолжала уже более бодрым голосом, — Однако не унывай, Ольга! У нас с тобой ещё всё впереди! Мне понравились у Фета стихи. Они подходят к нашему случаю:

Из царства льдов, из царства вьюг и снега

Как свеж и чист твой вылетает май!

Смотри письмо из Парижа, помнишь, на симпозиуме были? Читай! Поль написал тёплое письмо, зовёт к себе!

— Ну и поезжай! Ведь мы имеем право на настоящее женское счастье! Жить не для кого-то, а для себя! Дети взрослые, Юра и один справится здесь, ему уже никто не нужен. Но меня с собой заберёшь?

— Ха-ха-ха! Не соблазняй! — Рассмеялась я.

— Что же ты смеёшься надо мной? — улыбнулась Ольга.

— Да потому, что женщина — всегда остаётся женщиной! — добавила я.

— Разве это нехорошо? — удивилась моя подруга.

— Заберу, дорогая! Куда я без тебя? А, вообще-то, Оль, нужны ли нам эти мужчины? Поезд уже ушёл! Кажется, без них совсем неплохо! О любви стоит только теоретически философствовать, как мы с тобой сейчас! А Юру я приняла после его катастрофы из простого человеколюбия. Как я сама себя ни уговаривала после: «Он мне нужен, мы пара», ничего, пусто! Живём почти отдельно.

— Да, конечно, я поняла, что ты шутишь, просто я подыграла тебе! Но в каждой шутке есть доля правды! Ведь недаром ты стихи эти читала… Рассажу тебе и я кое что. Приходил Серёжин отец недавно ко мне, поведал — жена его предала, бросила тогда, когда он сильно болел. Ушла к другому. Еле выжил.

— Да? А что ж молчала? И что ты ему в ответ, просил сойтись?

— Просил, но я ему посочувствовала, напоила чаем и распрощалась.

— Не хочешь или гордость заела?

— Не хочу, Ниночка, перегорело, даже боли уже нет, пусто. Посторонний! А Серёжке, как я такое объясню? И зачем?

— Да, теперь я понимаю поговорку — жизнь всякой выдумки странней… А, всё-таки, сознайся, шальные мысли в голову лезут, когда мужчину красивого встречаешь? — Спросила я лукаво у Ольги.

— Что я, не живой человек, что ли? Лезут! Да мы с тобой ещё и не старушки, женщины в самом соку! — Ответила она весело.

— Ну-ну. Убеждали друг друга, убеждали, что мужчины нам не нужны, а она вон куда повернула! Что ж, придётся тогда тобой заняться всерьёз, действительно, познакомить с другом Поля!

— Но я разве отказываюсь? — рассмеялась Ольга.

— Хороши заявочки! А сейчас — пошли, погуляем немного в парке или послушаем мою последнюю скрипичную сонату — весна, передряги, любовь! Жизнь — прекрасна!

— А, вообще-то, у нас так много дел! Пригласили на международную конференцию. Но пойдём, погуляем и прослушаем твою скрипичную сонату! Да, жизнь — прекрасна!

— Не волнуйся, всё успеем! А ныне — отдыхаем, радость душе создаём!

— Тогда мне надо невестке позвонить, чтоб сама забрала детей из детского садика.

— Звони быстрее и побежим на прогулку, как совсем молоденькие девчонки! — Заторопила я Ольгу.

— Скажешь мне тоже — девчонки! Но перед тем, как ехать на конференцию, схожу в храм и закажу молебен о благополучном исходе дела. Что-то побаиваюсь немного я этой поездки.

— Конечно. Но бояться не надо. Если б наши доклады были не стоящими, нас бы не пригласили! Бог помогает во всём! Унывать не будем!! Бежим!

Примечания

1

К. Паустовский. Разливы рек. Далёкие годы. Москва, 1973