Восьмая нота

Лариса Михайловна Миронова, 2020

События развиваются в Греции, в наши дни. Молодой музыкант при мистических обстоятельствах открывает существование восьмой ноты. Его жизнь меняется. Но магия восьмой ноты хрупкая и требует соблюдения некоторых условий, иначе она исчезнет. Сможет ли музыкант сохранить произошедшее с ним чудо?

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Греция. Афины. Станция метро «Акро́поль». Наши дни. Будничное утро.

Это утро было похоже на все остальные. Люди, словно муравьи, оживлённо двигались потоками каждый в своём направлении, каждый по своим важным делам. Они были сосредоточены на сегодняшнем дне. У каждого он пройдёт по-разному. У кого-то сегодня важная встреча, и его лицо выдаёт явную озабоченность, кто-то уже опаздывает на работу, и взгляд его полон волнения, кто-то спешит в учебное заведение, и лоб его в напряжении от сознания того, что сегодня предстоит писать тест, к которому, возможно, он недостаточно готов. Среди стольких людей заметна привлекательная молодая женщина, которая идёт немного расслабленно, но её подхватывает динамичный поток только что вышедших пассажиров, и это явно её раздражает. Ей приходится идти гораздо быстрее, чем хотелось бы. По её вечернему платью, полоска которого видна из-под плаща, по слегка небрежно собранным волосам можно сказать, что ночь она провела с мужчиной. Конечно, он предлагал ей остаться, он любит её, а она ещё не уверена. У неё другие планы. Как, впрочем, и на сегодня. Томный взгляд красотки скрывается за длинными ресницами, словно нагота под шёлковой простынью. А вот ещё одна невыспавшаяся женщина. В глазах её какая-то грусть, а может, и разочарование. Она бы с радостью провела ночь с мужчиной, но, увы, ей досталась другая участь. Кто знает? Возможно, она возвращается с ночной смены. А вон там идёт молодой человек в красивой офисной одежде. Он сверкает чисто выбритыми щеками, и от него приятно пахнет парфюмом. Рядом с ним резво шагает ещё один молодой человек с опущенным взглядом и поднятыми плечами, как будто хочет слиться с толпой, раствориться в ней. Он в старых кроссовках и поношенной куртке. Куда же спешит он? Если внимательней присмотреться, то можно заметить, как его быстрые пальцы шарят по чужим карманам и сумкам проходящих. В отличие от остальных, он уже на работе.

Столько разных лиц, столько разных взглядов! Взглядов бодрых, успевших выпить свою дозу кофеина, взглядов сонных, смотрящих растерянно, словно их застали врасплох, взглядов, потухших от разочарования, взглядов, агрессивных от неудовлетворённости. Точно то, что у каждого взгляда есть своя история появления. Но любопытно само появление истории, казалось бы из ниоткуда, по абсолютной случайности. Быть может, это наши желания, как движущая сила, приводят нас к любопытным встречам и событиям? Ведь не зря же говорят, что нет ничего случайного! Но иногда бывает так, что сам человек к этому не готов, не проявляет должного внимания к происходящему, называемого случайностью, таким образом упуская её, и тогда происходящее теряет всю свою важность, а желания остаются желаниями. А иногда человек с жаждой ищет любого случая, которое приблизило бы его к мечте, к заветному желанию, и тогда случайность, приходящая к нему, становится шансом.

В стороне от движущейся толпы, на фоне античных скульптур и мраморных изображений из жизни Древней Греции, заключённых в стеклянные подсвеченные витрины, проходящие по периметру стен станции метро, возле колонны стоит мужчина, ещё не старый, но уже и не молодой. Он играет на ионике знакомые мотивы, которые так любят все местные жители, и тем самым надеется привлечь хоть какое-то внимание и получить милостыню. Его музыка растворяется в шуме прибывающих и уходящих поездов, в звуках многочисленных шагов и в голосах, говорящих по телефону. Несмотря на это, кто-то всё же роняет монету в его перевёрнутую чёрную шляпу. И каждый раз, когда музыкант слышит, как опускается монета, сразу же приободряется и играет с большим вдохновением. Если бы проходящие прислушались, с каким знанием дела он исполняет музыку, то сразу бы поняли, что перед ними — профессионал. У него нет денег, но он слишком благороден, чтобы шарить по карманам. Он музыкант, хотя и бедный. На нём старый, но хорошо пошитый пиджак, джинсы и старые, чистые ботинки. Вьющиеся тёмные с редкой проседью волосы аккуратно причёсаны, хотя ими уж точно с удовольствием занялся парикмахер. Чёрный шарф небрежно, но стильно повис на его шее, оттеняя глубокие серые глаза. Он слегка улыбается и бросает взгляды на проходящих. Его сутулые плечи напряжены, а худощавая нога ритмично отбивает ритм музыки. Длинные подвижные пальцы с уверенностью нажимают на клавиши. Кажется, что он пронизан музыкой и нотами. Даже имя у него музыкальное — Дорэ́мис. Нет, он не вызывает жалости, да и на нищего тоже не похож. Но что он тут делает? С таким талантом и артистической внешностью его легко можно представить на сцене играющим в какой-нибудь группе. Но трудно вообразить, что этот человек в какой-то период своей жизни был миллионером и очень известным музыкантом.

* * *

В небольшой старой квартире раздался звонок мобильного телефона. Долговязый парень поспешно поднял трубку.

— Дорэ́ми, привет! У меня к тебе дело… Тут у нас гастроли на носу с Анной Пападопу́лу, а её клавишник ушёл в другую команду. Ну… ему там пообещали больше платить… — с налёта начал говорить музыкальный руководитель, приятель молодого музыканта.

— Да, Леонид! Привет! — успел вставить Дорэмис.

— Ну, в общем, выручай!

— Но я ведь…

— А! Знаю, знаю! Ты работаешь и не можешь. Понимаю! Но у нас работа постоянно, и платят хорошо!

— Как я уйду? Ведь ты понимаешь…

— Понимаю. Жду тебя в шесть у меня дома. Там всё и обсудим. Давай, до встречи!

Дорэмис положил трубку и сел на неубранную кровать. Он начал нервно притоптывать ногой. «Что же мне делать?» Часы показывали пять дня. Станция метро была в нескольких минутах ходьбы от его дома. До Леонида ему ехать две остановки. Он, как и Дорэмис, жил в центре Афин. Времени для принятия решения было мало. Молодой музыкант играл в муниципальном оркестре, но денег, которые он получал, ему не хватало. Он серьёзно задумывался о том, чтобы стать преподавателем фортепиано, но тогда его творческая натура перестала бы развиваться, а ему так нравилось выступать! Он грезил о концертах на большой сцене, о музыке, которую сам будет писать.

Леонид был старым товарищем Дорэмиса с музыкального училища, с отделения бас-гитары. Всегда юркий и общительный, он выбрал другой путь и работал по ночам в бузуки (греческие ночные заведения с живой музыкой, с множеством певцов, где посетители в основном пьют виски. Открывается такое заведение около одиннадцати вечера и закрывается под утро). Леонид, в отличие от своего товарища, хорошо зарабатывал и был известен в музыкальных ночных кругах. Он не раз предлагал Дорэмису присоединиться, зная его как порядочного человека и приличного музыканта.

Однажды Дорэмис решил пойти в бузуки к своему приятелю и посмотреть, что его ждёт, если он в какой-то момент своей жизни выберет ночную работу. Он был крайне удивлён, когда услышал, как громко там звучала музыка, которая показалась ему примитивной. «Да уж, это тебе не классика!» — думал он, поцеживая виски. Пытаясь высидеть в накуренном, шумном помещении как можно дольше ради своего товарища, он уже не мог слышать грубые голоса певцов, которые пытались перекричать всю банду музыкантов, чтобы быть услышанными. Люди же с удовольствием выходили на сцену танцевать, делая подчас неуклюжие, причудливые движения. Некоторые женщины в разгаре веселья взгромождались в своих вечерних нарядах на столы, роняя стаканы, и танцевали цифтетели, и тогда весь стол ходил ходуном в заданном ритме. Им хлопали и подбадривали всякими выкриками «Давай, красавица! Звезда! Ай да!» — и те старались ещё больше. Яркие круги прожекторов гуляли по всему ресторану, и их свет ободрял и ослеплял веселившуюся публику. По традиции бузуки танцующих на столах осыпали бутонами гвоздик, которые ловко подсовывались на подносах привлекательными, всегда улыбающимися девушками. Каждый такой танец обходился мужской половине компании солидной суммой, выброшенной на ветер в виде оборванных цветов не первой свежести. Это не могло не шокировать утончённого Дорэмиса. Он с выпученными глазами наблюдал за происходящим. Только лишь в конце программы, к пяти утра, вышел один из певцов и начал петь старые греческие песни, которые нравились Дорэмису. Музыка уже не грохотала, прожектора не слепили глаза, и голос исполнителя стал более мелодичным и спокойным. Только это ему и доставило хоть какое-то удовольствие. Он дождался коллегу, они вместе вышли, и Дорэмис наконец-то вдохнул свежий воздух. Леонид стал ему что-то оживлённо рассказывать, но Дорэмис с заложенными ушами его почти не слышал. У него шумело в голове, и страшно хотелось лечь. Просто лечь и закрыть глаза.

— Слушай, Леонид! По-моему, я оглох! — сказал неестественно громко озадаченный Дорэмис, на что его товарищ стал громко хохотать.

— Дружище! Пройдёт! Это с непривычки, — крикнул тот громко и похлопал Дорэмиса по плечу. Потом, посмотрев на перепуганного музыканта, стал смеяться ещё громче. — Я вижу, ты не в восторге! Я подозревал, что тебе не понравится! Бузуки, дружище, или нравится, или не нравится. Точно одно — оно не оставит никого равнодушным! — громко парировал Леонид, обращаясь к своему оглохшему другу.

Молодой пианист стоял в метро и вспоминал этот первый и единственный поход в бузуки. Тогда ему показалось, что он отработал смену на заводе, дыша угарным газом. На следующий день после своего похода в бузуки он проснулся уже за полдень, а потом думал о том, как всё это Леонид выдерживает? Он бы на его месте, наверное, не смог.

Он зашёл в вагон прибывшего поезда, таща за собой поглотившие его мысли. «Хорошо, — рассуждал он, — если я всё-таки соглашусь на предложение Леонида, то моё место будет там, в ночном бузуки с оглушительной музыкой, с веселящимися покрасневшими мордами, играющего примитив всю ночь! Гастроли… Хм! Выступление по бузуки в разных провинциальных городах? Отличные гастроли! — при этих мыслях рот музыканта искривился в ироничную улыбку. — А мне эта их солистка Анна совсем не понравилась ни как певица, ни как женщина. Чего её крутят по радио то и дело? Не понимаю».

Анну молодой музыкант увидел в первый раз тогда, в бузуки. Она была очень яркая. Блондинка с красными губами, которые как-то пошло открывались, крутила бёдрами в такт музыке, посматривая сквозь густо накрашенные ресницы на публику. Было понятно, что певица посетителям явно нравилась. Мужчины смотрели на неё с похотью, а женщины — с восторгом и завистью. Анна была хорошо сложена. Её платье в обтяжку так сверкало, что притягивало взгляды, несмотря на свою вульгарность. Дорэмис, мягко говоря, не любил таких дам. И вот теперь он едет, и вспоминает её, и, по всей видимости, будет с ней работать!

Зная Леонида, Дорэмис чувствовал, что тот способен его уговорить. Да он кого хочешь уговорит! А его-то в его безденежном положении — и подавно! По правде сказать, молодой музыкант где-то в глубине души был даже рад предложению. Его воспоминания о прошлогоднем посещении бузуки, пусть и не очень приятные, успели немного выцвесть и потеряли всю яркость ощущений. К тому же ему, как творческому человеку, хотелось перемен. Пусть даже таких!

Леонид встретил своего товарища с распростёртыми объятиями и, конечно, уговорил его попробовать себя в ночной жизни. Когда закончилась их беседа, приятели решили прогуляться по ночному осеннему городу. Они вышли на центральную улицу самого знаменитого исторического района Афин, который был им знаком с детства. Здесь они выросли, сюда приходили на первые свидания и встречались с друзьями. На чёрном осеннем небе уже появилась луна, казавшаяся бледной на фоне освещённого жёлтым светом Акрополя с его величавыми колоннами древних храмов, стоявших на возвышенности. Казалось, античность молчаливо сопровождала двух музыкантов и слушала их беседу. Они шли по вымытой дождём улице, и мокрые огни редких автомобилей бросали скользящие блики на их возбуждённые лица.

— Дружище! Вот увидишь, всё будет супер! В общем, так: насчёт денег я договорюсь, но сперва ты должен будешь что-нибудь сыграть. Ну… чтобы поняли, на что ты способен. Короче, завтра вечером приходи на репетицию.

— А что им сыграть? — спросил растерянно Дорэмис.

— Ну, что-нибудь современное! Не Листа же! Ха-ха!

— Я не знаю ничего современного. Верней, я не пробовал играть всю эту… ну… хиты сегодняшнего дня.

— М-м-м, да… Давай ты сыграешь какую-нибудь её песню! Ей понравится! — жестикулируя, предложил Леонид. Он щёлкнул пальцами, и его коренастое тело как будто даже выпрямилось и стало выше.

— Да, да! Вот эту вот последнюю её песню! Как её там? В общем, найдёшь в ютьюбе!

— Что?! Это ту песню, которую крутят по радио? Ну не-е-ет! Да там же играть нечего! Три ноты…

— Ну! Так тем более! Три ноты — и учить ничего не надо. Тебе же лучше! — Леонид, смеясь, потрепал плечо своего ошарашенного друга.

— Понятно. Это всё, что от меня требуется?

— Собственно… да… Песня простая, но сыграй её с душой… — Леонид наигранно поднял голову к небу, вытягивая подбородок, и поднял руку, как дирижёр, ладонью вверх.

Дорэмис рассмеялся.

— Ладно, ладно! С душой — так с душой.

На следующий день молодой пианист прибыл на репетицию по назначенному адресу. Он стоял перед непонятным бетонным зданием без окон, обклеенным афишами и покрашенным в чёрный цвет. Вокруг входа, как гирлянды, были вмонтированы лампочки. «Видимо, вечером это всё выглядит намного привлекательней», — сделал заключение Дорэмис и вошёл в бузуки. Зал был заставлен столиками с поднятыми стульями. На полу по всему помещению лежало затоптанное бордовое ковровое покрытие. Уборщица пылесосила, пытаясь вычистить старое тяжёлое сукно. Стены тоже были обиты бордовой тканью, которая пропахла никотином и пылью. По центру в глубине он увидел сцену, на которой сидели музыканты, и Леонид что-то им объяснял, как всегда активно жестикулируя. За одним из столиков перед самой сценой располагались, как он понял, остальные участники музыкальной программы. Все были одеты в удобные вещи, начиная с джинсов и растянутых свитеров и заканчивая трениками и объёмными толстовками. Дорэмис почему-то думал, что увидит более чопорное отношение к внешнему виду, а тут — обычные атрибуты повседневности. В этом странном для Дорэмиса помещении чувствовалась рабочая обстановка. Музыкант подошёл к столику и со всеми поздоровался. Ему приветливо ответили и сразу же усадили за столик. Никто ни о чём его не спрашивал, но несколько любопытных беглых взглядов он всё-таки поймал. Дорэмис заказал кофе и стал украдкой рассматривать незнакомую компанию, сидящую за столом. Там были две привлекательные девушки, по всей видимости певицы, и двое мужчин — солистов программы. Никто не разговаривал, все слушали Леонида. У присутствующих он заметил одну особенность — все они были с тёмными кругами под глазами и уставшими лицами. «Конечно, не спать каждую ночь! Какой уж тут свежак!» — думал молодой музыкант, и ему стало грустно от сознания того, что эта работа оставляет вот такой непривлекательный след. Вдруг Леонид повернулся лицом к столику и увидел его.

— Привет, Дорэми! Поднимайся на сцену! — с улыбкой, но как-то суховато сказал Леонид.

Внезапно послышались быстрые, приглушённые ковровым покрытием шаги. Все обернулись, и готовый выйти на сцену музыкант тоже. Он увидел моложавую женщину со свежим лицом, так выделявшимся на фоне остальных лиц здесь присутствующих. Её светлые волосы были собраны в небрежный хвост, треники обтягивали стройные ноги, а бесформенный тёмный свитер окутывал её тонкий торс. Она выглядела непринуждённо и стильно.

— Всем привет! Угощайтесь! Я тут пирожки принесла! — обаятельно улыбаясь, сказала она и посмотрела с любопытством на Дорэмиса.

— Здравствуйте, я Анна! А вы… — она перевела взгляд на Леонида.

— Это наш новый пианист, Анна. Дорэмис! Я тебе о нём рассказывал, — отозвался тот, спускаясь со сцены и направляясь к тёплой выпечке.

— Дорэмис… — с этими словами молодой музыкант протянул руку Анне, и что-то хрупкое и нежное сжало его кисть.

— Очень приятно, — прозвучал мягкий голос.

Дорэмис смутился. Он не ожидал, что Анна, та раскрашенная и блестящая, как конфета в золотой обёртке, может быть такой… приятной и красивой. В ней не было ни той вульгарности, ни той излишней яркости, как в первый раз, когда он её увидел на сцене. Анна была старше Дорэмиса на семь лет, но выглядела она моложаво, и если бы молодой музыкант узнал её возраст, то с трудом поверил бы, что ей тридцать пять. Анна же своим опытным взглядом сразу поняла, что перед ней очень молодой и стеснительный мужчина. Она не могла не заметить его смущения и скованности от того, что он находился явно не в своём кругу, и это её тронуло.

— Ну что же, ты нам сыграешь что-нибудь, Дорэми? — сказала Анна и подошла к сцене. Музыкант последовал за ней. Он поднялся и подошёл к ионике. Все присутствующие смотрели на него в ожидании услышать его игру. Дорэмис посмотрел на своего приятеля, единственного знакомого ему человека из всей команды, ища поддержки в его взгляде. Леонид подошёл к нему и тихо сказал:

– — Давай, пусть послушают, как ты играешь. Удачи! — и отошёл от него.

Дорэмис робко коснулся клавиш. Проиграв несколько нот, он начал уверенно исполнять песню Анны в импровизации джаза. Певица смотрела на Леонида с недоумением. Что он играет? Это не было похоже ни на одну знакомую ей мелодию, и лишь товарищ Дорэмиса понял, в чём тут дело. Он подошёл к пианисту очень близко и прошептал ему на ухо:

— Я понимаю, что ты хочешь показать свою виртуозность, но не надо… Давай ты спокойно и просто сыграешь песенку.

— А! Понял. С душой? — сказал тихо Дорэмис.

— С душой, — ответил, подмигивая, Леонид и опять отошёл в сторону.

Молодой музыкант бросил взгляд на Анну, которая смотрела на него и терпеливо ждала. Он начал играть, на этот раз слегка импровизируя, что очень украсило простоватую мелодию. Анна поднялась на сцену и начала подпевать тихим голосом. Он заглянул ей в глаза и уже не мог оторваться от них.

— Чудесно! В таком звучании мне моя песня нравится ещё больше! Браво, Дорэми! — воскликнула Анна восхищённым голосом. Музыканты тоже одобрительно покачали головами и стали подходить к Дорэмису, чтобы познакомиться. Леонид стоял, широко улыбаясь, и довольно потирал руки. Через несколько минут репетиция продолжилась, и уже никто не обращал внимания на только что отличившегося молодого музыканта. На сцене репетировала Анна, а Дорэмис сидел за столиком, и его мнение о её вокальных способностях стало меняться. «Ну почему ей так не петь, когда она выступает? Такой красивый, мелодичный голос! А ночью надрывается и чуть ли не хрипит…» — думал Дорэмис, наслаждаясь каждым движением Анны. От прежней «не в его вкусе» артистки не осталось ничего в памяти влюбчивого и романтичного Дорэмиса.

Репетиция закончилась в полночь. Леонид подошёл к Дорэмису и вручил ему пачку партитуры.

— Вот тебе работа на дом. Программу ты уже послушал, а песни скачаешь. Завтра постарайся уже что-нибудь играть.

— Завтра? — удивлённо спросил молодой пианист и посмотрел на стопку бумаг с нотами.

— Да. Репетиции у нас будут каждый день, пока не выедем на первое выступление. Ну ты же знаешь, что репетиции — это долгий процесс, — он посмотрел на уставшего приятеля и добавил: — Завтра я переговорю с Анной и скажу тебе о гонораре.

Леонид усталым шагом пошёл к выходу, а Дорэмис остался стоять на месте. Машины у него не было, и на метро он уже опоздал. Он растерялся: «Как же я доберусь домой? Надо вызвать такси!» Вдруг он услышал голос своего приятеля:

— Дорэми, прости дружище! Я совсем забыл! Идём, подвезу!

Музыкант с облегчением выдохнул.

На следующий день Дорэмис опять был на репетиции. Он проснулся рано утром и успел прослушать и проиграть все песни музыкальной программы. Материал был лёгким, а некоторые песни походили одна на другую. Анна была приятно удивлена, когда увидела, с каким энтузиазмом новый музыкант взялся за дело и участвовал во всех музыкальных композициях.

— Браво, Дорэми! Вот это я понимаю, профессионал! А вот некоторым нужны недели для усвоения материала, — сказала Анна, будто разговаривала сама с собой, не обращаясь ни к кому конкретно. Она просто вспомнила несколько неудачных выборов музыкантов в свою команду. Дорэмис заметил косые взгляды со стороны музыкантов в адрес Анны. Теперь он начал понимать, почему его приятель разговаривал с ним фамильярно во время репетиций. Он не хотел выделять никого, чтобы не разжигать зависть и разные разговоры за его спиной, что кто-то у него любимчик. Многие из группы музыкантов не умели даже ноты читать, да и играть могли примитивные вещи, но не более. Зато у них был музыкальный слух и хорошая память, и это им помогало не сидеть без работы. Конечно, они понимали, что Дорэмис — профессиональный музыкант и выигрывает на их фоне. К тому же он был самый молодой в команде и выделялся, сам того не подозревая.

Однажды после репетиции два приятеля ехали вместе домой.

— Дорэми, должен тебе что-то сказать…

Музыкант вопросительно посмотрел на Леонида.

— В общем, я, как старший по возрасту и по опыту в этой ночной кухне, должен предупредить тебя, что Анна… Будь с ней осторожен.

— Но у меня к ней ничего нет! Она интересная и приятная, вот и всё! — слукавил Дорэмис, но серьёзный тон приятеля его насторожил.

— Ладно, ладно! Что я — не вижу, как вы друг на друга смотрите! Ты ей тоже нравишься, и это есть проблема. Понимаешь?

— Нет…

— Ты в её вкусе. Но! Дружище, я тебя знаю, какой ты ранимый… Я помню ту историю в училище, когда ты страдал из-за одной красотки… Я не хочу сказать ничего плохого! Анна — хороший человек, с ней приятно работать, но что касается амурных дел — чертовка! Один сопляк из-за неё чуть вены не порезал.

Дорэмис слушал приятеля, и ему казалось, что какой-то магнит начал его ещё больше притягивать к Анне. «Чертовка» прозвучало очень интригующе, и вот теперь он был уверен, что между ними точно что-то произойдёт. Дорэмис не был дилетантом в любовных делах и дарил радость женщинам с большим удовольствием. Причём всё это происходило бурно и романтично. Он увлекался, он действительно переживал и страдал, и ему было не важно, что он станет жертвой в финале. Это его не пугало и не ущемляло ни его гордости, ни мужского эгоизма.

Начались гастроли. Постоянные переезды изнуряли Дорэмиса. Он поменял свой режим жизни. Ночная работа давалась ему трудно. После выступления весь музыкальный коллектив обычно шёл в ночные таверны подкрепиться, а он, устроившись в машине Леонида, засыпал. У него шумело в голове, и даже тошнило. На следующий день он просыпался далеко за полдень. Это его страшно злило. Ему казалось, что жизнь его проходит мимо, пока он спит, что теряются дни, что солнце уходит и не светит так ярко, когда он просыпается. Была поздняя осень, и дни действительно становились короче, но музыкант об этом совершенно забыл. Единственным его утешением были деньги, которые он получал, и они были немалые по сравнению с прежними, а единственной его радостью во время работы стала Анна. Когда она выходила на сцену, обязательно подмигивала и улыбалась Дорэмису, и он сразу забывал об усталости и громкой музыке, которая рвала ему барабанные перепонки. Он улыбался ей в ответ и начинал играть вдохновлённо. На сцене всегда было очень жарко от прожекторов и освещения, а ноги гудели, и хотелось присесть. Он смахивал пот со лба и утолял жажду водой, которая всегда стояла возле него. «Ничего, я привыкну! Человек ко всему привыкает», — успокаивал он себя.

Дорэмис имел вид интеллектуала. Он был скромным и вежливым. Можно было подумать, что он беззащитный и мягкий. Отчасти это было так, но он обладал внутренней силой и легко не сдавался ни при каких обстоятельствах, а они у него в жизни были. Вот и сейчас он боролся и не думал делать ни шагу назад.

Однажды музыкальная группа была на гастролях в одном провинциальном греческом городке, как и предполагал Дорэмис, что имеется в виду под словом «гастроли». Уже под утро, после работы, он, как обычно, стоял на улице и ждал Леонида, чтоб тот его подвёз до гостиницы с остановкой в какой-нибудь таверне. К нему подъехала машина Анны.

— Ну что? Садись, подвезу! — сказала она бодро.

— Спасибо, но я договорился с Леонидом, — ответил музыкант растерянно.

— Ничего, я ему позвоню сию же минуту! — не сдавалась Анна. — Да садись же!

Он сел и почему-то засмущался, но виду не показал. Анна внимательно посмотрела на него.

— Всё в порядке? У тебя усталый вид.

— Я просто хочу спать, — вырвалось у Дорэмиса.

— Понятно, едем сразу в гостиницу!

Анна была готова завести мотор, но, увидев приближающуюся машину Леонида, остановилась. Тот заметил своего приятеля сидящим на переднем сидении в машине певицы и недовольно на них посмотрел.

— Леонид! Не ждите меня, я еду в гостиницу, а заодно подвезу и Дорэмиса! — крикнула она ему из окна автомобиля.

— Анна! Можно тебя на минуту? — пробасил Леонид. Анна послушно вышла из машины и приблизилась к нему.

— Анна, послушай… Я всё понимаю, но не давай повода коллегам. Завтра, уже завтра начнутся разговоры про вас. Ну сделай ты это в другое время. Ты же подставишь Дорэмиса, начнутся обсуждения, косые взгляды… Ведь он ещё и месяца не проработал. Подумай хотя бы о нём…

Анна нагнулась к уху Леонида,

— Маэстро, только не надо меня учить! Понятно? — с этими словами Анна нервно развернулась и пошла к своему автомобилю, где её ждал Дорэмис. Она резко завела машину, и та рванула, как необузданный конь.

— Анна, всё нормально? — спросил явно озадаченный молодой музыкант.

— Малыш, не волнуйся, всё в порядке, — мягко ответила она, и больше они не проронили ни слова, пока не подъехали к гостинице.

– — Поднимешься ко мне? — спросила Анна и посмотрела в серые, как пасмурное небо, глаза Дорэмиса.

Музыкант кивнул в ответ. Дыхание его сбилось в предчувствии близости с этой красивой и легкомысленной женщиной.

В номере у Анны пахло дорогими духами и невыветрившимся никотином. Она открыла окно, и в комнату зашёл холодный осенний воздух. Женщина хотела зажечь сигарету, но Дорэмис схватил её в свои объятия и уже не выпустил, пока не встало тусклое солнце.

Они лежали в постели, и сердца их постепенно находили свой ритм. Дорэмис нежно провёл пальцем по позвоночнику лежавшей на животе Анны.

— Послушай, почему ты решила стать певицей? Что тебя заставило работать ночью? С твоими-то данными ты могла бы быть моделью! — спросил музыкант.

— Зачем тебе это? Так, ради любопытства? Решила и решила, — лениво ответила Анна, переворачиваясь на спину. Ей не нравились такого рода расспросы. Кому какое дело, через что она прошла? Жалость — это было последнее, чего хотела Анна. Лучше пусть все видят её успешной, красивой и состоявшейся в своей профессии! Анна сама себе прокладывала дорогу и добивалась всего сама. Мелкими шагами она шла к успеху, и вот ей удалось наконец-то выпустить пластинку, и одна из песен стала хитом. Денег, как и предложений выступать, у неё появилось гораздо больше, вот только с личной жизнью у Анны не получалось.

— Если не хочешь ничего рассказывать — я пойму, — ответил, выдержав паузу, Дорэмис. — Извини! Ты права, это личное. Если честно — я тоже не люблю вспоминать прошлое… — и он прижал её к себе.

— Я была совсем девчонкой, когда пошла работать официанткой в таверну. Она открывалась вечером, и там была живая музыка, — неожиданно начала Анна, смотря в потолок, будто там проходили кадры из её жизни. — Семья моя жила бедно, и мне приходилось помогать маме… У нас не было отца… У меня ещё брат есть, но речь сейчас не о нём. Хозяин таверны как-то предложил мне попробовать спеть. Он говорил, что с такой внешностью, как у меня, грех работать официанткой. Ну я и попробовала… — рассказала «замыленную» историю Анна. Она всегда её рассказывала любопытным особам, чтобы отвязаться от расспросов.

— Но как? У тебя есть музыкальное образование?

— Нет, у меня есть слух и… если ты заметил, есть неплохой голос, — смеясь, ответила Анна.

— Значит, у тебя есть способности, а может, и талант… — улыбаясь, сказал Дорэмис и обнял молодую женщину. — А ещё у тебя есть талант, который я раскрыл сегодня ночью, — целуя Анну, добавил Дорэмис. На этом их разговор закончился, и они вновь отдались друг другу.

* * *

Анна. Её история была куда сложней, чем она её представляла. Она была ещё ребёнком, когда её отец ушёл из семьи. Никакого брата у неё не было. Возможно, она мечтала иметь брата, чтоб он её защищал. Ну хоть кого-то, чтоб защищал её от отчима! Она пыталась понять свою мать, когда та привела в дом этого страшного и напористого человека, которому она так беспрекословно стала подчиняться. Он был младше матери на несколько лет и чувствовал себя привилегированным. Почти все деньги уходили на игру в карты и казино. Когда это чудовище проигрывало, что случалось часто, начинался ад. Он мог пьяный прийти уже под утро и криками, а то и кулаками разбудить Анну и её мать. Девочка пугалась и наспех собиралась в школу, хотя было ещё совсем рано. Но ей было всё равно. Анна убегала и плакала, сидя на лавочке возле школы, пока она не открывалась. Потом девочка сливалась с толпой учеников, и слёзы её высыхали. Кое-как доучившись и получив неполное образование, Анна пошла работать по ночам официанткой в таверну, зарабатывая небольшие деньги. Она их прятала. Отчим однажды нашёл спрятанные купюры и забрал их, ничего не сказав. Девочка пожаловалась матери, но не услышала от неё ни слова поддержки.

— Да что с тобой, мама? — в отчаянье крикнула Анна. — Как ты его терпишь? Почему мы должны мучиться?!

— Я люблю его… — тихо ответила мать. Она сидела, потупившись в пол, и не смотрела на дочь.

— Ты его любишь… А меня? — дрожащим голосом произнесла девочка.

— Анна, он больной человек, — продолжала мать.

— Да тебе его просто жалко! Какая любовь, мама? — взволнованно протестовала девушка.

Мать ничего не ответила и даже не обняла Анну, чтобы успокоить. Она молча начала собираться на работу в больницу, не желая больше продолжать разговор. Её дочь была сильно похожа на своего отца — такая же красивая, обаятельная и энергичная. Глаза девочки напоминали ей мужа, которого хотелось забыть. Это вызывало в ней неприязнь к дочери, чувство, которого она стыдилась, но поделать с этим ничего не могла. С появлением сожителя в их маленькой семье во взгляде дочери стали проскальзывать упрёк и некое осуждение. Тогда мать и вовсе перестала смотреть девочке в глаза, а та не понимала, почему так происходит. Ведь она так нуждалась в любви и ласке! Иногда Анна думала, что это она что-то сделала не так или в чём-то провинилась. В отличие от своей матери, девочка пыталась наладить их связь, но ничего не получалось. Пропасть между ними продолжала своё немое существование.

Анна была поздним ребёнком, которого женщина родила после сорока. Осознавая, что дочь вырастет и у неё будет своя жизнь, она решила, что останется совсем одна. Мать Анны не слыла красавицей, а после ухода мужа в другую семью болезненно переживала случившееся, и тогда страх одиночества, как дамоклов меч, повис над её головой. Ей хотелось мужского внимания и женского счастья. Спустя несколько лет первым, кто дал ей ласку и кому она понравилась, оказался деспотичный молодой человек, но благодаря этому мужчине она вновь почувствовала себя любимой и влюблённой и любой ценой решила его не терять. Ведь один раз она уже не смогла сберечь своё женское счастье. Вот только в будущем за последствия такого решения расплачиваться пришлось её ребёнку.

Когда совсем юной Анне предложили петь, вместо того чтобы работать официанткой, это так взбодрило её, что она только и ждала, когда пойдёт на работу. Очень скоро Анна купила себе вечернее платье и туфли на каблуке для маленькой сцены, на которой она выступала в компании трёх музыкантов и ещё одного певца. На их фоне она выглядела свежо и очень эффектно. Музыканты были уже немолодыми ребятами, и спрос на их музыкальные услуги ограничивался только этой таверной. Хозяин, которого звали Ба́бис, в обмен за работу их щедро кормил, угощал пивом и давал денег на мелкие расходы. Певец с большим животом и с большим репертуаром песен чувствовал себя главным в музыкальной команде, и его не смущали ни плешь на голове, ни низкий гонорар, который он получал. Так или иначе, других предложений у него не было.

Долгое время хозяин таверны был доволен, что развлекал посетителей живой музыкой в лице мужского квартета, но чувствовал, что какой-то изюминки всё же не достаёт. Нужна была певица! Когда Бабис думал о стоимости такого удовольствия, будучи рациональным человеком, как он любил себя называть, понимал, что женское присутствие на сцене ему обойдётся в копеечку. Ведь он хотел красивую и с голосом певицу.

Анна, будучи официанткой, привлекала к себе внимание посетителей, как светящийся мотылёк, и этого не мог не заметить недремлющий и опытный глаз Бабиса. Он подумал: а что, если у этой милашки есть голос? Почему бы не попробовать? И он не ошибся. У девушки оказались неплохие вокальные данные, и она быстро улавливала мелодию. После нескольких репетиций Анна была готова к дебюту с несколькими песнями. «Конечно, она неопытная артистка, но это дело наживное, — размышлял хозяин. — Посетители будут довольны, глядя на молодую и улыбающуюся девушку. Ну а после двенадцати, когда официанты только и успевают разливать вино, вот тогда им будет вообще всё равно, кто поёт и как поёт — лишь бы музыка играла!» — продолжал он свои мысли.

Теперь у Анны в таверне появилась своя маленькая комнатка — кладовка, уставленная наполовину ящиками с напитками. Туда, на небольшую свободную от товара территорию, ей поставили старое, но большое зеркало, там же находились её вечерний наряд, туфли, недорогая косметика и потайное место, куда она откладывала деньги на съём маленькой квартиры, где будет жить одна. Анна не сочла нужным сказать матери, что теперь поёт, потому что та точно бы поделилась этой новостью с отчимом, и если бы тот об этом узнал, то начал бы требовать деньги. Ведь теперь она получала больше, пусть даже и незначительно. Анна решила подбрасывать небольшую сумму денег в коробку из-под обуви, которую обнаружил дома отчим, чтобы избегать с ним скандалов и рукоприкладства.

Певец оказался добродушным весельчаком и всячески помогал Анне. Он учил её новым песням и встречал её улыбкой каждый раз, когда она выходила на скромную, плохо освещённую сцену, и они вместе пели под аккомпанемент трёх бодрящихся вопреки усталости музыкантов.

Однажды Анна вышла, как обычно, и стала петь. Внезапно она увидела, как входит в таверну её отчим. Он приблизился к барной стойке, и их взгляды встретились. Анна стала петь взволнованным и слегка дрожащим голосом. Она предчувствовала, что её ждут разбирательства по возвращению домой. Бабис заметил, как девушка поменялась в лице. Он начал наблюдать, куда она смотрит. Взгляд его остановился на небритом, плохо одетом мужчине, который стоял возле бара и нервно курил. Он смотрел только на Анну насмешливо и в то же время даже угрожающе. Допив стакан виски, он рассчитался и ушёл. После его короткого визита Анна уже не находила себе места. Она в страхе думала, что будет дома. Мать её была на дежурстве в ночную смену в больнице, где она работала санитаркой, поэтому Анне придётся зайти в квартиру и иметь дело с отчимом один на один. Это её пугало. Закончив выступление, девушка скрылась в своей маленькой гримёрке. Рухнув на первую попавшуюся коробку, она обхватила голову руками. Что же ей делать?

После работы Анна села в машину Никоса, охранника таверны, который её подвозил каждый вечер. Он, как и Бабис, заметил, что девушка была чем-то напугана. Всю дорогу охранник молча наблюдал за ней. Он ждал, что она ему хоть что-то скажет, но девушка молчала. Когда они подъехали к дому Анны, Никос не выдержал.

— Анна, что-то случилось?

— Нет, нет… Всё хорошо… — напряжённо улыбаясь, ответила Анна.

–Ну… хорошо! Просто я заметил, что, когда этот хмырь зашёл — настроение твоё странно изменилось. Мне показалось, что ты его боишься. Кто он? Ты его знаешь?

Анне было стыдно признаваться, что это её отчим. Она опустила взгляд. Кому она могла пожаловаться и рассказать всю правду? Нет, это для неё был бы позор!

— А, тот? Это наш сосед. Мы живём в одном подъезде… Просто… он страшно неприятный тип и часто напивается, — соврала Анна.

— Надеюсь, он тебе не причиняет проблем? — продолжал выяснять Никос, потирая своими огромными руками руль автомобиля. Его массивное лицо с перебитым, приплющенным носом исказилось в улыбке.

— А то… если что… так ты скажи!

— Нет, нет, что ты! Ну, я пошла. Спасибо, Ник! — протараторила Анна и, поспешно выйдя из машины, направилась в сторону старой, потрёпанной пятиэтажки. Никос уехал, как только за девушкой закрылась дверь подъезда.

Анна поднималась по лестнице медленным шагом. Вот она открывает ключом дверь, заходит в квартиру, включает свет и тут же получает удар по голове. Она упала бы, но удержалась за стенку.

— Так ты решила отделаться подачками? Певичка!

И он ударил её по лицу. Анна стала плакать, закрывая лицо дрожащими руками.

— Чем ты там ещё занимаешься? А? — заорал отчим.

И тут последовал ещё один удар, на этот раз в живот, что заставило Анну согнуться от боли. Она простонала.

— А я-то думаю… Оставляешь деньги в коробке, чтоб я не просил больше? Умная стала?! Подожди, я тебя проучу, — прошипел он и направился к ободранному столу, чтобы зажечь сигарету. Настроения быстро окончить издевательства над девушкой у него явно не было. Он решил растянуть удовольствие. Анна, улучив момент, как ошпаренная, вылетела из квартиры и побежала вниз к выходу, перепрыгивая ступеньки. Она остановилась лишь только за углом дома в следующем квартале и села на обочину отдышаться. Было лето, и лёгкий ветер тревожил сонную листву, делая тени от деревьев подвижными. Анна испуганно смотрела по сторонам, следя за шевелящимися тенями. Ей казалось, что сейчас отчим внезапно появится перед ней. Она совершенно не думала о том, что ему будет трудно заметить её в ночи, да и бежать за ней он вряд ли будет. Зачем? Ведь можно и завтра закончить разговор! Дыхание Анны постепенно восстанавливалось, и она стала думать — куда ей идти? Домой она больше не вернётся. Это было решено. Вдруг она спохватилась: «Моя сумка!» Быстрым движением её рука нашла на спине висящую сумку-рюкзак, и это её успокоило. Документы и кошелёк были с ней. Пульс тела переместился в область головы, и теперь она слышала его биение в висках. Вариантов «куда идти» почти не было. Она вспомнила одну бывшую подругу матери, Панайоту, которая прекратила всякие отношения со своей приятельницей, когда узнала, с кем она связалась. Тогда женщина и подумать не могла, на какое мучение была обречена Анна. У двух женщин состоялся разговор, после которого Панайота у них дома больше никогда не появилась.

Анна недолго думая поймала такси и поехала к ней. Таксист пристально смотрел в зеркало на девушку с разбитой губой, из которой шла кровь. Он дал ей салфетку со словами:

— Возьмите, у вас кровь на губе!

Анна поблагодарила водителя и попыталась вытереть губу, но больно было даже до неё дотронуться.

* * *

— Анна! Это ты? Девочка моя! Что с тобой? Кто тебя так? — с порога испуганно выкрикнула Панайота и обняла девушку, заводя её в квартиру. Глаза Анны наполнились слезами.

— Это мамин сожитель, — тихо произнесла она. Женщина, опытная медсестра, уложила её на диван и стала обрабатывать рану на лице.

— Боже! Что он с тобой сделал? Ужас! Господи боже мой! — не переставала ужасаться Панайота, обнаруживая следы побоев.

— У меня кружится голова, и немного тошнит… — еле слышно произнесла Анна. Спустя несколько минут она уснула. Панайота сняла с девушки обувь и накрыла лёгким покрывалом. «Похоже, у неё сотрясение мозга… Как так можно избить бедную девочку?» — думала женщина, глядя на опухшее лицо Анны.

На следующее утро Панайота проснулась рано и зашла в зал посмотреть, как себя чувствует нежданная гостья. Анна с опухшей губой сидела на диване, обняв колени.

— Как ты, девочка моя? — спросила Панайота.

— Болит голова и подташнивает… Спасибо вам, Панайота! Я вчера совсем отчаялась. Не знала, куда бежать… — сказала Анна, пряча глаза.

Она чувствовала себя подавленной и униженной. Панайота посмотрела на неё с пониманием и, выдержав паузу, произнесла серьёзным тоном:

— Анна, нам нужно поговорить. Я хочу тебе помочь. Только, пожалуйста, расскажи мне всё как есть. Это важно.

Их разговор продолжался долго. Анна мучилась, вспоминая весь тот ужас, в котором она жила все эти годы. Панайота опускала глаза, когда чувствовала, как трудно даётся девушке рассказывать эпизоды насилия, унижения и полной незащищённости. Женщина приходила в ярость, и возмущению её не было конца, когда она слушала рассказ Анны. Но Панайота ничего не показывала, боясь её смутить. Она помнила Анну милым ребёнком и, когда увидела её вчера ночью, почти что не узнала. Какой-то инстинкт дал ей понять, что эта хрупкая, с осунувшимся и побитым лицом девушка была та самая малышка, которую она полюбила ещё с пелёнок.

— Значит, так! Ты остаёшься жить у меня. Домой не думай показываться. Вещи я заберу и с твоей матерью поговорю сама. На работу пока ты идти не можешь. Тебе нужен постельный режим. И… тебе нужно обследоваться. Пойдёшь в нашу поликлинику, которая рядом с домом, и обследуешься. — подытожила Панайота, нервно шагая взад-перёд.

Вдруг она остановилась и посмотрела на Анну. Та тихо плакала. Панайота присела к ней и обняла:

— Всё будет хорошо, девочка моя! Поверь мне! А с моими решениями… надеюсь, ты согласна?

— Да, да… Спасибо! Как давно я не чувствовала заботы… Нет, я не помню… Может, и никогда! А так хочется! Почему моя мать… вот так поступает? Нет, я не сужу её, вы поймите, но мне больно, мне обидно… — Анна закрыла лицо руками. Панайота еле сдерживала слёзы. Ведь она тоже была матерью. Единственный её сын давно вырос и женился, и теперь она наслаждалась своей новой ролью бабушки. Женщина возилась с внуками и с печалью думала о том, что её мужу не удалось дожить до этих счастливых минут. С тех пор как Панайота овдовела, своё сердце она не отдала больше ни одному мужчине.

* * *

Звонок в дверь разбудил мать Анны. Она спала после ночной смены. Рядом с ней как ни в чём не бывало храпел её сожитель. Женщина подбежала к двери и поспешно её открыла. Её заспанный вид и удивление в глазах вызвали раздражение у Панайоты.

— Спишь, подруга? Так и не проснулась! Жаль… вот только не тебя! — произнесла с горькой улыбкой Панайота.

— Что тебе надо? — робко спросила мать Анны.

— Может, знаешь, что тут произошло вчера ночью?

— Нет. А что произошло?

— Понятно. А может, поинтересуешься, где твоя дочь? — Панайота посмотрела на часы. Они показывали двенадцать дня.

— Ну… не знаю… Она уже взрослая. Тебе известно, где она? С ней что-то случилось?

— А тебе не рассказал твой тунеядец, что он избил Анну?

— Что? Как избил?

— Послушай, не надо так удивляться! Ведь это не в первый раз. Верно?

— Панайота, она у тебя? — словно не слыша вопроса, пробормотала женщина.

— Да. В плачевном состоянии и с сотрясением мозга.

–…Как так?

— Проснётся этот… вот у него всё и узнаешь. А может, ты его разбудишь и наорёшь на него, что ли?! Ведь он избил твою дочь!

— Тихо, не кричи… Мне надо увидеться с Анной… — сказала шёпотом женщина, явно боясь не разбудить своего сожителя.

— Слушай меня… Я пришла за её вещами. Сюда она больше не вернётся! А твою просьбу я передам. Когда Анна захочет — она наберёт тебя. Это уже ей решать. Ведь она уже взрослая! — горько съязвила Панайота.

Больше женщины не разговаривали, пока мать Анны спустя каких-то пятнадцать минут бесшумно не вынесла чемодан с вещами своей дочери. Теперь была очередь Панайоты делать круглые глаза от удивления.

— Нет, ты не мать… — качая головой, произнесла она, взяла вещи и направилась к выходу. В этот момент ей хотелось развернуться и дать пощёчину бывшей подруге.

— Скажи, что скоро я с ней свяжусь… — сказала шёпотом мать Анны, выходя в коридор. На её лице не было эмоций. Лишь только блуждающий страх читался в её окружённых морщинами глазах.

— Зачем? Ты свой выбор уже сделала! — с этими словами Панайота потащила небольшой чемодан Анны к выходу. От волнения и негодования руки женщины дрожали. Поступок бывшей подруги никак не укладывался у неё в голове. Дверь закрылась, и мать Анны, стоя за ней, заплакала. Из груди вырвался тяжёлый вздох, и слёзы стали душить её. Ей стало жаль свою девочку. Женщина села на старый деревянный стул и просидела там, пока вместе с последней каплей слёз не ушло и чувство вины за происшедшее. Мать Анны обладала способностью всегда оправдывать себя и свои поступки. Вот и на этот раз она почувствовала облегчение от того, что Анна ушла и будет в надёжных руках. Зная свою подругу, она это понимала. Девочке не придётся терпеть обиды, от которых она не уберегла её в погоне за личным счастьем, таким, каким мать Анны его себе представляла. Со словами «может, оно и к лучшему» женщина побрела в спальню.

По дороге домой, сидя за рулём машины, Панайота вспоминала её первое знакомство с сожителем тогда ещё своей подруги. Он пригласил их пойти ночью в казино повеселиться. Маленькую Анну оставили в тот вечер с соседкой на всю ночь. В казино женщины никогда ещё не были. Панайоте сразу же не понравилась обстановка и публика, которая там была. Посетители, как несуразные тени, передвигались с жетонами в руках, воровато посматривая и выбирая, к какой картёжной партии примкнуть. Это было казино второго сорта, притон для больных азартом людей. Казалось, в этом заведении всё жило искусственной, искажённой жизнью, отрезанной от реального мира. Посетители там в основном были мужчины, неопрятно и безвкусно одетые. Они постоянно пили и курили. В их глазах читался нездоровый азарт, но больше всего Панайота ужаснулась, когда увидела тот же взгляд и у нового друга подруги. Он сразу сел играть в карты, зажёг сигарету и забыл, что пришёл сюда не один. Сидя в баре, женщины пили коктейль и наблюдали за происходящим. Панайота видела, что её подруге, как и ей, было некомфортно. Скоро им надоело сидеть на одном месте, и они решили подойти к зелёному столу, за которым играл в карты свежеиспечённый любовник матери Анны. Они встали сзади него. Было похоже, что он выигрывал, но спустя немного времени стал проигрывать. Подруга Панайоты поцеловала его в щеку для ободрения, но тот убрал лицо и грубо ей сказал:

— Ты можешь уйти? Встала тут, и мне теперь не везёт!

Женщина отошла. Прошло ещё полчаса. Молодой любовник проигрывал. Панайота заметила, как его пальцы стали жёлтыми от никотина. Он зажигал сигарету, оставляя её тлеть между пальцами, потом её тушил, обжигаясь окурком, и тут же подкуривал следующую. Руки его дрожали. В тот вечер он проиграл все деньги, но этого оказалось мало. Подруги стояли в стороне, недалеко от него. Он повернулся и взглядом нашёл их.

— Дай мне денег! Я должен отыграться! — нервно прозвучал приказ, и подруга Панайоты торопливо достала из своей сумочки немногочисленные купюры и отдала их.

— Зачем ты это сделала? — удивилась Панайота.

— У него сейчас сложный период в жизни. Он потерял работу, а игра его успокаивает, — ответила озабоченно подруга.

— Нет, игра его не успокаивает. Он этим живёт! Бросай его, пока не поздно! Неужели ты не видишь? Он у тебя последнюю копейку начнёт забирать! О, боже! Такие люди… они же как наркоманы, а тебе дочь растить надо! — причитала Панайота. Но её вмешательство оказалось бесполезным. Они покинули казино, когда все деньги были проиграны. По дороге домой картёжник винил в проигрыше свою пассию, а она только и делала, что его успокаивала. Позже, спустя несколько месяцев, подруга ей позвонила и попросила денег взаймы, на что получила от Панайоты отказ. На этом дружба между двумя женщинами закончилась. Вспоминая всё это, Панайота ещё раз сделала вывод, что правильно поступила в тот момент. Даже если бы она одолжила тогда, то на этом бы выпрашивание денег не остановилось, и в какой-то момент всё равно пришлось бы отказать. А долг никто никогда бы ей так и не вернул.

«Нет, — подумала она, — становиться спонсором картёжника — гиблое дело». Панайота тяжело вздохнула.

* * *

Около недели Анна уже не появлялась на работе. Она позвонила в таверну и сослалась на плохое самочувствие. После медосмотра диагноз «лёгкое сотрясение мозга» подтвердился. Отёк губы и щеки прошёл, и на его месте появились яркие сине-зелёные синяки. Анна уже почти выздоровела, но на работу выходить стеснялась. Ведь ни один тональный крем не мог замаскировать следы побоев на лице. Она терпеливо ждала, пока они не сойдут, но это оказался длительный процесс. Дождавшись наконец момента, когда синяки можно было замазать, Анна отправилась на работу. «Всё равно там неяркое освещение, и никто ничего не заметит», — подумала она.

На входе в таверну её встретил улыбающийся Никос.

— Какие люди! Анна, привет! Ну, наконец-то! А мы тут уже заскучали без тебя. Все спрашивают, где ты! Популярность твоя растёт!

От таких слов у Анны поднялось настроение, и она засмеялась вместе с Никосом.

— Даже этот твой… доходяга-соседушка к нам наведывался! Поклонничек, чтоб его… — хохоча басом, добавил Никос, но Анна вдруг перестала смеяться и, бросив «извини, мне надо идти» опешившему охраннику, быстро исчезла в зале таверны. Никос остался стоять с открытым ртом и сразу пожалел о своей неудачной шутке. До начала работы у Анны было ещё полчаса. Она села на единственный стул в своей гримёрке и посмотрела в зеркало. Сходившие синяки предательски проступали сквозь плотный макияж. Анна нервно стала наносить ещё один слой грима на лицо, и ещё один слой…

— Соседушка, — твердила она вслух. Она чувствовала, что отчим сегодня обязательно появится. И появится именно тогда, когда она будет на сцене. Тело её начало дрожать. Анна просто не могла видеть этого человека! Она его боялась и ненавидела.

— Ну что же! Кто предупреждён — тот вооружён! — сказала она своему отражению в зеркале, делая глубокие вдохи и выдохи, пытаясь успокоиться.

Зазвучала музыка, и Анна вышла на сцену. Посетители встретили её радостными выкриками:

— О, Анна! Наша кукла! Спой нам!

Анна стала петь с воодушевлением. Ей было очень приятно, что присутствующие в таверне люди не остались равнодушными при её появлении. Она сразу забыла и про отчима, и про побои, растворившись в музыке и песнях. Сегодня у неё даже очень неплохо получалось петь. В конце программы, как обычно, Анна исполняла греческую народную песню «Дикий цветок». Эта песня трогала её чуть ли не до слёз. В ней автор слов сравнивал себя с диким цветком, который в любую погоду и при любых условиях не погибал и продолжал жить. В песне говорилось, что не надо его жалеть. Да, он начал свой путь голый и одинокий, но закалился дождём и снегами, и, даже если все от него отрекутся — он всё равно найдёт в себе жизненную силу и выживет. И вот на этой песне Анна увидела отчима, который зашёл и не спеша, вразвалочку направился к барной стойке. Его колючие глаза смотрели на неё. Голос Анны задрожал, и она, делая над собой усилие, всё же допела песню. Девушка больше никого не видела — только угрожающий взгляд и ехидную улыбку отчима. Допев, она оставила микрофон и поспешно удалилась, не поблагодарив за аплодисменты сидящих в таверне зрителей. Испуг Анны при виде этого человека не был незамеченным. Бабис на расстоянии переглянулся с Никосом и кивнул в сторону отчима Анны. Никос тут же направился к барной стойке.

Конец ознакомительного фрагмента.