Верни звезду на небо

Лана Земницкая

В последнее время жизнь четырнадцатилетней Жени Стрельцовой стала просто невыносимой!Её отец открывает собственный планетарий, мама вечно с ним ссорится… Как же хочется, чтобы всё это наконец закончилось!Именно такое желание Женя и загадывает на падающую звезду. И надо же – оно исполняется! Но теперь ей, вдруг оказавшейся в теле своей собственной куклы, предстоит как-то отменить это желание.И единственный способ это сделать – вернуть звезду на небо…

Глава 3. Лина

Это был обычный вечер. До тех пор, пока не прозвучали самые болезненные слова, которые Лина слышала за все восемь тысяч пятьсот пять дней, что она провела в этой семье.

Никто никогда себе такого не позволял раньше. Ни мама Жени, Аня, которой Лину однажды подарили на тринадцатилетие. Ни её младшая сестрёнка, которой подросшая Аня передарила куклу на какой-то из праздников. Ни одна из их подруг — и вот сегодня она впервые услышала от ребёнка такие жестокие слова.

Впрочем, дети теперь взрослели быстрее. В тринадцать лет Аня ещё не считала зазорным поиграть с ней, её младшая сестра же бросила игры с Линой уже в одиннадцать. Женя и вовсе перестала играть с ней ещё раньше — наверное, сейчас она была взрослее, чем её мама или тётя в том же возрасте.

Но легче от этого Лине не становилось. Как не становилось легче и от того факта, что Женя просто не знала о том, как устроен их игрушечный мир. Никому не было бы приятно, если бы его назвали тупым, верно? Никому бы не понравилось, если бы его неспособности проявить какие-то чувства вдруг кто-то позавидовал. Чему эта глупая девочка могла завидовать? Тому, как их лишал возможности двигаться один только её взгляд? Нет, это ей можно было завидовать Жене — живой, равномерно тёплой, способной менять столько одежды, сколько ей хочется. Способной гулять и общаться со всеми, с кем ей только вздумается.

Лина многое хотела бы высказать своей хозяйке, но не могла. Потому она молча понадеялась на какое-нибудь кармическое возмездие. Промолчала в ответ на прикосновения Даши, которая, видимо, хотела её поддержать. Не оглянулась на Варю, которая что-то ей сказала.

Она ведь не знала, что пожалеет об этом буквально спустя несколько мгновений, верно?

Вот Женя отвернулась. Вот вдруг покачнулась. Лина не успела даже позлорадствовать, что хозяйке вдруг стало плохо — она даже не до конца осознала, что именно происходит.

— Что случилось? — раздался тревожный голос Варвары. Лина хотела бы ответить подруге, но в тот момент, когда Женя оказалась на полу, мир вдруг завертелся перед её глазами.

Лина ещё смутно ощутила, как её хватает за плечи Даша, прежде чем пластиковые веки у неё неожиданно отяжелели и опустились сами собой.

Она… Она не понимала, что происходит.

Сначала ей показалось, будто её вытащили из воды. Или нашли в груде подарков и освободили от плотного пакета. В первые секунды это было просто прекрасно, но потом…

В груди появилось странное ощущение, расползающееся по ней неприятными щупальцами. Вспыхнул страх, и Лина сделала усилие — сама не зная, что именно пытается сделать. Впрочем, что бы она ни делала, это сработало — перед самым её лицом раздался какой-то шум, шипение, и грудь наполнилась чем-то приятным, лёгким. Странное чувство внутри и страх исчезли.

Но именно этот шум и привёл её в чувство. Лина внезапно осознала: этот шум был звуком её дыхания.

Но ведь игрушки не дышат!

Она вновь приложила усилие — привычное, и оно вдруг оказалось избыточным. Она определённо лежала, но веки её больше не были слишком тяжёлыми в таком положении. Они подчинялись ей легко и быстро, но едва она открыла глаза, как веки тут же опустились. На мгновение. Потом сами собой поднялись. Снова опустились на долю секунды. Это… это что, она…

Лина рывком села. Это не заставило её глаза немедленно распахнуться, как раньше. Она слышала, как что-то происходит у окна, как кто-то разговаривает за дверью комнаты, но всё это ощущалось не так, как раньше.

Бывшая кукла заставила себя удержать глаза открытыми. На лицо ей спали мягкие живые светлые волосы. Она сидела на кровати. Кровать была ей в самый раз — не такая огромная, как обычно.

Она дышала. Она моргала. В её груди билось что-то встревоженное и будто бы агрессивное. Её голова ныла после удара о пол. Её губы дрожали. В глазах что-то мешало.

Она была в теле своей хозяйки, в этом не могло быть никаких сомнений. Лина бы подумала, что это сон, вот только игрушки не спали — и таких видений у них никогда не было. Им хорошо было известно, что видят во снах дети, которые часто рассказывали им об этом, и происходящее больше всего было похоже именно на ночную сказку.

Раздался хлопок двери и тяжёлый вздох. Кукла вздрогнула, когда до неё вдруг дошёл весь ужас ситуации: она не просто была в теле своей хозяйки. Она была своей хозяйкой. Но недостаточно.

Разумеется, они с остальными игрушками тоже слышали ссоры родителей Жени. Наверняка Варя хотела сказать как раз что-то об этом, напомнить, как их хозяйке сейчас тяжело, в какой-то мере оправдать её. Лина тогда не захотела её слушать, ведь в ней клокотала обида за резкие слова, но…

Она заставила себя подняться с кровати. Ноги были ровными и совсем не такими мягкими, как представляла себе раньше Лина. На одном порыве, даже не подумав о том, что ей будет непривычно ходить, что ей нужно как-то свыкнуться с новой точкой опоры, она метнулась ко шкафу. И пусть ноги её заплетались, пусть она споткнулась по пути, Лину подстёгивал страх: это всё было ненормально. Она всюду, каждым миллиметром чувствительной человеческой кожи ощущала прикосновения ткани. Одежда вовсе её не радовала. Дыхание, без которого в груди немедленно нарастало что-то нехорошее, душное, пугало её. Раньше страх, все чувства были только в её сознании — теперь на них отвечало всё тело, которое будто бы сходило с ума.

Ухватившись за стенку шкафа, Лина припала к своей родной полке. Окинула её взглядом, пытаясь найти своих подруг, саму себя, хоть кого-нибудь… пусто. Никого не было. Неужели, шум возле окна ей не померещился?

Краем глаза кукла заметила знакомую полосатую шёрстку. Точно — на соседней полке сидел Тигряша. Мудрый старый тигрёнок, самый старший из них всех, если кто и знал, что происходит — то это он!

— Тигряша! — для того, чтобы говорить, пришлось жадно глотнуть ртом воздух. Тело повиновалось её воле целиком и полностью — это должно было бы её успокоить, но так всё работало лишь пока Лина не задумывалась над тем, как это происходит. Она понимала, что люди дышат, что это происходит непроизвольно — но сейчас, когда ей всё это было в новинку, осознать и принять это было слишком сложно. Она то и дело вздрагивала от новых ощущений, которые ей подкидывало живое человеческое тело, и не думать о них просто не получалось. Правда, чуть позже эти ощущения вытеснялись новыми, и ей приходилось думать уже о них, и… — Тигряша! — взмолилась Лина. — Я знаю, ты меня слышишь! Помоги! Я не понимаю, что случилось! — ноги у неё стали подкашиваться, и она инстинктивно уцепилась за другую полку. Впилась взглядом в тигриную мордочку.

Ноль эмоций. Тигряша был неподвижен, лишь чуть повёрнут в сторону окна. Прохладный ветерок с улицы заставил Лину невольно содрогнуться, по коже её прошли мурашки. Она почувствовала, как жжение в глазах усиливается. Её друзья были неизвестно где, никто из её окружения не мог с ней пообщаться и рассказать, что происходит. Тигряша, даже если он знал, как исправить это безумие, был безмолвен и никак не мог дать ей знак.

Ей было холодно. У неё болела голова. Её глаза отчего-то были мокрыми, а в горле будто бы застрял комок неизвестной раньше боли. Во рту было сухо, и от этого — почему-то очень неприятно. Живот, который будто бы жил своей, отдельной жизнью, тихо урчал. Это была жажда? Это был голод? Ей всё это теперь нужно было исправлять самой?..

Она была одна. Она не знала, кто ей может помочь. Её — теперь, видимо, её, — родители были в страшной ссоре. Такой ли была её жизнь ещё несколько минут назад?

— Ладно, — выдохнула бывшая кукла, чувствуя, как начинает дрожать. — Ладно… я поняла, что ты имела в виду, — пусть Лина понятия не имела, слышит ли её хозяйка — да, теперь она понимала, почему та завидовала её существованию. Никаких проблем с родителями. Никакого дыхания. Никакого голода.

Быть человеком оказалось слишком страшно.

— Женя, зачем ты встала? — раздался позади неё голос. Послышались шаги, чьи-то тёплые руки коснулись её запястий, локтей. Лина узнала эти руки — Аня. Её первая хозяйка. Мама Жени, которая думала, что разговаривает с дочерью. — Не стоит тебе подниматься. Нужно полежать. Давай я включу ночник и посижу с тобой, — в голосе была забота, и Лина осмелилась поднять на женщину взгляд. Она была подавлена. Она была мрачна. Эти оттенки настроения игрушки хорошо считывали.

Но отчего-то она улыбалась той, кого приняла за свою дочь, когда терпеливо укладывала её в постель и подтыкала одеяло. Отчего-то она принесла ей горячую травяную воду — чай, и сидела рядом. Почему-то она чаще молчала, лишь иногда задавала вопросы об её самочувствии вместо того, чтобы говорить о своём. Почему-то она не боялась этой страшной жизни, где было нужно дышать, моргать и пить чай. Может, потому, что была взрослой? Все взрослые были такими смелыми?

И почему-то она не ушла, пока Лина, убаюканная мерцанием ночника в полутьме комнаты, не провалилась в это странное небытие под названием «сон».

А может, не ушла и после этого.

***

Просыпаться было… скажем мягко, непривычно. Лина не забыла ничего из произошедшего — вероятно, потому, что момент возвращения в полное сознание был для игрушек необычным. Они никогда не спали, всегда были наготове, разве что могли погрузиться в свои мысли — но не так глубоко, как это делали люди, которым для полноценного отдыха приходилось входить в странный транс.

Когда она необыкновенно легко открыла глаза, несколько минут понадобилось на то, чтобы полностью осознать происходящее. Разум был странно затуманен, острота к нему возвращалась медленно. Бывшая кукла чувствовала себя роботом, которому поставили какие-то старые детали. Она видела, как «тормозил» компьютер Жени, когда однажды её родителям пришлось это сделать — вот, точно такие же ощущения были от того, что её сознание не охватывало всё существование в момент.

Лина потратила ещё некоторое время на то, чтобы проверить своё новое тело. Оно и правда было неоднородным: где-то — мягким, где-то — гораздо жёстче и крепче, чем её некогда пластиковая голова и руки. Оно было отзывчивым и послушным. Но ощущения в нём сводили с ума. Раньше её живот и грудь были будто онемевшими, она почти их не чувствовала: а теперь в груди билось живое сердце, а в животе что-то урчало.

Разумеется, Лина знала, что такое голод. Игрушкам не нужно было есть, но они видели, какое большое значение этому придают люди — да и в книжках, которые они порой умудрялись читать со своими хозяевами, было подробно описано всё происходящее с телом человека. Так что она не чувствовала себя неподготовленной, конечно, но…

Было страшно от того, насколько разом усложнилась её жизнь. А ведь ещё даже ничего не произошло. Что, если это навсегда? Что, если ей придётся жить целую длинную человеческую жизнь в качестве настоящей девочки? Лина знала многих знакомых Жени, которые приходили к ней домой. Сидя на шкафу, она видела все её переписки. Знала многие её тайны, и порой даже хотела подсказать ответ в домашнем задании — но сможет ли она заменить свою хозяйку? Вчера началось лето. Что будет, когда Лине придётся пойти в школу? А потом? Как ей разговаривать с людьми? Что, если однажды она кому-то попытается рассказать правду?..

Бывшая кукла моргнула, глядя в потолок. Она вспомнила об одной очень важной вещи — телефоне её хозяйки. Там, без преувеличения, была вся её жизнь — наверняка этого было достаточно, чтобы хотя бы попытаться начать разбираться в этом новом мире.

Лина приподнялась, огляделась. Обычно Женя оставляла свой телефон где-то на комоде или на письменном столе. Иногда — под подушкой, но где он был сейчас?

Неловкое движение — и раздался чей-то сонный вздох. Кукла вздрогнула, только теперь осознав, что мама Жени так никуда и не ушла. Просидела рядом, в мягком кресле, всю ночь.

— Доброе утро, — это было единственным, что удалось придумать Лине. А что, с чего-то же люди начинали разговор? Дышать всё ещё было непривычно, конечно, но всё же, тело справлялось. Мудрая живая машина. Мудрее беспомощной глупой куклы, которая застряла в нём не по своей воле. Или всё же по своей? Не из-за гордыни ли её наказал великий Сказочник?

Маленькая Аня, которая была уже далеко не малышкой, сонно поморгала. Во взгляде у неё снова появилась тревога. Что-то с ней было не так — будто какая-то печать осталась на её лице после сна. Беспокойства, мрачности, напряжения.

Она придвинулась ближе к Лине и коснулась тыльной стороной ладони её лба. Линия её бровей чуть смягчилась.

— Доброе, — Аня поморщилась, когда произнесла это слово. Будто не верила в него. — Как ты сегодня? Всё хорошо?

— Я… — что ей было сказать? «Я не твоя дочь»? Нет, это было бесполезно. Аня выросла. Она в это не поверит. Лина видела слишком много фильмов, где взрослые не верили даже в очевидное волшебство — а у неё даже не было доказательств, чтобы предоставить их своей бывшей хозяйке. Разве кто-то в здравом уме поверит, что она — всего лишь кукла?

— Температуры, вроде бы, нет. Голова не кружится? Не тошнит? — не замечая заминки, продолжала спрашивать мама Жени. Лина вздохнула, подумав: что же, ей надо было принять эту ситуацию. Другого выхода прямо сейчас не было.

И она приняла её, впервые в своей жизни сказав:

— Кушать хочется, — слух у людей был устроен в принципе иначе, но слышать эти слова от самой себя было вдвойне необычно. Ещё более необычным было то, что повзрослевшая Аня, которая когда-то тренировалась на ней, готовясь к этому моменту, мягко кивнула и протянула ей руку.

— Хорошо. Пойдём на кухню, — сказала она.

Лина впервые смогла протянуть ей руку в ответ.

Еда была… разнообразной. Лина никогда не думала, что люди столько информации могут получить от спрятанной во рту розовой мышцы — оказывается, её можно было обжечь чаем, как кожу. Но кожей не почувствуешь сладость сырка и кислинку ягоды внутри. Кожей невозможно говорить — а эта мышца справлялась и с этой задачей, причудливо изгибаясь и то дрожа, то мягко скользя по зубам — ещё одному необыкновенному устройству, — то жёстко сталкиваясь с нёбом, почти цокая. Тело помогало ей, подсказывая, как нужно жевать, когда глотать и как не подавиться воздухом — поразительно.

Ощущения ото всех этих открытий притуплялись, когда механизм нового действия становился почти привычным. И она вдруг поняла, что может оглядываться, говорить, а не только сосредоточенно жевать, разглядывая впервые доступную ей еду. Что же — посмотреть и правда было на что.

Мама Жени не ела. Лина, потихоньку оглядевшись, заметила, что они были дома только вдвоём. По крайней мере, не было слышно шума в ванной или спальне родителей, не звучала привычная приглушённая музыка из телевизора в гостиной. Видимо, потому что там никого не было.

Она неосторожно спросила:

— А где папа? — «папа Жени» чуть не вырвалось было у Лины, но она вовремя прикусила язычок. Оказалось, это тоже довольно больно, если не рассчитать силу.

Аня вздрогнула. Подняла на неё взгляд, оторвавшись от телефона. Хмуро посмотрела, в глазах будто бы сверкнули колючие льдинки.

— На своей работе, — резко, почти с вызовом ответила она. Отложила телефон, нервно придвинула к себе чашку с чем-то ароматным. Это люди называли кофе? — Он там, где ему интереснее. Охотится за звездами, — голос её изменился, и она прикрылась этой чашкой. Заставила себя замолчать.

Лина медленно моргнула, опуская руку с открытым сырком. Эти слова почти физически задели что-то у неё внутри. Она не понимала, что. Не понимала, почему в груди вдруг стало так тяжело, а в горле — горько.

Но она прекрасно видела, что то же самое чувствовала мама Жени — и сделала логичный вывод: это было из-за неё. Если ей ответили так, значит, эти чувства Лина ненароком поселила в её груди сама.

Она отставила кружку с чаем. Положила сырок на стол. Неловко шаркнула стулом, коснулась руки человека рядом с ней. Женщина вздрогнула, растерянно посмотрела на неё, перестав прятать глаза за этой ароматной чашкой.

— Прости, — просто сказала Лина. Отчего-то это оказалось сложным словом, может, из-за этого странного ощущения в груди и горле. Но она совершила ошибку, едва оказавшись в человеческом теле — и должна была её исправить. — Я не хотела тебя обидеть, — бывшая кукла заглянула в глаза матери Жени. Теперь и её матери, наверное?

Анна несколько секунд молчала, глядя в глаза дочери. Это был неожиданный жест со стороны Жени, он будто бы осадил её, привёл в чувство. Она вдруг ощутила жгучее чувство вины. За что ей было злиться на дочь? За неосторожный вопрос? Её девочка вчера потеряла сознание из-за духоты и их бесконечных ссор. Её тоже оставили в тяжёлый момент. Она не могла быть идеальной, не должна была быть.

Она ничего не сделала. И всё же — поразительно тонко почувствовала состояние своей матери, когда Анна на неё сорвалась. Почувствовала свою вину. Ни за что. Смотрела ей в глаза и просила прощения за свой несвоевременный вопрос, причинивший ей боль.

Женя собиралась отстраниться, когда Анна поймала её тёплую руку своей и удержала.

— Ты меня прости, — сказала она. Комок в горле неожиданно стал меньше, легче, когда удалось попросить прощения за незаслуженную обиду. — Ты ничего плохого не сделала. Я не должна была на тебе срываться. Просто я… устала. Очень. Это не твоя вина, — она погладила руку дочери. Та вскинула на неё будто бы удивлённый взгляд. Неуверенно улыбнулась. Это того стоило.

— Может быть… — она осеклась. Анна приподняла брови:

— Что такое?

Женя мгновение подумала, помолчала, и потом всё же продолжила:

— Может… Мы сходим погулять? — видимо, на лице у неё отразилось недоумение, потому что дочь быстро прибавила: — В смысле, ты говоришь, что устала… Мы можем сходить в парк, или ещё куда-нибудь, — она будто бы пугалась собственного голоса, видимо, сама смущённая собственным предложением. Плечи у неё опустились, Женя заметно стушевалась. Похоже, она посчитала свою идею глупой, когда озвучила её.

Но Анна так не думала. Прежде, чем дочь пересела бы обратно, опустив глаза в стол, она качнула головой. В конце концов, вчера начались летние каникулы. Они обе были дома, и у них обеих было свободное время. Зачем оставаться наедине с собой, если можно провести время вместе?

Она ведь действительно устала. Так почему бы им хотя бы не побросать камешки в реку?

— Да, — согласилась Анна. Женя встрепенулась, подняла на неё большие удивлённые зелёные глаза. — Давай сходим. Только чай допьём, — она думала, что заставит себя улыбнуться — но, когда у её дочери на губах возникла неуверенная улыбка, у неё и у самой это получилось гораздо проще. Что же, что ни делается — всё к лучшему. В последнее время Женя была как колючка — понятно, почему. Но сегодня, сейчас, она поступила мудрее, просто попросив прощения. Хотя вины Анны было не меньше.

Нельзя было проигнорировать этот первый шаг навстречу, если ей была дорога семья, ведь так?

Так что последней преградой на пути к прогулке — когда они в последний раз вот так вот просто вместе гуляли? — стала чашка кофе.

***

Улица была ещё лучше, чем в старых воспоминаниях из детства Жени. Для того, чтобы туда попасть, пришлось преодолеть множество препятствий — в том числе, впервые открыть шкаф и самостоятельно одеться. Но это того стоило: столько необычных ощущений этому до безумия отзывчивому живому телу мог принести только свежий воздух. Лина чувствовала, как от него кружится голова, наблюдала, как мир перед её глазами сверкает разными цветами — её чуть запылившиеся пластиковые глаза никогда не позволяли ей так видеть. Хотя, может быть, ей просто было не на что смотреть, сидя дома?

Было странно наблюдать за людьми, с которыми теперь можно было поговорить. Странно чувствовать тепло человека рядом — не только физическое, но и какое-то другое. Того же рода, что и горечь, которая возникла в её рту от неожиданных слов.

Сначала они и правда пошли в парк. Он изменился, был уже не таким, каким Лина его помнила: его облагородили, высадили новые деревья и кустарники, даже поставили в глубине какие-то аттракционы. Но туда они с мамой Жени не пошли — добрались лишь до ларьков с мороженым. На самом деле, кукла поначалу пожалела о своём предложении отправиться вместе на прогулку — она побаивалась, что Анна быстро её «раскусит». Конечно, не поверит, что Лина — всего лишь игрушка, но что, если она почувствует неладное? Если ощутит, что её дочь как-то изменилась?

Но время всё шло, и ничего не менялось. Сидящая напротив компьютера и кровати, Лина всегда видела, чем была занята её хозяйка. Как выяснилось, она знала о ней много. Даже слишком много — настолько, что этого было достаточно, чтобы ответить на внезапные вопросы матери. Настолько, что она даже смогла припомнить пару историй, чтобы рассказать их.

День пролетал незаметно. Они погуляли в парке; Лина встретила нескольких знакомых Жени со школы. Не смогла припомнить, в каких отношениях с ними состояла её хозяйка — так что одинаково приветствовала каждого, кого смогла узнать. Последний — высокий парень в очках с толстыми линзами, — вопросительно приподнял брови, когда она приветливо помахала ему рукой. Огляделся, понял, что Лина-Женя обращалась именно к нему. Нахмурился, отступил назад, развернулся и зашагал в другую сторону. Кукла моргнула, опустилась на скамейку, не понимая, что вызвало такую реакцию. Его фотографию она точно видела в компьютере у Жени — должно быть, он был её одноклассником или одним из тех, кого она знала по Нейтрониуму. Неужели, они на самом деле не общались? Может, что-то случилось при личной встрече?

Лина закусила губу, неожиданно остро ощутив себя чужой в теле человека. День был прекрасным — во рту всё ещё было сладко от мороженого, руки ещё помнили каждый камешек, что она подняла, чтобы бросить в воду. Она была не одна, но…

Все вокруг были такими одинаковыми. И всё вокруг было так излишне сложно. У каждого человека были руки, ноги, голова — и они ходили мимо друг друга, цепляясь лишь за тех, кого знали. Это было диким, чуждым обрядом, который не трогал Лину, пока она отдавалась радости познания нового для неё мира. Но если подумать…

Никогда не было такого, чтобы игрушка отказалась от общения с ней. Никогда не случалось так, чтобы кто-то, увидев её, развернулся и ушёл в другую сторону. Им было нечего делить, кроме хозяев. Они всегда ладили друг с другом и искренне скучали по своим друзьям, когда дети вырастали и прекращали выносить их во двор. Но ведь на одного ребёнка всегда приходилось несколько игрушек. Так почему же, если их было больше — люди, в отличие от них, вечно были разрозненны? Вечно не могли что-то поделить? Почему всё было так сложно? Неужели, наличие потребностей у живого тела могло настолько поменять условности мира, в котором приходилось жить?

Похоже, тяжёлые, спутанные мысли отразились на лице у Лины, потому что мама Жени в какой-то момент осторожно коснулась её руки, привлекая внимание. Бывшая кукла подняла на неё взгляд, чувствуя, как отчего-то горит её лицо.

— Что-то случилось? — осторожно спросила Анна, опускаясь рядом. Ответить Лине было нечего, но всё же, видимо, зря она обесценила материнское чутьё — оно всё же существовало: — С тем мальчиком. Стёпой, — уточнила мама Жени. — Вы же давно не общались, — припомнила она. Кукла попыталась откопать в памяти момент последней переписки Жени с этим Стёпой. Не смогла. — Так и не помирились?

— Нет… наверное, — Лина посмотрела вслед ссутулившемуся мальчику, который сейчас стоял у кассы с билетами и что-то покупал. Отвела взгляд прежде, чем он ощутил бы его и повернулся к ней. Она не была уверена, что вообще может рассуждать о том, что случилось между ним и её хозяйкой. Стоило ли ей лезть в жизнь Жени? Вдруг всё скоро вернётся на свои места?

— Ничего, — растолковав её неуверенность совершенно иначе, Анна потрепала Лину по плечу. — Ничего, всё наладится. Иногда на это требуется время, — кукла услышала что-то знакомое. Посмотрела на маму Жени и поняла, что это было — печаль. Её она уже слышала и знала, пусть в прошлый раз печаль была скрыта за маской секундного гнева.

Ну, уж нет. Пусть Лина не человек. Пусть ей не место здесь — но пока она не может вернуться обратно, она должна справляться с этим достойно. Достойно ли будет радоваться вместе и разбегаться, когда их настигает печаль? Лина видела, что такое семья: в фильмах, в книгах, в живой истории, разворачивающейся перед ней на протяжении стольких лет. И у неё тоже была семья — пусть и не родная в человеческом понимании. В одном сериале, который так нравился Жене, часто говорили, что семья на крови не заканчивается. Это она знала, видела на примере своих друзей, которых ей сейчас так не хватало. Пусть маленькая Аня не родная ей по крови — в конце концов, сейчас Лина находится в теле её дочери. Это значит, сейчас они близки так, как никогда раньше. Сейчас она может что-то для неё сделать.

Например, подарить ей чувство единения.

Она дотронулась до её руки. Уже не так неловко, как утром. Предложила:

— Может, пойдём погуляем где-нибудь ещё? — мгновение Анна смотрела на неё, будто внутренне боролась с подступившей волной темноты, печали. А потом Лина встала со скамейки, потянула её за руки, заставляя встать и попасть в неумелые объятия.

— Не знаю, как ты, — голос возле уха звучал теплее, светлее, легче, чем раньше, — а я — безумно хочу шоколадных вафель. И новые босоножки. Пойдём?

Кукла кивнула, опуская веки, но руки всё же задержала.

Ей слишком понравилось уметь на самом деле, по-человечески, обниматься.

Они добрались до уютной чуть скошенной улочки с магазинами и открытыми летними кафе. Прогулялись там: Лина впервые примерила столько одежды за один день, впервые смогла высказать своё мнение о нарядах. Наверное, этот опыт ей нужно было однажды получить.

Но никакие босоножки с вафлями и никакой смех не смогли заставить её пройти мимо магазина игрушек. Что-то внутри у неё ёкнуло, когда она узнала знакомую витрину — когда-то, давным-давно, именно из этого, тогда ещё совсем маленького магазинчика, вынесли и её. Кукла невольно обернулась, задержавшись у витрины — точно. Улица сильно изменилась, да и магазин стал намного больше, но это было то самое место. Потянуло войти туда, Лина даже коснулась ручки двери, но что-то вдруг её остановило. Ей вдруг показалось — наверное, с этими яркими лампами и красочными стенами здесь уже не было места прежнему уюту и душевности. С полок из-за стекла на неё взирали разноцветные новые игрушки, которых она раньше не видела — только временами замечала рекламу в телефоне у Жени.

Кукла замялась, отпуская ручку двери.

— Хочешь зайти? — весело прозвучало у самого её уха. Лина вздрогнула, посмотрела на маму Жени. Вдруг как-то смутилась. Вряд ли в таком возрасте дети сейчас играли с игрушками. Действительно, что ей тут делать?

— Я просто… — она спешно пыталась придумать какую-то отговорку, но Анна не пыталась её поддеть — не заметив заминки, она толкнула дверь вместо неё.

— А пойдём, — на лице у неё была такая улыбка, что нельзя было не улыбнуться в ответ. Что ж, в конце концов, Лине было нужно знать правду наверняка.

Они вошли. Бывшая кукла скользнула взглядом по стройным рядам стеллажей. Старого шкафа с покосившимися полками, где она когда-то сидела, уже не было. Люди вокруг были другие. Даже голоса детей изменились. Изменилась музыка, и…

И все вокруг молчали. Она ловила на себе взгляды игрушек — но они не были живыми. Пустыми, стеклянными или пластиковыми, будто бы совсем бездушными. Самое странное — теперь она скорее могла почувствовать взгляд человека, а не игрушки. И её от этого не парализовало. Лина была свободна.

Но одинока в этой пёстрой толпе, в которой раньше легко нашла бы себе друзей.

Она прошлась мимо полок. Медленно, что-то поддакивая заметно повеселевшей Анне, и старательно вглядываясь в каждую пушистую мордочку и пластиковое лицо. Ни единого движения, ни одного постороннего звука. Её видели и слышали все, а Лина не могла услышать ничьих голосов. От её взгляда парализовало каждого, как будто она никогда и не была куклой.

Неужели, это навсегда?..

— О, помнишь, как мы однажды вырастили подсолнух из такой банки? — спросила Анна, приближаясь к стенду с маленькими жестяными баночками, будто с газировкой. Лина машинально кивнула — она не помнила, но, видимо, Женя действительно когда-то этим занималась. Может быть, горшочек стоял на кухне? — Смотри, тут есть роза и лаванда. Хочешь, попробуем снова? — в голосе зазвучала надежда. Лина встрепенулась, услышав это. Точно. Быть хорошим человеком, если уж теперь она плохая кукла.

Она кивнула. Анна, враз омолодившаяся немного наивной улыбкой до «Ани», притянула её за руку выбирать баночки с семенами.

Они вернулись домой ещё спустя пару часов. Весёлые, уставшие, но усталость эта была приятной. В пакетах у них были разные сладости и две жестяные баночки с семенами и землёй, они без умолку обсуждали то, что сегодня успели сделать и попробовать: начиная с речки и заканчивая мягкими шоколадными вафлями. Казалось, этот день будет длиться вечно — такой же радостный и светлый, как и их беседы.

Но вот наступил момент, когда им пришлось переступить порог квартиры. Лина, всё ещё готовая смеяться вместе, вошла первой, и обернулась на Анну, когда та вдруг умолкла. Она неуверенно оглядывалась, чуть хмурилась, тихо опуская на пол пакеты с покупками. Кукла уже открыла рот, чтобы задать очередной несвоевременный вопрос, но до неё вдруг дошло. На этот раз — вовремя. Отца Жени всё ещё не было дома — и судя по тому, как нервно сжимала в руке свой телефон Анна, на сообщения он тоже не отвечал.

Этого было мало. Погулять, уйти из опустевшего дома — недостаточно. Всё равно всегда приходилось возвращаться. Но что ещё может сделать Лина? Чем она может порадовать? В её ли это вообще силах?

— Мам? — голос её прозвучал беспомощно. Неудивительно, ведь даже привыкшей быть человеком Жене было не так уж много лет.

— Я позвоню, — отведя взгляд в сторону, сказала Анна. Она старалась казаться сильной. Но для чего? Зачем была нужна эта ложь её дочери? Зачем она была нужна Лине? Маленькой, глупой кукле, которая пока ещё так мало понимала сложные чувства людей. Которая не могла помочь сама себе вернуть всё на свои места. Вернуть счастливое беззаботное прошлое, когда…

Лина моргнула, глядя прямо перед собой. Да, она не могла заставить отца Жени вернуться домой — хотя попробовать написать ему пару сообщений стоило. И не в её силах было изменить это странное решение Сказочника, поместившего её в человеческое тело. Но кое-что она могла сделать — если не вернуть прошлое, то хотя бы напомнить о нём. Вдруг это поможет? Сегодня у неё в груди появилось это странное чувство, когда она увидела знакомый магазин. Ей не удавалось точно определить, каким именно было это чувство — но точно не болезненным. Пусть и стало тоскливо от того, что ни с кем из соплеменников у неё не было возможности поговорить, но она всё же была благодарна маме Жени за то, что та предложила ей зайти. Сама того не зная, она подарила ей лёгкое и приятное тепло где-то внутри — гордость, что ли, за свой первый дом.

Конец ознакомительного фрагмента.