Шестнадцать способов защиты при осаде

К. Дж. Паркер, 2019

Приближается осада, и у города очень мало времени, чтобы приготовиться. Нет еды, нет оружия, а противник поклялся вырезать всех, кто остался за крепостными стенами. Чтобы спасти город, нужно чудо, но у местных жителей, так получилось, есть только Орхан. Полковник инженерной части, он больше сведущ в постройке мостов, чем в битвах, а еще он – вор и лжец, к тому же по самым разным причинам не слишком любит собственное командование. В общем, идеальный кандидат для такой работы. Ведь история далеко не всегда плод великих и благородных дел. Иногда приходится тяжело поработать и кое-кого обвести вокруг пальца.

6

По дороге в Город никто не говорил много, что меня вполне устраивало. Мне нужно было подумать.

Мало того, что они избавились от всей имперской армии на имперских же владениях — так еще и обзавелись тринадцатью тысячами комплектов пластинчатых доспехов — само собой, лучших в мире. Шлемы, щиты, что-то около четверти миллиона стрел, сделанных по науке, с очень тщательным контролем качества, тринадцать тысяч пар отменных сапог, столько же туник из чистой шерсти, плащи, брюки, рюкзаки, круглые фетровые шляпы и хлопчатобумажные шарфы — такие, что препятствуют натиранию шеи кирасой, — всё это перешло к врагу. Ну и еще не следует забывать о кастрюлях для готовки пищи, подвесах для этих чертовых кастрюль, плотницких, кузнечных, медицинских, ткацких и оружейных инструментах. Храбрым парням на службе у Империи — все самое лучшее; да, на дальних рубежах этот лозунг порой звучит издевкой, но только не здесь, в самом сердце, где всё — именно так, как на словах. Избалованные — не слишком сильное слово. Готов биться об заклад, что новые владельцы этого набора столько вещей никогда в жизни не видели в таком объеме и в одном месте. И никакого хлама — таким качеством — только гордиться.

В такой час — думать о материальных объектах? Стыдись, Орхан. Ну да, только все эти объекты будут иметь прямое отношение к тому, что произойдет дальше. Это уже не просто орда устремленных к победе варваров, а орда варваров с лучшим оружием и снаряжением, какое только за деньги купишь. Если со всем этим добром они уже не ринулись к Городу — у них что-то с головами не в порядке. А мы как раз направляемся в Город. Есть над чем подумать.

И мы думали.

— Нет никаких гарантий, — изрек один из моих капитанов, на которого у меня никогда не было много времени, — что Город все еще стоит. Если армию они разбили играючи…

— Не городи глупостей, — перебил его Менас, снабженец. — Им нипочем не миновать нашу стену. Уж не первую тысячу лет стоит. Нужны таранные составы, минеры…

— Кто сказал, что у них нет? — огрызнулся капитан. — Как же вы не понимаете? Мы о нем ничего не знаем. Да и потом…

— Думаю, Менас все же прав, — тихо сказал Нико. — Стена остановила эхменов семдесят лет назад, а у тех была вся артиллерия мира. С той поры не изобрели ничего, что могло бы оставить в ней хотя бы вмятину.

— Отлично, — бросил один лейтенант, специалист по глинокопням. Он был сильнее прочих потрясен тем, что увидел. — Вот они сидят у стены, следят, чтобы никто не вошел и не вышел. И тут появляемся мы. Как думаете, сколько мы продержимся?

Я прочистил горло. Обычно я молчу, пока не приму решение, и позволяю им всем выговориться.

— Мы должны вернуться в Город.

Капитан яростно сверкнул очами в мою сторону.

— Со всем уважением…

Я поднял руку.

— Возможно, он прав. Может быть, слишком поздно. Пока никаких причин закрывать ворота не было. Если они пошлют вперед отряд, одетый как гражданские, — смогут легко миновать часовых. И да, — я посмотрел на испуганного лейтенанта, — если они окопались у стены, мы никак не сможем пройти мимо них и попасть в Город. Тем не менее нам нужно вернуться. Больше нас нигде не ждут.

— А что насчет флота? Экипажи военных кораблей — хоть кто-то должен уцелеть!

Я качнул головой.

— Их единственная забота сейчас — поражение в море. У них нет причин думать, что на суше дела тоже плохи. На их месте я бы не спешил возвращаться в Город. И к тому времени, когда новости дойдут до них, все, вероятно, так или иначе закончится.

Нико посмотрел на меня.

— Если генерал Приск мобилизовал всю стражу, то за Городом следит сейчас только стража.

— Верно, — согласился я. — Шесть сотен продажных полицаев. Вот почему мы уходим, как только рассветет.

Я встал ровно и огляделся, давая понять, что больше ни от кого ничего не намерен слышать.

— Поэтому предлагаю напрячь воображение и представить, что все мы тут — солдаты, а не кучка инженеров.

Никто ничего не ответил. Парни начали расходиться. Видит бог, я не мог винить их за отсутствие духа. С их перспективы мир грозил рухнуть. Не мой, конечно, потому что я не робур, с Городом связан довольно-таки поверхностно, и, вообще, я без труда могу себе вообразить мир, где Города нет и в помине. Мужчины и женщины на небольших фермах в местах, которые не найдешь ни на одной карте, но где солнце встает и садится, лето следует за зимой, пшеница и ячмень каким-то образом умудряются расти, коровы дают молоко и телятся, — и все это — без помощи или разрешения императора. Нико и его соотечественникам такое попросту недоступно; они не могли представить мир без Города так же, как я не могу представить мир без солнца. Нет, честь по чести, могу — темно, холодно, тихо, все равно что в могиле, ведь все хорошее, что есть в жизни, навеки отнято.

Мне хотелось хорошенько выспаться в ожидании долгого и трудного дня, но сделать это мне было не суждено. Около полуночи, когда я наконец закончил все планирование и выяснение того, что нужно сделать, и уже собирался лечь и закрыть глаза, кто-то вдруг негромко постучал по стойке полога моей палатки.

— Кто там? — со вздохом спросил я.

Вошел Нико, а с ним — еще три офицера. Думаю, эти щедрые по натуре ребята, имея за душой жирную такую бессонницу, решили поделиться ею и со мной. Я повернул на еще теплой лампе рычажок подачи фитиля.

— Ну что там у вас?

Они посмотрели друг на друга. Затем Стилико — капитан, очень хороший инженер, двадцать лет службы, но никаких шансов на повышение, — кашлянул как-то влажно, как умирающая овца.

— Мы не хотели говорить при других, — сказал он.

— Понимаю. Так что у вас на уме?

— Если серьезно, — он посмотрел на меня, — как вы думаете, насколько все плохо? На самом деле.

— Честно? — Я закрыл усталые глаза и потер веки. — Честно — не знаю. Может, Приск был не настолько глуп, чтобы оставить Город без защиты, пока армия искала ветра в поле. Может быть, ему удалось вызвать другое подразделение, и когда мы доберемся туда, то обнаружим, что стены ощетинились остриями копий, а амбары полны до отказа. А может, и нет. Может быть, все, что мы там найдем, — пепелище, камня на камне не осталось. Или, возможно, станем единственными из имперского войска, кто сможет проникнуть за стену, прежде чем осадные лестницы будут подняты. Кстати, — добавил я, — кто-то еще понял, что мы оставили все наши инструменты и оборудование? Всё то, что нужно, если хочешь построить катапульту, осадную башню, таран…

У Нико отвисла челюсть. Я простил его. Обычно-то ума ему не занимать.

— Сто тридцать бочек гвоздей, — сказал я. — Двадцать семь пятитонных лебедок. Если каким-то чудом выберусь отсюда живым — напомни мне казнить себя за халатность.

Поняв, что делу мой треп не помогает, я умолк. Повисло неприятное молчание. Тут Артавасдус (ему всего девятнадцать, отец подмазал нужные колеса, чтобы парень попал именно в инженерные, но ум остер как лезвие) отчеканил:

— А давайте вот что прикинем. Гипотетически. Если не в Город — то куда?

После этих слов я сразу понял, зачем эти трое собрались у меня.

— Если не в Город, — ответил я, — тогда — назад к побережью, ну а там, я думаю, — каждый своей дорогой. У нас есть изумительное преимущество: мы все — люди опытные. Мы плотники, каменщики, кузнецы, мир любит таких ребят, и нас всегда где-то не хватает. Взять хотя б меня. Даже когда я сам себе не принадлежал — я был ценен. Это наш настоящий философский камень. Способность отпиливать прямые доски превратила меня в чистое серебро в чьем-то кармане, и именно так я стал полковником гребаного полка. Так что у побережья мы пожмем друг другу руки, пойдем туда, куда позовет нас сердце, и у нас будет долгая счастливая жизнь, полная осознания собственной полезности. Уж поверьте мне — для таких, как мы, главное — договориться, а там уж что угодно с рук сойдет. И всем будет плевать на цвет кожи — так что даже ребята вроде вас, синешкурых, будут востребованы, когда все прочие представители вашего вида будут кормить ворон. — Я улыбнулся Артавасдусу. Удивительно, что он не вцепился мне в горло — так сильно он меня в тот момент ненавидел. — Или мы можем вернуться и попытаться спасти ваш город, ваш народ, вашу расу. Всё в ваших руках. Я соглашусь с тем, чего хотите все вы, парни.

Нико дышал через нос как бык. Стилико выглядел так, словно я только что засунул руку ему в штаны. Оставался Гензерик. Его кровь голубее черничного сока, но он проштрафился по-крупному восемь лет назад, и его списали в инженеры. Вообще-то мне он нравится, нормальный парень. Сейчас он выглядел, как будто в зыбучий песок наступил.

— Ну так что? — спросил я его.

— На самом деле, — сказал Гензерик, — мы уже поговорили и решили, что все, что вы решите, нас устроит.

Я кивнул.

— Хотите переложить бремя вины на меня. Разумное решение. В конце концов, для этого я здесь. Что ж, я возвращаюсь. А вы все можете делать то, что считаете нужным.

— И зачем ты туда рвешься? — выпалил Артавасдус, все еще пылая гневом. — Ты же сам только что сказал — это не твой город, не твой народ. Такие, как ты, будут как раз по другую сторону стены. В этом нет смысла.

Я поднял руку.

— Артавасдус, прости, что назвал тебя синешкурым. Я сделал это только для того, чтобы убедиться, что ты слушаешь. Я возвращаюсь, потому что это мой долг. Вам не нужно идти со мной, потому что долг — самая дрянная причина для самоубийства. Более того, я предполагаю, что четыре тысячи перепуганных парней снаружи ведут один и тот же разговор сейчас. Что бы мы ни решили, мы должны их убедить, поэтому предлагаю без отлагательств принять решение, а затем прояснить ход мысли. — Я опустил руку. — Ваше слово.

Нико оглянулся; теперь он говорил от лица робуров.

— Все наши хотят держаться вместе, — сказал он. — Считают, что, если разделимся, — пропадем поодиночке. Варвары просто перебьют нас, без шансов. В конце концов, глупо отрицать, мы и впрямь выделяемся в толпе.

Я сделал вид, что на мгновение задумался.

— Хорошо. В таком случае, если мы будем держаться вместе, куда бы мы ни пошли, мы окажемся в осаде. Так что имеет смысл отправиться туда, где стены повыше. Можете так всем и передать — от моего лица, — добавил я.

— Мы скажем им, что вы идете домой.

Я пожал плечами.

— Если хотите.

— Наши последуют за вами куда угодно. Сами знаете.

На самом деле я не знал, пока он не сказал это, и у меня на мгновение перехватило дыхание. Одно мне кажется бессмысленным — любовь. Она не приносит никому ничего хорошего. Тот, кого любишь, или подводит тебя, или умирает. В любом случае ты мучаешься. Какой, черт побери, в этом смысл? Как я уже говорил — в моей жизни враги помогали, а друзья — источник бед.

Но с моими подопечными я говорил честно. Сама суть моего верховенства над ними в том, чтобы вина, в случае чего, легла на меня. И если они последуют за мной из любви — называйте как хотите, верностью, доверием, но все сводится к любви — и умрут, я буду виноват. Я буду держать ответ. Вот почему Империя платит мне большие деньги — чуть меньше, правда, чем флейтисту из придворного оркестра.

— Если ты думаешь, что это поможет, скажи им все, что захочешь, — сказал я. — Ну а я, пожалуй, пойду спать.

Все четверо ушли, преисполненные мрачной торжественности, как надо, и я остался со своим чувством вины. Почему? Да потому, что у меня в рукаве была припрятана одна карта — и я про нее не рассказал им. Не шибко сильная карта — валет, если не десятка. Но если бы я о ней упомянул — они взлелеяли бы надежды, а надежда, по моему мнению, тоже находится в списке вредного — пункта на два ниже любви. Так что я позволил себе обольститься надеждой, чтобы им не пришлось.