Розы и тлен

Кэт Ховард, 2016

Имоджен и Марин – сестры, их отношения сложны, полны тайн и недосказанности, ужасных детских воспоминаний и надежд на будущее. Однажды обе они получают приглашение провести почти целый год в «Мелете» – кампусе для молодых представителей творческих профессий. Марин – балерина, ее танец покорял сердца зрителей, когда она была еще школьницей. Имоджен – начинающая писательница, которая с детства пишет сказки и хочет рассказать правду о том, как им с сестрой жилось в доме матери. Но сестры не подозревают, что «Мелета» и есть тот таинственный край, где сказка встречается с реальностью, и хэппи-энд может обернуться кошмаром. Сестрам и их возлюбленным, друзьям и недругам, наставникам и противникам предстоит немало испытаний. Они должны будут встретиться с непостижимыми существами и ответить самим себе на множество неудобных вопросов.

Глава 5

Речка Морнинг^[7], которая была видна из окна Марин, несла свои быстрые, прозрачные воды по территории «Мелеты», разрезая ее пополам. Речные берега соединяли многочисленные мостики, расположенные довольно хаотично, так сказать, в художественном беспорядке, впрочем, это можно было сказать и обо всем поселке. Я стояла на середине мостика, представляющего собой миниатюрную копию Тауэрского моста через Темзу, а чуть ниже по течению располагался венецианский мост Риальто. Складывалось впечатление, что я стояла на развороте карты, на которой самым невероятным образом смешались достопримечательности мира.

И все же меня не оставляло ощущение нереальности, некоей потусторонности мира «Мелеты». Прошлой ночью мне казалось, что кто-то за мной наблюдает, и это ощущение было столь сильным, что мне пришлось закрыть все окна и плотно задернуть шторы, и только после этого наваждение пропало. Мне даже удалось крепко уснуть, но я снова проснулась до рассвета, чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд.

Но позднее утро было ясным и светлым. Солнечные лучи просачивались сквозь ветви деревьев, рассыпаясь мерцающими бликами. Я закрыла глаза и подняла лицо, подставляя его свету и теплу.

— Это мои любимые деревья.

Я обернулась на звук голоса.

— Деревья, на которые вы смотрели. Мы называем их эльфийскими кленами.

Незнакомец и сам вполне мог бы сойти за эльфа, разумеется, в его современной кинематографической версии — золотисто-рыжие волосы, скулы столь острые, что, казалось, о них можно порезаться. Для полноты эффекта на нем была майка ярко-зеленого травяного цвета. Парень улыбнулся, и я почувствовала, как по телу прокатилась жаркая волна.

— Похоже на название из волшебной сказки, — сказала я. Оно и правда звучало сказочно, поэтому я незамедлительно отправила его в архив моей памяти для дальнейшего использования, живо представив маленьких существ, строящих свои домики на ветвях деревьев, или выходящих, словно дриады, из их стволов. В тот момент все деревья казались мне живыми, а шум их листвы был подобен бесконечной протяжной песне, меняющейся каждый сезон.

— Кое-кто уже говорил мне это. — Его глаза, казалось, видят что-то далекое. — Правда, она не любила сказок. Говорила, что все в них слишком просто.

— Не во всех, — возразила я. — В изначальных сказках это совсем не так.

— В изначальных сказках? — Он повернулся ко мне, отставив ту реальность, в которую только что был погружен. — Полагаете, такие есть?

— Как посмотреть. Не думаю, что девушка, которую называли Спящей Красавицей, действительно проспала сотню лет, — пояснила я. — Но все же есть сказки, где всему назначена цена, в которых за бальными платьями и прекрасными принцами скрыто нечто более глубокое, чем кажется на первый взгляд. Нет, я не думаю, что они рассказывают о реальных событиях, и все же они правдивы.

— Интересно! — сказал он. — Именно об этом вы собираетесь писать здесь? — Он кивком указал на блокнот, лежащий рядом на мосту.

— Типа того. А вы тоже писатель?

— Нет. Я оставляю слова тем, кто лучше с ними справляется. — Он подошел ближе и перегнулся через перила, наблюдая за движением потока внизу. На него падали косые лучи, проникающие сквозь листья деревьев, которые он назвал эльфийскими кленами — а я бы назвала менее романтично: американскими кленами, — и из-за игры света и тени на его лице я не могла разобрать его выражение. — Я и забыл, как здесь красиво.

— Забыли? Значит, вы бывали здесь раньше? — Я подумала, что, если это так, он, наверное, один из наставников. Ученикам не позволялось проводить в «Мелете» более одного срока.

— Бывал. И только что вернулся. Эван, — протянул он ладонь.

— Имоджен. Недавно приехала. — Его рука была грубой, покрытой мозолями. Я хотела было спросить его, не скульптор ли он, но это означало бы, что я заметила, какие натруженные у него руки, а мне не хотелось его смущать.

— Ну, и как вам здесь нравится? — спросил он.

— Я просто в восторге, — улыбнулась я. — Здесь гораздо лучше, чем я ожидала. Оказалось, что я была не готова к такому великолепию, хотя это может показаться странным, ведь судя по описанию все и должно было быть прекрасно. А вы рады, что вернулись сюда?

— «Мелета», особенно эта часть леса, одно из моих любимых мест в мире. Здесь я чувствую себя как дома. Поэтому я стремлюсь возвращаться сюда снова и снова. Чудесное местечко, даже если нет такой замечательной компании, как сейчас. — Он улыбнулся, и мне показалось, что в крови у меня заиграли пузырьки шампанского.

Ветер шумел в ветвях деревьев, срывая крылатые семена клена, и они, кружась по спирали, словно крошечные вертолетики, падали в реку. По моей коже побежали мурашки, я зябко поежилась.

Эван поднял взгляд к темнеющему небу.

— Грозы быстро налетают в этих местах. Если вы не из тех, кто любит танцевать под дождем, лучше вернуться под крышу.

Ветер подхватил мои волосы, и они змеились в воздухе. Листья трепетали как серебристые рыбки в синевато-сером небе. Издалека донеслись раскаты грома.

— Может, в другой раз. Сейчас у меня неподходящая одежда.

— Как мне вас найти, когда в следующий раз разразится гроза? — с улыбкой спросил Эван. Начинался дождь, и на его рубашке уже появились пятна от тяжелых капель.

— У вас есть телефон? — Мне вдруг очень захотелось, чтобы он меня нашел.

— Не взял его с собой.

— Поступим по старинке. — Я покопалась в сумочке, нашла ручку и написала свой номер на листке блокнота. Ветер едва не выхватил бумагу, когда я протягивала ее Эвану.

— До встречи! — почти прокричал он.

Ветер усиливался. А потом небеса разверзлись, и хлынул проливной дождь. Я бросилась к дому.

* * *

Промокшая до нитки, заляпанная грязью, мечтая о горячем шоколаде и сухой одежде, я взбежала по ступенькам террасы и вошла внутрь. Я сбросила промокшие, чавкавшие при каждом шаге кеды и с трудом поборола желание выжать мокрые волосы.

— Марин? — позвала я. — Ты здесь? — Мне не хотелось замочить и заляпать все три пролета лестницы.

Раскрасневшаяся сестра выскочила из кухни.

— Что случилось?

— Я надеялась, что ты принесешь мне полотенце и сухую одежду, но если я не вовремя…

— Нет. Все нормально. — Она произносила слова отрывисто, словно с хрустом откусывала яблоко. — Я принесу. А пока ты меня ждешь, может, объяснишь Елене, что я вовсе не шлюха.

— Что ты сказала? — Марин уже бежала по лестнице, и я осталась внизу.

— Твоя сестрица трахает своего наставника. — Елена, ссутулившись, вошла в холл. — И ты тоже выглядишь отвратительно. У тебя блузка просвечивает.

— Ну и черт с ней. Рада узнать, что у меня, оказывается, есть тайная технология вызова грозы, специально, чтобы посветить лифчиком перед всем кампусом. И почему ты считаешь, что мне должно быть дело до сексуальной жизни Марин? Как и тебе, кстати.

— Ее-то уж это точно никаким боком не касается. — Марин протянула мне полотенце, штаны и майку. — Вот именно это я и пыталась ей объяснить.

Я стянула промокшую одежду и вытерлась насухо.

— Хочешь сказать, тебе все равно, чем она занимается?

Мне было далеко не все равно, но явно совсем не по тем причинам, по которым это так бесило Елену. Я уронила полотенце на пол и принялась натягивать сухую одежду. Вот так-то лучше.

— Мне действительно все равно, потому что Марин взрослый человек, вполне способный решать самостоятельно. И я не собираюсь париться насчет того, с кем она занимается сексом, если это делается по обоюдному согласию, и она счастлива.

— Да, по обоюдному согласию, и да, я вполне счастлива, — заявила Марин, все еще пунцовая как мак.

— Вот видишь? А, кроме того, даже если бы меня это волновало, Гэвин при встрече показался мне вполне приличным человеком. Поэтому, на самом деле, у меня нет никакого повода вмешиваться в их отношения, а уж у тебя тем более.

— Так ты с ним знакома? Кто бы сомневался. Ясно! — Было такое впечатление, что она готова плеваться от отвращения. Она метнула взгляд на Марин.

— Он тебя использует, а ты полная дура, что этого не замечаешь.

— И все же не понимаю, каким образом это делает меня шлюхой? — резко оборвала ее Марин.

— Да неужели? Он ведь тебе ничего не обещал, чтобы заставить выпрыгнуть из трико. А вообще, мне на все это наплевать. В отличие от вас, некоторым приходится здесь действительно работать до седьмого пота, чтобы добиться желаемого результата. — И Елена пошла вверх по лестнице.

— Какая приятная была беседа, — заметила я. — Хочешь горячего шоколада?

После такой встряски мне еще сильнее захотелось его. В детстве горячий шоколад был любимым напитком Марин, и мы сохранили это как традицию, став взрослыми.

— Да. А я пока пойду, закину твою одежду в стиралку.

— Я могу…

— Я сама!

Я подняла руки, сдаваясь, и направилась в кухню. Я уже забыла, как вела себя Марин в стрессовых ситуациях. Она всегда принималась за уборку. Делать что-то, чтобы превратить хаос в порядок.

Когда она вернулась, молоко на плите уже закипало.

— А теперь расскажи, из-за чего весь этот сыр-бор, — попросила я.

— Здесь тонкие стены.

Я не сразу поняла, что она имеет в виду, а когда дошло, хихикнула.

— Ну, если уж ты ведешь себя как шлюха, то хорошо, по крайней мере, что секс был классным.

Повисло молчание, и я даже забеспокоилась, не перешла ли я границы, ляпнув такое. А потом Марин рассмеялась.

— Да уж, так и было, — сказала она.

Я принесла кружки и поставила их на стол.

— Так лучше?

— Намного, спасибо. Я понимаю, что найдутся люди, которые будут болтать гадости на мой счет из-за этого, но Елена… Это было слишком.

— Везде есть любители посплетничать. А послушать ее, так вы с Гэвином такие ужасные, неприятные люди, без малейших достоинств, что непонятно, как вообще кто-то может захотеть заняться с тобой или с ним сексом. Разве только получая что-то взамен.

Марин усмехнулась, потом опустила взгляд в чашку с какао.

— Не могу поверить. Я имею в виду, наши с ним отношения. Может, еще ничего серьезного и не выйдет, но он мне действительно нравится.

— Тебя это беспокоит? — спросила я. — Я имею в виду то, что он тебе нравится.

— Не думала об этом, пока Елена не устроила истерику.

— Как ты думаешь, она права, утверждая, что он использует тебя?

Она покачала головой.

— Он блестящий танцор. Более чем востребованный. Все, что я могу ему предложить, у него уже есть. Скорее, злые языки будут говорить, что это я использую его.

— Согласна, разговоров будет много, — сказала я. — И некоторые будут думать, что он злоупотребляет влиянием, которое оказывает на тебя. Ведь о скандалах болтать гораздо интереснее, и всегда найдутся люди, которые охотно поверят во всякие мерзкие домыслы. Но если ты знаешь, что это неправда, и Гэвин это знает, то на самом деле, все эти гнусные сплетни не имеют никакого значения. Просто радуйся жизни, и пусть сплетники идут куда подальше.

Марин положила голову мне на плечо.

— Спасибо тебе. Для меня так много значит, что ты поддерживаешь меня. А теперь расскажи, что ты делала под дождем?

— Флиртовала с симпатичным парнем.

Марин подняла бровь, а потом с притворно печальным видом покачала головой.

— Ну, ты и шлюха.

— Думаю, это у нас семейное, — заметила я, и мы, смеясь, чокнулись кружками с какао.

Примечания

7

Mourning (англ.) — траур, горе, печаль.