На грани

Кэтрин Болфинч, 2023

Ее жизнь уже давно две грани. Работа в эскорте вечером и учеба днем. Молодой студентке Мадлен приходится обеспечивать больную мать и оплачивать свою учебу. Такой ритм жизни уже привычен, но в один вечер ей приходит предложение, которое может перевернуть всю жизнь.

Глава 4

Я остановилась на тротуаре. Вот так просто и неожиданно. Все тело прострелило желание закурить. Мозг отчаянно нуждался в никотине, с выходом которого обычно уходили все ненужные мысли. Сигареты иногда помогали сосредоточиться, уйти в себя. Или выйти.

Две пачки всегда были при мне — одна в сумке — запасная, другая в кармане куртки, которую приходилось перекладывать туда-сюда из кармана в карман. Что иногда я забывала делать.

Привычным движением тонкая сигарета отправилась в губы, кажется, я целовала их намного чаще, чем мужчин. Чиркнула зажигалкой, наконец, втягивая убийственное расслабление в легкие. Да. Это то, что было нужно, чтобы найти в себе силы вновь идти вперед.

Дэмиан Вуд все никак не шел из головы. Точнее его предложение. Такое выпадает раз в жизни. Но и раз в жизни она разбивается о скалы суровой реальности. Я знала, чем все может кончиться. Именно поэтому запрещала себе мечтать. Конечно, как и все люди, перед сном уплывала в тень фантазий о том, какую бы я хотела жизнь, но это не особо помогало. Скорее спасало от полного безумия. Надежда, что где-то там моя жизнь может быть другой, не имея при этом в реальности ни капли правды, помогала. Вытаскивала иногда из тяжелых дней.

Кампус опустел, как только на город начал опускаться вечер. Лекции закончились и теперь студенты либо сидели в своих комнатах, точнее, досыпали, либо разошлись по небольшим бюджетным кафешкам ниже по улице. Тем лучше, меньше шансов попасться на глаза преподавателю, чью пару я пропустила.

Наверняка Линда сейчас с Полом выносит ему мозги по поводу того, что Элисон против их отношений. Хотя, девушка ни разу не высказывала ничего негативного в ее адрес. Линда любила драматизировать. Но оттого делалась в моих глазах более живой. Она реагировала на все. Бурно, восхищенно. В отличие от меня, привыкшей заталкивать свои проблемы внутрь. Да и кому можно рассказать о том, что происходит на моей работе без страха осуждения и слов «сама виновата»? Вот-вот, никому.

Я затушила окурок, отправила его в мусорку. Хотелось уснуть суток на двое-трое сразу. Унестись в страну снов, где нет болезней, трудностей жизни, учебы, приближающейся сессии. Но такой роскоши у меня тоже не было. Да и, если честно, никакой не было.

В общежитии, как обычно, было суматошно. Туда-сюда по коридору ходили студенты, галдели из комнаты в комнату парни, девушки то и дело смущались и заправляли волосы за ухо. Огромный гормональный взрыв. Кто додумался селить девушек и парней в одном здании? От секса в углах расселение конечно бы не помогло, но явно сделало бы это здание чуть тише.

Я толкнула дверь в комнату, которая оказалась не заперта. Линда сидела на привычном месте за столом, что-то снова усердно записывая.

— Где ты была? Не видела тебя на лекции Берда. — не поднимая головы поинтересовалась девушка. Я поморщилась, закрыв дверь.

— Захотелось прогуляться, ты же знаешь, что мне иногда просто необходима вторая чашка кофе. — я бросила сумку в угол кровати, затем плюхнулась следом за ней. — Как Пол? — за год около девушки я узнала куда давить и что спрашивать, чтобы перевести тему и переключить ее с одной сплетни на другую. Одним из новых и более действенных переключателей был Пол.

— Ой, ему уже лучше. Я заходила к нему пару часов назад. — мгновенно отозвалась девушка, развернувшись ко мне. — Его стошнило прямо на ковер, а потом он меня выгнал. — девушка поморщилась, видимо, увиденная картина получилась не очень хорошей. Ну, это и не удивительно. Столько времени они были вместе и просто целовались. О каком доверии и стеснение могла идти речь?

— Надеюсь, скоро ему станет легче.

— О да, я тоже, иначе наш поход в кино накроется, а я этого слишком долго ждала. — Линда обиженно надула губы, а затем отвернулась к тетради. Я развалилась на кровати, подложив руки под голову. Может, устроить себе сегодня вечер ничегонеделания? Дать организму отдохнуть? Нет, не пойдет. Я поднялась с кровати, взяла тетрадь с конспектами и принялась выделять важные моменты, которые могут пригодиться на экзамене. Все-таки, чтобы быть лучшей студенткой на курсе, нужно поддерживать тонус мозга.

Линда умолкла, что-то активно выписывая. Так что единственным фактором отвлечения и шума был гам в коридоре.

Маркер то и дело соприкасался с бумагой в клетку, подчеркивая нужные цитаты и термины. Медицина была полна сложностей и ответственности за жизни людей. Было страшно поступать на этот факультет, но это было моей мечтой с четырнадцати лет. С того момента, как отец попал в аварию. В свои сорок. Это было тяжело. Его смерть стала для нас сильным ударом. Для меня особенно. Он учил меня ездить на велосипеде, защищал от рассерженной двойками мамы, потом мирил нас, шутя по поводу и без. Он был нашим лучом света и опорой в этом мире. А потом он ушел, оставив дочь подростка и жену. Мама не сломалась. Сначала плакала по ночам, чтобы я не видела. Выпивала за ужином бокал вина, а иногда и целую бутылку. Но быстро взяла себя в руки. Вспоминала, что у нее есть дочь, которая тоже огорчена потерей. Так и получилось, что мы стали вдвоем против целого мира. А потом она заболела. Не знаю, как это произошло, но в один день ей просто поставили неутешительный диагноз и настояли на стационаре. Пришлось продать дом, а мне найти работу. Так я и оказалась в той точке, в которой находилась сейчас.

Телефон брякнул. Я машинально глянула на засветившийся экран. А потом он зазвонил, подсвечивая имя главной медсестры корпуса. Сердце вмиг рухнуло куда-то на пол, привычно холодные руки заледенели до такой степени, что пальцы перестали шевелиться, будто бы я вошла во льды Антарктиды полностью раздетой. С хорошими новостями из больницы еще никогда не звонили.

— Да? — я ответила, пытаясь скрыть проступивший в голосе ужас. Он оковывал льдом все внутри, садил душу на цепь, не позволяя даже двинуться.

— Мисс Эттвуд, вы указаны как доверенное лицо миссис Эттвуд, мы звоним сообщить о том, что несколько часов назад ей стало хуже, сейчас ваша мать находится в реанимации. — ответил женский голос на том конце провода. А у меня внутри все оборвалось, словно пласт снега сошел с вершины горы, заметая собой все остальное. От ужаса, страха и облегчения одновременно. Она была жива, но была на грани всего пару часов назад.

Я сбросила вызов, подорвалась с кровати, накидывая кожаную куртку на плечи. Линда выпучила глаза, наблюдая за тем, как быстро я надела кроссовки и выскочила за дверь. Обойдется без объяснений.

Улица встретила порывом холодного ветра. Не помня себя от ужаса, запрыгнула в первое попавшееся такси. Сжимая руки в кулаки до побелевших костяшек. Все вмиг стало неважным. Деньги, учеба, работа. Все. Просто пыль, приправленная имитацией жизни. Единственное, о чем я могла сейчас переживать — мама. Пусть с ней все будет хорошо. Только пусть она поправится.

Такси остановилось около больницы. Я кинула несколько купюр водителю, брякнула тихое спасибо и выбежала.

Наверное, я никогда в жизни не бегала так быстро. Казалось, что смерть наступала мне на пятки. Я боялась не успеть. Медсестра по телефону так и не сказала о состоянии. Стабильное? Критическое? Нормальное? Как долго она пробудет в реанимации? Выберется ли из нее вообще? Вопросы съедали меня, словно голодный волк заблудшего в лесу путника, приправленного зыбким страхом, разрастающимся по телу. Дыхание сбивалось, грудь то и дело поднималась и опускалась от тяжелого дыхания, а я бежала по пустому дворику больницы к нужному корпусу. Ветер порывами набегал, трепал завязанные волосы в хвост, словно подгонял меня, заставляя бежать быстрее. А я была бы и рада выжимать из себя все возможные силы, вот только их становилось все меньше с каждым шагом.

Я остановилась около дверей в приемную. Тяжело дышала, пытаясь прийти в чувство. А затем вошла внутрь, сдерживая чувства где-то глубоко внутри.

— Мисс Эттвуд! — воскликнула Анна за приемной стойкой.

— Что произошло? Как она? — я вцепилась в столешницу пальцами, сжимая до такой степени, что казалось, еще немного, и она вовсе треснет под моим натиском.

— Сейчас в реанимации с ней лечащий врач. — мягко ответила девушка, пытаясь успокоить меня.

— Что произошло?

— Показатели подскочили, легкие перестали пропускать воздух, медсестра вовремя проходила мимо. — Анна вышла из-за стойки, коснулась моего локтя в поддерживающем жесте.

— Можно к ней?

— Боюсь, что нет, состояние все еще нестабильное. Но ты можешь подождать здесь. — она кивнула на кресла позади меня. — Мадлен, все худшее уже позади. — я вяло кивнула, будто на меня только сейчас опустилось осознание всего происходящего. До этого я словно смотрела фильм и сопереживала героям, а сейчас поняла, что это моя реальная жизнь. Маме реально было плохо. А я могла реально ее потерять.

Я опустилась на железное кресло. Запустила пальцы в волосы, сжав их у корней. С превеликим удовольствием выдернула бы себе их все, лишь бы уменьшить боль. Что-то внутри с треском рушилось. Вся та смелость и холод, которые я возводила много лет в себе. Все это падало вниз, пропуская чувства. И слезы. Они лились, кажется, нескончаемым потоком. Хотелось рвать и метать, кричать, набрасываться на врачей за то, что они ничего не делают. Просто ходят и сочувственно смотрят на сгорбленную спину молодой девушки. Одну из многих. А большего они и не могли дать. Только сочувствие и жалость, которые мне были не нужны даже бесплатно. Худшее чувство в мире — жалость. Его чувствуешь обычно перед тем, как раздавить паука или отнять жизнь у несчастного комара. Вот только я не была насекомым. Мне жалость была ни к чему.

Я откинулась на спинку неудобного, впивающегося в позвоночник кресла. Господи, почему ты забираешь у меня и ее? Чем я заслужила твое неудовольствие? Твой гнев? Скажи, за что ты меня наказываешь? Где я так согрешила, что ты отнимаешь у меня двух родителей сразу? Смогу ли я прожить без нее? Говорят, что ты не посылаешь тех трудностей, с которыми человек не справится, но я точно знаю, что уйду вслед за ней.

Помогут ли маме мои молитвы? Помогут ли они мне? Ведь этим занимаются родственники больных? Надеются на чудо и вездесущего щедрого Бога, а получают только горе и отчаяние. Вот такая жизнь — не то, что счастья не чувствуешь, а лучше бы ее и вовсе не было. Может, проще было просто не родиться никогда.