Скажи волкам, что я дома

Кэрол Брант, 2012

Джун Элбас четырнадцать лет, и она живет мечтами. Ее дом – средневековый замок, но никак не американский коттедж, ее друзья – герои старинных сказок и легенд, ее будущее – в прошлом. Неудивительно, что общий язык она находит только со своим дядей, талантливым художником Финном Уэйссом, который посвятил себя творчеству и наотрез отказался от громкой славы. Но совсем скоро он уйдет из ее жизни, оставив на память только портрет Джун и ее сестры. Какие загадки спрятаны на холсте, который разыскивают все музеи Нью-Йорка?

21

Если встать на мосту над железнодорожными путями и заглянуть через перила, оттуда отлично просматривается вся платформа на станции. Я опоздала. И жутко замерзла. Потому что сняла свою дурацкую голубую дутую куртку и запихала ее в рюкзак. Я специально пошла долгой дорогой, мимо автозаправки и веломагазина, и дальше — через заросший сорняками пустырь у лютеранской церкви. Приближаясь к мосту, я подумала, что, может быть, Тоби тоже опоздает. Может быть, он, как и я, решил не идти сразу на станцию, а спрятаться где-нибудь и посмотреть, приду я или нет.

Я осторожно глянула вниз, стараясь не подходить слишком близко к перилам. Я не была уверена, что сумею узнать Тоби. Но узнала его сразу. Он сидел на скамейке в дальнем конце платформы. Сидел, подтянув колени к груди, и теребил пальцами шнурки на ботинках. Он был очень худой, но не как человек, больной СПИДом. Не так, как Финн ближе к концу. А просто сам по себе худощавый, от природы.

Я достаточно долго стояла там, наверху, и наблюдала за ним. Время от времени он вскидывал голову и озирался по сторонам. Как будто чувствовал мое присутствие. Как будто знал, что я где-то рядом. Каждый раз, когда он поднимал голову, я отступала подальше от перил, чтобы он меня не заметил.

Он казался намного моложе Финна. Моложе папы и мамы. Я бы дала ему около тридцати, хотя я не очень умею определять возраст взрослых. У него была тонкая шея, большой, выпирающий кадык и пушистые, мягкие с виду волосы, похожие на перышки недавно вылупившегося птенца. Тоби встал со скамейки и прошелся по платформе. Он был в кроссовках и джинсах, в толстом сером свитере и вязаном красном шарфе, но без куртки. За спиной у него висел небольшой синий рюкзак. Самый обыкновенный человек. Ничего выдающегося. Интересно, и что в нем нашел дядя Финн? Тоби остановился у края платформы, посмотрел в ту сторону, откуда должна была прийти электричка. Потом взглянул на часы у себя на руке. Электричка уже приближалась, ее было слышно.

Тоби еще раз взглянул на часы, а потом поднял голову и посмотрел прямо туда, где я стояла. Я резко отпрянула, пока он меня не заметил. Именно в это мгновение я решила, что не буду спускаться на станцию. Не буду встречаться с Тоби. Я не смогу. Да и зачем мне с ним встречаться? Что я ему скажу? Нет. Не буду спускаться. Останусь здесь, на мосту, и подожду, пока Тоби не сядет на электричку и не уедет. Думаю, он должен понять намек.

Я осторожно приблизилась к перилам и глянула вниз. Тоби стоял запрокинув голову и смотрел прямо на меня. Одной рукой он прикрывал глаза, чтобы в них не светило солнце, а вторую слегка приподнял и робко помахал мне, растопырив пальцы. Я растерялась и помахала в ответ — прежде чем сообразила, что, наверное, делать этого не надо. Вернее, даже не помахала, а просто приподняла руку над верхним краем перил и растопырила пальцы.

Потом я улыбнулась. Еле заметно, но все-таки улыбнулась. Это вышло само собой — я не хотела. Даже не знаю, как я смогла улыбнуться этому человеку, который убил моего дядю Финна, но я улыбнулась, и эта улыбка решила все. Она как будто связала меня обязательством, и у меня просто не было выбора, кроме как выполнить свое невольное обещание и спуститься по лестнице на платформу.

Тоби смотрел на меня не отрываясь. Он застыл, как изваяние, по-прежнему прикрывая глаза от солнца одной рукой, и эта поза, и взгляд, исполненный встревоженного ожидания, и солнечный свет, омывавший его лицо, придавали ему сходство с героем средневековой картины, который увидел великое чудо и боится, что оно его ослепит. Он указал на платформу и кивнул, приглашая меня спуститься. И я почти против воли кивнула в ответ и направилась к лестнице. У меня было чувство, что все происходит в замедленной съемке. Как будто лестница растянулась до бесконечности, и я буду спускаться по ней целую вечность.

Но она все же закончилась. Внизу было тепло и светло, и электричка уже подходила к платформе. Тоби шагнул мне навстречу и улыбнулся. И это была настоящая улыбка. Не такая, какая обычно бывает у взрослых: нарочито радушная и поэтому неискренняя. Он улыбался мне по-настоящему. Словно так обрадовался нашей встрече, что с трудом верит своему счастью.

— Ну, пойдем, — сказал он, как будто мы знакомы сто лет.

В этот час народу на станции было мало. У большинства еще не закончился рабочий день, а те, у кого он закончился, ехали в основном в северном направлении, возвращаясь домой из города. Мы с Тоби вошли в электричку, идущую на юг. Я старалась не думать о том, что я делаю.

В вагоне, куда мы вошли, было почти пусто. Тоби указал на четыре сиденья, располагавшиеся друг напротив друга. Два с одной стороны, два — с другой.

— Сядем здесь?

Я кивнула и села у окна. Тоби уселся напротив, на сиденье рядом с проходом, по диагонали от меня. Его длинные ноги заняли почти все пространство между сиденьями, и мне пришлось втиснуться в самый угол, чтобы наши ноги случайно не соприкоснулись.

— Спасибо, что пришла, — сказал он. Я заметила, что он пытается заглянуть мне в глаза, но мне не хотелось встречаться с ним взглядом. Я отвернулась и стала смотреть в окно на огромную доску с рекламой водки «Абсолют». Внизу кто-то написал: «Def Leppard» руляТТ», — а кто-то другой зачеркнул «руляТТ» и написал выше «сосуТТ».

— Не за что, — сказала я, по-прежнему глядя в окно.

— Ты же меня не боишься, правда? Потому что я знаю, что можно было подумать, когда я тогда позвонил. И знаю, что обо мне думают твои родные. Но мне очень хотелось с тобой пообщаться, и я все пытался придумать, как это устроить.

Электричка дернулась и поехала, медленно набирая скорость.

— Нет, не боюсь.

— Хорошо. Это хорошо. — Он отвернулся и долго смотрел на пустое сиденье через проход. Потом вновь повернулся ко мне: — Родители знают, куда ты пошла? Ты им говорила?

Сначала я ничего не ответила. А потом повернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

— Странный какой-то вопрос, вам не кажется?

Тоби как будто встревожился. Он легонько поморщился, словно понял, что совершил ошибку. А потом рассмеялся.

— Да, ты права. Очень странный вопрос. И его можно понять превратно. Хотя я не имел в виду ничего такого. — Он закатил глаза. У него были хорошие глаза. Большие и карие, очень темные. И очень добрые. Как у лошади. — Финн всегда говорил…

Когда он произнес имя Финна, я резко выпрямилась и вся напряглась. Тоби наверняка это заметил, потому что нахмурился и взглянул на меня чуть ли не виновато.

— Впрочем, ладно. Не важно, — сказал он, неопределенно махнув рукой. Наклонил голову, пытаясь опять заглянуть мне в глаза. Пытаясь понять, доверяю я ему или нет.

— Никто не знает. Я никому ничего не сказала. — У меня в кармане лежал швейцарский армейский нож с уже раскрытым штопором. На всякий случай.

Тоби открыл свой рюкзак и достал смятый бумажный пакет из «Данкин Донатс». Внутри лежал большой витой крендель. Тоби отломил половину и протянул ее мне. Липкая глазурь уже подтаяла, и крендель выглядел не особенно аппетитно. Да и вообще, мне не хотелось брать угощение у Тоби. Но я не успела поесть после уроков и была ужасно голодная.

— Спасибо.

Я сидела и отламывала от кренделя маленькие кусочки, постепенно разворачивая завитки. Потом взглянула на Тоби и увидела, что он делает то же самое. Мы улыбнулись друг другу — немного нервно. Не зная, что сказать. Я тут же пожалела о том, что улыбнулась. Мне не хотелось, чтобы Тоби подумал, будто мы с ним друзья или что-то в этом роде.

Электричка остановилась. Двери открылись, и в вагон ворвался поток студеного воздуха. Тоби, кажется, и не заметил, что мы стоим. Наверное, время близилось к четырем. Но часов у меня не было, а спрашивать я не хотела. Не хотела ничего говорить. Я уже сказала Тоби, что не боюсь его. И действительно не боялась. Двери закрылись, и электричка поехала дальше.

— Похоже на молекулу ДНК, правда? — Тоби поднес к окну наполовину раскрученный крендель. — Ну, знаешь… двойная спираль.

Что-то подобное мог бы сказать мне Финн. Я невольно улыбнулась. В Тоби было что-то такое… очень знакомое, почти родное. И я не могла удержаться и не продолжить:

— Пончиковая ДНК, пончиковые кровяные тельца, упаковка пончиковых глазных яблок…

Тоби рассмеялся, прикрыв рот рукой, чтобы не выплюнуть уже откушенный кусок кренделя. Его губы блестели от липкой сахарной глазури.

— Пончиковая бактерия, пончиковый вирус…

Это вырвалось случайно. Он не хотел произносить слово вирус. Я отвернулась. Тоби уставился себе под ноги. Его лицо стало очень серьезным.

— Знаешь, — сказал он, — мне его очень не хватает.

Я доела свою половинку кренделя и снова уставилась в окно. Мы как раз проезжали какой-то маленький городок, и дома подступали почти вплотную к путям — так близко, что можно было заглянуть в окна и увидеть, как люди на кухне готовят обед. Я вытерла липкие пальцы о матерчатую обивку сиденья.

— Мне тоже, — сказала я, помолчав.

— Он много рассказывал о тебе, — сказал Тоби. — Говорил о тебе постоянно. Он тебя очень любил, ты ведь сама знаешь?

Я быстро отвернулась, чтобы Тоби не заметил, как я улыбаюсь и заливаюсь краской. И только потом до меня дошло, что это значит. Я не была для него секретом. Тоби знал обо мне.

— Ну, да. — Я пожала плечами, как будто мне все равно.

— Это правда.

Мы опять замолчали. Я заметила, что Тоби нервно вертит в руках проездной билет: то свернет, сложит в несколько раз, то опять развернет.

— Так вы тоже… вы тоже художник? — спросила я.

— Нет, я совсем не художник. У меня руки растут не из того места. — Тоби рассмеялся. — Финн однажды попробовал научить меня лепке, но из меня тот еще скульптор… — Он посмотрел на меня. Я, наверное, хмурилась, потому что он сразу же посерьезнел. — Не знаю. Наверное, у меня просто нет никаких художественных способностей.

— У меня тоже.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что я плохо рисую. Наверное, хуже всех в классе. — Слова вырвались сами. Я не хотела рассказывать о себе.

— А Финн считал, что способности у тебя есть. Причем выдающиеся способности. — Тоби наклонился поближе ко мне. — Финн говорил, что настоящий художник — это не тот, кто умеет красиво изобразить вазу с фруктами, а тот, у кого в голове есть идеи. А у тебя, он сказал, столько хороших идей, что их хватит на целую жизнь.

— Он так сказал?

— Да.

Я опять покраснела и отвернулась к окну. На секунду мне показалось, что Финн едет с нами. Стоит, невидимый, за плечом Тоби и подсказывает, что говорить.

Я понимала, что не должна поддаваться на эти сладкие речи. Но ничего не могла с собой поделать. Мне было приятно, что Финн говорил обо мне столько хорошего. И мне хотелось послушать еще. Слушать и слушать — до бесконечности. Я покосилась на Тоби. Может, он все выдумывает. В конце концов, он же был другом Финна. Близким другом. А я — всего лишь племянница, глупенькая девчонка. Мне вдруг стало обидно. Это неправильно! Несправедливо! Этот Тоби — по сути, никто, совершенно чужой человек — говорил обо мне с Финном. Он знает столько всего обо мне, а я не знаю о нем ничего.

— Так вы теперь будете жить в квартире Финна? — спросила я.

Вопрос прозвучал слишком резко и даже со злобой. Я услышала в собственном голосе интонации Греты, но мне было плевать.

Тоби опустил голову.

— Я…

— Ладно, можете не отвечать. На самом деле мне это неинтересно.

Мы опять замолчали.

— Знаешь, ты можешь туда приходить, когда хочешь. В любое время, — наконец сказал Тоби. — И это не просто слова. Действительно, в любое время.

Я пожала плечами. А потом у меня защипало в глазах. Мне не хотелось расплакаться перед Тоби, и я изо всех сил пыталась сдержать слезы. Это было непросто, очень непросто. Я отвернулась, но Тоби положил руку мне на плечо. Я отодвинулась от него. Сделала глубокий вдох, медленно выдохнула. Еще раз вдохнула, как можно медленнее. И еще раз, и еще. В конце концов мне удалось успокоиться.

— Все будет хорошо, — тихо сказал Тоби, а потом сделал вот что: взял свой свитер, лежавший на соседнем сиденье, и положил себе на колени. Тем самым он дал мне понять, что я могу сесть рядом с ним, если хочу. Я посмотрела на пустое сиденье долгим многозначительным взглядом, так чтобы Тоби увидел: я поняла, что он хочет сказать, но пересаживаться не буду. Я не нуждаюсь в его сочувствии.

Он тоже все понял, но не вернул свитер обратно. Так и держал его на коленях, оставляя сиденье между нами свободным. Электричка сделала остановку на очередной станции — уже пятой или шестой — и поехала снова, увозя меня все дальше и дальше от дома. Все дальше и дальше от леса. Из предместий — в холодный каменный город.

Мы доехали до конечной и вышли на Центральном вокзале.

Тоби еще раз двадцать поблагодарил меня за то, что я согласилась с ним встретиться, и сказал, что надеется на продолжение знакомства. Он открыл свой рюкзак, достал бумажный пакет и протянул его мне.

— Это от Финна. — Он наклонился совсем близко ко мне, но сразу же отступил. — И это не все. Потом будет еще.

Я, не глядя, взяла пакет, как будто мне было ни капельки не интересно.

— Если есть что-то еще, можно было бы отдать все сразу.

Тоби смутился. Заложил руки за спину и уставился себе под ноги.

— Я просто подумал, что если отдать тебе все сразу, ты больше не захочешь со мной встречаться. А мне нужно… мне очень хочется встретиться с тобой еще.

Он достал из кармана целую пригоршню денег. Не аккуратную пачку банкнот, а именно пригоршню. Как будто взял эти деньги из какой-то большой кучи и запихал их в карман.

— Вот, возьми. Вдруг тебе что-то понадобится…

Я особенно не приглядывалась, но было понятно, что денег там много. Когда мы с Гретой были еще совсем маленькими, наша соседка миссис Кепфлер иной раз давала нам каждой по доллару. Просто так. Потому что мы славные девочки, как она говорила. Но мама не разрешала нам брать эти деньги. «Деньги можно брать только у родственников», — говорила она каждый раз и заставляла нас их возвращать.

— Я не могу это взять.

— Нет, нет, нет. Это тебе, — сказал Тоби. — И ты ничего у меня не берешь. Это от Финна. Там еще много осталось. Не переживай.

Он попытался отдать мне деньги — буквально совал их мне в руки, — но я не хотела их брать.

— То, что мне нужно, за деньги не купишь. — Не знаю, понял ли он, что я имела в виду. На самом деле больше всего мне хотелось, чтобы время повернулось вспять, и Финн никогда не встретил бы Тоби, не заразился бы СПИДом и был бы сейчас жив, и мы были бы вместе — только вдвоем, он и я, как мне всегда представлялось в мечтах о будущем.

Конец ознакомительного фрагмента.