Кубок ПОЭМБУКА. Осенний сезон 2017. Сборник стихотворений

Коллектив авторов

Поэтический сайт «ПОЭМБУК» предлагает вниманию читателей сборник стихотворений авторов сайта, чему предшествовала долгая кропотливая работа по повышению их мастерства. Среди наших поэтов есть признанные в России и за рубежом авторы, члены союзов писателей России и Москвы, лауреаты престижных премий, чьи стихи публикуют известные журналы. Сайт постоянно находится в творческом движении, ведет учебные и критические разделы и проводит огромную конкурсную работу, привлекающую на соревновательные площадки тысячи авторов. Надеемся, что встреча с нашими авторами доставит Вам удовольствие.

Ирина КЛЕАНДРОВА

II место Народного кубка и III место Суперкубка

Об авторе

Современный российский поэт, прозаик, переводчик-любитель.

Родилась в 1981 году, с отличием окончила Калининградский государственный технический университет по специальности «Информатика и вычислительная техника». Проживает в Калининграде, работает в сфере IT. Автор нескольких книг по компьютерной графике и базам данных, вышедших в издательстве «Наука и техника». Призер поэтических и прозаических конкурсов («Миры фэнтези», «Архивы Кубикуса», «ФантЛаб», «Самиздат», «Поэмбук»), судья конкурсов «Поэтический Куб», «Русская Тройка», «Буквица». Член литературного клуба «Бумажный слон», с 2014 года — член редколлегии поэтического журнала «Буквица».

Авторские подборки стихов выходили в «Буквице», альманахе «45-я параллель», сборниках «Когда я уплыву по Млечному Пути», «По следам Звездовеев», «Поэзия XXI века». Стихи, рассказы и миниатюры публиковались в журналах «ФанCity», «EDITA», «Создатели миров», «Пересадочная станция», в альманахе «Астра Нова», сборниках «Кото-собачий разговорник для людей, призраков и ангелов», «Увидеть слово», «Антология МиФа 2016». В 2015 году в издательстве «Edita Gelsen» вышел авторский сборник стихотворений «Осенняя рапсодия». В 2016 году «Мультимедийным издательством Стрельбицкого» опубликован цикл «Легенды Эль-Тиона», состоящий из трех романов в жанре фэнтези.

Море любви

Бирюзовая гладь — отраженьем небесного глянца,

восходящее солнце, белёсого рифа колосс…

Ты стояла на взморье, и ветра холодные пальцы

серебристыми рыбками путались в прядях волос,

волны солью дышали, искрились и ластились кошкой,

рокоча и мурлыча, клубками свивались у ног,

и блестело монисто, и колокол юбки роскошной

оборачивал стан, будто шелково-влажный вьюнок.

И как будто бы в мире остались лишь море и песня —

звонкий девичий голос над сонной безбрежностью вод,

что трепещущей птицей, аркадой сияющих лестниц

по рассветной дороге, всё ширясь, летел на восход —

вдоль игольного мыса, путями дельфинов и чаек,

в край, где вечер и дождь, и маяк сквозь туманы горит,

где в кричащем порту, в грудах ворвани, сельди и чая,

расправляются мачты и парус оттенка зари,

и бликуют борта, и форштевень бестрепетной грудью

режет волны и небо, и сыплются звёзды — лови! —

и последний из рыцарей молит фортуну о чуде,

о доверчивом взгляде и вечной, как море, любви.

Солипсизм

Жгут июльские иды, и тени безбожно мало.

Духота Ганзаплаца, за ней — суета вокзала.

В электричке до Кранца едва не купил билет,

за хохочущей парой присел на сиденье с краю,

до зубовного скрежета влезть в разговор мечтая…

Вот же конченый дурень: прошло уже столько лет.

За окном жёлтой вспышкой проносится поле рапса.

Занырнуть бы в соцветья, как будто тебе семнадцать,

и не веришь, что в мире есть ужас, печаль и смерть…

Остановка — и ветер, ворвавшись в вагон, доносит

шум прибоя и пряную сладость сосен.

Наконец-то доехал. А мог бы как все — лететь.

По тропе — мимо пляжа. Народа, что пчёл на сотах.

Сосны рвутся с обрыва, как птицы. У горизонта —

вечный бой облаков и увенчанных пеной волн.

Рядом строгий старик, в парике, с чуть прозрачной кожей.

Говорит мне, что мёртвый никак распознать не сможет,

послежизнь — это явь, или глупый предсмертный сон.

«Поясню по-простому, на пальцах. Ты не в обиде?

Вот, допустим, ты призрак, живые тебя не видят,

и пылинки не сдвинешь, в песке не оставишь след…

Можешь чувствовать, мыслить… да хоть сочинять сонеты!

Объективно — без разницы для остальной планеты,

Сто причин возразить. Только как же я стал безликим?

Силюсь вспомнить…

Но прошлое скрыто криком,

тьмой и россыпью бликов на кромках подмёрзших луж…

Те же боль и тревога о будущем — как когда-то.

Остаётся смотреть на море и спорить с Кантом,

есть ли вечный покой для всегда беспокойных душ.

Межвременье

Утро — преступно, и с этим поделать нечего:

мятое, мутное, что ни затеешь — поздно.

Вот бы заснуть, по-вампирски воскреснуть к вечеру,

в час, когда ночь в небесах протирает звёзды,

лунная кошка из тучи свой хвост спустила,

выгнув дугой — лучезарной, молочно-гладкой,

ветер умаялся за день, прилёг без силы

в ворох душистых листьев на взрытых грядках.

Выйти из дома, найти Ориона россыпь —

жезл и корона, насмешливый лёд и пламень…

Где-то за дверью, как зверь, притаилась осень,

огненным глазом следит из-за лип и яблонь,

гладит поникшие травы и студит соки,

в землю вливая свой норов, свой страх и нежность,

взглядом кричит, что житья её вышли сроки,

тронуть рукой на прощание — и исчезнуть.

В сумерках сад — исхудавший, прозрачно-синий:

сбросил одежду, свободно повёл плечами —

ржавь уцелевшего яблока на вершине

голые ветки в седой тишине качают,

стынет ручей, чернокрылой ладьёй Харона —

мёртвая бабочка в мёртвой петле побега…

Норны в смятенье. И лишь в темноте ворона

пьяной кукушкой считает часы до снега.

Шутам

Буффонады всё злее, а паузы — всё короче,

всё темней вечера и пронзительней — звёзды марта.

Как бы ни было больно, шуты умирают молча —

до последнего корчат гримасы и крутят сальто.

Разве можно быть слабым, рыдать при честном народе?

Закидают объедками, громко освищут с ложи!

На насмешки обидевшись, Смерть иногда уходит,

прошипев на прощание: «Ладно, вернусь попозже…»

Но назавтра всё то же, и публика до антракта

замирает от реплик, с восторгом следит за мимом.

Лишь к финалу дыханье собьётся на четверть такта,

бутафорская шпага умоется алым ливнем —

и погаснет прожектор и отзвуки смеха злого…

Но уже не обидно споткнуться, не больно падать —

если верный напарник, как эхо, подхватит слово,

если сделает вид, что на сцене — всё так, как надо.

…Звякнет рюмка в гримёрке — о доле святой и гадкой,

театральный фургон от крестов уведёт дорога…

Вспоминая его, Коломбина всплакнёт украдкой:

он был просто шутом, только есть и шуты — от Бога.

Птица над городом

Светом рекламы, как лезвием, небо вспорото.

Мокрый асфальт, задрожав, уплывает прочь,

И ты летишь — птицей над тёмным городом,

Словно стрела, пущенная сквозь ночь.

Шелест в наушниках. Ветер, машины фарами

Пишут морзянку по резким изгибам щёк.

Дыма соцветия. В модном кафе над парами —

Смутных желаний податливо-алый шёлк.

Как на экране, беззвучно смеются губы,

Официанты с подносами блюд снуют…

Люди, что заперты в хрупкий стеклянный кубик:

Мрак стиснет пальцы — и вдребезги их уют.

Чёрные волны железо и пластик лижут.

Взвиться над полночью? Выстоять? Утонуть?

Ты замираешь, не подлетая ближе:

Каждый, кто выжил, сам выбирает путь.

Сотовой вышки маяк. Небоскрёба факел,

Кодом огней запароленные этажи…

Горько-счастливый, потерянный богом ангел,

Падаешь с неба — обратно, в людскую жизнь.