Когда искушение становится работой

Ксения Назаренко (2024)

Однажды вечером в дом к Анне Святовой проникает молодой журналист и просит рассказать о пожаре двадцатилетней давности. Она соглашается поведать историю своей жизни. Историю знакомства с Дьяволом.

*Человек не имеющий ничего, ничего не потеряет.

Глава 1 Ты веришь в Дьявола?

Я щелкнула зажигалкой и закурила. Золотой портсигар зазвенел о столик. Роза из рубинов на нем горела огнем.

— Это вредно, — раздалось сбоку от меня.

Я взглянула на юношу, что сидел в соседнем кресле. Много младше меня. Копна каштановых кудрей горит подобно розе в свете тлеющего заката. Пухлые, почти женские губы чуть подрагивают в отвращении, когда я выпускаю струйку дыма. Тогда я подаюсь вперед и заглядываю в его янтарные глаза. Парень держится смело. Взгляд не отводит. Хотя ему определенно хочется. Что-то подсказывает, что стоит отвернуться. Возможно даже сбежать. Что-то на уровне инстинкта. И в его глазах отражается та самая борьба, какую я видела за свою жизнь столько раз, что и не сосчитать. Борьба человека и зверя, напуганного хищником покрупнее.

— Даже смертельно, — добавляет он, видя, что я молчу.

— Умирают не от сигарет, — отвечаю я и все также не отводя взгляд тушу сигарету и бросаю в разбитое сердце пепельницы рядом с моим портсигаром. — Раз уж я перестала убивать себя, может и ты назовешь мне свое имя?

Парень вздрагивает, и я вновь усмехаюсь. Такой забавный. По-детски невинный и милый. Чем-то похожий на моего сына. Правда Адам немного крупнее и не такой зажатый. Этот же явно боится. Что иронично, ведь он проник в мой дом и поджидал меня в гостиной с оружием в руках.

Вспомнив про это, я вновь бросаю взгляд на невысокий столик. Там, за букетом алых роз поблескивает револьвер.

— Меня зовут Давид, — наконец выдавливает из себя юноша и я вновь смотрю на него.

Он съёживается под моим взглядом. На щуплом, но при этом поразительно мягком лице отпечатывается страх. Я даже вижу капельки пота на его лбу. Одна стекает за воротник голубой рубашки из какой-то до омерзения дешёвой ткани. Собственно, как и брюки. И ботинки. Но если одежда хоть и дешевая, но новая и аккуратно отглаженная, то обувь… Он будто войну в них прошел, причем в самых извращенных условиях. На секунду мне даже становится его жаль.

— Так что ты хотел Давид? — спрашиваю я и вновь встречаюсь с ним взглядом.

Надо отдать ему должное. Меня он осматривает также бесстыдно. Также открыто и вызывающе.

— За правдой, — отвечает Давид, садясь чуть ровнее.

— Для человека, пришедшего за правдой с оружием в руках, ты слишком робок, — усмехаюсь я.

— Револьвер, — парень осекается. — Я пришел с оружием не чтобы использовать его против вас.

— Вот как? — удивляюсь я.

Признаться меня это расстраивает.

— Ваши псы, — он вновь обрывается, едва начав говорить, будто боясь, что из-за его следующих слов я сама схвачу револьвер и прострелю ему голову. — Ваши псы, я читал про них, — продолжает парень. — Мне надо было, нет, не так. — Он вздыхает. — Мне просто необходимо было увидеть вас, а все говорили какая у вас тут серьезная охрана и ваши, ваши собаки… Говорят они отгрызли ногу одному из наших и теперь он в больнице.

— Одному из ваших? — переспрашиваю я и одновременно пытаюсь припомнить, не было ли чего подобного за последний месяц.

— Да, Жене, — кивает Давид. — Он хотел взять у вас интервью, но попался собакам, хотя его и предупреждали. Все говорили ему не делать этого.

Я пристальней вглядываюсь в блестящее от пота лицо своего собеседника. Теперь я понимаю, про какую ногу он говорит. И правда, буквально пару недель назад ко мне в дом попытался проникнуть какой-то жалкий писака из местной газеты.

— Ничего ему не отгрызли, — махаю я рукой поняв в чем дело. — Мои собаки лишь немногое его покусали. Хотели бы крови — съели бы его заживо.

Парень нервно сглатывает.

— Так значит ты тоже работаешь на газету? — спрашиваю я, наблюдая как нервно подрагивают его пальцы.

Парень кивает.

— Я лишь хотел узнать вашу историю, — говорит он.

— Зачем тебе моя история? — Я накланяюсь вперед чтобы лучше видеть его лицо. — Ради денег? Так я могу и за молчание заплатить тебе в десятки раз больше, чем ты заработаешь за целую жизнь.

Парень поджимает губы и что-то ворчит.

— Что? — переспрашиваю я хмурясь.

— Дело не в деньгах, — говорит он. — Мне не нужны ваши деньги.

— Тогда зачем тебе нужна моя история, еще и так сильно, что ты был готов пристрелить моих бедных псов ради нее?

Давид сглатывает и растирает вспотевшие руки.

В этот момент он выглядит таким беззащитным. Таким потерянным. Таким человечным.

— Пожар в «Альбатросе». — От упоминания этой фирмы во мне что-то зашевелилось, и я села ровнее. — Вы единственная выжившая. Единственная, кто знает, что произошло с этой строительной компанией. Единственная, кто может рассказать, что разрушило жизни трёхсот человек. Из-за чего все они умерли.

Я вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Забавно, это было почти двадцать лет назад, а кажется прошла целая вечность. «Альбатрос» стал для меня чем-то наподобие давно забытой страшилки. Историей, которую лучше не вспоминать.

— Прошу вас, — продолжал Давид. — Вы же работали там. Знали Халлеров. Вы же были близки. О ваших отношениях с их старшим сыном писали везде. — Парень вскакивает и касается моей руки от чего я гневно поворачиваюсь к нему, но в этот раз он даже не вздрагивает. — Анна… Прошу. Прошло уже двадцать лет. Город должен узнать правду.

Я убираю его руку, и парень возвращается на место, в свое кресло. Смотрит на меня каким-то безумным взглядом, в котором отражаюсь и я, и эта комната, и будто бы даже мое прошлое.

«Альбатрос».

Конечно все в городке жаждали услышать историю о том, как рухнула компания великих Халлеров, забрав жизни каждого члена этой семьи. Годами, меня уговаривали рассказать об этом. Поведать тайну их взлета и такого грандиозного и жуткого падения. Но проблема в том, что эта история была не только моей. И я была не единственной выжившей в знаменитом пожаре «Альбатроса».

— Матери до сих пор не знают, что с лучилось с их детьми, — продолжал настаивать Давид. — Жены не знают, куда делись их мужья. Дети, отправившиеся в приюты, так и не узнали, что стало с их родителями.

Сглотнув, я убираю выбившуюся из прически прядь. Смотрю в янтарные глаза Давида и теперь он кажется мне абсолютно бесстрашным.

— Двадцать восьмого октября, триста пятьдесят два человека вошли в здание «Альбатроса», а вышел только один. Среди пепла не было даже костей. Люди хоронили закрытые гроба своих родных. Полиция разводила руками. Никто не знал, что случилось, а единственная выжившая отказывалась говорить. — Давид вздохнул и потер переносицу. — Анна, люди должны узнать правду.

Он почти умолял. Его большие щенячьи глаза светились мольбой. Мне не хотелось это признавать, но этот юноша был прав. Люди заслуживали правды. Но что в ней толку? Однако… Я и правда должна была это сделать. Так почему бы не сделать это сейчас? Почему бы не рассказать обо всем этому парню, что пришел в мой дом с оружием. Тому, кто умолял так, будто это касалось и его лично.

— У тебя кто-то погиб в том пожаре? — спросила я, вертя догадку в голове.

Давид сразу стал серьезным. Мне показалось он сейчас обвинит меня в чем-то, но парень сдержанно кивнул вопреки всем моим ожиданиям.

— Моя мать, — ответил он. — Она была секретарем. Одним из.

Я вздохнула. Подумала о сыне.

Хотела бы я чтобы он знал правду, погибни я еще в те дни, когда он был совсем мал? Наверное нет. Но заслуживал ли он ее получить? Определенно. И тогда я решилась. Все произойдет сегодня. В конце концов ночь у нас впереди долгая.

Кивнув, сама себе я коснулась серебряного креста на своей шеи, какой носила казалось дольше чем жила, встала с кресла и подошла к окну. Взглянула на пожелтевший сад у меня за окном. На пожухлую траву. На алое, до боли прекрасное небо. Сегодня было двадцать седьмого октября. Последние двадцать лет в этот день были самые красивые закаты. Будто сама природа пыталась отдать дань памяти тем, кто завтра не вернется домой.

— Я расскажу тебе свою историю и то, что случилось в «Альбатросе» тоже, — сказала я, все также смотря на алое небо. — Но сначала ответь мне на один вопрос, Давид.

Я взглянула на него через плечо. Его лицо было на удивление спокойным. Даже красный свет на его коже выглядел мягким. Успокаивающим. Парень мне чуть улыбнулся одним уголком губ, будто пытаясь наглядно продемонстрировать как он рад. Я же осталась серьезной и спросила:

— Ты веришь в Дьявола?