Полное затмение Луны. Песчинки на чашах весов # 4

Ксения Крутская

Даже создатель мира не может нарушать собственные законы. План утвержден и корректировке не подлежит. Но если незыблемые правила мироздания встают перед тобой непреодолимым Барьером, не позволяя отыскать и защитить от беды того, кто для тебя дороже самой жизни – ты отменишь законы создателя. И напишешь свои.

Дизайнер обложки Ксения Крутская

© Ксения Крутская, 2022

© Ксения Крутская, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0055-9320-7 (т. 4)

ISBN 978-5-0055-9299-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОЛНОЕ ЗАТМЕНИЕ ЛУНЫ

«What created me

What and where and how?»

Bruce Dickinson — Accident of Birth

Верь в науку.

Поклоняйся аксиомам и теоремам, молись на формулы и графики. Свято чти законы природы и верь в то, что они незыблемы.

С благоговением читай и перечитывай труды светил науки — и сам становись таким светилом для других. Ищи ответы, находи объяснения. Строй гипотезы, проводи эксперименты. Опровергай или подтверждай.

Верь, что мир подчиняется законам физики.

Верь, что мир материален от начала и до конца.

И ты — его часть.

Верь — пока можешь. Пока ты и в самом деле являешься его частью.

Но однажды, когда ты почувствуешь на себе этот насмешливый, оценивающий взгляд — вся твоя рациональность, вся вера в торжество науки осыплются хлопьями черного пепла, как будто кто-то сжег твою самую блестящую статью и коснулся пальцем хрупкого остова твоих мыслей.

Когда смерть ищет тебя взглядом — кого или что ищешь взглядом ты?

Ты не поверишь сейчас, потому что еще не стоишь на грани. Но все же попробуй напрячь воображение. И, возможно, ты догадаешься: любой убежденный материалист будет искать бога. Не того, у кого в каждой человеческой религии свое имя, а того, который встретит на пороге и успокоит: не для того ты был создан, чтобы создатель вот так просто позволил тебе исчезнуть навсегда.

И бывает так, что бог, которого для тебя всю твою жизнь не существовало, вдруг откликается на безмолвную мольбу. И ты получаешь ответы на вопросы, которых так никогда и не решился задать, и уходишь спокойным и умиротворенным.

…А что если ты — ученый, который всю жизнь исследовал бога в своих лабораториях?

***

Что его разбудило? Ледяная иголка вдруг кольнула в сердце. Совсем легонько кольнула. Но почему-то сон прошел мгновенно, и сразу же сознание затопила терпкая и пьянящая смесь сладкой печали и горького сожаления. Не предчувствия, а принятия.

Она пришла — бояться бессмысленно, всё уже случилось.

Когда смерть смотрит тебе в глаза, не отворачивайся. Не поможет.

Орсо осторожно отодвинулся от лежащей рядом женщины. Скользнул взглядом по ее лицу: пушистые ресницы, четко очерченные скулы, расслабленно приоткрытые губы. Только бы она ничего не почувствовала. Только бы не проснулась…

Он легко вздохнул и посмотрел на свои руки, лежащие поверх одеяла. Это уже началось. Контуры пальцев, ладоней, запястий расплывались, плоть серебристым пеплом осыпалась на ярко-лиловый с крупными желтыми цветами пододеяльник. Странные все-таки у фру Маргариты предпочтения при выборе ткани для белья…

Всё случилось в одно мгновение. Стороннему наблюдателю показалось бы, что прошло не больше секунды. Для него же смерть, казалось, растянулась на бесконечные часы. Не мгновенный переход — а умирание как процесс. Каждая из нитей, связывающих физическое тело с матрицей, рвалась с нестерпимо режущим звоном, рассыпаясь в серебристую пыль, так похожую на пепел. И каждая из нитей, прежде чем исчезнуть, скручивалась и резала оборванным концом, подобно тому, как край листа бумаги с противным шипением рассекает чувствительный кончик пальца. Это было больно. Очень, очень больно. Особенно если вспомнить, что нитей этих — тысячи, сотни тысяч.

Орсо не испытывал сожаления. Не было и страха. Плывя в потоке чудовищной боли, он отстраненно думал — пока еще мог думать и осознавать себя — что бесконечно благодарен своему неведомому палачу за то, что хотя бы перед тем, как исчезнуть, он получил ответы на часть занимавших его при жизни вопросов. При жизни… После жизни, конечно, они уже не будут иметь ни малейшего значения. Но сейчас, на пороге — все еще интересно… И помогает смириться с происходящим.

И только мысль об Ольге отзывалась где-то внутри чем-то похожим на настоящее страдание.

Ее было нестерпимо жаль. Все-таки боль, предназначенная ему, в полной мере достанется ей — и не закончится в одно мгновение, а растянется на долгие часы, дни… Он хорошо знал ее. Агония может продлиться и годы. И никто и ничто не подарит ей милосердного избавления, никто не позволит уйти следом за ним. Каждая из оборванных нитей цвета оружейной стали хлестнет по ней, оставит кровоточащий след на сердце этой женщины, которая так спокойно лежит рядом, свернувшись клубочком и обняв подушку, и еще не знает, что пробудиться ей предстоит из сна в кошмар. На рассвете ее встретят только серый пепел и собственный крик.

«Прости за это. Я не хотел, ты ведь знаешь. Я не хотел».

А потом всё исчезло.

***

Нет. Почему-то исчезло не всё.

…Среди серых размытых силуэтов, похожих на колеблющиеся столбы тумана, прозрачной льдинкой блеснуло слово.

Оля?..

Будто звякнула о край пробирки тонкая стеклянная палочка. Будто капелька чистейшей воды покатилась по стенке высокого лабораторного стакана.

Странное слово. Чужеземное. Чужемирное. Имя?..

Единственная нить вместо сотен тысяч разорванных. Прочнее нет ничего ни в мирах, ни за их пределами.

Тот, кто был всего лишь одной из серых бесформенных теней, пока еще не понимал, что означает это слово, звучащее как нежное и мелодичное стеклянное позвякивание. Впрочем, и что такое стекло, и как выглядит лабораторная пробирка, он тоже не знал. И не знал, что он когда-то это знал. Не помнил.

Капельки падали, звенели, вели счет. А где можно вести счет — там появляется и время. А где есть время — там появляется изменение. Ты становишься одновременно старше, чем только что был, и моложе, чем станешь в следующее мгновение. Непрерывное движение, непрерывное перетекание из одного состояния в другое — вот что такое жизнь. В месте, где не было времени, его собственное время пошло отсчитывать себя звонкой хрустальной капелью. И его собственный мир сдвинулся с мертвой точки.

Бессчетное множество мгновений-капелек спустя он вдруг узнал о себе кое-что новое — и очень важное. Еще две нити нащупали свои оборванные концы, завязались прочным узелком.

Я был…

Сразу два важнейших слова, заключающих в себе самые основы существования.

Был. Бытие отделилось от небытия. Еще одно изменение, еще одно противопоставление.

Я. Я — это я. Я — не они. Не вы. Я — отдельное от других.

Я был. Я существовал и был кем-то, кто существовал только как Я. Другого такого не было. Нет. Не будет.

Пока на этом открытия закончились. Но в последующие отрезки времени таких узелков, понятий и взаимосвязей находилось всё больше. Выброшенный из мира, он понемногу строил, восстанавливал мир в себе.

Какие-то воспоминания так и остались в статусе чисто академического знания, например, ощущение прохладных половиц под босыми ступнями или припекающего тепла на щеке, обращенной к топящейся печи. Зато другие — четкие и яркие — позволяли даже тому бесплотному, бесформенному существу, которым он стал, верить в то, что у него есть право называться тем же именем, под каким знал себя тот, кем он был раньше. Орсо.

Что означало быть Орсо? Этот человек, казалось, целиком состоял из неутолимой жажды познания, его кровью и воздухом был бесконечный поиск не просто ответов на вопросы, а все новых и новых вопросов — и чем сложнее, тем лучше. В глубине его сущности таилась боль, а на поверхности, бок о бок со страстью к загадкам, гипотезам и экспериментам, сияющей печатью горело это короткое имя.

Оля.

Ольга.

Женщина из другого мира, которая пришла в тот самый миг, когда он готов был сдаться, протянуть руку своему отчаянию и позволить увести себя в черное безмолвие небытия. А она подарила ему мир заново. Два года ослепительного солнечного света, щемящей нежности, дружеской поддержки. Она вернула ему детей. Она вернула ему его самого.

А он оказался орудием пытки для нее…

Когда память вернулась — постепенно, не в один момент, но все же осознание ударило очень резко и больно — он выяснил о себе две новые немаловажные подробности. Первое: гипотеза о безэмоциональности обитателей мира-по-ту-сторону — полная чушь; и второе — даже у бесплотного существа может раздирать нутро от беззвучного крика, от боли и ужаса.

Он понял, что произошло с ним — и с чем осталась она. Осталась в том домике на берегу Тоота-Казыркана, в окружении детей и друзей, но все же одна — один на один со своей непосильной ношей.

И тогда он поклялся памятью всех, кого он потерял, что выберется отсюда — чем бы ни являлось это «здесь» и чем или кем ни являлся сейчас он сам — и поможет ей, и разделит с ней ее бремя, которое раньше не мог взять на себя. Или мог, но просто боялся?..

***

В этом странном месте, где не было ни света, ни звуков, ни верха, ни низа, Орсо был не один. Вокруг скользили такие же тени, которые его человеческое сознание наделяло цветом и формой, хоть и постоянно меняющейся, но он понимал, что на самом деле видеть их не может. На каком-то надчувственном уровне восприятия они могли осознавать присутствие друг друга, отделять себя от других, но способов взаимодействовать, как-то общаться их новая форма бытия не предусматривала.

Во всяком случае, Орсо считал так достаточно долго. До тех самых пор, пока одна из теней не обратилась к нему хорошо поставленным мужским голосом:

— Приветствую, коллега! Вы не будете против, если я нарушу ваше уединение?

— Буду только рад, — ответил Орсо — прежде чем успел сообразить, что вообще-то ни слышать голоса, ни тем более говорить сам он не может. Не может!

— Разрешите представиться, — собеседник слегка поклонился; со стороны это выглядело так, будто столб дыма качнуло сквозняком, — Маритас Саанд. О, я вижу, я не ошибся, и мы действительно коллеги. — В голосе «призрака» послышалась усмешка, явственно отдающая самодовольством: при упоминании имени собеседника бесплотная сущность Орсо, видимо, однозначно выразила крайнюю степень изумления.

— Профессор Саанд, первый Ректор Реттенского Университета! — Орсо осознал, что, будь он человеком, сейчас бы глупо вытаращился на собеседника, улыбаясь до ушей. — Автор двух десятков изобретений, полусотни классических статей и восьми монографий по водной энергетике! Я по вашим книгам учился! Это правда вы?..

— Слава — приятная штука, пусть даже и посмертная, — польщенно улыбнулся Саанд. Теперь, когда Орсо понял, кто перед ним, столб серого тумана, как ему показалось, приобрел не просто человекообразные, но и смутно знакомые очертания: портрет профессора Саанда в полный рост, в ректорской мантии, висел над столом в кабинете Орсо в форте Тоот. — Но прошу, представьтесь, мой заочный ученик!

— Орсо Грано. — Орсо слегка поклонился, мимолетно удивившись тому, что теперь ему гораздо лучше удается контролировать движения той субстанции, которая ныне обозначала его присутствие в пространстве, а попросту говоря, заменяла ему тело.

— Откуда вы?

— Я заведовал отделением Королевских Лабораторий в форте Тоот. И преподавал в Реттене.

— В какие годы? Сами понимаете — мы все здесь из разных временны́х периодов.

— Умер я в две тысячи девятнадцатом. До этого проработал там около десяти лет.

— Понятно, значит, как минимум, один из ваших старых знакомых среди нас найдется. Матти! — Саанд обернулся и помахал рукой — Орсо уже отчетливо различал и руки, и туловище, и голову собеседника с высокой залысиной, обрамленной легкомысленными кудряшками, и круглое лицо с забавной треугольной бородкой.

От скопления теней поодаль отделилась одна и подплыла ближе, на ходу принимая очертания высокого худого мужчины лет семидесяти с добрым лицом детского врача. Орсо уставился на него, все еще не вполне веря в реальность происходящего.

— Орсо! — воскликнул призрак, протягивая к нему длинные худые руки. — Не ожидал тебя тут увидеть! Я бы сказал — я рад, но это будет нетактично — ты ведь все-таки умер…

— Матиуш? — Орсо наконец опомнился и шагнул навстречу. Перед ним стоял его первый руководитель в Реттенском отделении Лабораторий, Матиуш Пеллер, умерший через два года после перевода Орсо в Тоот. — А я могу сказать, что я рад — если бы я не умер, я бы не встретился сейчас с вами!

Призрак Матиуша заключил Орсо в объятия. Это было странное ощущение: бестелесное существо, еще совсем недавно даже не подозревавшее о возможности говорить и слышать, ощущало тепло и давление от прикосновения рук такого же бестелесного существа к своим бокам. Как это возможно? Орсо почувствовал, как его переполняет восторг. Сколько восхитительных загадок! Посмертное существование неожиданно начало обещать ни с чем не сравнимое удовольствие от поиска ответов на сотни и тысячи запутанных, сложных, неразрешимых вопросов. Что может быть лучше?

Разве что возможность дать знать Ольге, что с ним всё хорошо.

Но теперь у Орсо появилась надежда на то, что и эту задачу рано или поздно удастся решить. Рядом с двумя своими учителями и научными кумирами он чувствовал, что ему по плечу еще и не такие загадки.

Матиуш Пеллер был вторым после Ледена Свартстайна человеком, которого Орсо мог бы назвать своим другом. Орсо, замкнутый и нелюдимый иностранец, который еще не оправился после потери семьи и случившихся вслед за этим мистических потрясений, немного оттаял за полгода в обществе капитана дрейендальской Стражи, но неожиданный перевод в Тоот оборвал эту еще непрочную нить между Орсо и миром обычных людей.

И тут ему снова повезло. Тогдашний заведующий отделением оказался человеком той же породы, что и Леден, но в силу возраста еще более мудрым и проницательным. Правда, Орсо в самом начале их знакомства со смешанным чувством восхищения и досады отметил, что пожилой профессор оказался еще и гораздо менее тактичным. Видимо, это тоже была заслуга многолетнего опыта общения с разными «потерянными душами», которых часто можно было встретить в захолустном форте на краю земли.

Матиуш, не церемонясь, немедленно втянул новичка в «общественную жизнь» форта. Для начала, выяснив, что тот является признанным мастером фехтования и в совершенстве владеет редкой в этой части света восточной техникой боя с применением парных изогнутых мечей, он немедленно привлек Орсо к тренировкам личного состава Стражи и сам, несмотря на солидный возраст — к тому моменту профессору исполнилось семьдесят — нередко присоединялся к группе тренирующихся. Дальше — больше: от совместных занятий в зале они незаметно перешли к обсуждениям истории и эволюции боевых искусств, а затем — и культуры и традиций стран Востока, которыми оба горячо интересовались.

За два первых года службы в Тооте Орсо получил больше знаний в своей области науки, чем за все годы работы в университете своего родного города. Матиуш разыскивал для него редкие статьи и монографии и заставлял не просто читать, но и конспектировать, критиковать и защищать перед руководителем свою точку зрения: верным путем, по мнению Орсо, пошел автор исследования или же ошибался. Собственные эксперименты тоже велись полным ходом; у Орсо просто голова кругом шла от открывшихся перед ним возможностей, и он впервые за последние годы начал испытывать вкус к жизни на новом месте. В Катрии финансирование исследований в области магохимии воды было далеко не таким богатым, и ему никогда в жизни не удалось бы проводить там эксперименты, хотя бы близкие по масштабам к тем, которыми он занимался в Тооте под руководством профессора Пеллера.

Жизнь приобрела еще несколько ярких оттенков, которые Орсо уже посчитал было безвозвратно утерянными.

Смерть старшего друга и наставника от внезапного сердечного приступа снова выбила у Орсо почву из-под ног. Но теперь уже не так основательно: два года в обществе Матиуша заставили его окончательно поверить в то, что всё в этой жизни не случайно, и в конечном итоге жизнь ведет каждого человека тем путём, который проложен и расчищен именно для него. И каждая потеря — это просто ступень к новым приобретениям.

Так и вышло. Через год Орсо назначили заведующим отделением, привлекли к преподаванию в Реттене, а там на него вышел Марон с просьбой о проведении углубленных занятий с членами его «особого отряда». Разумеется, капитан Редренн не собирался открывать Орсо сущность их службы… Но в этом не было нужды: Орсо при помощи остатков своего собственного дара безошибочно распознал в них служителей Алого Глаза.

И всё стало намного проще и одновременно сложнее.

Но именно эта связь с отрядом реттенских Ныряльщиков свела Орсо с Ольгой…

— Знакомься, — говорил Матиуш, держа руку на плече Орсо и указывая другой рукой на группу призраков, постепенно приобретающих все более четкий человеческий облик, — это наши коллеги, которые жили, работали и, соответственно, умерли в разных городах и странах и в разные годы. Замечательно вышло, что мы смогли встретиться здесь…

У Орсо голова шла кругом. Он здоровался за руку с почившими много десятилетий назад светилами науки, с ведущими учеными из других стран и континентов, авторами учебников и монографий, которые он читал только в переводе. При этом здесь, как ни странно, языкового барьера не существовало — все понимали друг друга без затруднений. Еще одна загадка… Как же это прекрасно!

— Многовато впечатлений, а? — добродушно произнес за спиной мастер Саанд. — Думаю, юный друг, вам пора немного отдохнуть. Пойдемте, я покажу вам библиотеку. Прошу простить, господа, я увожу нашего нового коллегу, — обратился он к остальным призракам. — Матиуш, идем с нами, если ты не против.

— Библиотеку? — Орсо уже начал привыкать к состоянию непрерывного изумления.

— Да, у нас тут всё устроено так же, как нам нравилось при жизни, — довольно отозвался Саанд. — Лаборатории, библиотеки, лекционные аудитории… Только вот студентов нет. Мало кто сюда попадает, к сожалению.

— А кто и как сюда вообще попадает? — Орсо немедленно вцепился в возможность задать первый из сотен связанных между собой вопросов.

— Узнаю своего ученика, — хмыкнул Матиуш. — Его черти в аду начнут поджаривать, а он будет у них температуру пламени под сковородкой выяснять. И химический состав топлива в костре.

— Черти? Поджаривать?.. — Орсо уже неудержимо тянуло рассмеяться — хотя, скорее всего, безумным смехом.

— О, не обращай внимания, — махнул рукой Саанд. — У нас тут так перемешаны культуры и мифологии разных слоёв — не разберёшься, что откуда позаимствовано. Про чертей и ад я тебе потом расскажу, если хочешь. Но упоминание о них, кстати, удивительно к месту. Если предположить, что существует некое измерение, где грешники вынуждены страдать на протяжении вечности, то мы находимся сейчас в измерении, прямо ему противоположном. Видимо, с точки зрения мироздания мы являемся праведниками, да… — Профессор хмыкнул и пригладил бородку.

— А где мы, собственно, находимся? — Орсо понимал, что задавать вопросы наобум и без системы бессмысленно, но удержаться просто не мог.

— Профессор хочет сказать, что мы находимся в раю для ученых, — вставил Матиуш.

— Матти, отстань! Твой ученик все равно не знает, что такое рай! — отмахнулся Саанд. — Всё расскажем по порядку. Но сначала надо показать ему наш институт.

— Ну, насчет ада и рая я немного в курсе, — сказал Орсо. — Во-первых, это концепты из систем верований, которые существуют и у нас. А во-вторых, последние два года я провел во втором слое и многое узнал о тамошней истории и культуре. Мы с… коллегой, — тут он сделал едва заметную паузу, потому что впервые задумался, как назвать Ольгу в разговоре с теми, кто не знал ее лично, — в числе прочего занимались определением момента расщепления мира.

— Интересно. — Саанд снова пригладил бородку. — И что же — удалось установить хотя бы приблизительно?

— Пока — очень приблизительно, — ответил Орсо. — Между двенадцатым и шестнадцатым веками нашей эры.

— Среди нас есть историки, — сказал Матиуш. — После поговоришь с ними, возможно, вы окажетесь друг другу полезны.

— А я думал, что здесь все ответы уже доступны по умолчанию, — удивился Орсо.

— Хм, из этого твоего замечания я делаю вывод, что ты уже понимаешь, где это «здесь», — усмехнулся Саанд. — Каковы твои предположения?

— Центр матрицы, — просто ответил Орсо.

Саанд остановился и взял его за плечо.

— Ты появился очень вовремя, — негромко сказал он. — У нас давно не было новичков, и мы не знаем, какого уровня достигли исследования там, снаружи, — он неопределенно качнул головой. — Судя по всему, вы там уже выяснили намного больше, чем знали на момент смерти нашего друга Матиуша.

— Мы заметно продвинулись за последние два года, — кивнул Орсо. — И в первую очередь благодаря той самой моей коллеге. — Он вдруг испытал укол невыносимого стыда за то, что почему-то не решается назвать ее имя.

— Она из другого слоя, я так понимаю? — заинтересовался Матиуш. — Как так вышло, что вы встретились и начали работать совместно?

— Это долгая история. — Орсо едва заметно поморщился — от боли, которая неожиданно уколола его в несуществующее сердце.

В этот момент туман вокруг рассеялся, и Орсо, не удержавшись, тихо ахнул. Перед ним словно из ниоткуда возникла монументальная лестница, устланная слегка вытертой, но все еще яркой фиолетовой ковровой дорожкой. Ступени возносились к высоким дверям, украшенным барельефами. Створки были распахнуты, и между ними виднелась часть покрытого причудливой лепниной потолка.

— Наша библиотека создана на основе воспоминаний коллеги из Майрина, — пояснил Матиуш. — Там университет размещается в бывшем королевском дворце. Невообразимая роскошь, но и непревзойденное удобство.

— Красиво, — тихо отозвался Орсо, шагая на первую ступеньку.

— Сама библиотека тебе понравится еще больше, — заверил Матиуш. — Пойдем скорее!

Ряды стеллажей, уходящие в бесконечность. Отполированное дерево теплого медового цвета и лиловые дорожки в проходах. Удобные столы с лампами в укромных нишах. Массивные стулья и кресла с фиолетовой бархатной обивкой. Орсо шел по этой потусторонней библиотеке и думал: а ведь именно так он и представлял себе то, что в религиозных традициях Ольгиного слоя принято считать раем…

Здесь были сотни, тысячи, десятки и сотни тысяч книг. Саанд заверил новоприбывшего, что здесь можно найти любое печатное или рукописное издание, которое каждый из обитателей этого пространства хотя бы раз держал в руках — от детских книжек с картинками до уникальных инкунабул, которые кому-то когда-то довелось полистать в музее. И все книги, которые в жизни попадались самому Орсо, тоже непременно здесь появятся. Так что в некотором роде это и есть рай. Рай для людей, не мыслящих существования без прикосновений к мудрости и опыту других людей, воплощенным в словах и буквах на переплетенных страницах.

***

— Для тех, кто не мыслит жизни без непрерывного изучения чего-то нового, без поиска и исследований, здесь и в самом деле рай, — озвучил мысли Орсо Матиуш, усаживаясь в кресло у одного из столов. — Очень жаль, что сюда попадают не все истинные ученые. Увы… Я был бы рад увидеть здесь своих учителей.

— А по какому принципу отбираются здешние обитатели? — Орсо сел напротив и подался вперед, положив руки на столешницу.

— Давайте так, молодой человек, — весомо произнес Саанд, усаживаясь в кресло во главе стола, — сначала вы расскажете нам о результатах ваших собственных изысканий, чтобы нам с вашим учителем не пришлось говорить о том, что вы и без нас знаете. А мы по ходу вашего рассказа, — он переглянулся с Матиушем, — поправим, если вы где-то ошиблись, и подскажем, как дела обстоят на самом деле. Начинайте. — И он откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди.

Орсо рассказал о своих гипотезах относительно матричной структуры мира, о взаимодействии Земли, Барьера и Создателя, или Архитектора — Солнца, страдающего «раздвоением личности» (на этом месте Матиуш почему-то рассмеялся и извинился за неуместную реакцию). Саанд слушал, время от времени величественно кивая, задавая уточняющие вопросы и комментируя. За всё время рассказа он ни разу не прервал Орсо, чтобы указать на ошибку.

— Я поражен, — сказал он, когда Орсо закончил говорить. — Оказывается, снаружи известно намного больше, чем мы могли предполагать! И намного больше, чем я счел бы безопасным… Твой ученик, Матти, — Саанд покосился на Пеллера, иронично подняв бровь, — намного тебя превзошел, как я вижу…

— Я же говорю — это всё Ольга… — вырвалось у Орсо.

— Ольга? Так, значит, вот как ее зовут? — заинтересовался Матиуш. — Расскажи-ка о ней.

— Да, я расскажу. — Орсо, смутившись, потянулся рукой к волосам — и уже не удивился, когда якобы бесплотные пальцы запутались в давно не стриженных немного вьющихся жестких прядях, которых тоже, по идее, не существовало. — На самом деле случилась очень нехорошая вещь. Настоящая беда… И я очень надеюсь на вашу помощь. Видите ли — я-то умер. А она осталась…

— Так. — Саанд с силой опустил ладони на столешницу. — Похоже, именно это меня и насторожило в твоем рассказе. От чего именно ты умер, сынок?

Орсо вдруг ощутил холод. Это было логичным продолжением его нового опыта бытия, но почему-то всерьез напугало его, в отличие от всего остального. Если он может чувствовать температуру, значит…

Он может чувствовать боль.

Воспоминания о бесконечном мгновении распада физического тела заставили резко вдохнуть и дернуться, как от удара магическим разрядом. Орсо согнулся, обхватив себя руками, непроизвольно закусил губу — и похолодел: ему и в самом деле стало больно. И еще он ощутил во рту металлический привкус.

Как такое может быть?..

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Матиуш, перегнувшись через стол и положив руку на плечо ученика.

— Это было… очень болезненно, — с трудом произнес Орсо, выпрямляясь. Матиуш смотрел на него с тревогой, Саанд — с молчаливым пониманием и сочувствием.

— Ты слишком много узнал, — сказал бывший Ректор. — И тебя устранили.

— Похоже на то, — прошептал Орсо, проводя рукой по лицу.

— И теперь ты боишься, что Ольга станет следующей.

— Н-нет. — Орсо снова скривился от боли — в груди невыносимо жгло. — Наоборот… Она осталась. Понимаете? Она одна с этим всем… И она — цель Доррена.

— Доррена? — встрепенулся Матиуш. — А ты не знаешь? Доррен пропал.

— Как — пропал? — Орсо задохнулся.

— Вот так. Просто исчез, — сказал Саанд. — Мы перепробовали уже все способы связаться с ним. Его никто не видел уже достаточно давно. Здешнее время невозможно напрямую сопоставить с вашим, но… Опыт подсказывает мне, что снаружи прошло не больше года.

— Да, Ольга говорила, что не может его найти, — пробормотал Орсо, глядя куда-то в полумрак между стеллажами. — Что он, наверно, задумал какую-то новую пакость и теперь прячется от нее…

— Доррен — пакость? — изумился Матиуш. — И зачем бы ему прятаться от человека?..

— У Ольги… были сложные взаимоотношения с Дорреном, — слабо улыбнулся Орсо, — вроде того: он звал ее на службу, она гордо посылала его подальше.

— На слу-ужбу? — Матиуш вытаращил глаза.

— Ну да, он без конца пытался подловить ее, подстраивал разные потрясения, чтобы она приняла Возвышение. А она отказывалась.

— Но почему? — Казалось, рассказ Орсо подвергает доселе неведомым испытаниям способность Матиуша удивляться и выражать удивление.

— Она не хотела становиться бесчувственной, — пояснил Орсо. — Не хотела, чтобы с ней случилось то же, что когда-то произошло со мной. Не хотела забывать своих… наших детей. И меня. — Он опустил голову, пряча взгляд.

— Да кто же ей сказал-то, что она всё и всех забудет? Что за чушь?.. — возмутился Матиуш, но Саанд решительным жестом остановил его:

— Погоди. Помолчи. Я вижу, что тут не просто какая-то путаница приключилась, а путаница с фатальными последствиями. Расскажи-ка поподробнее про Ольгу, сынок. И про ваши отношения, и про ваших детей. Это не праздное любопытство, поверь. Я хочу понять, можно ли как-то всё исправить. Хотя бы для мира. А если получится — то и для нее.

Этот рассказ дался Орсо тяжело — вкупе с восстановившейся способностью чувствовать физическую боль он обрел и пронзительную остроту боли эмоциональной. Словно вернулись сторицей все способности Ключника, от которых он когда-то отказался, и теперь сквозь него струились эмоции сотен людей, страдающих от одиночества, тоски, страха и отчаяния. Орсо часто останавливался, чтобы отдышаться, и в конце концов Матиуш, отлучившись на минуту, вернулся с графином и тремя стаканами.

— Это что-то вроде нашей воды из энергетических источников, — пояснил он, — но намного лучше: эта вода дает тебе именно то, что нужно в данный момент: если ты устал, то почувствуешь прилив сил, если тебе грустно — приободрит, и так далее. Выпей, станет легче.

Орсо послушно отпил из стакана. Холодный напиток с неописуемым вкусом походил на жидкий лунный свет, который, казалось, мгновенно разлился по всему телу и, как и было обещано, притупил тоску и смягчил боль, хотя и не убрал совсем.

— Вот примерно так и работает Возвышение, — тихо сказал Матиуш. — Ты всё чувствуешь, как и раньше. Но твои эмоции не мешают тебе действовать. Возвышение не делает тебя не-человеком, наоборот. Оно делает тебя человеком в наибольшей, наисовершеннейшей степени: ты обретаешь равновесие между чувствами и разумом. Чудесным образом обретаешь, без всякой медитации и прочего… хлопанья крыльями. Понимаешь теперь, от чего она отказалась?..

— А то, что было со мной?.. — Орсо слышал и не слышал своего старого учителя, понимал и не понимал его слова.

— Скорее всего, ты был слишком сильно поврежден, — мягко сказал Саанд. — Точнее, связь с моделью была повреждена. Нужно было время на восстановление. А твой Инженер, видимо, был занят.

— Инженер… — Орсо закрыл лицо руками и беззвучно застонал. — Какой же я дурак…

— Почему это — дурак? — удивился Матиуш. — Ты не мог знать этого тогда! Просто не мог!

— Тогда — не мог, — глухо проговорил Орсо, не отнимая рук от лица, — а сейчас-то… После того, как Ольга сама стала младшим Инженером… Я должен был догадаться! И всё было бы по-другому! Всё было бы… Она бы… — Он рывком убрал руки и уставился на Матиуша. — Похоже, я опозорил вас, учитель, — с какой-то веселой злостью сказал он. — Своей непроходимой тупостью я фактически совершил самоубийство и обрек женщину, которая мне дороже всего на свете, на ад при жизни! И что мне теперь делать со всем этим?

— Что делать, что делать, — неожиданно усмехнулся Саанд. — Учиться, мой мальчик! Учиться, работать и искать ответы! Раз ты здесь, с нами, значит, еще не всё потеряно. Послушай теперь меня. Я расскажу тебе, что это за место и почему мы все тут оказались.

Орсо отпил еще воды и застыл, обхватив стакан ладонями. Прохлада стекла (или иллюзии стекла) успокаивала и странным образом добавляла реальности происходящему. И помогала верить в собственную реальность.

— Ты правильно понял — мы находимся в центре, в ядре матрицы, — начал Саанд. — Почему именно мы и почему именно здесь? Всё просто: мы были созданы на основе самых первых моделей человека, экспериментальных образцов, если угодно. И Архитектор по неопытности придал нам некие свойства, которые теперь не позволяют законсервировать наши модели в Архиве. Или уничтожить, даже если бы ему захотелось это сделать.

— Что за свойства? — хрипло спросил Орсо.

— Тут мы снова обратимся к мифологическим системам второго слоя, — улыбнулся Саанд. — Слышал такое: Бог создал человека по своему образу и подобию? Так вот, и наш Архитектор поначалу наделял модели слишком многими из собственных черт. В том числе и способностью создавать модели.

— Звучит ужасно пафосно, — усмехнулся Матиуш, — верно ведь? Мы — существа богоподобные. Вот так-то! — И он картинно поднял руки в жесте благословения — от плеч ладонями вверх.

— Звучит глупо, — Саанд взглядом осадил не к месту развеселившегося Матиуша, — но по сути верно. У нас есть несколько характеристик, которые не вошли в базовую структуру более поздних моделей человека. К примеру, одно из этих свойств — способность к самостоятельному воспроизведению в материи.

— Это то свойство, которое позволяет перерождаться Ключникам?

— Да. И нет. Ключники — модели, скажем так, второго поколения. У них осталось не так много первоначальных характеристик Архитектора. Но самовоспроизводимость у них сохранилась. Способность говорить на праязыке — тоже, хотя и не у всех…

— Что за праязык?

— Сигнальная система для чтения чертежей и переноса их на материал. Язык Барьера. Ты же сам об этом говорил.

— Понял… Просто неточно сформулировал. Так что значит способность самостоятельно воспроизводиться? Мы можем сами себя возродить после смерти, получается? В материальном виде?

— Теоретически — да. Мы можем создавать модели любой сложности и воплощать их в материале. Именно это свойство позволяет нам существовать в таком виде здесь и создавать окружение по своему вкусу. — Саанд обвел взглядом библиотеку. — Здесь, конечно, нет материи. Но сила нашего воображения — назовем для простоты так — позволяет нам наделять нематериальные объекты теми свойствами, которые нам нужны. Мы ведь тоже нематериальны, а значит, нам не нужны настоящее дерево, бумага, или, скажем, кофе. — Он лукаво покосился на Матиуша. — Да, нам и в голову не приходило создавать себе тут еду, пока не появился этот обжора. — Матиуш довольно заулыбался, и Орсо, не удержавшись, улыбнулся тоже: тощий, как черенок метлы, его старый учитель меньше всего походил на обжору. — Зато их свойства мы можем для себя воспроизвести в своем воображении с абсолютной точностью — так, как будто они реальны. Понимаешь?

— Вполне, — Орсо улыбнулся одним уголком губ. — Это не сложно.

— Да уж, я бы удивился, если бы для тебя это оказалось сложно… Ну так вот. Мы можем воплощать модели в материале, можем воплощаться сами… И именно поэтому мы заперты здесь, в ядре, а не сданы в Архив или не переродились вновь в материальном виде.

— Если сдать нас в Архив, мы выйдем оттуда и сами родим себя заново! — снова вмешался Матиуш.

— Матти, ты чертовски утомителен, — вздохнул Саанд, косясь на пожилого ученого с отцовской снисходительностью. — Верно говоришь, но твои шуточки… Кхм. Ладно. По сути Матиуш прав. Мы могли бы сами договориться с Землей и воплотиться — причем в таком виде, в каком захотели бы. То есть не рождаться младенцами, а появиться уже в виде взрослых людей, сохранив все свои знания, навыки, память… Коротко говоря — воскреснуть. А это нарушило бы естественный ход вещей.

— Даже создатель мира не может нарушать собственные законы… — пробормотал Орсо.

— Именно. И поэтому Архитектор запирает отработанные модели первых образцов в ядре, которое невозможно покинуть. По сути ядро — это он и есть. Разум Архитектора.

— А вот это настораживает, — заметил Орсо. — По общепринятой теории, разум Архитектора… Нестабилен.

— Это верно, — спокойно кивнул Саанд. — В ядре есть области, куда мы стараемся не забредать. Темные сектора, так мы их называем. Позже я покажу тебе безопасные границы. Там трудно сохранять ясность рассудка, а поскольку всё, что здесь есть — это плоды деятельности наших рассудков, скажем так… Всё искажается до неузнаваемости, включая твоё собственное тело. Очень неприятно смотреть на себя в таком виде, знаешь ли. Вместо рук — корявые ветки, к примеру. Да и просто… Там очень тяжело находиться.

— По ощущениям — как будто непрерывный ритуал Возвышения, — вставил Матиуш.

— Понятно, — кивнул Орсо. — А как это работает? Я имею в виду — воплощение.

— Да так же, как и здесь. Ты просто в подробностях представляешь себе объект, мысленно описываешь его — здесь он появляется как часть воображаемого мира, а там Земля получает твою команду и выделяет нужную материю в нужной форме и количестве.

— Праязык?

— Да. Мы говорим сейчас на нём. Ты этого не заметил, потому что здесь вообще невозможно говорить вслух. Ты не издаешь звуков, не заставляешь голосовые связки колебаться с определенной частотой. Праязык — язык воображения.

— А как же на нем составляют заклинания там, снаружи?

— Существуют и звуковая, и письменная версия языка, но вот как Архитектор позволил им появиться — мы так и не поняли. Скорее всего, когда-то в незапамятные времена все же имела место некая утечка, скажем так. Кто-то сбежал из ядра.

— А может, просто кто-то из Оружейников… Инженеров постарался для сородичей, — вставил Матиуш.

— Может, и так. Но, думаю, для первого раза теории достаточно. Пора перейти к практике. — Саанд поднялся из-за стола. — Пойдемте в жилой корпус. Нашему новому соседу пора создать себе квартиру.

Покинув библиотеку и спустившись по парадной лестнице, Орсо со спутниками довольно долго шли сквозь туман по неширокой дорожке, чуть более темной, чем окружающая белесая дымка.

— Вот наше общежитие! — Матиуш, который шел впереди, указал на неожиданно проступившие сквозь туман очертания дома.

Орсо подошел ближе и остановился, разглядывая здание, созданное воображением его предшественников. Четыре этажа, черепичная крыша, стены из рыжеватого камня. Единственный вход, к которому вела лестница чуть поуже и покороче, чем библиотечная. Высокие узкие окна, закругленные поверху. Строгие лепные украшения по карнизам.

— Это только фасад, сам понимаешь, — заметил Саанд. — В каждой из квартир свои окна, своя высота потолков и прочее. Идем, покажу тебе свое жилище — для примера.

Внутри здание напоминало главный корпус Реттенского университета — ярусы галерей и центральная колонна, вокруг которой застывшими вихрями взмывали вверх лестницы. Орсо улыбнулся чувству узнавания и приятной грусти. Побывать в настоящем университете ему уже не придется, зато какая прекрасная посмертная возможность — создать себе рабочее место по образу своей старой лаборатории на седьмом этаже! Кушетка в углу за шкафом, кухонный уголок с горелкой для кипячения воды, маленький шкафчик для посуды, кофе и печенья… И любимая Ольгина кружка — высокая, темно-зеленая, с ручкой в форме изогнутой ветки дерева…

— Сюда. — Саанд поднялся на галерею второго этажа, свернул в проход и остановился перед первой же дверью по левой стороне. — Прошу! — Он распахнул дверь и посторонился, пропуская гостя вперед.

Орсо вошел в ректорское жилище и понимающе улыбнулся. Только настоящие ученые могут потратить много часов и усилий на создание рабочего кабинета, лаборатории, библиотеки — и так легкомысленно отнестись к обстановке собственного дома. Квартира Ректора наверняка копировала ту, в какой он когда-то жил снаружи: одна комната и кухня, причем в кухне не было видно ни малейшего следа пребывания хозяина. Шкаф, стол, пара жестких кресел, узкая кровать. Одна из стен занята книжными стеллажами от пола до потолка. Ничего лишнего. Ничего личного.

Конец ознакомительного фрагмента.