Сиреневая госпожа поместья Лундун. Том 1

Ксения Винтер, 2022

Скучная серая жизнь Татьяны внезапно оборвалась, и лежать бы ей в деревянном гробике, если бы не воля случая, перенёсшего её мало того, что в другой мир, так ещё и в чужое тело. Казалось бы, вот он, второй шанс – наслаждайся. Однако вторая жизнь может закончиться ещё быстрее, чем первая, если кому-нибудь станет известно, что Татьяна заняла чужое тело, ибо наказание за это – смерть. К счастью, выход есть: выйти замуж. Только где этого самого мужа найти? Впрочем, у наследницы поместья Лундун, как оказалось, проблем с кавалерами нет. Осталось только выбрать подходящего, ничем не выдав свою "иномирность".

Пойми меня без слов

Следующую пару дней я лежала безжизненной куклой на постели, позволяя мужчине делать с собой всё, что ему вздумается. Все мои чувства и эмоции словно законсервировались, превратились в абсолютное, всепоглощающее ничто. Даже столь смущающие процедуры как мытьё — мой надзиратель сначала меня полностью раздел, а затем аккуратно погрузил безвольную тушку в глубокую бадью, наполовину наполненную водой, — и вынос судна, в которое я была вынуждена справлять естественные потребности организма, не вызвали никаких эмоций. Мои мысли, точно зацикленные, крутились вокруг того факта, что я умерла. Концепция того, что вопреки этому я всё же продолжаю жить, в голове не укладывалась, хотя в своих размышлениях я время от времени запиналась об неё, но раз за разом откладывала в сторону, как недостойную внимания.

Кроме азиата в перчатках и неизменной забавной конусообразной шапочке, ко мне никто больше не приходил. Однако время от времени я слышала незнакомую речь, доносившуюся со стороны улицы: судя по всему в окне не было стекла, так что звуки ничего не заглушало.

«Наверно, мне всё это просто снится, — в какой-то момент, точно вспышка кометы, промелькнула мысль, наполненная надеждой. — Из-за ранения я попала в больницу и сейчас нахожусь без сознания, а это всё — всего лишь плод моего бурного воображения, одурманенного лекарствами».

Эта надежда продержалась во мне ровно сутки. Пока надзиратель не явился с длинной острой иглой в руках и, аккуратно обхватив моё запястье рукой, — все действия в отношении меня мужчина проделывал с величайшей осторожностью, словно я была хрустальной вазой, которая может разбиться от малейшего неловкого движения, — проткнул иглой вену в районе локтевого сгиба. Эта совсем крохотная секундная боль словно переключила незримый выключатель у меня в голове. Набрав в грудь воздуха, я сорвалась на крик. Я называла своего мучителя всевозможными бранными словами, грозила ему расправой, а под конец и вовсе умоляла, заливаясь горючими слезами. Ответом мне стало ледяное спокойствие в светло-карих глазах и гробовое молчание.

Выпустив пар, я обессилено закрыла глаза. И тут же почувствовала заботливое прикосновение мягкой, чуть влажной ткани к щекам: со стороны этого каменного истукана было весьма мило стереть следы истерики с моего лица.

Кормил незнакомец меня трижды в день небольшими порциями какой-то странной, абсолютно безвкусной жижи, — нечто среднее между очень густым супом и чересчур жидкой кашей, — чем-то напоминавшей овсянку, которую мне однажды не посчастливилось попробовать, пока я лежала в больнице. Помимо этой недо-каши мне позволялось выпить пиалу воды и четыре пиалы того ароматного травяного настоя, который мне дали сразу же после того, как я очнулась. Медленно, но неотвратимо силы возвращались ко мне. Вскоре я уже могла шевелить пальцами и поворачивать голову из стороны в сторону. На этом, к сожалению, успехи исчерпывались. Однако учитывая тот факт, что дважды в день — утром и вечером, — надзиратель старательно делал мне массаж, после чего сгибал и разгибал мои руки и ноги, словно заново обучая их правильным движениям, — вопрос того, когда я смогу хотя бы отвесить ему звонкую затрещину, был лишь вопросом времени.

На пятый день жизни после смерти привычный распорядок был нарушен внезапным появлением нового действующего лица. В мою комнату — могу же я считать её своей, раз уж я в ней нахожусь круглые сутки? — стремительной походкой вошёл невысокий мужчина лет пятидесяти в тёмно-зелёных одеждах. Его длинные чёрные волосы были уложены в сложную прическу, состоящую из нескольких переплетённых кос, однако височные пряди оставались свободно свисать, обрамляя длинное вытянутое лицо с высокими скулами, достигая его груди. Я обратила внимание, что одежда на визитёре более многослойная, чем у моего надзирателя — помимо ханьфу с широким поясом на нём была надета жилетка на тон темнее основного платья, полы которой под грудью скрепляло золотое украшение, представлявшее собой не то две пуговицы, не то два зажима в форме цветков, соединённых между собой тонкой цепочкой. Помимо этого шею мужчины стягивал высокий воротник, не являвшийся частью ни ханьфу, ни жилета.

Мужчина остановился в шаге от постели. Его бледно-зелёные глаза с тревогой вглядывались в моё лицо, и я почувствовала, как сердце на мгновение замерло, пропустив удар.

Раздался звук открывающейся двери, а затем голос моего надзирателя. Гость повернулся к нему и ответил что-то твёрдым, властным тоном, после чего вновь переключил своё внимание на меня. Приблизившись вплотную к постели, он наклонился и, пристально глядя мне в глаза, что-то спросил — во всяком случае, мне показалось, что интонация была именно вопросительной. Краем глаза я отметила мёртвенно-бледное лицо второго мужчины, в светло-карих глазах которого сейчас читалось что-то, подозрительно напоминающее панический ужас.

Понимая, что не ответить на вопрос нельзя, но и ответить на него не получится по объективным причинам, я решила пойти на хитрость: открыла рот, будто собираюсь что-то сказать, выдавила из себя пару хрипловатых бессвязных звуков, после чего скривилась якобы от боли и начала надсадно кашлять. Чужая прохладная ладонь тут же легла мне на грудь, и мужчина в зелёном что-то сказал мягким, успокаивающим тоном. Я продолжила кашлять, одновременно метнув быстрый взгляд на своего надзирателя. Мне показалось, или он обрадовался этому небольшому представлению?

Некоторое время мужчины негромко о чём-то переговаривались. При этом рука незнакомца в зелёном продолжала мирно покоиться на моей груди, от чего я чувствовала себя немного не в своей тарелке. Наконец, придя к какому-то соглашению, нежданный гость вновь повернулся ко мне и что-то ласково сказал, после чего наклонился и мягко коснулся губами макушки. Я вымучила из себя в ответ некое подобие улыбки.

После того как за незнакомцем закрылась дверь, я перевела на своего надзирателя внимательный взгляд. Я была уверена: он очень не хотел, чтобы визитёр узнал, что я изъясняюсь на совершенно ином языке.

Несколько томительных секунд мы сверлили друг друга пристальными взглядами. Затем с тонких губ сорвался обречённый вздох. Приблизившись к постели, мужчина привычно придал мне вертикальное положение, прислонив спиной к изголовью кровати и подложив под поясницу небольшую подушку. Сам же он сел на постель рядом со мной и уверенно снял перчатки. Практически сразу его правая ладонь начала испускать слабое голубоватое свечение, на которое я уставилась, как на восьмое чудо света.

«Это ещё что за чертовщина?» — мелькнула у меня в голове испуганная мысль. Видимо та пара раз, когда мне казалось, что я видела некое свечение, исходящее от его рук, была не галлюцинациями и не обманом зрения. Да это же самая настоящая магия!

Когда надзиратель протянул свою сверкающую ладонь ко мне, я резко дёрнула головой в сторону — единственный доступный мне способ выразить несогласие с его действиями. Нахмурившись, мужчина уверенно положил вторую руку мне на шею, не давая возможности пошевелиться, после чего его сияющая ладонь легла мне на лоб.

Перед моими глазами, точно кадры кинофильма, начали мелькать картинки.

Я стояла посреди просторного зала, все стены которого были увешаны тёмно-зелёными гобеленами с весьма странным узором, состоящим из хаотично расположенных вертикальных и горизонтальных линий и точек. Передо мной на небольшом возвышении на широком каменном стуле, внешне весьма напоминающем трон, восседал тот самый мужчина в зелёном ханьфу, что только что навещал меня. Он негромко заговорил, и хотя ни одного его слова не было мне понятно, я почувствовала заинтересованность. Мой рот сам собой открылся, и из него вылетели слова, значение которых я не знала, да и голос принадлежал явно не мне, а моему надзирателю — несмотря на его немногословность, я слышала его речь достаточное количество раз, чтобы суметь узнать.

Картинка внезапно сменилась. Я сидела на невысоком табурете возле постели и смотрела на неимоверно тощее детское тельце перед собой. Тревога ледяной рукой сжала сердце. Сняв перчатку, я обхватила запястье девочки: моя собственная ладонь засветилась бледно-голубым. Спустя мгновение сердце кольнуло острым разочарованием. Тревога лишь усилилась.

Картина вновь сменилась. За окном — глубокая ночь. Я сидела за столом и разбирала какие-то книги, все страницы которых были исписаны вертикальными и горизонтальными палочками с точками — по-видимому, разновидность местной письменности. Сердце бешено колотилось в груди от страха. Повернув голову, я бросила взгляд на девочку на кровати: её кожа приобрела нездоровый серовато-зеленоватый оттенок, глаза и щёки окончательно запали, и если бы не грудь, медленно поднимавшаяся и опускавшаяся под одеялом, ребёнка вполне можно было принять за труп. Я ощутила, как чувство собственного бессилия затопило сознание, а затем его внезапно сменила отчаянная решимость. Отложив в сторону все книги на столе, я вытащила из-за пазухи ханьфу свиток, перевязанный чёрной лентой. Страх ядовитой змеёй свился в груди. Дрожащими руками я сняла ленту и очень внимательно изучила содержимое свитка. И снова страх, природу которого я не могла понять — видимо, потому что он принадлежал человеку, чьими глазами я смотрела в этот момент на мир.

Дважды перечитав свиток, я поднялась на ноги и принялась расхаживать по комнате, не в силах усидеть на одном месте. Мысли на незнакомом языке роились в голове, точно стая взбешённых ос. Наконец, решение было принято. Вытащив из ножен на поясе кинжал, я сделала неглубокий надрез на ладони, после чего приблизилась к кровати и собственной кровью начертила на лбу девочки несколько знаков: три вертикальные черты друг за другом, три точки в форме треугольника и две горизонтальные линии, а над ними — точка и короткая вертикальная черта. Завершив свои художества, я положила неповреждённую руку на грудь девочки и произнесла длинную фразу — по всей видимости, какое-то заклинание. Моя ладонь равномерно светилась голубым. Пару минут ничего не происходило, а затем тело ребёнка охватило слабое, едва различимое сиреневое сияние. Я почувствовала облегчение, за которым где-то глубоко внутри всё ещё скрывалось лёгкое сомнение, приправленное изрядной порцией страха.

Я резко вздохнула и открыла глаза. Мой надзиратель всё ещё сидел рядом, внимательно вглядываясь в моё лицо. Обе его руки лежали на коленях, уже облачённые в неизменные бежевые перчатки.

«Он только что показал мне свои воспоминания, — догадалась я, несколько шокированная произошедшим. Однако долго пребывать в ступоре у меня не получилось, хаотичный поток мыслей тут же занял мою беспокойную голову: — Получается, он что-то вроде здешнего доктора. Ему поручили вылечить это тело, но у него не вышло, и он провёл какой-то сомнительный ритуал, в результате которого я очутилась здесь. С ума сойти можно!»

Горе-врачеватель тем временем слегка придвинулся ко мне. Я подняла на него настороженный взгляд.

— Чатьен Васт, — медленно и чётко проговорил он, положив ладонь себе на грудь.

«Это у него типа такие имя и фамилия? — растеряно подумала я. — И что из этого имя, а что — фамилия?

Чатьен Васт ещё раз повторил своё имя, после чего положил руку мне на грудь и вопросительно взглянул мне в глаза.

— Татьяна Андреева, — покорно представилась я. Однако доктор вдруг резко вскинул правую руку.

— Чатьен Васт, — снова положив руку себе на грудь, проговорил он. Затем переместил ладонь мне на грудь: — Шиануся.

«Шиануся? — меня аж всю передёрнуло от того, как это прозвучало. — Это моё имя? Фу, какая мерзость! А ничего лучше не было?»

Чатьен Васт несколько секунд выжидательно смотрел на меня, затем в очередной раз положил ладонь себе на грудь и послал мне вопросительный взгляд.

— Чатьен Васт, — проговорила я. Мой собеседник вскинул вверх левую руку, после чего положил ладонь правой мне на грудь и вновь вопросительно на меня посмотрел.

— Шиануся, — скрепя сердце, сказала я. Доктор вновь поднял левую руку, после чего сложил обе руки на коленях.

Ну, что ж, начало диалога можно считать положенным. Теперь мы знаем, как обращаться друг к другу. А дальше что? Я всё ещё не могу сказать ни слова на местном языке, да я даже с постели встать не могу! Как этот гений собирается разбираться со всем этим? У него ведь должен быть какой-то план?

Однако на несколько дней наше общение застопорилось. Каждый раз, когда мой надзиратель появлялся в поле видимости, я называла его имя, он в ответ отзывался этим омерзительным «Шиануся». И всё. Никаких попыток к дальнейшей коммуникации он не предпринимал. А я продолжала мучиться в догадках, что же такое тут всё-таки происходит и для чего этому адепту ордена молчальников потребовалось переселять в это тело другую душу.

Моё физическое состояние тем временем медленно, но верно улучшалось. Благодаря разнообразным отварам, массажу, кровопусканию и «светящимся ручкам» (так я мысленно называла процесс, когда Чатьен Васт садился возле меня, снимал с ладоней перчатки и клал правую руку мне на лоб, а левую на грудь, после чего они начинали ярко светиться, точно галогеновая лампочка, посылая по телу приятное тепло) спустя три дня после нашего полноценного знакомства я смогла, наконец-то, шевелить руками. Чем я в этот же день и воспользовалась, с наслаждением залепив этой надменной колдовской морде лёгкую пощёчину — сил у меня по-прежнему было, как у новорожденного котёнка, так что звонкого леща отвесить не получилось, да я и не собиралась причинять мужчине реальную боль. Просто захотелось выразить своё отношение к происходящему. Судя по мрачному, неодобрительному взгляду светло-карих глаз, мой посыл дошёл до адресата.

В отместку за эту выходку в обед Чатьен Васт придал моему телу вертикальное положение, прислонив спиной к изголовью, после чего поставил мне на колени деревянный поднос с двумя глиняными чашами: одной с недо-овсянкой и второй с травяным настоем. И с нечитаемым выражением лица замер, только глаза задорно блестели. Засранец!

Послав своему мучителю злой взгляд, я с огромным усилием подняла руки — такое чувство, будто каждая весила по полтонны минимум! — и переложила их на поднос. Немного передохнула. Обхватила негнущимися пальцами чашу с жидкой кашей и попыталась её поднять. Куда там! Даже с места сдвинуть не смогла. Насупившись, я послала доктору хмурый взгляд, после чего демонстративно отвернула голову. Да, есть очень хотелось. Но я гордая! Да и как просить о помощи, я понятия не имела, мой запас слов на здешнем языке ограничивался собственным именем и именем моего надзирателя.

К счастью, Чатьен Васт, несмотря на свой, очевидно, скверный характер, не был человеком жестоким. Выждав ещё пару минут, он опустился на край постели, изящным движением взял в руки чашу с кашей и поднёс её к моему лицу. Повернув голову, я встретилась взглядом с карими глазами, после чего мягко обхватила губами край чаши — чуткие пальцы сразу же приподняли её, и я сделала небольшой глоток — чаша тут же опустилась, позволяя мне прожевать небольшие кусочки мяса и комочки крупы, попавшие в рот.

По завершении трапезы я, чувствуя небольшое смущение, но будучи больше не в силах находиться в неведение, осторожно обхватила ладонью чужое запястье, сознательно не прикасаясь к обнажённой коже — ну, не просто так же доктор носил перчатки и снимал их только в случае, когда нужно использовать «светящиеся ручки».

Чатьен Васт замер и вопросительно взглянул на меня. Вздохнув, я потянула его за руку, положив ладонь себе на лоб, пытаясь безмолвно сказать, что совсем не против продолжить ментальное общение. Мужчина нахмурился.

«Надеюсь, я не перехожу черту? — мелькнула у меня в голове испуганная мысль. — В конце концов, он первый выбрал этот метод общения…»

Доктор забрал поднос с пустыми чашами и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся, но не стал укладывать меня обратно, а вновь сел рядом, снял перчатку с левой руки и положил ладонь мне на лоб.

В этот раз ощущения от ментального контакта были другими: я не погрузилась в чужие воспоминания, напротив, ощутила мягкое, аккуратное вторжение в собственную голову. Сконцентрировавшись, я воскресила в памяти момент своей смерти, а после показала вид полумёртвого тела, над которым Чатьен Васт проводил ритуал. Мне необходимо было понять: я оказалась здесь, потому что мы обе умерли? Прямо задать вопрос я не могла, а судя по ощущению чужой растерянности с лёгким налётом сострадания, суть моего вопроса собеседник не уловил. Как всё-таки трудно общаться картинками! Вот в моих любимых дорамах всё намного проще: куда бы ни перенеслась главная героиня, неважно, далёкое это прошлое или другой мир, она всегда знает местный язык и легко на нём изъясняется. Почему же со мной не так? Неужели здесь нет какого-нибудь зелья/заклинания/ритуала/волшебных грибов, которые даруют понимание чужого языка?

Видимо почувствовав моё раздражение, Чатьен Васт прервал ментальный контакт и слегка отстранился, пристально вглядываясь мне в глаза, непонятно что пытаясь там разглядеть. Тяжело вздохнув, я выдавила из себя некое подобие улыбки и протянула руку, осторожно касаясь ладони мужчины, понукая его возобновить контакт.

На этот раз я показала ему свою семью: маму, папу и двух младших братьев. Я понимала, что если моё тело умерло, то с ними я больше никогда не увижусь. Но у тела, в которое я попала, наверняка тоже есть семья. И они явно волнуются о своей Шианусе — боже, и какому психу пришла в голову идея так назвать ребёнка? Это имя просто курам на смех. Интересно, в этом мире можно сменить имя?

На этот раз мой вопрос, видимо, был понят правильно. Во всяком случае, картинка изменилась, и передо мной сначала появился уже знакомый мужчина в зелёном, восседающий на троне, затем, с небольшой задержкой, красивая темноволосая женщина, облачённая в многослойные розовые одежды, а затем тот самый мальчишка, которого я видела в первый день.

«Получается, в этом мире у меня есть отец, мать и брат, — сделала я вывод из увиденного. — Видимо, эта семья достаточно богата и влиятельна, раз Чатьен Васт ради спасения их ребёнка решил призвать душу из другого мира».

К слову о призыве души. Сосредоточившись, я вызвала в памяти страницы какой-то религиозной брошюрки, на которой был изображён человек, а рядом с ним — его душа в момент покидания тела. Мгновение — и передо мной появился свиток с уже знакомыми чёрточками/точками. Однако помимо местной письменности, добрую половину свитка занимала весьма красочная иллюстрация. На ней рядом с человеком были нарисованы сразу две фигуры: одна — точная его копия, изображённая более тусклыми красками, исходила откуда-то из его сердца, вторая — расплывчатая и бесцветная — из головы.

«То есть местные считают, что сознание и душа человека не едины, и их можно разделить, — заключила я. — Спорная идея. Если бы это было так, то, переместившись в это тело, я должна была бы получить его воспоминания, одновременно лишившись своих. Но этого не произошло».

Я мысленно одёрнула себя: какая разница, едины сознание и душа или нет? В моём конкретном случае этот вопрос не имеет значения.

Внезапно пространство вокруг меня исказилось, и я попала в крохотное помещение: на деревянной лавке лежал окровавленный человек. Рядом с ним стоял, видимо, доктор. Во всяком случае, этот человек был одет в светлые одежды и в перчатках, как и Чатьен Васт. Лекарь уверенной рукой зашивал глубокую рану на груди пациента. Однако когда работа была уже почти закончена, пациент вдруг жутко захрипел, изо рта у него пошла пена и он скончался. Сцена тут же сменилась: этот же доктор стоял на высоком помосте, вокруг которого собралась целая толпа людей, и все в светлых одеждах и в перчатках на руках. Позади лекаря, с мечом в руках, стоял мужчина, облачённый во всё чёрное, подозрительно напоминавший палача. Палач что-то громко проговорил. Лекарь окинул спокойным взглядом толпу и опустился на колени. Палач замахнулся.

Не желая видеть казнь, я испуганно вскрикнула, и картинка исчезла. Тяжело дыша, я сидела на своей постели, а рядом со мной с мрачным выражением лица стоял Чатьен Васт.

Вот теперь пазл начал потихоньку складываться. Судя по тому, что я увидела, в местном обществе врача, не сумевшего спасти пациента, приговаривали к смертной казни. Просто варварство какое-то! Так что нет смысла удивляться, что мой доктор предпочёл провести какой-то сомнительный ритуал, чтобы вернуть к жизни заведомо неизлечимую пациентку.

Чатьен Васт отошёл к столу, взял с него какую-то книгу и принялся листать её с сосредоточенным выражением лица. Найдя нужную страницу, мужчина вернулся к постели и положил книгу мне на колени.

На странице, помимо уже знакомой мне непонятной письменности в стиле «палка-палка-куча точек», были помещены две иллюстрации. На первой в тело лежащей на постели девушки залетало какое-то непонятное облачко. На второй эту самую девушку замуровывали живьём в крохотной каменной комнатке без окон и дверей.

«Ах ты ж рожа лекарская! — возмущённо подумала я, когда до меня дошёл смысл изображённого. — Одному тебе, значит, помирать не захотелось, и ты решил меня за компанию прихватить?»

Чатьен Васт всё ещё стоял ко мне достаточно близко, чтобы я смогла пусть и несильно, но ударить его кулаком по руке. Мужчина никак не отреагировал на этот жест. Ещё бы, удар этой хилой ручки был для него, как для слона дробина!

Мне очень сильно хотелось накричать на этого замшелого докторишку, но теперь, зная, чем мне грозит разоблачение, я сдержалась, опасаясь, что мои вопли на непонятном языке может кто-то услышать.

— Я очень надеюсь, что у тебя есть какой-то план, — тихо-тихо, на грани слышимости зло проговорила я, хотя и осознавала, что собеседник ни слова не поймёт из сказанного.

Чатьен Васт обречённо вздохнул и коснулся указательным и средним пальцами шеи над ключицами — просьба замолчать. Я недовольно поджала губы и сложила руки на животе: если я планировала выжить, придётся подчиниться. Потому что без этого засранца моя новообретённая жизнь закончится очень быстро и, судя по картинке в книге, крайне неприятным — можно даже сказать очень мучительным, — способом.

Мужчина некоторое время пристально смотрел мне в лицо. Затем нагнулся и накрыл мои руки своей рукой, слегка сжимая пальцы — в светло-карих глазах при этом отражалась твёрдая решимость идти до конца. Криво усмехнувшись, я перевернула ладонь, отвечая на пожатие. Что ж, у Вселенной, определённо, отвратительное чувство юмора. Всю свою сознательную жизнь я мечтала быть кем-то другим: принцессой, восточной красавицей, воином клана заклинателей. Теперь моё желание исполнилось. И мне предстояло приложить максимум усилий, чтобы это чудо не вышло мне боком.