Книжный магазин с привидениями

Кристофер Морлей, 1919

Скромный книготорговец, Роджер Миффлин, погруженный в мир книг и размышляющий об их роли и влиянии на общественную жизнь и умы людей, оказывается вовлеченным в шпионский заговор.

Книжный магазин с привидениями

Если вы когда-нибудь окажетесь в Бруклине, в этом районе великолепных закатов и великолепных видов детских колясок, управляемых мужьями, можно надеяться, что вы случайно наткнетесь на тихую улочку, где есть очень замечательный книжный магазин.

Этот книжный магазин, который ведет свою деятельность под необычным названием"Парнас дома", расположен в одном из уютных старых домов из коричневого камня, которые были радостью нескольких поколений водопроводчиков и тараканов. Владелец бизнеса изо всех сил старался перестроить дом, чтобы сделать его более подходящим святилищем для своей торговли, которая занимается исключительно подержанными товарами. В мире нет букинистического магазина, более достойного уважения.

Было около шести часов холодного ноябрьского вечера, порывы дождя стучали по тротуару, когда молодой человек неуверенно шел по Гиссинг-стрит, время от времени останавливаясь, чтобы взглянуть на витрины магазинов, как будто сомневаясь в своем пути. У теплого и сияющего лица французской вертушки он остановился, чтобы сравнить номер, эмалированный на фрамуге, с запиской в руке. Затем он несколько минут продвигался вперед и наконец добрался до нужного адреса. Над входом его внимание привлекла вывеска:

ПАРНАС ДОМА

Р. И Х. МИФФЛИН

КНИГОЛЮБАМ ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

В ЭТОМ МАГАЗИНЕ ВОДЯТСЯ ПРИВИДЕНИЯ

Спотыкаясь, он спустился по трем ступенькам, ведущим в жилище муз, опустил воротник пальто и огляделся.

Это место сильно отличалось от тех книжных магазинов, которые он привык посещать. Два этажа старого дома были объединены в один: нижнее пространство было разделено на маленькие альковы; наверху вдоль стены тянулась галерея, по которой книги поднимались к потолку. Воздух был насыщен восхитительным ароматом размягченной бумаги и кожи с сильным ароматом табака. Перед собой он обнаружил большой плакат в рамке:

В этом магазине водятся призраки

Из всей великой литературы, в частности;

Мы не продаем подделок или мусора.

Любителям книг здесь рады,

Никакие клерки не будут болтать вам на ухо,

Пожалуйста, курите, но не роняйте пепел!

––

Смотрите книги так долго, как вам нравится.

Цены на все книги четко указаны.

Если вы хотите задать вопросы, вы найдете владельца

там, где табачный дым гуще всего.

Мы принимаем наличные деньги.

У нас есть то, что вам нужно, хотя вы можете и не знать, что хотите этого.

Позвольте вам помочь.

Автор: Р. И Х. МИФФЛИН

В магазине царила теплая и уютная темнота, что-то вроде дремотного сумрака, пронизанного то тут, то там яркими конусами желтого света от электрических приборов с зелеными абажурами. Всепроникающий поток табачного дыма клубился и дымился под стеклянными абажурами. Проходя по узкому проходу между нишами, посетитель заметил, что некоторые отсеки были полностью погружены в темноту; в других, где горели лампы, он мог видеть стол и стулья. В одном углу, под вывеской с надписью"ЭССЕ", читал пожилой джентльмен с выражением фанатичного экстаза на лице, освещенном резким светом электричества, но вокруг него не было ни облачка дыма, так что новоприбывший заключил, что он не был владельцем.

По мере того как молодой человек приближался к задней части магазина, общий эффект становился все более и более фантастическим. В каком-то световом окне далеко над головой он слышал барабанную дробь дождя; но в остальном в помещении было совершенно тихо, и только (так казалось) булькали завитки дыма и яркий профиль читателя эссе. Это было похоже на тайный храм, некое святилище любопытных обрядов, и горло молодого человека сжалось от напряжения, которое было наполовину возбуждением, наполовину табачным дымом. Над ним во мраке возвышались бесконечные полки с книгами, уходящие в темноту до самой крыши. Он увидел стол, на котором лежал цилиндр из коричневой бумаги и бечевки, очевидно, туда можно было завернуть покупки, но продавца нигде не было видно.

— Это место действительно может быть населено призраками, — подумал он, — возможно, восторженной душой сэра Уолтера Рэли, покровителя сорняков, но, по-видимому, не владельцами.

Его глаза, обшаривающие голубые и туманные перспективы магазина, зацепились за яркий круг, который сиял странным яйцевидным блеском. Он был круглым и белым, поблескивающим в свете висячего фонаря, ярким островком в облаке табачного дыма. Он подошел ближе и обнаружил, что это была лысая голова.

Эта голова (как он потом увидел) принадлежала маленькому остроглазому человеку, который сидел, откинувшись на спинку вращающегося стула, в углу, который казался нервным центром заведения. Большой письменный стол перед ним был завален всевозможными томами, жестянками с табаком, газетными вырезками и письмами. Старомодная пишущая машинка, похожая на клавесин, была наполовину завалена листами рукописи. Маленький лысый человечек курил трубку из кукурузного початка и читал поваренную книгу.

— Прошу прощения, — любезно сказал посетитель, — вы хозяин?

Мистер Роджер Миффлин, владелец"Парнаса дома", поднял голову, и посетитель увидел, что у него проницательные голубые глаза, короткая рыжая борода и убедительный вид компетентной оригинальности.

— Так и есть, — сказал мистер Миффлин. — Я могу что-нибудь для вас сделать?

— Меня зовут Обри Гилберт, — сказал молодой человек. — Я представляю рекламное агентство"Серое вещество". Я хочу обсудить с вами целесообразность того, чтобы вы позволили нам управлять вашей рекламой, и подготовить для вас быструю версию и разместить ее на носителях с большим тиражом. Теперь, когда война закончилась, вы должны подготовить какую-нибудь конструктивную кампанию для более крупного бизнеса.

Лицо книготорговца просияло. Он отложил поваренную книгу, выпустил расширяющуюся струю дыма и поднял глаза.

— Дорогой мой, — сказал он, — я не занимаюсь рекламой.

— Невозможно! — воскликнул посетитель, ошеломленный, словно какой-то беспричинной непристойностью.

— Это не то, что вы подумали. Такая реклама, которая приносит мне наибольшую пользу, делается для меня самыми ловкими агентами в бизнесе.

— Полагаю, вы имеете в виду компанию “Побелка и Позолота”? — Задумчиво произнес мистер Гилберт.

— Вовсе нет. Люди, которые занимаются моей рекламой, — это Стивенсон, Браунинг, Конрад и компания.

— Боже мой, — сказал агент из “Серого вещества”. — Я вообще не знаю такого агентства. Тем не менее, я сомневаюсь, что в их рекламе больше бодрости духа, чем в нашей.

— Не думаю, что вы меня понимаете. Я имею в виду, что моя реклама делается книгами, которые я продаю. Если я продаю человеку книгу Стивенсона или Конрада, книгу, которая восхищает или ужасает его, этот человек и эта книга становятся моей живой рекламой.

— Но эта реклама из уст в уста устарела, — сказал Гилберт. — Вы не можете получить известность таким образом. Ваша торговая марка должна быть известна публике.

— Клянусь костями Таухница! — воскликнул Миффлин. — Послушайте, вы же не пойдете к врачу, к медицинскому специалисту, и не скажете ему, что он должен дать объявление в газетах и журналах? Врач рекламируется телами, которые он лечит. Мой бизнес рекламируется умами, которые я стимулирую. И позвольте мне сказать вам, что книжный бизнес отличается от других профессий. Люди не знают, что им нужны книги. Я могу видеть, просто глядя на вас, что ваш ум болен из-за отсутствия книг, но вы блаженно не осознаете этого! Люди не идут к книготорговцу, пока какой-нибудь серьезный психический несчастный случай или болезнь не заставит их осознать опасность. Потом они приходят сюда. Для меня реклама была бы так же полезна, как и указание людям, которые чувствуют себя прекрасно, что им следует обратиться к врачу. Знаете ли вы, почему люди сейчас читают больше книг, чем когда-либо прежде? Потому что ужасная катастрофа войны заставила их осознать, что их умы больны. Мир страдал от всевозможных психических лихорадок, болей и расстройств и никогда не знал об этом. Теперь наши душевные муки слишком очевидны. Мы все читаем, жадно, торопливо, пытаясь выяснить, после того, как неприятности закончились, что случилось с нашими умами.

Маленький книготорговец уже встал, и его посетитель наблюдал за ним со смешанным чувством удивления и тревоги.

— Знаете, — сказал Миффлин, — мне интересно, что вы сочли нужным прийти сюда. Это укрепляет мою убежденность в удивительном будущем, которое ждет книжный бизнес. Но я говорю вам, что будущее заключается не только в том, чтобы систематизировать его как торговлю. Оно заключается в том, чтобы возвысить его как профессию. Бесполезно издеваться над публикой за то, что она жаждет дрянных книг, шарлатанских книг, лживых книг. Врач, вылечи себя! Пусть книготорговец научится знать и почитать хорошие книги, он научит покупателя. Жажда хороших книг более общая и более настойчивая, чем вы могли бы себе представить. Но это все еще в некотором смысле подсознательно. Людям нужны книги, но они не знают, что они им нужны. Как правило, они не знают, что книги, в которых они нуждаются, существуют.

— Почему бы им не сообщить об этом с помощью рекламы? — Довольно резко спросил молодой человек.

— Мой дорогой друг, я понимаю ценность рекламы. Но в моем случае это было бы бесполезно. Я не торговец товарами, а специалист по приспособлению книги к потребностям человека. Между нами говоря, абстрактно нет такой вещи, как"хорошая"книга. Книга"хороша"только тогда, когда она удовлетворяет какой-то человеческий голод или опровергает какую-то человеческую ошибку. Книга, которая хороша для меня, скорее всего, будет ужасна для вас. Мне доставляет удовольствие выписывать книги для таких пациентов, которые заходят сюда и готовы рассказать мне о своих симптомах. Некоторые люди позволили своим способностям к чтению прийти в упадок, так что все, что я могу сделать, — это провести вскрытие. Но большинство из них все еще открыты для лечения. Нет никого более благодарного, чем человек, которому вы дали именно ту книгу, в которой нуждалась его душа, и он никогда не знал об этом. Ни одна реклама на земле не обладает такой силой, как благодарный клиент. Я расскажу вам еще одну причину, по которой я не рекламирую, — продолжил он. — В наши дни, когда каждый держит свою торговую марку перед публикой, как вы это называете, не рекламировать — это самая оригинальная и поразительная вещь, которую можно сделать, чтобы привлечь внимание. Именно тот факт, что я НЕ афиширую, привлекла вас сюда. И каждый, кто приходит сюда, думает, что он сам открыл это место. Он идет и рассказывает своим друзьям о книжном приюте, которым управляет чудак и сумасшедший, и они по очереди приходят сюда, чтобы посмотреть, на что это похоже.

— Я бы сам хотел еще раз приехать сюда и посмотреть, — сказал рекламный агент. — Я хотел бы, чтобы вы прописали мне лекарство.

— Первое, что нужно, — это приобрести чувство жалости. Мир печатает книги уже 450 лет, и все же порох все еще имеет широкое распространение. У меня здесь есть несколько хороших книг. В мире существует всего около 30 000 действительно важных книг. Я полагаю, что около 5000 из них были написаны на английском языке, и еще 5000 были переведены.

— Вы открыты по вечерам?

— До десяти часов. Очень многие из моих лучших клиентов — это те, кто работает весь день и может посещать книжные магазины только ночью. Настоящие любители книг, как вы знаете, обычно относятся к более скромным классам. У человека, страстно увлеченного книгами, мало времени или терпения, чтобы разбогатеть, придумывая схемы для того, чтобы обхаживать своих товарищей.

Лысина маленького книготорговца блестела в свете лампочки, висевшей над упаковочным столиком. Его глаза были яркими и серьезными, короткая рыжая борода щетинилась, как проволока. На нем был потрепанный коричневый норфолкский пиджак, на котором не хватало двух пуговиц.

Сам немного фанатик, подумал клиент, но очень интересный.

— Что ж, сэр, — сказал он, — я вам очень благодарен. Я приду еще. Спокойной ночи. — И он направился по проходу к двери.

Когда он приблизился к передней части магазина, мистер Миффлин включил группу ламп, которые висели высоко, и молодой человек оказался рядом с большой доской объявлений, покрытой вырезками, объявлениями, циркулярами и маленькими уведомлениями, написанными на карточках мелким аккуратным почерком. Его внимание привлекло следующее:

Рецепт

Если ваш разум нуждается в фосфоре, попробуйте"Мелочи"Логана Пирсолла Смита.

Если ваш разум нуждается в дуновении сильного ветра, голубого и очищающего, с вершин холмов и долин первоцветов, попробуйте"Историю моего сердца"Ричарда Джеффри.

Если ваш разум нуждается в тонизирующем железе и вине, а также в тщательной грубой и кувыркающейся работе, попробуйте"Записные книжки"Сэмюэля Батлера или"Человек, который был четвергом"Честертона.

Если вам нужны"всевозможные ирландцы"и рецидив безответственного уродства, попробуйте"Полубогов"Джеймса Стивенса. Это книга лучше, чем кто-либо заслуживает или ожидает.

Хорошо время от времени переворачивать свой разум с ног на голову, как песочные часы, чтобы позволить частицам двигаться в другую сторону.

Тот, кто любит английский язык, может очень весело провести время с латинским словарем.

РОДЖЕР МИФФЛИН.

Люди обращают очень мало внимания на то, что им говорят, если только они уже что-то об этом не знают. Молодой человек не слышал ни об одной из этих книг, предписанных практикующим библиотерапевтом. Он уже собирался открыть дверь, когда рядом с ним появился Миффлин.

— Послушайте, — сказал он со странным оттенком смущения. — Меня очень заинтересовал наш разговор. Сегодня вечером я совсем один, моя жена уехала в отпуск. Вы не останетесь и не поужинаете со мной? Я как раз искал новые рецепты, когда вы вошли.

Молодой человек был в равной степени удивлен и обрадован этим необычным приглашением.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказал он. — Вы уверены, что я не помешаю?

— Вовсе нет! — Воскликнул книготорговец. — Я ненавижу есть в одиночестве: я надеялся, что кто-нибудь зайдет. Я всегда стараюсь приглашать гостей на ужин, когда моей жены нет дома. Видите ли, мне приходится сидеть дома, чтобы присматривать за магазином. У нас нет прислуги, и я готовлю сам. Это очень весело. А теперь закуривайте трубку и устраивайтесь поудобнее на несколько минут, пока я все приготовлю. Предположим, вы вернулись в мою берлогу.

На столе с книгами в передней части магазина Миффлин положил большую карточку с надписью:

ХОЗЯИН УЖИНАЕТ

ЕСЛИ ВАМ ЧТО-НИБУДЬ ПОНАДОБИТСЯ

ПОЗВОНИТЕ В ЭТОТ КОЛОКОЛЬЧИК

Рядом с карточкой он положил большой старомодный обеденный колокольчик, а затем направился в заднюю часть магазина.

За маленькой конторой, в которой этот необычный торговец изучал свою поваренную книгу, с обеих сторон поднималась узкая лестница, ведущая на галерею. За этой лестницей короткая лестница вела во внутренние ниши. Посетителя провели в маленькую комнату слева, где под потускневшей каминной полкой из желтоватого мрамора горели угли. На каминной полке стоял ряд почерневших трубок из кукурузного початка и банка с табаком. Наверху было потрясающее полотно, написанное выразительными масляными красками, изображавшее большую синюю повозку, запряженную крепким белым животным, очевидно, лошадью. Фон пышных пейзажей усиливал мощную технику лимнера. Стены были заставлены книгами. Два потертых, удобных кресла были придвинуты к железной решетке, а горчичного цвета терьер лежал так близко к свету, что запах паленой шерсти был вполне ощутим.

— Вот, — сказал хозяин, — это мой кабинет, моя часовня покоя. Сними пальто и сядь.

— В самом деле, — начал Гилберт, — боюсь, что это…

— Чепуха! А теперь сядь и вверь свою душу Провидению и кухонной плите. Я побегу и приготовлю ужин.

Гилберт вытащил трубку и с чувством восторга приготовился насладиться необычным вечером. Это был молодой человек приятной наружности, любезный и чувствительный. Он знал свои недостатки в литературных беседах, потому что учился в отличном колледже, где хоровые кружки и театральные представления оставляли ему мало времени для чтения. Но все же он был любителем хороших книг, хотя знал их главным образом понаслышке. Ему было двадцать пять лет, он работал агентом в рекламном агентстве"Серое вещество".

Маленькая комнатка, в которой он очутился, явно служила святилищем книготорговца и содержала его личную библиотеку. Гилберт с любопытством осмотрел полки. Тома были в основном потрепанными и истертыми; очевидно, их по одному брали в скромных яслях продавца подержанных вещей. Все они имели следы использования и медитации.

У мистера Гилберта была искренняя мания самосовершенствования, которая омрачила жизнь стольких молодых людей, страсть, которая, однако, похвальна для тех, кто чувствует себя ущербным из-за карьеры в колледже и украшенной драгоценностями эмблемы братства. Ему вдруг пришло в голову, что было бы полезно составить список некоторых названий из коллекции Миффлина в качестве предложения для его собственного чтения. Он достал записную книжку и начал записывать книги, которые его заинтриговали:

Работы Фрэнсиса Томпсона (3 тома.)

Социальная история курения: Апперсон

Путь в Рим: Илер Беллок

Книга чая: Какузо

Счастливые мысли: Ф. К. Бернанд

Молитвы и размышления доктора Джонсона

Маргарет Огилви: Дж. М. Барри

Признания бандита: Тейлор

Общий каталог издательства Оксфордского университета

Утренняя война: К. Э. Монтегю

Дух человека: под редакцией Роберта Бриджеса

Цыганская рожь: Одолжи

Стихи: Эмили Дикинсон

Стихи: Джордж Герберт

Дом паутины: Джордж Гиссинг

Так далеко он зашел и уже начал говорить себе, что в интересах Рекламы (которая является ревнивой любовницей) ему лучше остановиться, когда в комнату вошел его хозяин, его маленькое лицо пылало, а глаза были голубыми точками света.

— Идем, мистер Гилберт! — крикнул он. — Еда готова. Хочешь помыть руки? Тогда поторопись вот так: яйца горячие и ждут.

Столовая, в которую провели гостя, выдавала женственность, не заметную в закопченных помещениях магазина и кабинета. На окнах висели занавески из смеющегося ситца и стояли горшки с розовой геранью. Стол, освещенный лампой в пламенеющей шелковой ширме, был ярко сервирован серебряным и голубым фарфором. В хрустальном графине сверкало красновато-коричневое вино. Острый инструмент Рекламы почувствовал, как его дух безошибочно поднимается вверх.

— Садитесь, сэр, — сказал Миффлин, приподнимая крышу тарелки. — Это яйца Сэмюэла Батлера, мое собственное изобретение, апофеоз куриных плодов.

Гилберт приветствовал изобретение аплодисментами. Яйцо Сэмюэля Батлера, для записной книжки домохозяек, можно суммировать как пирамиду, основанную на тостах, из которых главными масонами являются кусочек бекона, яйцо, сваренное вкрутую, венок из грибов, пучок красного перца. Все это капает теплым розовым соусом, секрет которого изобретатель хранит в секрете. К этому книготорговец — шеф-повар добавил жареную картошку из другого блюда и налил своему гостю бокал вина.

— Это калифорнийская катоба, — сказал Миффлин, — в ней виноград и солнечный свет очень приятно (и дешево) выполняют свое предназначение. Я обещаю вам процветание в черном искусстве рекламы!

Психология искусства и тайны рекламы покоятся на такте, инстинктивном восприятии тона и акцента, которые будут соответствовать настроению слушателя. Мистер Гилберт знал об этом и чувствовал, что, вполне возможно, его хозяин больше гордился своим причудливым увлечением кухней, чем своей священной профессией книготорговца.

— Возможно ли, сэр, — начал он на ясном джонсоновском, — что вы могли приготовить такое восхитительное блюдо за несколько минут? Вы не разыгрываете меня? Между Гиссинг-стрит и лабораториями"Ритца"нет потайного хода?

— Ах, ты бы попробовал стряпню миссис Миффлин! — Сказал книготорговец. — Я всего лишь любитель, который балуется ремеслом во время ее отсутствия. Она в гостях у своей кузины в Бостоне. Она, вполне оправданно, устает от табака этого заведения, и раз или два в год ей полезно дышать чистым спокойствием Бикон-Хилла. Во время ее отсутствия я имею честь ознакомиться с ритуалом ведения домашнего хозяйства. Я нахожу это очень успокаивающим после непрекращающегося волнения и спекуляций в магазине.

— Я думал, — сказал Гилберт, — что жизнь в книжном магазине восхитительно спокойна.

— Отнюдь нет. Жить в книжном магазине — все равно что жить на складе взрывчатки. На этих полках стоят самые яростные горючие вещества в мире — человеческие мозги. Я могу провести дождливый день за чтением, и мой ум работает так страстно и беспокойно, решая смертные проблемы, что почти лишает меня сил. Это ужасно действует на нервы. Если вы окружите человека Карлайлом, Эмерсоном, Торо, Честертоном, Шоу, Ницше и Джорджем Эйдом, вы удивитесь тому, что он взволнован? Что будет с кошкой, если ей придется жить в комнате, завешенной кошачьей мятой? Она сойдет с ума!

— Честно говоря, я никогда не думал об этой стороне книготорговли, — сказал молодой человек. — Но как же получается, что библиотеки — это святыни такого сурового спокойствия? Если книги так провокационны, как вы говорите, можно было бы ожидать, что каждый библиотекарь будет издавать пронзительные крики иерофанта, стучать экстатическими кастаньетами в своих тихих альковах!

— Ах, мой мальчик, ты забыл про картотеку! Библиотекари изобрели это успокаивающее средство для жаропонижающего воздействия на их души, как я возвращаюсь к обрядам кухни. Библиотекари все сошли бы с ума, те, кто способен к сосредоточенному мышлению, если бы у них не было прохладной и целебной картотеки в качестве лекарства! Еще немного яиц?

— Спасибо, — сказал Гилберт. — Кто этот человек, чье имя ассоциируется с блюдом?

— Что? — Взволнованно воскликнул Миффлин. — Ты не слышал о Сэмюэле Батлере, авторе"Пути всякой плоти"? Мой дорогой юноша, тот, кто позволил себе умереть до того, как прочитал эту книгу, а также Эревон, сознательно лишил себя шансов на рай. Ибо рай в грядущем мире неопределенен, но на этой земле действительно есть рай, рай, в котором мы обитаем, когда читаем хорошую книгу. Налей себе еще бокал вина и позволь мне…

(Далее последовало восторженное развитие извращенной философии Сэмюэля Батлера, которую, из уважения к моим читателям, я опускаю. Мистер Гилберт записал этот разговор в свою записную книжку, и я рад сказать, что его сердце было тронуто осознанием его беззакония, так как несколько дней спустя его видели в Публичной библиотеке, когда он просил экземпляр"Путь всякой плоти". Наведя справки в четырех библиотеках и обнаружив все экземпляры книги в обращении, он был вынужден купить один. Он никогда не жалел об этом).

— Но я забываю о своих обязанностях хозяина, — сказал Миффлин. — Наш десерт состоит из яблочного соуса, пряников и кофе. — Он быстро убрал со стола пустые тарелки и принес второе блюдо.

— Я заметил предупреждение над буфетом, — сказал Гилберт. — Надеюсь, вы позволите мне помочь вам сегодня вечером? — Он указал на карточку, висевшую возле кухонной двери. На ней было написано:

ВСЕГДА МОЙТЕ ПОСУДУ

СРАЗУ ПОСЛЕ ЕДЫ

ЭТО ИЗБАВЛЯЕТ ОТ НЕПРИЯТНОСТЕЙ

— Боюсь, я не всегда соблюдаю это правило, — сказал книготорговец, наливая кофе. — Миссис Миффлин вешает его там всякий раз, когда уезжает, чтобы напомнить мне. Но, как говорит наш друг Сэмюэл Батлер, тот, кто глуп в малом, будет глуп и в большом. У меня есть другая теория о мытье посуды, и я радую себя, потакая ей. Раньше я считал мытье посуды просто позорной рутиной, своего рода ненавистной дисциплиной, которую нужно было выполнять с нахмуренными бровями и бесстыдной стойкостью. Когда моя жена уехала в первый раз, я установил подставку для чтения и электрическую лампу над раковиной и читал, в то время как мои руки автоматически выполняли низменные жесты очищения. Я сделал великих литературных духов соучастниками моей печали и выучил наизусть немало из"Потерянного рая"и Уолта Мейсона, пока я читал и барахтался среди кастрюль и сковородок. Я утешал себя двумя строчками Китса:

— И движутся воды в своем священном занятии, совершая чистое омовение вокруг человеческих берегов земли…

Затем меня осенило новое понимание этого вопроса. Для человека невыносимо продолжать выполнять какую-либо задачу в качестве епитимьи, под принуждением. Независимо от того, что это за работа, нужно каким-то образом одухотворить ее, разбить старую идею о ней на куски и перестроить ее ближе к желанию сердца. Как я мог сделать это с мытьем посуды? Я разбил много тарелок, пока размышлял над этим вопросом. Затем мне пришло в голову, что здесь было как раз то расслабление, в котором я нуждался. Меня беспокоило умственное напряжение, вызванное тем, что я весь день был окружен громогласными книгами, выкрикивающими мне свои противоречивые взгляды на славу и муки жизни. Почему бы не сделать мытье посуды моим бальзамом и припаркой? Когда смотришь на упрямый факт под новым углом, удивительно, как все его контуры и края меняют форму! И тут же моя кастрюля засияла каким-то философским ореолом! Теплая мыльная вода стала лекарством, которое помогает отвести горячую кровь от головы; домашний акт мытья и сушки чашек и блюдец стал символом порядка и чистоты, которые человек навязывает окружающему его неуправляемому миру. Я сорвал книжную полку и убрал настольную лампу над раковиной. Мистер Гилберт, — продолжал он, — не смейся надо мной, когда я скажу, что у меня есть своя собственная философия кухни. Я нахожу кухню святыней нашей цивилизации, средоточием всего прекрасного в жизни. Румяный блеск печки прекрасен, как любой закат. Хорошо отполированный кувшин или ложка так же прекрасны, так же полны и прекрасны, как и любой сонет. Щетка для мытья посуды, тщательно вымытая, отжатая и вывешенная на просушку за задней дверью, сама по себе является целой проповедью. Звезды никогда не выглядят так ярко, как из-за кухонной двери, после того как кастрюля со льдом опустошена и все вокруг"покраснело", как говорят шотландцы.

— Поистине восхитительная философия, — сказал Гилберт. — А теперь, когда мы закончили трапезу, я настаиваю, чтобы вы позволили мне помочь вам с мытьем посуды. Мне не терпится испытать это ваше блюдо-пантеизм!

— Мой дорогой друг, — сказал Миффлин, сдерживая своего порывистого гостя, — это плохая философия, которая время от времени не терпит отрицания. Нет, нет, я не просил тебя провести со мной вечер, чтобы ты мыл посуду. — И он повел его обратно в гостиную.

— Когда я увидел, как ты вошел, — сказал Миффлин, — я испугался, что ты, возможно, газетчик, ищущий интервью. Однажды к нам пришел молодой журналист, и это плохо кончилось. Он добился расположения миссис Миффлин и, в конце концов, поместил нас обоих в книгу под названием"Парнас на колесах", которая стала для меня настоящим испытанием. В этой книге он приписывает мне ряд поверхностных и слащавых наблюдений за книготорговлей, которые раздражают торговлю. Тем не менее, я рад сообщить, что его книга была продана лишь небольшим тиражом.

–Я никогда о нем не слышал, — сказал Гилберт.

— Если ты действительно интересуешься книготорговлей, то тебе следует прийти сюда как-нибудь вечером на заседание клуба"Кукурузный початок". Раз в месяц здесь собираются несколько книготорговцев, и мы обсуждаем вопросы, волнующие книжников. У нас есть трубки и сидр. Здесь собираются представители самых разнообразных взглядов. Один — фанатик библиотек. Он считает, что каждая публичная библиотека должна быть взорвана. Другой считает, что движущиеся картинки разрушат книжную торговлю. Какая чушь! Несомненно, все, что пробуждает умы людей, что делает их бдительными и вопрошающими, увеличивает их аппетит к книгам. Жизнь книготорговца очень деморализует интеллект, — продолжал он после паузы. — Он окружен бесчисленными книгами; он не может прочитать их все; он погружается в одну и берет отрывок из другой. Его ум постепенно заполняется разными обломками, поверхностными мнениями, тысячью полузнаний. Почти бессознательно он начинает оценивать литературу в соответствии с тем, что пользуется спросом у людей. Он начинает задаваться вопросом, не является ли Ральф Уолдо Трайн на самом деле чем-то большим, чем Ральф Уолдо Эмерсон, не является ли Дж.М. Чаппл таким же великим, как Дж. М. Барри. Это путь интеллектуального самоубийства. Одно преимущество, однако, есть у хорошего книготорговца. Он терпим. Он терпелив ко всем идеям и теориям. Окруженный, поглощенный потоком человеческих слов, он готов выслушать их всех. Даже к продавцу издательства он снисходительно прислушивается. Он готов быть обманутым ради блага человечества. Он непрестанно надеется, что появятся хорошие книги. Видишь ли, мой бизнес отличается от большинства других. Я торгую только подержанными книгами; я покупаю только те книги, которые, по моему мнению, имеют какую-то честную причину для существования. Насколько может судить человеческое суждение, я стараюсь убирать мусор с моих полок. Врач не торгует шарлатанскими лекарствами. Я не торгую поддельными книгами. На днях произошла забавная вещь. Есть один богатый человек, некий мистер Чепмен, который давно посещает этот магазин…

— Интересно, может быть это мистер Чепмен из компании"ЛакомстваЧепмен"? — Спросил Гилберт, чувствуя, как его ноги касаются знакомой почвы.

— Думаю, да, — сказал Миффлин. — Ты его знаешь?

— Ах, — воскликнул молодой человек с благоговением. — Это человек, который может рассказать вам о достоинствах рекламы. Если он интересуется книгами, то именно реклама сделала это возможным. Мы обрабатываем все его заказы, я сам много написал. Мы сделали чернослив Чепмена основным продуктом цивилизации и культуры. Я сам придумал лозунг"Мы хорошеем на нашем черносливе", который вы видите в каждом крупном журнале. Чернослив Чепмена известен во всем мире. Микадо ест их раз в неделю. Папа их ест. Мы только что узнали, что тринадцать ящиков с ними должны быть доставлены на борт"Джорджа Вашингтона"для поездки президента на всемирную конференцию. Чехословацкие армии питались в основном черносливом. В офисе мы убеждены, что наша кампания за чернослив Чепмена многое сделала для победы в войне.

— На днях я прочитал в объявлении, может быть, ты и это написал? — сказал книготорговец. — Что дозор Элгина выиграл войну. Однако мистер Чепмен уже давно является одним из моих лучших клиентов. Он слышал о клубе"Кукурузный початок"и, хотя, конечно, он не книготорговец, умолял разрешить ему приходить на наши собрания. Мы были рады, что он это сделал, и он с большим рвением включился в наши дискуссии. Часто он давал много проницательных комментариев. Он так увлекся образом жизни книготорговца, что на днях написал мне о своей дочери (он вдовец). Она посещала модную школу для девочек, где, по его словам, ей забили голову абсурдными, расточительными, снобистскими представлениями. Он говорит, что она имеет не больше представления о пользе и красоте жизни, чем померанская собака. Вместо того, чтобы отправить ее в колледж, он спросил меня, не возьмем ли мы с миссис Миффлин ее сюда, чтобы она научилась продавать книги. Он хочет, чтобы она думала, что зарабатывает себе на жизнь, и собирается заплатить мне лично за привилегию, чтобы она жила здесь. Он думает, что окружение книгами придаст ей хоть какой-то смысл. Я немного нервничаю из-за эксперимента, но это комплимент магазину, не так ли?

— О боги, — воскликнул Гилберт, — что это будет за рекламная компания!

В этот момент в магазине зазвенел звонок, и Миффлин вскочил.

— Эта часть вечера часто бывает довольно занята, — сказал он. — Боюсь, мне придется залечь на дно. Некоторые из моих завсегдатаев скорее ожидают, что я буду под рукой, чтобы посплетничать о книгах.

— Не могу передать, как мне понравилось, — сказал Гилберт. — Я собираюсь прийти еще раз и изучить ваши полки.

— Что ж, держи в тайне молодую леди, — сказал книготорговец. — Я не хочу, чтобы все вы, молодые агенты, пришли сюда, чтобы расстроить ее разум. Если она и влюбится в кого-нибудь в этом магазине, то только в Джозефа Конрада или Джона Китса!

Когда он уходил, Гилберт увидел, как Роджер Миффлин спорит с бородатым мужчиной, похожим на профессора колледжа.

— Карлайл — это Оливер Кромвель? — Говорил он. — Да, действительно! Прямо здесь! Вот это да, это странно! Это БЫЛО здесь.