Феерическая Академия

Кристина Юрьевна Юраш, 2020

Я честно думала, что это – муха! Или бабочка! Но это была фея! И теперь она мертвая лежит на моем столе, а у меня … ее крылья! Где же тебя бедняжку носило! Почему у тебя такие страшные крылья? От кого ты бежала? Теперь я знаю, что крестные феи учатся в академии, что разговорчивые мыши – не повод звонить санитарам, что поцелуй красавца – Оберона – смертелен и медленно убивает избранную им фею, Жаль, что я узнала об этом слишком поздно, когда очутилась в объятиях красавца – короля. Никогда не пытайся снять проклятие с прекрасного принца. Быть может, это заколдованное чудовище.

Глава третья. Феёвенькие перспективы

Палочка заискрилась, меня бросило в сторону, а из кончика сломанной палки полетели огоньки, начиная радостно плясать по убогому домишке.

— Отлично, — сардонически заметила ближайшая мышь, снимая колпачок. — Теперь еще и дом сожгла. Пустили фею пожить! Ты нам еще за коврик не ответила!

Через полчаса мы с мышами сидели возле головешек, сломанная палочка лежала рядом, а я обхватила голову.

— Мы бы тебя убили, но как представим, сколько закапывать, — понуро заметили мыши, сидя рядом со мной на каком-то бревне, пока домик догорал.

— Я честно пыталась потушить, — возразила я, пообещав себе ничему не удивляться. Очки съехали, а я шмыгнула носом. — Честно-честно!

— Ага, и тогда обвалилась балка! — послышался голос какой-то очень расстроенной мышки. — Что нам делать? Куда нам теперь податься?

— Да-а-а! — сказала белочка басом, сидя на суку, а мне в голову полетел орех, но я была хитрее, поэтому орех пролетел мимо.

Рядом со мной лежала сломанная палочка и груда обгоревших писем, на которые я с грустью смотрела, осознавая реальность этого мира. Траву можно потрогать, шишку тоже, ветер холодил лицо, а от головешек идет жар. Да, это — настоящий мир! И крылья у меня тоже настоящие! И неприятности отнюдь не сказочные.

— И что мне теперь делать? — поинтересовалась я, глядя, как добрые птички снимают с меня мерки. — Ваши предложения?

— Сидеть смирно! — прочирикал пестрый воробей. — Сорок один клюв в ширину!

— Ага! — вздохнули мыши, поддевая дерн. «Мама! Мама! А как копать могилу?», — поинтересовался совсем писклявый тихий голосок. «Так же, как норку, сынок! Только шире и глубже!», — послышался еще один голос.

— Хорошо, что нужно делать? Что входит в обязанности крестной феи? — наобум спросила я, перерывая груду писем. «Дорогая крестная, я прошу! Приезжай ко мне! Я так больше не могу! Поживи у меня хоть пару дней! Умоляю! Этот древний чернокнижник меня… », — прочитала я начало обгоревшего письма, так и не приоткрывшего завесу тайны, покрытой браком. Чернокнижник, говорите? А не может ли этот замечательный, очаровательный старый пердун вернуть меня домой за большое спасибо и красивые глаза? Я даже готова начистить ему до блеска карму, написать хвалебные отзывы на заборе, нарисовать грамоту, лишь бы сейчас очутиться дома за чашкой чая!

— Вот всему ее учить надо, — зачирикали птички, подлетая ко мне. Одна из них запуталась в моих волосах, видимо, намереваясь свить на мне гнездо. — Прикоснулась волшебной палочкой к письму и сказала «Перенеси меня к ней!».

— Вот зачем? Мы только-только с кротами договорились! — почти хором заорали мыши, гневно косясь на добрых и болтливых птичек, а я тут же схватила палочку и взмахнула ею и прикоснулась к пергаменту.

— Перенеси меня к ней! — негромко произнесла я, не сильно рассчитывая на успех, но меня подняло в воздух, дернуло из стороны в сторону, а потом все перед глазами побежало волшебными искорками. Я чуть не выронила сломанную палочку, пока меня швыряло в зоне феерической турбулентности, а потом бережно приземлило неподалеку от огромного мрачного дома. Темные, монументальные стены мелькали узкими просветами зашторенных окон, черная крыша мрачнела на фоне сумрачного неба, а сад вокруг был опутан чем-то белым.

Я мысленно утешила скрюченную каменную горгулью — привратницу, которая, видимо, съела что-то не то, а теперь с выпученными глазами решает проблему доступным способом, откладывая кирпичи вместе со мной. Не знаю, кто позировал для этой горгульи, но могу сказать, что, исходя из мучений, получился отличный посмертный памятник. Осмотревшись по сторонам, я опасливо двинулась в сторону дома, понимая, что мне категорически не хочется лезть не только в эти дебри, но и в дебри чужих отношений.

Поскользнувшись на мокрой дорожке, я едва удержала равновесие, положив руку на сырой ствол дерева.

— Ой, тля! — скривилась я, видя, как к пальцам липнет длинная паутина. — Бррр! Гадость-то какая!

Морщась от первого впечатления и морально готовясь ко второму, я пробиралась сквозь мрачные заросли, сдирая с себя паутину и четко намереваясь обрести если не кружку чая, то хотя бы уютное кресло. Я даже приготовила половину уха, чтобы слушать семейные проблемы.

Кто это у нас так усердно готовится к Хэллоуину? Кто у нас тут развесил паутину, что ни пролезть, ни пройти? Остервенело срывая мотки липкой, белой гадости, я шагала в сторону черных дверей парадного входа. Потухшие фонари намекали, что гостям здесь умеют радоваться тихо, молча, стараясь не показывать виду, чтобы у гостей не возникло желание прийти в гости еще разочек.

— Тук-тук! — постучала я увесистой ручкой в виде паука, терпеливо переминаясь у входа и репетируя слезливую речь, заготовленную для черствого сердца старого сморчка.

Где-то в гулком коридоре послышались шаги, а я приосанилась, расправила плечи и крылья. О, этот торжественный момент «кто тама» к которому я готовилась с вежливой улыбкой. Ничего, сейчас вытрем ноги, утрем всем сопли и умоем руки!

Дверь скрипнула, хлопая ручкой, я на пороге стоял белокурый ангел лет восемнадцати. Большие, почти детские, ярко-голубые глаза уставились на меня, а на щечках вместе с улыбкой появились аппетитные ямочки, покрытые нежным румянцем.

— Фея! Крестная! — губки ангела задрожали, когда она увидела мои потертые крылья, а она бросилась мне на шею. — Ты пришла! Значит, получила мое письмо! Дорогая моя, крестная…

Меня тянули за руки в дом, а я понуро разглядывала огромный зал с некогда темной-синей плиткой, стены с ободранными сине-золотыми обоями, которые выглядели очень солидно во времена моей прабабушки. Сверкающие золотом канделябры были увешанные белесыми соплями паутины, дарили неожиданно синий свет, а в дальнем конце расположилось роскошное бархатное кресло с вызолоченными ручками. Такой неожиданный островок чистоты в виде ковра и кресла меня слегка обнадежил. Черная лестница уходила куда — то вверх, а я провожала ее воображением, рисуя мрачные коридоры и сумрачные комнаты.

Зато на полу в центре зала стояло ведро, а рядом валялась серая, грязная тряпка!

— Крестная, — взмолилась девушка, которую я видела впервые. Но это не мешало мне мило улыбаться, словно действительно рада встрече. — Как же я рада тебя видеть! Ты ведь помнишь меня! Это же я!

Наступила неловкая пауза, но я тут же закивала, гладя бедняжку по голове и прижимая к груди.

— О, конечно, дорогая моя! — непривычно нежным голосом выдала я, утешая красавицу, которая прильнула ко мне, как к родной, растирая слезы по моей майке. — Конечно помню! Я тебя еще вот такой помню! На руках нянчила! Ты еще такая смышлёная была! Вместо «мама!» сразу слово «дай принца!»…

— Я все сделала так, как ты мне сказала, — всхлипнула девушка, надув красивые губки. — Все-все-все! Я прикинулась бездомной… Пришла туда, куда ты меня послала…

Не знаю, куда тебя послала настоящая крестная фея, но, видимо, ты переусердствовала и пошла еще глубже. Огромная люстра напоминала плакучую иву, белыми соплями паутины качаясь на сквознячке, многовековой слой пыли погреб под себя мебель и стер краски портретов. Мне, как крестной фее, категорически не понравилось ведро на полу и тряпка. И совсем-совсем не понравился драный передник крестницы. Нет, конечно, я — не настоящая фея, но так эксплуатировать бедняжку нужно еще умудриться.

— Ты полы моешь? — спросила я, глядя на влажный след тряпки, а крестница закивала, жалобно-жалобно заглядывая мне в глаза.

— Тут десять комнат, — икнула она, бросая взгляд на ведро. — Включая гостиную и… и… столовую…

— Бедненькая! — воскликнула я с нескрываемым сочувствием, ощущая, как внутри зевает, просыпаясь, женская солидарность. — Как он посмел? Мою крестницу заставить мыть полы! Мерзавец!

— Он так и сказал… Убирайся! Он… Он чудовище! — выдавила из себя крестница, мотая головой, словно не желая верить в это. — Настоящий монстр…

Хм.. Глядя на интерьер, начинаю в это верить! Особенно заставляют фантазию разыграться явные следы когтей, идущие от потолка вниз почти к самому полу.

— Это его любимое кресло! — дернулась она ко мне, как только я заприметила аэродром для уставшего филейчика, который уже холодел от сбивчивых рассказов.

— Ничего страшного, — успокоила я крестницу, закидывая нога на ногу и чувствуя, что, не смотря на крылья, мягкая спинка обволакивает мою спину.

— Так вот… Вы говорили, что он влюбится в меня сразу, — ныла крестница, сидя рядом с креслом и утирая слезы платком. — Сразу влюбится и изменится… А он… Он никак… Вы говорили, что он сразу меня в спальню потащит… Да! Он потащил! Сказал, чтобы убиралась!

Да-а-а. Я смерила взглядом аппетитную фигурку красавицы, понимая, что тут встанет даже мумифицированный фараончик.

— Деточка моя! Понимаешь, у него, — терпеливо вздохнула я, поглаживая крестницу по голове. В камине вспыхнул голубой огонек, а я протянула к нему босые ножки. Нужно как-то осторожно объяснить неискушенному ребенку причину всех ее бед, которая кроется в мужских штанах, изредка любопытно высовываясь по велению хозяина. — Крестная говорила Золушке исчезнуть в двенадцать, а Золушка смотрит на штаны принца, а там… хм… полшестого!

Рядом со мной на столике возникла маленькая кружечка с чаем…

— Не понимаю, что происходит! — горестно вздохнула крестница, пока я наслаждалась гостеприимством и ужасалась истории. — Ты мне сама тогда сказала, что нужно чаще мыть пол! Руками! И постоянно поворачиваться к нему спиной! Чем чаще я так делаю, тем больше шансов выйти за него замуж!

Я взглядом изучала картину над камином, понимая, что неизвестный художник не покорил, а, скорее покарал мир своим творчеством, внимательно слушая неиссякаемый поток жалоб. Меня смущали следы когтей и общий антураж, заставляя при мысли о хозяине зябко ежиться и сочувствовать бедняжке с удвоенной силой.

— Понимаешь, — я погладила по голове крестницу, поддерживая ее всеми фибрами женской души. — Не все бывает в жизни так, как хочется, дорогая моя. Тебе просто достался старый, брюзгливый сморчок с сомнительной репутацией, замашками домашнего тирана в пушистых тапках. Да он даже не мужик, милая! Подумай сама, нафея тебе такой экземпляр? Мы найдем тебе лучше!

Крестница с надеждой смотрела на меня, описывая ужасы каждодневной безрезультатной уборки, ведро сиротливо стояло посреди зала, а я понимающе кивала, не забывая тяжко вздыхать.

— Времена его молодости уже прошли! Его уже голодные червячки на кладбище ищут с фонариками, удивляя переглядываясь «Где он?», а ты молодая, красивая… У тебя еще все впереди! — от всей тронутой души утешала я несчастную, поглядывая на портрет какого-то старикана, зловеще освещенного голубым светом, идущим от пылающего камина. Фу! Чем думала предыдущая крестная, отдавая такую милую, симпатичную девочку замуж за это мерзкое и отвратительное чудовище? Бррр! Мерзость — то какая!

Мне уже как-то не сильно и хотелось связываться с этим отвратительным типом, превратившим в моих глазах в один сплошной недостаток.

— Так почему ты не уходишь? — поинтересовалась я, глядя в честные глаза крестницы, которая тут же поджала губки, пряча взгляд. — Если он такое чудовище, то почему ты еще здесь?

Крестница покраснела, умолкла, встревоженно глядя куда-то в сторону лестницы. Я подняла голову и обомлела. Изящно облокотившись на роскошные перила, стоял хозяин, внимательно и с явным интересом слушая разговоры. Я честно представляла себе бледную, трясущуюся то ли от холода, то ли от бессильной злобы на весь мир дряхлую немощь, которая половину дня страдает от того, что в доме красивая девушка, а что с ней делать он уже забыл, а вторую половину дня строит планы по захвату мира. Но пока что дальше захвата одеяла дело не сдвинулось. Однако ж, надо с чего-то начинать…

И вот теперь я смотрела на высокого, красивого, словно сказочный принц, перешедший на темную сторону силы, мужчину в алом камзоле. Видимо, на темной стороне он обзавелся многообещающей усмешкой и выражением лица, словно купил квартиру с видом на помойку.

Хищно улыбнувшись, хозяин сделал шаг в сторону лестницы, не сводя с меня темных глаз. Длинные, прямые, темно-медные волосы спадали на плечи, блик свечей играл на них, словно плясали языки пламени.

— Это и есть твоя дряхлая немощь? — шепотом спросила я крестницу, которая тут же решила испариться с горизонта, делая вид, что совершенно здесь не при чем.

— Позвольте представиться, — послышался дерзкий голос, а я смотрела, как грациозно опускается нога в черном сапоге на первую ступеньку. За хозяином стелился алый плащ, а в его руках были сжаты черные перчатки. — То самое чудовище. Хотя я предпочитаю слышать это слово задыхающимся шепотом на ушко.

Тени плясали по бледному лицу хозяина, а я сидела, приоткрыв рот от изумления. Глаза у него были вишневые, а в них плясали нехорошие блики от камина.

— Мерзавец. Такое чувство, что я вас бросил. Но смею заметить, я вас еще даже не поднимал, — насмешливо выдохнул он, а улыбка стала слегка угрожающей. Он шагнул еще на одну ступеньку ниже, отбросив длинные волосы. — Тварь редкостная! Раз я редкостная, то меня нужно беречь. Начинайте.

— Твари редкостной не было! — возразила я, не сводя глаз с хозяина, который смотрел на меня, не обращая внимания на мою крестницу, которая тут же куда-то засобиралась.

— Была, — ответили мне со снисходительной улыбкой, прислонив палец к своим губам и вежливо улыбаясь. — Не спорьте… Продолжим!

До конца лестницы оставалось еще пять ступенек.

— Старый. Сморчок, — хозяин миновал две ступеньки, а я почему-то засобиралась домой. — У которого. Больше. Не стоит.

Он стоял передо мной, а где-то в другом конце зала мелькнуло платье моей крестницы. Изящные ножки быстренько сматывались, а я даже не успела заметить, как ее платьице мелькнуло в дверях.

— Вы, я так понимаю, та самая крестная фея, которой меня пугали, — на меня смотрели странным взглядом. Слишком пристальным и слишком заинтересованным.