Путеводитель по современным страхам. Социология стрёма

Константин Филоненко, 2020

В детстве многие из нас любили собираться в летнем лагере у костра и рассказывать леденящие кровь истории про черную руку, гроб на колесиках или заброшенный дом, населенный призраками бывших владельцев. Но дети вырастают, а некогда устный фольклор перебирается в интернет и обрастает новыми «осовремененными» подробностями: из старых чуланов монстры переселяются в подъезды многоэтажек, а неупокоенные души мертвецов теперь обитают на старых флешках и сайтах-однодневках. Эта книга – попытка ответить на вопрос о том, связаны ли страшные истории в интернете с социальной реальностью и чем обусловлены те чувства, которые мы испытываем от их чтения. Автор – Константин Филоненко, социолог, исследователь и создатель подкаста «Социология стрёма» на «Глаголев FM». В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Что такое Крипипаста, место страшного сетевого фольклора

Страшный интернет-фольклор — это прежде всего крипипасты.

Рабочее определение крипипасты, которое я использую здесь, — это страшные истории, короткие текстовые произведения жанра «ужасы», которые распространяются через форумы (в прошлом), соцсети и с помощью других сайтов, а также рассказываются персонально.

Главным отличием этих текстов от других является то, что они составлены с изначальным намерением напугать читателей.

Название «крипипаста» произошло от термина «копипаста» — сетевого сленгового словечка, описывающего текст, который копируется и вставляется с одного веб-сайта на другой с некоммерческими целями. При этом происхождение этого текста зачастую анонимно, и никто не пытается его себе присвоить. Проще говоря, это история, рассказанная «другом моего приятеля».

Крипипасты могут содержать не только тексты, но и изображения, аудио или видео. Несмотря на то, что крипипаста в первую очередь обычно классифицируется как часть сетевого фольклора, она также может иметь некоторые специфические характеристики, например, высказываться на тему текущих событий, новостей. То есть восприятие этих текстов может напрямую зависеть от того, знаком ли читатель с новостной повесткой или нет (обычно это связано с городскими сюжетами). Например, истории с московскими «заброшками» требуют если не знания градостроительной политики, то хотя бы представления о том, как такие здания появляются, и о существовании точечной застройки. А истории о «закрытых станциях» питерского метро требуют достаточно нетривиального знания о том, что «закрытая станция» — это не та, которую закрыли, а особый тип станций, которые выглядят как «горизонтальный лифт»: между тоннелем и платформой есть стена и двери, соединяющие тоннель и платформу, открываются, только когда подходит поезд.

Крипипаста может принимать различные формы: помимо традиционных баек и страшилок это могут быть городские легенды (привязанные к конкретным местам), инструкции, документы и прочие. Эти рассказы иногда сопровождаются фотографиями, видеороликами, новостными заметками и даже пародиями на известные песни и стихи. Они накапливаются на специальных сайтах и ветках обсуждений и передаются от пользователя к пользователю, как слухи или анекдоты.

Копипасты и крипипасты как их часть — это реакция на популярную культуру, которая, в свою очередь, имеет определенную связь с историей и политикой (существует спор о том, можно ли считать крипипастами теории заговора). Как долго конкретная крипипаста «живет» в Сети, то есть распространяется и читается, зависит от ее художественных качеств, а также от того, насколько потенциальные читатели знакомы с темой, которую она поднимает. Например, истории про технологии и сервисы, которые уже устарели (диал-ап модемы и даже форумы), постепенно сходят на нет, перестают «репоститься» и исчезают. Достаточно вирусные и страшные крипипасты порождают пересказы самих себя, модификации, они как бы обновляются и возникают в новом контексте.

Считается, что первоначальная целевая аудитория крипипаст — это молодые люди от двадцати до сорока лет. Такое мнение основывается на том, что самые популярные крипипасты в описании обстановки и контекста, а также в деталях отсылают к популярной культуре определенного временного периода (для англоязычных крипипаст он начинается с середины 80-х годов, а русскоязычные преимущественно описывают конец 90-х — начало 2000-х). Создается ощущение, что, когда заходит речь о крипипастах на тематических сайтах или в соцсетях, людям важно, чтобы эти истории были об артефактах и местах, привязанных к воспоминаниям из их детства и подросткового возраста.

Можно сказать, что основной метод создания крипипаст — это преобразование детских и подростковых фантазий в полноценные кошмары.

Прелесть крипипаст связана с тем, что эти истории размещались и размещаются в интернете, среде, которая естественным образом подходит для страшных сюжетов. Интернет, по крайней мере образца начала 2000-х, когда создавался основной массив «крипипаст», — это пространство, управляемое воображением, интуицией, а также нечеткой логикой — идеи могут непредсказуемо обретать глобальность, а возможность быстро делиться мнениями и оспаривать их создает условия для того, чтобы факты и вымыслы смешивались и переплетались.

Именно это делает интернет благоприятной средой для тайн и сверхъестественного.

Самый важный параметр, по которому оцениваются крипипасты, — правдоподобность. Насколько они похожи на настоящие истории, как плотно вписаны в реальный контекст. На крупных сайтах, которые собирают крипипасты (Creepypasta Wikia или Мракопедия), специально разработан шаблон заявки для новых историй, заточенный на «ощущение правдоподобия». Поэтому текст может сопровождаться фотографиями, а также аудио, видео или ссылками на другие страницы. Это позволяет поддерживать нужное настроение при чтении одной истории за другой, не сбавляя, но и не накаляя чувство меланхолического, обыденного и постоянного присутствия в жизни потустороннего, которое чувствует, что к нему испытывают интерес.

Большинство крипипаст восходят к японским первоисточникам. Влияние японского интернета, по-видимому, объясняется тем, что развитием Всемирной сети на ранних этапах занималось критическое количество представителей субкультур, для которых важна была связь с японской культурой. Однако важным является и формат историй, который совпадает с японской традицией.

Хотя короткие страшные истории есть почти во всех известных культурах, именно в Японии они имели особый статус, который позволил жанру развиваться непрерывно.

Кайдан — это традиционный жанр японского фольклора, цель которого напугать слушателя. Его истоки лежат еще в IX–XII веках, но расцвет наступил в XVIII веке с формированием городской культуры. Специфика кайданов заключается в том, что они были важнейшим атрибутом социальной жизни. Практически ни одно многолюдное собрание, вроде поэтических рэнга-баттлов, храмовых праздников и даже чайных церемоний, не обходилось без выступлений профессиональных рассказчиков, повествующих «о необычайном». Любимая «салонная» игра японского «галантного века» — хяку моногатари кайданкай, «Собрание ста рассказчиков историй о сверхъестественном». Ночью (в идеале в полночь) пряталось все оружие, зажигались 100 свечей и 100 человек по очереди рассказывали то, что мы бы назвали страшилками.

Эти рассказы действительно кажутся довольно своеобразными, особенно на фоне традиционных историй других стран:

повести о яростных онре — душах погибших, вернувшихся на землю с целью мести, о краснокожих о́ни — демонах, пожирающих человеческую плоть, но ненавидящих сою; и о цукумогами — духах вещей — всех форм и размеров: от бакэ-дзори — гигантской одноглазой соломенной сандалии, о которой не заботились хозяева до каса-обакэ — добродушном зонтике (тоже одноглазом).

Сверхъестественный персонаж, как и место происшествия, описывался максимально детализированно, при этом главный герой представлен вскользь. Это тоже важная часть современной крипипасты — донести до читателя или слушателя атмосферу ужаса, нарисовать картину в деталях, а обезличенный главный герой таким образом позволяет отождествлять читателя или зрителя с собой.

В конце каждый из присутствующих заканчивал свой кайдан рассказом о собственном опыте столкновения со сверхъестественным и задувал свечу. Получается, что после завершающего кайдана комната полностью погружалась в темноту (оставляя сотню напуганных людей наедине с вызванными ими демонами).

История развития японского «повествования о необычайном» имеет ряд особенностей, которые позволяют считать кайдан своего рода моделью (или, как минимум, одной из главных моделей) развития японской литературы и культуры в целом^[2].

Традиционные японские верования переплетались с буддизмом. Во многом религиозная эстетика дзэн-буддизма выразилась в идее о чистоте кармы, о том, как важно совершать добро, несмотря ни на какие трудности. Например, легенда «Опасный кот по кличке Донгоросу» повествует о бродячем коте, с раннего возраста отвергнутом не только людьми, но и своими собратьями-зверьми. Однажды Донгоросу встречает доброго старика, который подкармливает его и своим примером показывает, что нужно оставаться добрым в любой жизненной ситуации. После смерти старика Донгоросу продолжает выполнять его работу — следить за детьми, переходящими через дорогу. Но в конце кот бесследно исчезает, а дети беспокоятся, куда же он пропал. Открытый финал указывает на необходимость домыслить самому то, что могло случиться с Донгоросу, что близко такому эстетическому принципу, как югэн. Югэн означает интуитивное восприятие сущности объекта. Очевидное сменяется потаенным; конечную реальность, скрытую за предметом, нельзя точно определить, глубинные чувства нельзя изобразить на лице, выразить прямо, можно лишь намекнуть на них, дать знать об их существовании, чтобы зритель или читатель смог узнать их в себе, своем опыте.

Упомянутые выше особенности японского мировоззрения, помноженные на буддийский мистицизм и остатки первобытных верований, сместили фокус сверхъестественного ужаса в японской культуре: сам потусторонний объект не так страшен, как иррациональная модификация привычных форм. Эта модификация обрела свое имя — обакэ (от глагола бакэру — превращаться, трансформироваться). Обакэ принято называть все сверхъестественные сущности и явления.

Данная концепция в свою очередь породила мириады демонов, духов и бесов всех форм и размеров. Например, ранее упомянутые цукумогами — не злые предметы-убийцы. Это лишь очень старая вещь, существующая более ста лет. Но, согласно сингону — одной из буддистских школ, — все вещи обладают душой, а достаточно древние начинают обладать еще и характером и индивидуальностью. А какая у них будет индивидуальность — зависит от окружения и поведения этого самого окружения. Если хозяин никогда не ухаживал за парой соломенной обуви и не научил правилам ухода своих потомков, то однажды сандалия оживет, выпустит длинные тонкие ноги с куриными лапами вместо стоп, раскроет единственный глаз и будет ходить ночами по дому, напевая о важности ухода за обувью. Поскольку такие существа бессмертны, предполагается, что наблюдать это будут поколения. Очень поучительная история о том, как важно ухаживать за вещами.

Развитие и распространение кайдана совпало сначала с массовым распространением литературы, которая больше не была доступна только избранным. После Второй мировой войны в кайдане произошел резкий прорыв границ жанра. Высокое искусство и сфера развлечений окончательно дистанцировались, в результате чего в послевоенной Японии расцвела андеграунд-культура. Журналы изобиловали эротическими и фантастическими кайданами. Однако центром «индустрии кайдана» стал стремительно развивавшийся кинематограф. Ведущие киностудии Японии начинают массово экранизировать классику литературного кайдана, в котором переплетаются все необходимые компоненты успеха — эротика, ужас и эстетизация смерти.

В 1953 году режиссер Мидзогути Кэндзи получает Серебряного льва на Венецианском кинофестивале за экранизацию «Сказок туманной луны после дождя». Следом режиссер Кобаяси Масаки за фильм «Квайдан» (экранизация четырех новелл Лафкадио Хирна) награждается специальным призом жюри на Каннском кинофестивале (1965). Кайдан и японские призраки, духи, привидения и чудовища, впервые явленные западному миру в англоязычном произведении Лафкадио Хирна, выходят на широкую арену как чисто японский культурный феномен, демонстрируя результаты национальной культурной адаптации.

Япония лидирует в производстве не только кино, но и игр жанра хоррор. Clock Tower — игра, вышедшая в 1995 году и ставшая первым представителем жанра. Затем выходят Resident Evil и, конечно, Silent Hill. В каждой из этих трех игр прослеживается влияние традиционного японского ужаса.

«Локализованные» крипипасты пришли не только из Японии; достаточно многие из них — американские.

Например, одна из самых популярных крипипаст «Тупик пустот» — это российская локализация рассказа Стивена Кинга «Крауч-Энд». Отечественная версия довольно подробно пересказывает сюжет рассказа, однако он представлен не от третьего лица, как оригинал, а от первого. Главный герой — милиционер, во время дежурства которого ППС нашла перепуганную женщину, которая заявила о пропаже мужа при странных обстоятельствах. Любопытно было бы провести сопоставление этих двух текстов. Кинговская история описывает всю мрачную странность, которую могут испытывать американцы в Лондоне — городе, где говорят на таком же языке, но одновременно и немного другом, где такие же улицы и дома, но при этом все отличается. Это параллельное, искаженное и при этом более древнее пространство. Кинг говорил о том, что идея рассказа, где заблудившаяся семейная пара американцев во время путешествия вдруг проваливается в Лондон как в параллельный мир, была вдохновлена его собственной поездкой в этот город с женой. Писатель разглядел в Лондоне именно такую паранормальную опасность. Соединив это странное озарение с «Мифами Ктулху» Говарда Лавкрафта (отсылка в тексте рассказа честно поставлена), Кинг получает почти образцовый рассказ ужасов, весь посыл которого довольно откровенно объяснен автором словами одного из персонажей:

Лавкрафт всегда писал о других измерениях ‹…›, которые находятся далеко от наших. В них полно бессмертных чудовищ, которые одним взглядом могут свести человека с ума. Жуткий вздор, правда? Если не считать тех случаев, когда кто-то попадает туда, я думаю, что все это могло быть правдой. Тогда, когда вокруг тишина и стоит поздняя ночь, как сейчас, я говорю себе, что весь наш мир, все, о чем мы думаем, приятное, обыкновенное и разумное — все это похоже на большой кожаный мяч, наполненный воздухом. Только в некоторых местах кожа эта протерлась почти насквозь.

Что же в российской крипипасте? Сюжет подан в виде милицейской байки о странном случае во время дежурства: семейная пара пошла поесть в один из московских ресторанов в районе Китай-города, оставив машину в одном из переулков (примета времени). Уже ночью, по пути обратно к машине, они попадают в непонятное пространство, в котором мужчина бесследно исчезает. Рассказ от первого лица добавляет в историю правдоподобия, а на месте литературоведческой беседы о природе бытия стоит очень конкретное рассуждение о пропаже людей:

…про пропащих людей стоит сказать отдельно: просто так люди никуда не исчезают. Люди пропадают, но потом их находят. Как правило, по весне, всплывшими. И обычно у человека есть предыстория: окружение (нарк человек или еще что-то), род деятельности (частный кредитор) и так далее. Но вот чтобы так, обычный человек в центре оживленного города на глазах своей жены растворился в воздухе, таких историй почти нет. Почти.

Этими двумя отрывками можно проиллюстрировать разницу между авторским литературным произведением и сетевой крипипастой. Заимствуя сюжет и даже почти что персонажей, крипипаста укрепляет всю конструкцию, чтобы сделать ее более реалистичной. Она переносится в уста оперативника — представителя власти, обогащается деталями Москвы начала 2000-х и в конце концов лишается прекрасных литературных отсылок, оставляя только мотив пропажи человека. В какой-то момент читатель должен не просто погрузиться в предлагаемый рассказ, а начать сопоставлять историю со своим опытом, вспоминать заброшенные дома в центре города, объявления о пропаже людей. Именно на границе вымышленного мира рассказа Стивена Кинга и повседневного бытования китайгородских переулков должно закрасться сомнение в том, а так ли вымышлен потусторонний, параллельный мир. Вернее, граница между нашим миром и вымышленным описывается так четко, что через нее можно посмотреть (как сквозь протертую материю).

Примечания

2

Г. Б. Дуткина «Душа Японии» в зеркале японского кайдана. Японские исследования. 2016. № 3.