Хаггард. Критика и анализ литературного наследия

Константин Трунин

Всю жизнь бороться и ничего не достичь, кроме писательской славы, и то забываемой потомками – таков жизненный путь Генри Райдера Хаггарда. Ныне он известен благодаря единственному произведению, рассказав про приключения на африканском континенте словами авантюриста Аллана Квотермейна. Не воспринимается Хаггард и в качестве серьёзного писателя, скорее ориентированным на детскую аудиторию. Он сам говорил, насколько оказался потрясён «Островом сокровищ» Стивенсона.

Мечта мира (1890)

Продолжая тему Древнего Египта, Хаггард обратился к мифологии Древней Греции. В соавторстве с Лэнгом он написал о похождениях Одиссея после его возвращения домой из многолетних странствий. Гнев богов не ослаб, поэтому Одиссею предстоит снова принять удар судьбы: население Итаки вымрет от чумы, жена погибнет, сын исчезнет. Осталось пронзить грудь кинжалом, но впереди ожидает другое: путешествие в земли фараонов с целью найти мечту мира — Елену Прекрасную.

Оставим в стороне вопросы хронологии. Елена действительно провела годы осады Трои в Египте, потом спасена мужем и увезена с африканских берегов. Согласно Хаггарду и Лэнгу, Елена продолжала томиться в ожидании чего-то, исполняя для местных жителей роль божества. История хранит молчание о её встрече с Одиссеем после памятных событий, предварявших её замужество на Менелае. Поэтому не нужно придавать большое значение правдивости происходящего.

Сам Одиссей — не тот герой преданий, он лишён хитрости и более не плетёт интриг. Если ему сказала Афродита отправляться на поиски Елены, то он не думает этому противоречить. Это совсем не манера поведения Одиссея, никогда до того не унывавшего и обходившегося в своих решениях без воли небес. В случае с Хаггардом всё труднее. Райдеру не так важно, каким был герой его произведения в действительности, поскольку он будет на страницах прописан согласно воле автора, и никак иначе.

В Египте Одиссея ждёт отнюдь не Елена, он попадёт в сети другой властительницы, считающей именно себя мечтой мира. Вот тут и отступится Лэнг, задав сюжету начало и заготовив окончание, остальное предоставив фантазии Хаггарда. Чем будет заниматься Одиссей в промежутке — любопытное заполнение белых пятен в мифологии, созданной как раз писателями древности. Произведение Райдера не внесёт ясность в прошлое, оно способно только развлечь читателя.

Весть о происходящих событиях мигом разлеталась до самых дальних уголков тогдашнего известного грекам цивилизованного мира. На берегах Египта были хорошо осведомлены о Троянской войне, странствиях Одиссея и трагическом убийстве сватавшихся к Пенелопе женихов. Герою повествования Хаггарда придётся скрывать правду о происхождении, стараясь обнаружить присутствие Елены. Если население страны фараонов узнает, что он является Одиссеем, то ничего не случится, но сохранение таинственности Хаггард считал важным моментом.

Не сумел обойтись Райдер без библейских преданий, допустив в мифологию Древней Греции коварные помыслы змея, возжелавшего душу красивой девушки, в обмен на способность очаровывать. Это привнесло в происходящее дополнительный элемент интереса, помимо постоянных физических трансформаций прочих действующих лиц без какого-либо от них ожидания.

Хаггард подводил сюжет под одну из предположительных версий об окончании жизненного пути Одиссея. Райдер мог дать страннику освобождение от проклятия Посейдона, мог позволить спокойно прожить дни и умереть, а мог помочь осуществиться пророчеству, согласно которому сын убьёт отца. Вместе с Лэнгом Хаггарду предстояло решить, как лучше поступить с гонимым героем: продолжать повествование дальше до логического конца или пропустить добрую часть предположений, ускорив конец без дополнительных историй.

Пример Хаггарда полезен всем беллетристам без исключения. Зная ситуацию в общем, писатель способен создать приятное глазу произведение, пусть и с существенными расхождениями с общепринятой версией о прошлом. Не для того существует основная масса художественной литературы, чтобы давать представление о чём-то конкретном. Она позволяет смотреть на привычное привычным же образом, но с осознанием, что в жизни должно быть место такому, чего в жизни никогда не случается.