Сквозь нашу призму

Константин Николаевич Леонтьев, 1880

«…В одном из последних номеров «Современных известий» напечатаны очень любопытные сведения о «женском вопросе в Японии». В этой Японии, недавно еще столь своеобразной и таинственной, а теперь, по-видимому, «бесповоротно вступившей» тоже на «всеспасительный» путь европеизма, умы заняты, между прочим, и женской эмансипацией, женской равноправностью и тому подобным. На многоженство начинают смотреть как на величайшую несправедливость, и японские дамы требуют себе права гражданского голоса на выборах…»

(Так озаглавлен был в «Варшавском дневнике» 80-го года, под редакцией кн. H. H. Голицына, особый отдел, в котором редактор и сотрудники его делали разного рода заметки по поводу различных слухов, приключений, газетных сообщений и т. п. Я собрал здесь некоторые из составленных в то время мною подобных заметок.)

I

Благоразумные чехи

Мы прочли в газете «Le Nord» корреспонденцию из Вены (от 25 января н. с.), которая начинается так:

«В конце концов конституционалисты, опасавшиеся влияния чехов на иностранную политику монархии, не имеют основания слишком жаловаться на образ действия этой национальности. Доктор Ригер и его друзья не оказались враждебными относительно соглашения с Германией в том виде, как определил его барон Гаймерле, указавший в нем лишь гарантию безопасности, чуждую всякой наступательной задней мысли. Что же касается Берлинского трактата, то чешские депутаты вполне солидарны с правительством и требуют точного исполнения его постановлений, клонящихся к упрочению нового порядка вещей на Балканском полуострове. Разлад, быть может, и существующий в скрытом состоянии, обнаружится только в том случае, если кабинет Таффе захочет произвести на славянское население полуострова давление, противное духу трактата. Существуют различные воззрения на миссию Австро-Венгрии в этих областях, и австрийские славяне имеют некоторые основания бояться, чтобы в глазах правительства промышленное и торговое преобладание, упроченное Берлинским трактатом за монархией Габсбургов, не привело к некоторого рода политической гегемонии, которая не будет признана полезной населением Балканского полуострова. Во время прений австрийской делегации доктор Ригер ясно высказал, что чехи вовсе не намерены содействовать попыткам, имеющим целью вовлечь Сербию, вопреки ее желаниям, в экономическую сферу империи».

Все это очень благонамеренно, все это дышит «умеренностью и аккуратностью»…

«И волки сыты, и овцы целы».

Но — увы! — мы сознаемся в одном чувстве, не совсем уместном и приличном, когда речь идет о серьезных вопросах международной политики. Мы сами не знаем, почему эти чешские дела наводят на нас какую-то скуку.

Есть что-то несимпатичное в крупных претензиях этой небольшой, но многограмотной славянской нации. Есть что-то мелкое в ее колебаниях между необходимой Австрией и этой Россией, на которую глядят в Праге, вероятно, свысока, но признают весьма пригодною для легкого устрашения от поры до времени своего же немецкого начальства.

Уверяют, будто бы один знаменитый дипломат сказал (вероятно, тоже по случаю каких-нибудь утонченностей чешской политики): «Эти бедные чехи! Ils travaillent pour le roi de Prusse!»

Многозначительно и остро!

Если бы в этой полушутке и заключалось серьезное пророчество, то нам кажется, что и чешские бюргеры, давным-давно и притом плохо переведенные с немецкого языка на одно из славянских наречий, очень скоро примирились бы с новыми условиями своей жизни… А с другой стороны, и всеславянство не почувствовало бы глубокого лишения от утраты этой небольшой и более ученой, чем особенно умной нации, и без того самой географией так далеко втиснутой в немецкий Gesammt-Vaterland!

Несколькими сотнями тысяч либеральных мещан будет меньше…

Трудно решить еще окончательно в наше время, что такое теоретический панславизм: заря восходящего солнца новой культуры или далекое зарево и для нас, русских, весьма опасного пожара? Но, во всяком случае, отражение этого яркого и сомнительного света представляется нам очень тусклым и некрасивым на мелкой зыби богемского болотца!..