Цокольный этаж

Константин Жуйков

В данном сборнике собраны стихи, в которых отражены мысли человека, попавшего к Вам. Каждое из этих стихотворений было написано лишь для того, чтобы справиться с депрессией и тоской, о которых некому рассказать кроме самого себя, потому что Вы не слушаете.

© Константин Жуйков, 2018

ISBN 978-5-4490-8842-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мой друг

Мой друг последний в этом мире,

Тот человек, твердивший «нет».

В своей загаженной квартире

Последний взял аккорд на лире,

Он спел блистательный куплет,

Я поклянусь — он был поэт.

Мы, сидя рядом, рвали глотки,

В болезни духа пели грусть.

И в исступлении от водки

Мой друг движением коротким

Прервал меня. Я думал: «Пусть!»

А он шепнул, гнусавя: «Русь…

О, Русь моя! Я твой с рожденья,

Я помню всю тебя.., сказать

Как начал юность я с куренья,

Как грели жаркие поленья,

Когда затопит печку мать,

Как я, любя, хотел удрать…

Не то я что-то… Глупо, Костя…

Поленья, синька, я, леса,

Смородины чернильной гроздья,

В снегу широкие полозья,

Босой рассвет, озноб, роса

И Дарьи крепкая коса.

Как сладко помнить… Горько быть…

Окончил школу сельский паря.

Из всех щелей сочится прыть,

Я был готов весь мир изрыть!

Окурок в тамбуре кумаря,

Я прибыл в город. Мир аварий

В ночном, белеющем тумане,

В огнях витрин, домов, машин.

Всё это было, как в дурмане,

Как в водном стоке, в урагане.

Везде глаза, асфальт, бензин,

Кино, аптека, магазин.

Сначала чуть не засосало,

Я откутил денёк-другой,

Но перестал, хоть было мало.

Меня недельку пошатало,

Нашёл работу я слугой.

На стройке бегал, как шальной.

Однажды — Кость, подлей — с работы,

Тащу свой горб, немой, без сил,

Иду где фабрики, заводы,

Где под ногой трубопроводы,

По всей земле густой настил

Теней невнятных, как могил.

Запахло дымом, вижу рядом

На пустыре, вокруг костра

Стоят ребята маскарадом

В тряпье каком-то желтоватом.

Молчу, смотрю на них на страх,

Но жизнь, дружок, не так проста.

Один вещал, другие внемлют,

Я слышал всё не без труда:

«Они украли нашу землю,

Но дети Каина не дремлют,

Не обойдётся без суда…

Да-да, давай веди сюда».

И не успел я испугаться —

Меня хватают чьи-то руки.

Пытался драться, вырываться,

Кусаться, только не сдаваться.

Меня скрутили, и в испуге

Горланю зло: «Пустите, суки».

«Ну что ж, представься, кто такой? —

Сказал спокойно их главарь, —

Вид, прямо скажем, боевой,

Тут ты рискуешь головой,

Ведь мы не мусорная тварь,

Прошу ответом отоварь».

Короче, я сказал, что просто

Не в нужный час, не в тот закут

Забрёл. Он посмотрел серьёзно,

А я кулак сжимаю грозно.

И понял, что сейчас убьют.

Главарь кивнул — «Налей ему».

Я выпил водки с ними вместе,

Размяк, расслабился, спросил:

«А чё стоите в этом месте?»

Не знаю, сколь я был уместен.

Один ответил: «Час пробил».

Главарь мне позже пояснил…

Не знаю, Костя, веришь ли,

Но то, что он сказал мне позже,

Перевернуло всё, весь мир,

Я слышал лязг мечей, рапир.

Настолько дух его тревожен,

Что трепетала моя кожа.

Оставшись с ним наедине,

Он мне поведал о судьбе

Людей, живущих в западне.

В моей родной — родной стране

Живут в голодной, злой борьбе

И тащат муки на горбе.

А молодые в глупой спеси

По вене хмурый яд струят.

Другие, с крыши ноги свесив,

Среди болезненных депрессий

Костями об асфальт стучат,

И души русские болят.

Надежды нет, и нет просвета

На жизнь без бедности и лжи.

Нам не даёт никто совета,

Но надо требовать ответа.

У власти больше нет души,

Лиши их денег, сокруши.

И в тот же день с тяжёлой болью

Я стал частицей светлых сил,

И с той моею новой ролью

Ушёл, как следует, в подполье.

Я тайну жизни полюбил,

И тайну общую хранил.

Мы каждой ночью выходили,

Под лунным светом затаясь.

Искали адрес — находили,

Завербовали — уходили,

За тенью бунтовской гонясь,

Горела жажда жизни — страсть.

И, наконец, упившись этим

И накуражившись сполна,

Подумал: «Люди, чем мы бредим?

Мы ночью бегаем, как дети,

А цель мне так и не видна!»

Потом я понял, цель — война…

Узнав о том, что грянет буря,

Я загорел ещё сильней.

Во мне возникло столько дури,

Что рядовой моей натуре

Пришлось уйти в забвенье дней.

И вышел лидер из теней.

Я начал связь свою с другими

Как можно твёрже укреплять.

Я рвал их средствами любыми,

Чтоб ненавидели, любили,

В итоге, чтобы уважать,

Чтоб шли с тобою умирать.

Я перестал ходить ночами,

Стал говорить куда идти.

И вот за этими плечами

Сердца, горящие мечтами,

Стояли крепко на пути.

Я точно знал, куда пойти.

Я верил в них, в себя, в свободу,

Я точно знал, когда и как

Вооружится нам — народу

К его последнему походу.

Я был как яростный Спартак.

Я был, как все, но был вожак.

И вот настал рассвет последний.

«Сегодня» станет «навсегда»,

И гнёт растает многолетний,

Подует снова ветер летний

Уже на долгие года,

Исчезнут мука и нужда.

Я сел в трамвай, со мною трое

Надёжных, преданных друзей.

Дымится небо роковое,

В мозгах молчанье гробовое.

О, сколько ждал я этот день.

И, как назло, знобит мигрень.

Но это мелочь перед боем.

Приехал к башне, где наш царь.

Толпа уже волной прибоя

Готова разорвать любое,

Что не за них, любую тварь.

Толпа — немыслимый дикарь.

Они там неспроста, конечно,

Я им сказал отвлечь, а сам

Ищу под башней лаз поспешно.

Нашли его во тьме кромешной

И в дом вошли на пир к богам.

Их грешный замок, грешный храм.

Без слов взвели затворы тихо.

Заходим — пусто, тишина.

В ушах звенит, щемяще, лихо,

В мозгах царит неразбериха,

Душа покоя лишена.

Судьба не мною решена.

И кто-то за спиной шепнул:

«Предательство, уходим, живо».

Я зло губою шевельнул,

Не мог сказать, я лишь кивнул.

О, как же всё это паршиво.

Людская масса так фальшива.

Они сбежали, я стоял.

Средь злата, блеска и цветов

Вошёл я в самый верхний зал,

Окно закатный луч лизал.

И вот внизу, посредь дворцов,

Лежала груда мертвецов.

Я молча вниз спустился, вышел.

Взглянул вокруг, на их тела.

По сути, я один не выжил,

Я больше ничего не слышу.

Вот так надежда подвела,

Как в клетку зверя завела.

И вот я здесь, с тобою рядом

Сижу, как-будто ничего.

Пора бы тоже водопадом

Прижаться к уличным громадам.

Налей ещё и я того,

Тебя оставлю одного».

Он выпил рюмку и поставил,

Удачи в жизни пожелал,

Он крылья чёрные расправил,

Себя в проём оконный вставил.

«Россия проклята» — сказал,

Потом под окнами лежал.

07.09.17