Сжечь Барселону

Константин Демченко, 2023

Прошлое, скомканное и истлевшее, надёжно упрятано поглубже, настоящее пустынно и бесцветно, будущее не просматривается. Он не может, не хочет изменить что-нибудь сам и не в силах жить так дальше… Можно ставить точку.Но вдруг начинают меняться привычные вещи, встречаются незнакомые знакомые, всплывают непроисходившие события, картинка вокруг перестаёт совпадать с той, что живёт в его памяти. Можно сойти с ума… Или заново научиться жить?

Глава 4. Четверг

Утро опровергло народную мудрость. Озарение на меня не нашло, даже хоть сколько-нибудь мало-мальски разумной и при этом свежей мысли не появилось.

Но я не особенно расстроился. Во-первых, состояние пустоты в голове и — позвольте мне быть слегка пафосным — душе для меня перманентно, а потому привычно, и никак не может служить поводом для ухудшения настроения. А во-вторых, я ни в народные приметы, ни в народную мудрость не особо верю. Тем более касаемо прибавления ума за восемь часов сна.

Выйдя к машине, я опять проверил наличие, то есть отсутствие, повреждений на бампере. Доехав до работы, убедился, что вывеска «Mercury-center» не превратилась обратно в «Hermes». Зайдя в холл, постарался очень внимательно осмотреть интерьер, но каких-либо несоответствий объективной реальности с картинкой из моей памяти не нашёл. Но зато нашёл временное компромиссное определение для происходящего: то, что видят мои глаза — объективная реальность, то, что я помню — реальность субъективная, без зацикливания на причинах этого раздвоения. Договорился с самим собой, так сказать.

Заметив, что охранник начал с интересом посматривать на меня поверх стойки, я помахал ему рукой, сообщил, что задумался, и шагнул к лифту. Возникло мимолётное желание пройтись пешком, но я сделал вид, что его не заметил, и нажал на кнопку вызова. Уже внутри я, сфокусировав взгляд на кнопке с цифрой «7», нажал на неё и почти не удивился, когда на табло семёрка сменилась восьмёркой, а та, в свою очередь, девяткой.

И вот я опять смотрю на чёртов лофт и чёрно-белый постер, правда, на этот раз на нём не нью-йоркское такси, а венецианская гондола. Но не ей дозволили выделиться на сером фоне, а пышным цветам, захватившим карниз одного из домов. Снова красное пятно.

Палец застыл над кнопкой моего этажа, но я не спешу его опускать. Интересно же. Мне опять что-то стало интересно.

Я сделал короткий шажочек к раскрытым дверям лифта и, почему-то не рискуя выйти, вытянул шею, пытаясь разглядеть, что творится справа и слева. Стойка ресепшн не проглядывается, да и вообще никакой мебели не видно. Только пара каких-то штуковин у стены: то ли торшеры, то ли хай-тек-вазоны. Настолько «хай-тек», что места для цветочков в них не нашлось. Что-то может быть в коридорах, которые, скорее всего, обнимают шахту лифта, превращая помещение в букву «п». Стены везде одинаково обшарпаны, ещё в нескольких местах по ним вьются кабели, с потолка свисает ещё две лампы, таких же, как первая. И всё. Даже дверей нет. Но они, или она, тоже, скорее всего, просто вне зоны видимости.

Я тихонечко кашлянул, потом ещё разок, но реакции не последовало. Я здесь явно один.

Ещё немного поколебавшись, я спрятался обратно в лифт и нажал-таки на кнопку своего этажа.

Сегодня я провёл в «курилке» раза в три больше времени, чем обычно. Только листал не рассказы, а автомобильный глянец. И, пожалуй, первый раз за несколько лет я по собственной воле встревал в разговоры: между делом жаловался на неисправный лифт, ненавязчиво интересовался другими арендаторами в нашем здании, особенно обитателями девятого этажа, пару раз даже вскользь упомянул о том, что как будто бы раньше у нашего бизнес-центра было другое название. Но всё бесполезно: лифт у всех работал исправно, кто-то на девятом этаже обитает, но кто, неизвестно, да и не очень хочется узнать, название не менялось. О том, не замечал ли кто-нибудь признаки чертовщины… pardon, признаков расхождения объективной и субъективной реальностей, я расспрашивать не рискнул.

Близится конец рабочего дня. Я снова сижу в кресле в «курилке» и смотрю в окно на поток пробирающихся по дороге машин. Дверь открылась, и кто-то вошёл. В окне мелькнуло отражение лица вошедшего — не слишком чёткое, но достаточное для того, чтобы понять: оно как будто бы знакомое, но точно не близко, кто-то из недавно утроившихся, наверное. Этот точно не сможет ничего добавить к имеющейся у меня информации, так что заводить разговор не имеет смысла, тем более что я сегодня уже недельный лимит слов превысил.

Прошипела кофемашина, подогревая воду, потом шумно заработали ножи, измельчающие кофейные зёрна, готовый напиток стал наполнять одноразовый стаканчик. Два раза тихо булькнуло — это нырнули в кофе куски рафинада, по донышку и стенкам стакана зашуршала деревянная мешалка.

— О, Лёха, привет! — не слишком бодро, я бы даже сказал, устало, всё-таки конец рабочего дня, проговорил очередной любитель кофе. — Я тебя и не заметил. Отдыхаешь?

Я не сразу сообразил, что незнакомый тип назвал моё имя — он ведь уже был записан в новички.

— Лё-ёха, чо задумался? — опять обратился ко мне вошедший, при этом появляясь в поле моего зрения со стаканчиком кофе в одной руке и со стулом в другой.

Стул он поставил прямо напротив меня и уселся на него, наклонившись вперёд и опершись локтями на колени.

— Ммм… — промычал я. — Привет.

Я постарался, чтобы слова прозвучали нейтрально, без оттенков недоумения, удивления или непонимания, короче, как будто я действительно крепко о чём-то задумался, и ещё не до конца вернулся к действительности.

Одновременно я всмотрелся в лицо говорящего. Всё-таки сначала я ошибся: оно вообще незнакомо. Первый раз вижу. Нет, у меня, конечно, память на лица не очень, да и вообще в последние дни есть вопросы к её функционированию, но, чтобы не вспомнить чувака, который к тебе обращается как старый приятель… Как будто мы с ним ходим раз в неделю играть в биллиард, или в бассейн, или даже иногда пропускаем по кружке пива. Только вот таких людей не существует.

— Первый раз сегодня из-за стола встал! — пожаловался на нелёгкую судьбу рядового сотрудника незнакомец. — Срочно договор надо проработать. Задолбали! Как всегда: «Возьми, пожалуйста, Кирилл, договор, — изменив голос, явно изображая Людмилу Викентьевну, одну из замов «самого», проговорил он, — завтра встреча, надо просмотреть, дать комментарии и рекомендации. Хорошо бы протокол разногласий подготовить. Договор стандартный, уверена, что ты успеешь…». Но договор-то не наш! Чужой договор на сорока листах! К утру протокол разногласий! «Хорошо бы…» Знаю я такие «хорошо бы»! Не сделаешь, и всё — прощай премия. В лучшем случае. Так что я сегодня здесь надолго… Ты как, в басик идешь?

В басик? Откуда он знает, что я в бассейн хожу? И, кстати, да, обычно по четвергам. А зовут его Кирилл. Имя не породило в голове никаких ассоциаций.

— Я уж сегодня пропущу, — продолжил разговор Кирилл, делая глоток уже остывающего кофе. — А ты…

Тут его прервала мелодия звонка, что-то из свежих хитов.

— Ща, погоди, — он достал из кармана пиджака телефон и, посмотрев на экран, не сдержал стон, после чего лицо его приняло страдающе-возмущённое выражение. — Людмила Викентьевна… С-с-сука! Ещё что-то придумала! Не дай бог новый договор прислали, я тогда повешусь… Да, Людмила Викентьевна, слушаю, — голосом на всё готового, но при этом очень занятого в данный момент человека, проговорил он в микрофон. — Конечно, на месте, работаю над… Новые вводные? Само собой! Уже иду.

Кирилл нажал на завершение вызова, убедился, что экран погас и сквозь зубы еле слышно процедил:

— Вот тварь…

Потом встал со стула и, уже обращаясь ко мне, произнёс:

— Ладно, побегу, она ждать не любит.

Стаканчик с недопитым кофе полетел в мусорное ведро, а Кирилл выбежал из «курилки» навстречу новым свершениям. И новым сверхважным и амбициозным задачам, других-то у нас не бывает.

А мне повезло, что у Людмилы Викентьевны появились новые вводные, и она решила выдернуть и ещё больше напрячь бедного Кирилла, а то ведь он уже собирался мне какой-то вопрос задать, на который, я уверен, мне было бы очень сложно ответить.

Посидев не двигаясь ещё секунд пять, я резко встал, вышел из «курилки», и, быстро дойдя до своего стола, сел перед монитором. Вдруг ещё какой-нибудь незнакомый знакомый заглянул бы на кофе-брейк? Мне надо прийти в себя, обдумать новые обстоятельства и стратегию поведения. Одно дело, когда я вижу то, чего не было раньше, или не вижу того, что было — это моя личная проблема, и совсем другое, когда я людей не узнаю. Это уже попахивает провалом, товарищ Штирлиц… А здесь, на моём рабочем месте, я защищён от вторжения стеной высокопродуктивного рабочего процесса — мешать ему у нас не принято. Даже если кому-нибудь вздумается ко мне обратиться, можно будет отделаться неопределённым мычанием и интенсивным верчением головы.

Я сцепил руки под подбородком и устремил взгляд в экран.

Итак, что мы имеем? Неизвестного, который знает меня, причём, по-видимому, хорошо… И меня, который абсолютно не знает неизвестного. Вот, в принципе, и всё. Не густо.

Вариант только один: раскопать всё, что можно, про этого Кирилла. Для начала узнаю его фамилию и как давно он здесь работает, потом найду его в соцсетях, аккуратно порасспрашиваю коллег. Фамилию нужно узнать сейчас, соцсети оставлю на вечер, коллег — на завтра. А потом и с самим Кириллом поболтаю.

В этот момент я пожалел, что сам не зарегистрирован ни на одном ресурсе, точнее, что не заходил туда уже несколько лет: пароли забыты, списки друзей и подписчиков не обновлялись.

Я посмотрел на часы. А ведь рабочий день уже на исходе, надо действовать.

В первую очередь я подошёл к «боевому листку»: там поздравляют сотрудников с днями рождениями в текущем месяце и отмечают особо отличившихся, и всё это с фото. Кирилла не нашёл. Но зато я определился с моей первой целью — Анна Первенцева из HR, именно она каждый месяц готовит этот анахронизм (а может, наоборот, она это подаёт как инновацию).

К счастью, Анна оказалась на месте, и, вроде как, ничем не занималась. Она сидела, откинувшись на спинку кресла и лениво прокручивала какой-то документ на экране, похоже, даже его не читая. В общем, я застал её в тот самый момент, когда запланированные на день дела выполнены, что-то новое начинать не хочется, и остаётся только убивать последние минуты рабочего времени, флегматично поглядывая на медленно меняющиеся цифры на часах.

— Анна, вечер добрый, — поприветствовал я её. — Не занята?

Она скосила на меня глаза, почти незаметно вздохнула, наверное, подумала про меня что-нибудь нехорошее и ответила так, как и должен отвечать каждый сотрудник офиса, находящийся на рабочем месте:

— Занята… А что?

— Да я, на самом деле, не совсем по работе, — решил успокоить её я. — Ты ведь всех сотрудников знаешь. А я, представляешь, забыл, когда у Кирилла день рождения. Посмотреть негде — я с соцсетями не дружу, мне кажется, что в начале июля, но… Хочу забронировать квадрики заранее, дата нужна точная. У него самого спрашивать неудобно, сама понимаешь.

Аня расслабилась, поняв, что по основным обязанностям её напрягать не будут.

— Кирилл… — произнесла она задумчиво, копаясь в памяти. — Сомов?

Я не ответил, давая Ане возможность выдать всю возможную информацию, и не ошибся.

— Из юротдела? Хотя у нас других Кириллов и нет. Сейчас, погоди… — она открыла на экране другое окно, пробежалась пальцами по клавиатуре и продолжила: — Сомов Кирилл Владимирович, второе ноября… Да уж, Алексей, июль с ноябрём спутать, это надо постараться.

Я сделал удивлённое лицо и почесал затылок.

— Гм… Действительно. А ведь был уверен, что летом…

— Бывает, — поддержала меня Аня. — Кстати, как думаешь, может мне стоит сделать список дней рождений на год по всем сотрудникам? А то ведь у кого-то первого числа, и забывают про них, или, вот как тебе, кому-нибудь понадобится…

Мой ответ ей не требовался — фразу она заканчивала уже отвернувшись к монитору и что-то набивая на клавиатуре. Я так думаю, создаёт «напоминалку» в календаре: на завтра появилось важное дело.

Я тихо сказал «спасибо» и выскользнул из кабинета. Достав смартфон, внёс в заметки данные Кирилла — вечером покопаюсь в интернете.

Часы показывают без двух минут шесть. Можно уже собираться.

Убедившись, что никаких срочных запросов на почте не появилось, я усыпил компьютер и пошёл к выходу. Немного раньше, чем обычно, но тому есть причина: я решил заскочить на девятый этаж. Вдруг там только вечером кого-то можно застать? Хотя зачем мне кого-то там заставать, я так и не придумал. Что я им скажу? Что спрошу? «Почему лифт всё время едет к вам, хотя я хочу на седьмой?» Догадываюсь, что мне ответят.

Первый раз за эти дни я по собственной воле и полностью контролируя происходящее нажал на кнопку девятого этажа.

Когда двери открылись, я не сразу переступил порог. Окинул взглядом холл, но не заметил ничего нового, прислушался, но не услышал ни шороха, ни скрипа, даже втянул носом воздух, учуяв только начавший выветриваться запах строительных материалов: ковролина, штукатурки и тому подобное. Наконец, я сделал вперёд несколько шагов и повертел головой вправо-влево, увидев, что по обе стороны от лифта действительно уходят коридоры.

Я пару раз кашлянул и, не дождавшись реакции, сказал:

— Здравствуйте.

Ничего.

Только двери лифта закрылись с тихим шелестом, и мне почему-то стало слегка не по себе.

— Добрый вечер, — произнёс я опять, подняв голову и ища глазами зрачки видеокамер.

Может, у них ресепшн спрятан за дверями, и они решают иметь ли дело с посетителем, оценивая его по одёжке.

Снова ничего.

Я повернулся направо, дошёл до поворота и заглянул за угол. На расстоянии вытянутой руки от него кирпичная стена сменяется белыми глянцевыми панелями, отражающими яркий, почти слепящий свет встроенных в белый же потолок ламп, вместо ковролина на полу уложена плитка, тоже белая и блестящая. Если неведомый дизайнер хотел добиться максимальной контрастности, то у него получилось. Заканчивается короткий коридор — не больше пяти метров — панелью из чёрного абсолютно непрозрачного стекла. По идее, это должно быть дверью, но ручек не видно, кнопок и звонков тоже.

Мне подумалось, что подходить и стучать не просто бесполезно, а глупо, потому я развернулся и пошёл в противоположный коридор, почти уверенный, что картинка будет аналогичная.

Интуиция меня на подвела: белые стены, потолок и пол, чёрная панель.

Стало ясно, что делать на девятом этаже нечего. Ну, хотя бы убедился, что он необитаем.

Я уже собрался было уйти, подошёл к лифту, но остановился и взглянул на постер. Уже не Венеция. Они меняют картинки по несколько раз на день? Психи. Психи? Кто бы говорил…

Теперь на нём узкая парижская улица, выходящая на затянутую дымкой Эйфелеву башню, которой она прикрывается, словно полупрозрачным пеньюаром, у её широко расставленных опор копошатся малюсенькие человеческие фигурки, а в центре крупное и возмутительно яркое пятно жёлтого зонта, брошенного на влажную мостовую…

Что за эпитеты? Что за беспричинная романтика? Переутомился? «Полупрозрачным пеньюаром, возмутительно яркое»… Это же просто продукт фотошопа, бездушная, конвейерная безделица…

Я подошёл ближе, всмотрелся и понял, что чем-то она меня зацепила, эта безделица. Притягивает простота и гармоничность картинки в целом, нравится, что глаза могут отдыхать на её невзрачности и непритязательности, когда я игнорирую зонт, или наоборот питаться взрывом цвета такой обыденной вещи, непонятно почему оказавшейся посередине пустынной улицы.

Париж, кстати, называют «Городом света». «Город света», лишённый цвета…

Вдруг что-то неуловимо поменялось в моём восприятии, картина пошла рябью, насупилась, помрачнела…

Я ощупал взглядом скелет башни, и мне пришло в голову, что она похожа на старую проститутку, какую-нибудь Жанетт или Флоретту. И не просто старую, а древнюю, лично участвовавшую в гулянках на Монмартре в компании с Пикассо и Модильяни, с представителями белой русской эмиграции и чёрт знает с кем ещё. Она стоит, бесстыдно раздвинув ноги, выставив на всеобщее обозрение выпирающие рёбра, жаждая любви и веселья, забыв, по причине глубокого и безнадёжного маразма, что она уже никому не нужна, и даже более того, до крайности отвратительна. Меня аж передёрнуло, так ясно я себе представил это непотребство, что, к счастью, сбило ассоциативный ряд, и вернуло на место железную башню, пусть банальную и заезженную открытками с сердечками, но зато настоящую.

Но картина не отпустила, а утянула меня вниз, под стены домов, зажавших узкую улочку в своих тисках, нависающие над черными, словно покрытыми сажей, и ещё поблёскивающими от недавно прошедшего дождя тротуарами. В воздухе витает еле ощутимый запах гнили, с которым дождь ничего не смог поделать, здесь царят промозглый холод и пробирающий до костей ветер…

Тени, лежащие в оконных и дверных проёмах, глубоки и почти непроницаемы; наверное, там теплее, чем на улице, но заходить не хочется — не может быть внутри пустых домов ничего хорошего. Взгляд медленно ползёт всё глубже и глубже, пока не упирается в узкую щель между домами. Щель, как щель, но чем-то она меня зацепила.

Я долго вглядываюсь в черноту и, наконец, добиваюсь своего. В какой-то момент мне стало казаться, что она неоднородна, что есть в ней более плотное пятно, порождённое не тканью мрака. Чуть ли не до боли напрягшиеся глаза различили человеческий силуэт, небольшой, подростка или хрупкой девушки. К тому же он, или она, ещё и сгорбился, сжался, пытаясь вдавить себя в неподатливую кирпичную стену, я как будто различил руки, обхватившие плечи, вжатую в них голову… Это её зонт. Именно её, не его — среди мужчин, а тем более подростков, желающих пройтись с жёлтым зонтом, найдётся немного. Она вышла на прогулку по вечернему Парижу, наверняка в прекрасном настроении, возможно, договорившись о встрече с подругой, или даже с парнем, свернула на эту затерявшуюся среди домов улочку, спешила, порхая над мостовой. Но тут произошло что-то, от чего она метнулась в одну сторону, в другую, выронила зонт, спряталась, застыла, боясь вдохнуть… И так будет вечно. Теперь она будет дрожать от страха и ждать худшего, потому что ничего изменить невозможно: это картина, это статика, это замороженный кошмар. Единственный путь прекратить её муки — сорвать картину со стены и сжечь полотно. Стереть реальность, убить девчонку. Уничтожить ужас, развеять надежду. Это я знаю: следующая секунда не настанет, а для неё в застывшем миге слились все чувства, среди которых и желание жить, и вера в то, что впереди у неё встреча с…

Меня слово током ударило, я очнулся и обнаружил себя стоящим вплотную к стене, почти упирающимся в постер носом. Яростно встряхнув головой, я практически отпрыгнул спиной назад и попятился к лифту, не отрывая глаз от картины. Я нащупал кнопку вызова и с силой вдавил её. Услышав, что кабина подъехала, а двери открылись, я развернулся, замер на пороге. Я спиной чувствую висящую на стене картину, слышу стук зубов спрятавшейся девчонки…

Нет, так не пойдёт. Так нельзя уходить.

Я резко повернулся и посмотрел на постер. Чёрно-белый Париж, железная махина Эйфелевой башни, обычная парижская улочка… Вгляделся в закуток, где должна была прятаться девочка. Конечно, никого там нет. Тень, как тень. Все девчонки либо по домам, либо обнимаются с мальчишками на газоне перед чёртовой трехсотметровой железякой. А я просто завис и придумал всю эту ерунду. Мне же её в жизни, блин, не хватает.

Я зашёл в лифт, и его двери отделили меня от девятого этажа. Всё нормально, всё хорошо… Я поднёс руки к глазам и посмотрел на слегка трясущиеся пальцы.

Н-да… Надо бы поумерить полёт фантазии. Если меня на каждой картинке так колбасить будет, то я сильно раньше запланированного срока потеряю жалкие остатки здравого ума и трезвой памяти. Которые, я надеюсь, у меня всё ещё есть.

Досчитав до пяти и сделав несколько глубоких вдохов, я отправился на первый этаж.

Выйдя на улицу, я немного задержался на крыльце, осматривая окрестности. Вроде бы с утра ничего не изменилось. Я окинул глазами стоянку и уже заметно сократившиеся ряды машин. Потом ещё раз. И ещё. Не смог найти свой белый «Аутлендер».

Сердце замерло.

Угнали?

С охраняемой офисной стоянки из-под камер? Бывают такие идиоты-угонщики?

Я уже хотел было зайти обратно в здание и начать высказывать претензии охранникам, но в последний момент, больше по наитию и немного опираясь на опыт трёх прошедших дней, но при этом ни на что особо не рассчитывая, достал из кармана брелок и нажал два раза на кнопку запирания дверей. Чёрный «Аутлендер», на который я даже внимания до этого не обратил, низко прогудел и два раза мигнул габаритами.

Он стоит на том самом месте, где я оставил свою машину восемь часов назад.

Я спустился с крыльца и подошёл поближе. Номера мои. Габариты, как и положено, ещё раз мигнули, когда я разблокировал двери. Я открыл водительскую и заглянул в салон. Регистратор на месте, «вонючка» в виде флакончика чёрного матового стекла с пробковой крышкой закреплена на дефлекторе. Усевшись в кресло, я открыл бардачок и достал документы: страховка, медсправка, бумаги с последнего ТО — всё, как и раньше. Достал из портмоне свидетельство о регистрации и, перегнувшись через пассажирское сиденье, сравнил VIN-номер — всё совпало. А цвет указан чёрный. То есть, запись на кусочке пластика совпадает с реальным цветом кузова. И есть только одна проблема: и то, и другое не совпадает с тем, какой машина была сегодня утром.

Откинувшись на спинку сиденья, я прикрыл глаза. Покопавшись в памяти, мне удалось отыскать день покупки и даже вспомнить консультанта, молодого парнишку в синем костюме и белой рубашке, жонглировавшего красивыми названиями уже установленных и доступных к заказу опций, включая названия цветов — «Labrador Black Pearl» и «Diamond White Pearl», именно в английской транскрипции, так старательно он тянул английские гласные и выговаривал «r». В наличии были машины обоих цветов, так что окончательный выбор я делал на стоянке салона, в живую. И выбрал белую.

Я открыл глаза, положил руки на руль и, глядя на чёрный глянец капота, завёл двигатель.

Чёрный, так чёрный. В конце концов, это не более странно, чем вовсе потерявшие цвет нарды или фото переставшей улыбаться сестрёнки.

У каждого автомобиля есть свой запах, своё уникальное сочетание потрескивания где-то в глубине приборной панели и поскрипывания в районе левой задней двери, своя манера поведения, свои привычки. Вот и моего «аута» такие особые приметы есть. И нажимая на педали тормоза и газа, поворачивая руль, прислушиваясь к работе подвески и звукам салона при переезде «лежачих полицейских» и трамвайных путей, отыскивая мелкие царапинки и потёртости, на которые я раньше не обращал внимания, но знал, что они есть, я пытался понять, насколько моя новая машина отличается от старой. И пришёл к выводу, что иное в ней — только цвет кузова.

По пути я заскочил в магазин. Но не за выпивкой. Я решил, что от алкоголя пока лучше воздержаться: и так большие проблемы с восприятием действительности, а если их ещё и оросить… «Белочка» от меня никуда не ускачет, не тот это зверь.

Добравшись до дома, я быстренько перекусил и засел за ноут, рыская по сайтам и разным соцсетям в поисках Сомова Кирилла Владимировича с днём рождения в ноябре. Потратив на это дело с полчаса, я с удивлением пришёл к выводу, что существуют ещё люди, способные скрыть свою личную жизнь от общества. Его не было ни в «инсте», ни в «вк», ни в «фейсбуке», ни в «одноклассниках» (я даже туда заглянул), ни в общедоступных базах данных. Прямо «мёртвая душа». Завтра придётся разговаривать с ним без предварительной подготовки. Надо будет тогда сначала кого-нибудь из юротдела поймать и аккуратно расспросить про этого Кирилла — хоть что-то да получится вытянуть, парень с виду общительный.

А пока что надо, как и положено в четверг, сходить поплавать. Я посмотрел на часы — последний сеанс через сорок минут, как раз успеваю. Быстро собрав вещи и покидав их в рюкзак, я выскочил из дома и поехал в «Альбатрос».

В итоге поплавал я отлично, я бы даже сказал, выложившись на двести процентов. Правда, несколько первых минут сеанса ушло на рассматривание интересной фрески на стене, изображающей жизнь морских обитателей: акул, дельфинов, разноцветных рыб и медуз. В прошедшую субботу на этом месте над волнами парил раскинувший крылья альбатрос. Да и в душевой плитка была другая, и сантехника раньше была постарше, с налётом извести на лейках, и в раздевалке шкафчики раньше были голубенькие, а не зелёные. И ворчливая тётка на входе, хоть и ворчала с таким же удовольствием, как все предыдущие, мне знакомые, но точно не была одной из них. И, самое главное, не «Альбатрос» это теперь, а «Аква».

Вот такие пироги.

Мир вокруг меня меняется неумолимо и всё более примечательно. Теперь это уже не только дорогие моему сердцу вещи, а и вот такие, вполне нейтральные, хоть и находящиеся в списке привычных.

И самый главный для меня вопрос: действительно ли это меняется мир, или я действую в лучших традициях исторической науки и придумываю себе новое прошлое.

Добравшись до дома, я умылся и отключился, как только положил голову на подушку. И на том спасибо.