Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры

Кларк Эштон Смит (1935)

На последнем континенте Земли под дряхлым, но все еще деспотичным солнцем процветает некромантия, живыми правит бог смерти, мумии бунтуют против тех, кто их оживил, а отмщение колдуна — ничто в сравнении с возмездием богов. На доисторическом континенте Земли загадочная белая сивилла предрекает катастрофы, а в толще ледников таятся жестокие демоны. В средневековой Франции с кометы приходит чудовище-гурман, античная статуя сбивает монахов с пути истинного, а колдун-женоубийца и мудрая волшебница получают по делам своим. На современной Земле коллекционер странного безвозвратно погружается во времена, что предшествовали первобытным, путешественник сгорает в инопланетном огне, явившемся из глубокой древности, а слишком самокритичному писателю мстят демоны недописанных рассказов… Кларк Эштон Смит (1893–1961) — один из трех столпов «странной фантастики» 1930-х (вместе с Робертом И. Говардом, создателем Конана, и, конечно, творцом «Мифов Ктулху» Говардом Филлипсом Лавкрафтом, в чьих рассказах вымыслы Смита то и дело гостят), последователь Эдгара Аллана По и Амброза Бирса. Он переплавил фантастику в последнем огне романтической поэзии и дошел до новых пределов подлинного ужаса — так мир узнал, какие бесконечные горизонты способны распахнуть перед нами и фантастика, и хоррор, и Смиту очень многим обязаны и Рэй Брэдбери, и Клайв Баркер, и Стивен Кинг. В этом сборнике представлены работы 1932–1935 годов, периода бурного расцвета Смита как рассказчика, а также его менее многочисленные позднейшие тексты; большинство рассказов здесь публикуются в новых переводах.

Муза Гипербореи

Слишком далеки от меня ее бледное неумолимое лицо, снега ее смертоносной груди, и глазам моим их не узреть. Но порой ее шепот доносится, как хладный неземной ветер, что ослабел, летя чрез пропасти между мирами и преодолевая дальние горизонты скованных льдами пустошей. И она говорит со мной на языке, который я никогда не слышал, но всегда знал; рассказывает мне о том, что пагубней и прекрасней исступленных восторгов любви. Не о добре и зле вещает она, не о том, чего желают, о чем думают, во что верят земные термиты; и воздух, которым она дышит, и земля, по которой бродит, взорвутся, как абсолютный холод звездного пространства; очи ее ослепят, словно солнца; а поцелуй, если его удостоишься, иссушит и сгубит, как поцелуй молнии.

Но когда я слышу ее далекий, нечастый шепот, предо мною встают видения бескрайних полярных сияний на континентах, что просторней, чем мир, и морей, неодолимых для килей земных судов. И порой, запинаясь, я сообщаю странные вести, которые она приносит, никому не милые, и никто не верит им и не хочет их слушать. А однажды на рассвете, средь череды безутешных лет, я последую ее зову, чтобы отыскать высокую и блаженную судьбу ее снежно-белых далей, чтобы сгинуть среди ее неоскверненных горизонтов.