Рабство для девственницы

Китти Найс, 2020

Из-за долгов моей семьи мне пришлось на целую неделю поступить в полное распоряжение человека, которому задолжал отец. Этот мужчина казался мне настоящим чудовищем. Из чувств остался лишь страх, которым я, казалось, была пропитана насквозь. Но тогда я даже не представляла, что меня ждет.

3

Первый день в этом своеобразном заключении начался спокойно. Очнувшись от дремоты и разобрав вещи, я задвинула похудевший чемодан в шкаф, немного отдохнула, а затем отправилась в душевую. Располагалась она совсем рядом с той комнатой, которую мне выделили. Но всё равно я смущалась от мысли, что придётся идти одной через коридор второго этажа, оставляя комнату на произвол судьбы.

Расслабиться не вышло. Сам душ выглядел более чем эстетично, вода подавалась упругими горячеватыми струями — всё так, как я обожала. И вместе с тем меня не покидали тревожные мысли. Чего теперь ждать от мистера Джекобса? Как он распорядится той властью, которую обрёл надо мной?

Струи душа согревали и самую малость обжигали. Поливая свою кожу водой, я успела на всякий случай оглядеться вокруг: нет ли каких-нибудь камер, которые бы меня снимали?..

Камер не было. Покончив с водными процедурами, я намотала полотенце на волосы, оделась в халат и через коридор проскользнула обратно в комнату. Былое безразличное спокойствие сменилось подозрительностью. Сначала я подумала: нет ли в коридоре камер, которые бы снимали, как я иду в халате из душа в комнату?

Потом, уже согреваясь под одеялом, я поняла, насколько наивно рассуждаю. Ведь этот дом принадлежит мистеру Джекобсу. А значит, он мог поставить камеры где угодно. Хоть в душевой, хоть в коридоре, хоть в моей комнате. Более того, он мог позаботиться о том, чтобы съёмка велась скрытно — и я никогда, никогда не узнаю, следил за мной кто-нибудь или нет. После этого простого, хотя и запоздалого вывода подозрения опять сменились спокойствием, а точнее — безысходностью.

Ещё какое-то время я подремала, приходя в себя, затем размотала полотенце и развесила его на спинке кровати. Высушила и расчесала волосы, успев в очередной раз ими полюбоваться. Всё-таки, кто бы что ни говорил, а такие длинные — почти до пояса — золотистые локоны много у кого могли бы вызвать зависть.

Солнечное утро незаметно перешло в яркий, безоблачный, хотя и прохладный день. Однако солнечный свет не слепил меня: он рассеивался сквозь шторы. Комнату можно было бы даже назвать уютной и тихой. Всё в ней было обустроено со вкусом. Мешало только осознание того, на каком положении я в этой самой комнате оказалась.

Из-за всё тех же размышлений я оделась гораздо быстрее, чем это бывало обычно. Как можно меньше времени я оставалась без халата, предпочтя вместо этого почти сразу облачиться в платье. Хотя вдохновиться своей фигурой я всё равно не упустила возможности. Упругой, подтянутой грудью я могла гордиться с полным правом. И гладкой, нежной кожей, которая после душа ощущалась под пальцами мягче, чем какой бы то ни было шёлк.

И всё-таки слишком беспокоила мысль об отсутствии замка или защёлки на двери. Сразу представлялось, как мистер Джекобс — или кто-нибудь ещё — войдёт в комнату как раз в тот момент, когда я буду переодеваться. В первый же день оказаться обнажённой перед совершенно посторонним мужчиной… это, пожалуй, всё-таки слишком!

Я надела изумрудное платье — более открытое и лёгкое, чем то, в котором прибыла. Туфли в тон тоже нашлись, равно как и серебряные украшения: даже несмотря на свой страх, даже несмотря на неясность того, что ждало меня потом, я всё равно хотела выглядеть как можно изящнее.

Мистер Джекобс вновь пришёл лично. Его уверенные, спокойные шаги я услышала заранее, а потому успела подготовиться. Точнее, мне казалось, что успела. Потому что после этого он вошёл, сказал:

— Прошу к обеду, Молли, — и подал мне руку, чтобы провести на первый этаж, в столовую.

Взяв его за руку, я с трудом удержалась от того, чтобы вздрогнуть: будто электрический разряд множеством иголок вонзился в мою руку, такими сильными и крепкими были его пальцы. В то же время держал он меня не чересчур цепко, не жёстко. В его руке моя покоилась гармонично, как будто мы были знакомы уже не первый год. Как будто уже не раз и не два, а десятки, сотни раз он вот так приглашал меня к обеду.

Я нахмурилась и тряхнула головой, стараясь прогнать это наваждение. О чём я только думаю?! Незнакомый мне мужчина, кредитор моего отца, а судя по увиденному мной — ещё и очень обеспеченный. Я оказалась в полном его распоряжении. Он сделает со мной всё, что ему захочется. А уж чего может хотеться ему, пресыщенному жизнью, я вовсе не могла себе представить — и терялась в догадках, которые не стала бы озвучивать даже самой себе.

Из-за этих мыслей образы окружающей реальности смазывались. Я не могла ни полюбоваться интерьером столовой, ни в полной мере оценить блюда и напитки. Сами собой воспроизводились хорошие манеры, правила поведения за столом — но ничего больше. Я молчала и старалась не смотреть на мистера Джекобса. Но украдкой всё-таки поднимала глаза на него — и каждый раз успевала заметить, что он внимательно за мной наблюдает. Без какой-либо навязчивости, не стреляя взглядом в декольте и не раздевая глазами. Я догадывалась, что он даёт некоторое время — привыкнуть к новой обстановке, к нему самому. И испытала даже что-то вроде признания, благодарности.

Я тут же мысленно одёрнула себя. Кому я должна быть благодарна? За что? Можно, конечно, сказать, будто бы я оказалась здесь по своей воле. Но разве это на самом деле так? Я согласилась только ради того, чтобы отцу простили его безнадёжный долг…

И в то же время я едва ли могла не обращать внимания на руки мистера Джекобса, на его уверенный, слегка рокочущий голос. Каждая сказанная им фраза, даже если это были банальные указания по смене блюд, каждое слово… всё отзывалось невольным трепетом в душе. Если он и правда смог своими силами достичь таких высот, то я начинала понимать, почему. Разве можно устоять перед таким невероятным обаянием?..

— Молли, — обратился он ко мне, и я, слегка вздрогнув, подняла голову. — Вечером меня не будет. Вас проводят к ужину, не беспокойтесь.

Беспокоилась ли я? Вообще-то, нет. О чём ещё есть смысл беспокоиться, оказавшись в особняке с охраной, за высоким забором, под постоянным наблюдением? Вот только, поднимаясь после обеда по лестнице и держа мистера Джекобса за руку, я ощущала нечто вроде сожаления. Ведь я едва начала привыкать к своему новому… хозяину?

До чего восхитительные руки! Я могла бы бояться того, что он причинит мне боль, что придётся пережить насилие с его стороны. Но ничего из этого меня не страшило. Украдкой я успевала уловить блеск его зеленоватых глаз, стараясь разгадать, о чём он думает, что сейчас занимает его мысли…

Приведя меня обратно в комнату, мистер Джекобс оглядел обстановку, как будто стараясь убедиться, что всё в порядке.

— Если что-то потребуется, сообщите, вам всё обеспечат, — сказал он. — Гостиная и столовая также в вашем распоряжении. Я вернусь как можно скорее.

Сказав это, мистер Джекобс наклонился ко мне и коснулся губами моей щеки. Я в этот момент сжалась от напряжения, ожидая, что за таким лёгким движением может последовать и что-нибудь куда менее невинное. Но ничего больше не произошло: хозяин дома всего лишь прощался со мной до следующей встречи. После этого он вышел, оставив меня в одиночестве.

Я вновь осела на кровать, на этот раз пребывая в состоянии неясного, волнительного трепета. Касание его губ длилось лишь долю секунды. Но, несмотря на это, краска успела броситься мне в лицо — уж не знаю, успел он заметить или нет. По коже бегали мурашки, сердце учащённо билось, а дыхания будто не хватало.

Лёжа на кровати, я закрывала глаза — и вновь видела его яркий, глубокий взгляд; опять вспоминала прикосновения его сильных рук. Надежда на лучшее никуда не делась. Вот только теперь я уже не очень верила, что смогу остаться равнодушным к хозяину дома, что проведу предстоящую неделю без потрясений и переживаний.