Время терять

Кирилл Эдуардович Коробко (2024)

Первая книга про приключения короля Якова Святого, Еретика и Самозванца Читателя ждут путешествие, интриги, драки, любовь и смерть.

Пробуждение

… где-то в глубине гулкой темноты замигала свеча. Гротескные тени заметались по стенам и потолку.

Он очнулся, чувствуя себя разбитым и слабым. Голова кружилась. Казалось — все окружающее затянуто в исполинский водоворот. Шершавый язык не помещался во рту. Глаза резало. Тело в испарине. Кишечник активно требовал опорожнения.

Он попытался сбросить одеяло, и спустить ноги с кровати. Даже это ничтожное усилие не увенчалось успехом. Он лишь шевельнулся, издав невнятное восклицание.

К нему кинулись люди, стоящие в разных концах огромной темной комнаты.

«Где я?», — успел подумать он, — «Что со мной?»

Он понял, что не узнает ни этой комнаты, ни этих людей в черных одеждах. Он никогда не видел этой вычурной кровати под балдахином, с облупившейся позолотой, на резных столбиках. Комната освещалась мягким мерцающим светом полудюжины свечей. Свечи не могли осветить зал целиком, лишь выхватывая небольшие куски то тут, то там.

Даже собственные руки показались ему чужими. Они были меньше, чем он помнил, и настолько худы, что напоминали птичьи лапы.

— Яков², сын мой, — хрипловатым голосом произнесла высокая женщина, озабоченно накрывая его лоб узкой мягкой ладонью. Нанизанные на пальцы многочисленные кольца неприятно холодили лоб. — Ты жив, ты очнулся! Боже всемогущий, какое счастье…

«Яков?» — ему казалось, что его зовут несколько иначе, но был настолько слаб, что даже не мог вспомнить, как.

— Мне… надо… в туалет! — попытался произнести он, но из пересохшей глотки вырвался только неразборчивый хрип.

— Он что-то пытается сказать, ваше величество, — сказал низкий рокочущий бас у него за спиной.

Обладателя этого голоса он увидеть не мог.

«Величество?»

— Я и сама это вижу, сэр Джон, — отозвалась высокая женщина крайне озабоченным голосом. — Что он хочет?

Ее глазницы ввалились, отчего погруженные в темноту глаза казались бездонными. В черноте глаз изредка посверкивала влага слезы. Она наклонилась ухом к его рту, пытаясь разобрать его шепот.

— В туалет… Я хочу в туалет… — как можно внятнее повторил он несколько раз.

— Я не понимаю ни слова, из того, что он шепчет, — удрученно произнесла она, устало распрямляясь, — сэр Джон, попробуйте вы…

Она отодвинулась, давая место обладателю рокочущего баса. Тот удивил Якова еще больше. Этот человек был весь закован в железо, пах кожей, дымом и еще чем-то. Яков решил не тратить силы и время на бесполезные попытки втолковать им очевидное. Он решил, используя здоровяка, как опору, подняться самому. Вцепившись в гнутые пластины на плечах сэра Джона, он потянулся что было силы.

Человек в железных латах пробасил:

— А… ваше величество, я понимаю… он пытается подняться!

Женщина сделала шаг назад, и кивнула двум пожилым женщинам, которые переминались, с ноги на ногу, за ее спиной. Те подбежали, обхватили Якова за шею и за плечи, и помогли ему сесть. Теперь он смог поднять руку, и сделать жест, будто бы пьет.

— Он хочет пить! Дайте ему вина!

Яков вполне обошелся бы и простой водой, но выбирать не приходилось. Ему поднесли кубок из потемневшего металла. В чаше плескалась жидкость цвета запекшейся крови.

Человек, который поднес ему кубок, опустился перед Яковом на колени, демонстративно отпил один глоток, а потом протянул ему кубок на вытянутых руках.

Яков взял кубок, и осторожно отхлебнул. В высохший язык будто вонзились сотни иголок. Он подержал вино во рту, ожидая, когда покалывание прекратится, а затем медленно проглотил. Вторым глотком он прополоскал горло. Теперь он, мог, наконец, сказать то, что так мучительно пытался втолковать этим, без сомнения, искренно пытающимся ему помочь людям.

— Я хочу в… туалет… ватерклозет…

Высокая женщина и сэр Джон переглянулись.

— Он, без сомнения, бредит. Водяной шкаф?

Якову стало казаться, что эти люди никогда его не поймут. Он сказал:

— Я не в бреду. Мне надо в отхожее место… облегчиться… опорожнить кишечник…

— Так тебе нужен горшок! Что же ты сразу не сказал? Помогите ему облегчиться!

Ласковые руки сиделок приподняли его, и усадили на большой глиняный горшок, который выдвинули из-под кровати. Ему это показалось чрезвычайно странным. Неужели в этом доме нет канализации? Почему эти люди стоят и смотрят, как он делает свои дела, и никто даже не думает отвернуться? Куда он попал? Что с ним?

Этот вопрос ему пришло в голову задать одним из первых.

— Что со мной? Где я?

— Ты очень болен, Яков, — ответила ему женщина, которую человек в броне только что назвал «ваше величество», — мы не думали, что ты доживешь до утра. У тебя холера.

— У меня хо… что?

— Холера. Ты очень плох. У тебя была лихорадка, ты умирал. Слава Всевышнему, что он вернул нам тебя!

— Мы все молились за Вас, ваше высочество, — добавил худощавый человек среднего роста, в черном балахоне, с огромным золотым крестом на груди. До сих пор он не вмешивался в происходящее, и Яков его не замечал.

«Высочество»?

— Но где я умудрился подцепить холеру?

— Подцепить? — озадаченно переспросила женщина.

Человек с золотым крестом шагнул вперед.

— Лихорадка, безусловно, помутила вам разум, ваше высочество, — мягким, но настойчивым голосом сказал он, — всем известно, что Господь дает и забирает, милует и карает, посылает испытания, и спасает от них. Ему угодно было подвергнуть вас испытанию, и мы молим провидение за ту милость, что оно явило нам.

Яков изумленно спросил:

— Разве холера не является острой инфекцией³?

— Острой инфе… — поперхнулся человек в балахоне, — воистину, ваше высочество, вам лучше прилечь. Вы так странно употребляете некоторые слова… Это явно свидетельствует о горячке.

— Ложитесь, сын мой Яков, ложитесь, — заботливым тоном велела высокая женщина, — сейчас я прикажу вызвать лекаря.

Сил на споры у него все равно не было, поэтому он, поддерживаемый сильными, но нежными руками сиделок, взобрался на свой балдахин, и откинулся на ворох подушек.

Лекарь сильно разочаровал Якова. Это был низенький толстый человечек с вывернутыми ножками. Начал он с того, что опустился перед черной женщиной на колени, и стукнулся лбом в пол. Затем, поднявшись на свои кривые ножки, низко поклонился сэру Джону, а черному человеку почтительно облобызал руку.

Затем деловито пощупал Якову лоб, заглянул под веки, велел высунуть язык. На этом осмотр закончился. Лекарь, приблизившись к высокой женщине, заговорил с ней вполголоса. До Якова долетало «разлитие желчи», «сгущение крови», «недостаток флегмы» и прочие странные словечки. Он был уверен, что где-то слышал их, но не ожидал, что взрослые, серьезные люди будут наяву употреблять этот бред, когда речь идет о медицинской практике.

Побеседовав с матерью, человечек покивал, поклонился. Он подошел к своему баулу, покопался в нем. Из баула были извлечены: небольшой оловянный таз, измазанный чем-то черным, и острый скальпель. Подставив таз под локоть Якова, он, взяв его за запястье, потянулся кончиком скальпеля к одной из вен. Яков ужаснулся.

— Эй, что вы делаете? — резко спросил он, вырывая руку.

Лекарь скосил один глаз, но ничего не сказал. Он снова поймал Якова за запястье.

— Успокойтесь, сын мой, — покровительственным голосом произнесла высокая женщина, — сейчас лекарь пустит вам кровь, и вам станет лучше. У него твердая рука, вы ничего не почувствуете.

— Но он же даже не простерилизовал свой нож!

— Просте… сын мой, вам положительно необходимо кровопускание… вы заговариваетесь!

— Но этот нож грязный! Я не позволю занести себе инфекцию!

Несколько мгновений она была озадачена, потом ее лицо разгладилось.

— Ну конечно! Вы просто не знаете, Яков! Этот лекарь пользует только членов королевской семьи. Не бойтесь, он не имеет дела с простолюдинами. Вы можете быть совершенно спокойны. Этот ланцет чист.

Яков понял, что сейчас ему вскроют вены грязным скальпелем, без всякой дезинфекции. Эта мысль показалась ему настолько отвратительной, что его вырвало прямо на простыни. Несколько брызг попало на доктора, но тот и не подумал отстраниться.

Королева сказала покровительственным тоном:

— Ничего-ничего, сын мой, сейчас прислуга уберет.

Яков решил воззвать к материнским чувствам.

— Мама, убери от меня этого шарлатана! Умоляю!

Королева вздернула подбородок, и нахмурилась. Она ответила низким голосом:

— Яков, мы члены королевской семьи! Ты должен обращаться ко мне по титулу, тем более, в присутствии слуг. Только твое тяжелое состояние избавляет тебя от необходимости выслушать нотацию о величии королевской крови. Что касается этого лекаря, он выдержал курс в Лейденском университете и, безусловно, не может являться шарлатаном.

Яков понял, что проиграл. Сил бороться у него не было, а окружающие, безусловно, не желали его понимать. Сейчас ему вскроют вены и занесут инфекцию, несмотря на всё его сопротивление.

Внезапно у него мелькнула мысль:

— Э… святой отец! Простите, не знаю, как к вам обращаться!

Человек с крестом сделал шаг вперед.

— Воистину, я вижу, что ваш разум, действительно, в помраченном состоянии, сын мой. Ведь все эти годы, с момента вашего крещения, и до сей прискорбной минуты, я находился рядом с вами и являюсь вашим духовником. Если вы забыли, я — настоятель монастыря в Хай Холстоу, епископ Клайффский. Ко мне следует обращаться «ваше преосвященство», либо «монсеньор епископ».

— Спасибо, ваше преосвященство. Несколько минут назад вы сказали, что господь дает и забирает.

— Вы правы, — кивнул епископ. — Это истина, а как истина, не требует подтверждения.

— Ваше преосвященство! Может, мне лучше положиться на милость господа, чем на грязный нож этого мясника?

Воцарилось молчание. Видимо, никто из присутствующих не знал правильного ответа на этот вопрос.

— Может, вы помолитесь, или сделаете что-то еще, что положено делать в таком случае? — продолжил Яков, чувствуя, что нащупал новый путь. — Я уверен, что это принесет мне гораздо больше пользы, чем грязный скальпель.

Хмурое выражение лица епископа смягчилось. Он сказал:

— Мне очень отрадно, что вы придерживаетесь столь твердой веры, сын мой. Любой священник вам скажет, что святые слова приносят гораздо бόльшую пользу, чем жалкие потуги лекарей. Мы позволяем знахарям выполнять их манипуляции, поскольку знаем, что они приносят некоторое облегчение телу. Но самое главное у человека — это не бренная плоть, а бессмертная душа…

Слушая разглагольствования священника, Яков радовался — пусть минутной, но отсрочке. Видя, с какой почтительностью королева, и сэр Джон, внимают словам человека в черной сутане, он понял, что сделал верный ход. Между тем епископ Клайффский вещал:

— Господь уже явил нам свою милость, позволив вашей бренной оболочке продлить земное существование. Теперь он подверг вас новому испытанию, ввергнув в искушение получить облегчение путем кровопускания. Вы выдержали это искушение, сын мой. Похвально, весьма похвально. Я думаю, Ваше Величество, — обратился он к королеве, — что мы должны уважать достойный выбор этого мальчика, проявившего себя мужем, похвалить его за твердость духа! Возблагодарим же Господа в горячей молитве, столь необходимой всем нам и в радости, и в тягостях, и на смертном одре!

Епископ первый опустился на колени, за ним последовали сэр Джон, лекарь, слуги, сиделки — все, кто были в комнате. Королеве ничего не оставалось, как последовать их примеру.

Несколько минут все присутствующие нестройным хором подпевали епископу, затянувшему что-то вроде «Te Deum laudamus⁴…».

Наконец, епископ допел свой псалом, широко перекрестился, и поднялся на ноги. Вслед за ним, крестясь, стали подниматься остальные.

Одна из портьер, в дальнем конце комнаты, всколыхнувшись, отлетела прочь. В покои стремительным шагом вошел очень высокий, и очень толстый человек, с багровым бородатым лицом. Торс человека закрывала сверкающая кираса. В правой руке, унизанной множеством перстней, он держал кубок. У левого бедра, на рукоятке широкой шпаги, искрился огромный рубин. Когда бородач ворвался в комнату, золотая корона, сидящая на его лысой голове, задела портьеру, и съехала на сторону. Он, подхватив ее левой рукой, водрузил на место.

— Что случилось? Почему вы завываете на весь замок? Мой племянник преставился? — прогрохотал его голос.

Королева, сэр Джон и епископ поклонилась ему в пояс, а остальные упали на колени и согнулись до земли.

— Нет, Ваше Величество, — ответил епископ, выпрямляясь, — господь явил нам милость свою. Ваш племянник очнулся от тяжкого забытья, в котором пребывал последние два дня. Он даже попросил вина.

— Вот как? — прогремел бородатый, переводя налитые кровью глаза на Якова, — получается, ублюдок выкарабкался? А мне сказали, что у него холера!

— Это так, Ваше Величество, — снова поклонился епископ. — У него была холера. Однако, как видите, господь смилостивился над нами. Теперь он пойдет на поправку.

Бородатый поднял одну бровь, и сказал изумленным тоном:

— Я слышал, от холеры выживает едва один из сотни…

— Даже меньше, Ваше Величество. Едва один из тысячи… — скорбным голосом поддакнул ему епископ.

Король покачал головой, отчего корона опять съехала набок.

— Ну, надо же, как повезло щенку! — прогрохотал он.

Похоже, его мало заботило, что Яков находится от него в трех шагах.

— Передайте ублюдку, чтобы не смел шнырять у меня под ногами, когда очухается, — добавил король. — Пусть сидит у себя в покоях! Учит латынь и геральдику! Не хватало еще, чтобы про короля сказали, что он не заботится об образовании племянника!

Окинув напоследок взглядом склоненные спины слуг, его величество повернулся и, гордо задрав подбородок, зашагал к выходу, звякая шпорами.

Якова не отпускало стойкое чувство, что все, что с ним происходит, происходит с кем-то другим. События, разворачивающиеся у него на глазах, были совершенно невозможными. В какую кроличью нору он провалился?⁵ Эти короли, королевы… зовут его высочеством… и ублюдком. Он откинулся на подушки, и закрыл глаза. Попытался вспомнить, кто он, и что с ним было до того, как он очнулся в этой огромной комнате. Память явила ему странные образы, но разум отказывался принять их.

Он открыл глаза, потому что кишечник опять дал о себе знать. Он не стал проситься в туалет, а просто сказал:

— Мне надо на горшок.

На сей раз все было проще. Ему помогли облегчиться и взобраться обратно.

Он спросил:

— Уже утро?

— Да, ваше высочество, — ответил ему епископ, поскольку королева, прижав платок к глазам, молчала.

На самом деле Яков хотел узнать, какое сегодня число, не вызывая новых обвинений в помутнении разума, но его опять не поняли. Он задал вопрос иначе:

— Сколько я был без сознания?

— Последние два дня вы вообще не приходили в себя, а три дня перед этим у вас была лихорадка и сильный жар, ваше высочество. Мы все находились рядом с вами, молились и взывали к милости Божией.

Яков посмотрел на рыцаря:

— Сэр Джон…

— Слушаю вас, ваше высочество?

— Мне бы хотелось попить… не сладкого и крепкого, как это вино… а что-нибудь кисленького, например, лимонад или лайм…

— Лимо…что? Я хочу сказать, я не понял два последних слова, ваше высочество.

Яков понял, что надо тщательнее следить за словами, пока его опять не обвинили в помутнении рассудка, и не вскрыли вены. Несмотря на то, что лекарь на вывернутых ножках исчез, он не сомневался, что королева может позвать его опять.

— Мне хочется пить. Лучше простой кипяченой воды, раз нет… лимонада.

— Негоже сыну короля пить простую воду, — вмешалась королева, отнимая платок от глаз. — Я прикажу принести тебе лучшее вино!

— Мама… Ваше величество…У меня, когда я хлебнул вина, страшно закружилась голова. Поэтому я и попросил воду.

Королева помолчала, потом изрекла:

— А… понятно… Вы наверно, правы, Яков. Вы слишком ослабели.

— Может быть, найдется клюква? Ее можно раздавить в воду вместо лимо….гм… раздавить в воду.

— Яков! — изумленно вскрикнула королева. Она даже сделала шаг назад. — Клюква это… это… это же… боже мой, ведь это еда для простолюдинов, что вы такое говорите?

— Ваше величество, позвольте мне вмешаться, — подал голос епископ. — Его высочество говорит чистую правду. Клюква издревле применялась как средство от лихорадки, для избавления от жажды, от кровавого поноса, разлития желчи, ипохондрии и вялости.

Похоже, даже вмешательство епископа не поколебало твердой уверенности королевы.

— Мой сын не будет есть клюкву. Это удел простолюдинов!

— Мама… ваше величество, но ведь мне необходимы витамины!

Королева снова повернулась к нему:

— Витами… Что? Что вы сказали, я не расслышала?

Яков был совершенно уверен, что витамины ему крайне необходимы. Он не сомневался, что они содержатся и в клюкве, и в лимоне… но он абсолютно не представлял, откуда он знает это слово! Он испугался, что сейчас опять позовут лекаря с грязным ножом, и быстро поправился:

— Я хочу сказать, что мне хочется кисленького питья. А клюква как раз кисленькая!

На этот раз королева заколебалась:

— Ну, не знаю, Яков, не знаю. С одной стороны, твоя прихоть вполне объяснима, ведь ты тяжело болен. Но с другой стороны, употреблять клюкву? Принцу, наследнику престола? Еще неизвестно, кого родит Изабелла… вдруг девочку?

Яков не знал, кто такая Изабелла, и какая связь между клюквой и тем, кого родит эта неизвестная Изабелла, но рискнул чуть поднажать:

— Ваше величество, вы правы, это моя прихоть. Я чувствую, что кислое питье поможет мне скорее оправиться от болезни.

— Смею вмешаться опять, ваше величество, — вставил епископ, — церковь не против употребления народных средств, для избавления от тягости, раны или болезни. Могу Вам добавить, что в трактате высокоученого монаха Кверентия Саксонского, клюква упоминается как отличное средство против лихорадки и жара.

Похоже, королева решила уступить:

— Ну, хорошо, Лестер. Думаю, мы можем разрешить нашему сыну поесть немного клюквы, после болезни, раз у него такая прихоть.

Она, повернувшись, бросила одной из женщин:

— Джинни! Спустись вниз, и вели горничным девушкам принести клюквы.

Служанка низко поклонилась королеве в пояс, и исчезла за портьерой.

Яков поздравил себя с еще одной победой. Он рискнул сделать следующую попытку:

— Могу я… немного обмыться? Я весь покрыт испариной…

— Конечно, сын мой, сейчас принесут воду.

Оказывается, на этот раз он не ляпнул, чего-то необычного, для этих людей.

Яков задумался: почему эти люди его не понимают? Почему он чувствует себя здесь чужим?

Тем временем, сиделки притащили огромный оловянный таз, и несколько исходящих паром кадок. Ему пришлось вылезти из-под балдахина, и стоять в тазу, голым, ожидая, пока его обмоют. Его несколько раз обтерли мокрой губкой, которую окунали в деревянный ушат с горячей водой, на поверхности которой лопались мыльные пузырьки. Затем повторили, заменив воду раствором остро пахнущего уксуса. После этого обсушили ему тело грубыми холщовыми полотнищами.

Яков хотел подивиться столь странному способу гигиены. Однако, по-видимому, его способность удивляться на сегодня исчерпалась. Кроме того, у него почти не осталось сил.

Принесли клюкву и кипяченую воду. Хотя клюква оказалась немного мятой, она отлично утолила жажду. Яков почувствовал, что голоден.

Он посмотрел на мать и епископа. Те стояли в дальнем углу огромной комнаты, и о чем-то вполголоса беседовали. Тогда он перевел взгляд на сэра Джона. Этот здоровяк стоял рядом, и внимательно смотрел на него карими глазами. Огромный нос сэра Джона напоминал картофелину, которую испещрили тонкие склеротические жилки. Лицо немного дряблое, короткая седая бородка, усы он брил. Яков почувствовал вдруг к нему внезапный прилив симпатии.

— Сэр Джон… — прошептал он вполголоса.

Тот сделал шаг вперед, наклонившись пониже.

— Сэр Джон, я проголодался… но боюсь, мама опять будет говорить, что мне можно, а что нельзя. Я совершенно точно знаю, чего хочу. Я хочу куриного бульона со ржаными сухариками, но не знаю, удастся ли мне их получить…

Сэр Джон усмехнулся понимающе, отчего стал еще более симпатичен Якову.

— Не беспокойтесь, ваше высочество, я распоряжусь. А ее величество, королева Беренгария, похоже, собирается отлучиться по своим делам. Так что, от нравоучений вы будете, на некоторое время, избавлены.

Действительно, королева, переговорив с епископом, подошла к кровати Якова. Истово его перекрестив, она величественно, как на параде, повернулась, и выплыла из комнаты. Сэр Джон стал вполголоса что-то втолковывать служанке.

Епископ подошел поближе, и тоже остановился перед Яковом. У епископа Клайффского было холеное породистое лицо, бледное и бритое. Умные глаза смотрели на Якова с нескрываемой заботой. Яков решил выведать побольше. Он начал издалека.

— Монсеньер епископ… скажите, в моем состоянии это обычно?

— Что вы имеете в виду, сын мой?

— Я ощущаю сильнейшую слабость. Я даже сам не могу вылезти из-под одеяла.

— Да, ваше высочество. Больные, перенесшие холеру, всегда очень слабы. Не беспокойтесь. Теперь вы быстро пойдете на поправку, раз Господь смилостивился над вами. Что еще вас беспокоит?

— Мне кажется, что я многое забыл. Я не помню, где я нахожусь, какое сегодня число, и что я собирался делать перед тем, как заболеть.

— Это не удивительно, сын мой. У вас был очень сильный жар, а в таком состоянии, как известно, люди могут бредить. Сегодня двенадцатое марта, вы находитесь в своих покоях.

Яков решил рискнуть:

— Ваше преподобие, может, вы заодно назовете год? Я и год-то не помню…

— От рождества Господа нашего Иисуса одна тысяча двести пятнадцатый.

Он ахнул:

— Тысяча двести…вот дерьмо…

Яков понял, что его сознание отказывается принять эту цифру, поскольку был уверен, что ему знакома другая дата. Но какая? Он почему-то вдруг подумал о тысяча девятьсот восемдесят восьмом, когда закончил школу и…

Он закончил школу? И, между прочим, вслед за школой, он закончил колледж и институт… Но его называют мальчишкой и…

Он уже открыл рот, чтобы попросить зеркало. Но последний миг передумал. Он решил, что всегда может это сделать, когда останется один. Кроме того, он не был уверен, что в доме, где нет канализации, ванной и душа (откуда он знает эти слова, кстати?) может найтись зеркало. И эта путаница с датой…

Вместо этого он уставился на свои руки. Предплечья, запястья, кисти были покрыты непонятными точками, которые вдруг показались ему угрожающими. К сожалению, в полумраке комнаты было непонятно, что это такое, поэтому руки вдруг отчаянно зачесались.

— Ваше преосвященство, вы не могли бы сделать, чтобы тут было немного посветлее? Мне кажется, у меня какие-то точки на руках…

Епископ шагнул вперед, взял его за одну из рук, и очень внимательно рассмотрел. Потом повторил то же с другой.

— Точки? Какие точки? Что вас беспокоит, ваше высочество? Мне кажется, ваши руки такие же, как обычно…

— Они вдруг зачесались… и… эти точки…

— Зачесались? Джэсс, отдерни штору, впусти света!

Пока служанка отдергивала шторы, и открывала плотно запертые ставни, епископ внимательно смотрел в глаза Якову.

— Мне кажется, лихорадка возвращается. Я, пожалуй, приглашу лекаря.

— Прошу вас, ваше преосвященство, не надо этого делать. Это я просто дезориентирован после высокой температуры. Я хочу сказать… после лихорадки… и…разлития желчи. Да, желчи.

К счастью, в этот момент створки распахнулись, впустив радостный свет мартовского утра. Яков тут же увидел, что точки на руках были самыми обыкновенными веснушками. Хотя он дал себе слово не удивляться, это открытие ошеломило его еще раз. Он совершенно точно помнил, что никаких веснушек, у него на руках, до сих пор не было. Он сидел на ворохе подушек, вытаращив глаза и открыв рот, чувствуя, что головокружение возвращается.

— Так что же так обеспокоило вас, ваше высочество?

Яков понял, что сейчас зародит у епископа самые тяжелые подозрения в своей вменяемости, если скажет, что у него вдруг появились на руках веснушки. Ведь, если веснушки были у него до болезни, епископ не видит в них ничего необычного. Его преосвященство уже сказал, что был рядом с Яковом практически с момента его рождения.

— Я хотел сказать… — тут его взгляд упал на ногти, и его осенило. — Ваше преосвященство, посмотрите на мои ногти. Вы видите на них белые полоски? Когда в организм попадает тяжелый металл, например, мышьяк или свинец, ногти белеют. Потом, когда ноготь отрастает, он восстанавливает свой цвет. Это означает, что меня хотели отравить. Эти полоски на ногтях — симптом отравления.

Сэр Джон подошел, и тоже осмотрел его ногти.

— Да, ваше преосвященство, я определенно вижу тут белые полоски. Что вы скажете? Моего крестника хотят отравить?

Епископ, нахмурясь, тяжело молчал, что-то прикидывая.

— Его высочество прав, сэр Джон, — наконец, ответил он, тщательно подбирая слова. — Я действительно припоминаю труд Иоанна из Цессины, который описал симптомы медленного отравления мышьяком. Очень напоминает холеру. Помимо белых полос на ногтях, он описал рвоту, понос, лихорадку, помутнение сознания, светобоязнь… То есть, все те признаки, которые мы наблюдаем у мальчика. Правда, когда он сказал о том, что у него зачесались руки, и пожаловался на точки, я прежде всего подумал об антониновой чуме⁶. Вы все еще испытываете зуд, сын мой?

Яков с удивлением понял, что руки не чешутся.

— Нет, ваше преосвященство. Мне кажется… у меня руки зачесались после мытья.

Епископ покивал:

— Или это была простая мнительность, ваше высочество. Так бывает. Я не вижу никаких гнойничков на вашей коже, свидетельствующих о чуме. А вот белые полоски на ваших ногтях, в сочетании с тем, что вы перенесли, беспокоят меня гораздо больше.

Он обменялся взглядом с сэром Джоном, и снова пристально посмотрел на принца:

— Однако, ваше высочество, — продолжил епископ каким-то вкрадчивым голосом, — обвинение в покушении, на члена королевской семьи, — одно из самых тяжелых обвинений. Вы уверены, что хотите его выдвинуть?

Он помолчал, разглядывая Якова. Его глаза стали вдруг колючими:

— Ведь мы с вами думаем об одном и том же человеке. Вдобавок, вы помните, что одна из его жен, Изабелла, в сентябре может родить ему наследника?

— Нет, монсерьер епископ, — ответил Яков. Он понял, что затронул очень тяжелый вопрос. — Конечно, я ни о чем таком не подумал. Как я уже сказал вам, я частично потерял память, поэтому не помню никакой Изабеллы. Я просто обеспокоен появлением, на моих ногтях, этих полосок — вот и все!

— Мы не можем сейчас объявить о своем подозрении, ваше высочество, — подал голос сэр Джон. — Нас немедленно обвинят в клевете. Или еще в чем-то похуже. — Он наклонился к священнику и продолжил вполголоса. — Тем не менее, если мы хотим его высочество спасти, нужно срочно вывозить мальчика из этого гадюшника.

Тот усмехнулся.

— Хорошо, что нас не слышат, сэр Джон. Так отзываться о королевском дворце! Неизвестно, что расстроит его величество больше — обвинение в покушении на наследника, или насмешка над его архитектурными потугами… Но, подумайте сами: мы не можем вот так — просто взять, и увести наследника престола, в неизвестном направлении. Я тоже сразу подумал об отравлении, медленном отравлении. Но я не вижу способа, как увести его высочество отсюда, без воли монарха.

Он помолчал, склонив голову на бок.

— А теперь, вот что. Представьте на миг, что король лично замешан в отравлении. Зачем ему травить собственного наследника? Это очевидно: он ненавидит Якова. В этом случае очевидно и то, что любое слово о том, чтобы увезти принца из дворца, будет воспринято королем, как попытка вырваться из-под его опеки. Одно это способно вызвать его, самую страшную, ярость. Ведь, если он поставил себе целью избавиться от племянника, он будет рассматривать бегство из дворца, как попытку государственного переворота. Другое дело, если это отравление является интригой другого лица. Или Изабеллы, или кого-то еще. Возможно, тогда король не будет против, если его высочество, например, захочет погостить у меня в аббатстве месяц-другой. Вся проблема сводится, таким образом, к одному вопросу: причастен ли король к отравлению? Как ответить на такой вопрос? Есть ли способ осторожно выведать это у монарха, не возбудив в нем подозрений?

В этом момент служанка принесла судок с горячим бульоном, и стопку черных сухарей.

— Откуда это? — нахмурился епископ.

— Не беспокойтесь, ваше преосвященство, — усмехнулся сэр Джон. — Я знаю, что ржаных сухарей на королевской кухне не найти, поэтому попросил принести все это из таверны, в квартале отсюда. Я сам там обедаю, и знаю, что готовят там неплохо. Пища, может, и грубовата для аристократического желудка, зато проста и вкусна.

Пока Яков ел, они отошли к окну, и вполголоса продолжили разговор. Бульон оказался ароматным и вкусным. Сухарики, которые Яков макал в бульон, прежде чем откусить, приятно похрустывали.

Видя, что он поел, епископ и рыцарь снова подошли к его кровати. Яков поднял на них глаза. Оба смотрели на него с заботой и тревогой. Эти люди стали вдруг очень близки и нужны ему. Ему стало теплее на сердце, зная, что на этих двоих он всегда может положиться.

— Сэр Джон…Вы позволите задать вам вопрос?

— Да, безусловно, ваше высочество.

— Его преосвященство уже сказал мне, что находился возле меня, начиная с моего крещения. Не удивляйтесь моему вопросу! Ведь я после болезни почти ничего не помню. Я хочу спросить: а вы? Вы такое заботливое участие принимаете в моей судьбе… Я чувствую, что вы тоже мой очень давний друг.

Глаза рыцаря увлажнились. Он помолчал, улыбнулся, и ответил:

— Вы правы, ваше высочество, болезнь действительно очень изменила вас. До своей болезни герцог Яков Глостерский никогда не называл меня своим другом. Он считал, что мое присутствие, возле его особы — это нечто само собой разумеющееся. На самом деле, я при вас еще до вашего рождения. Я служил еще вашему отцу, еще до того, как он взошел на трон. Когда вы родились, я был рядом с вашей матушкой. Потом я стал вам крестным отцом. А теперь вот служу вам.

У Якова от этих простых слов тоже защипало в глазах.

— Спасибо вам за все, что вы для меня сделали и делаете.

Сэр Джон поклонился со всей грацией, какой позволяла кираса. Яков перевел глаза на епископа.

— Монсеньер епископ, мы с вами тоже были друзьями? Или вы возле меня… по службе?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Английское имя «Jacob» в русском языке произносится либо как Яков, либо как Джейкоб. (Примеч. автора)

3

Infectio (лат) — Это слово в латыни имеет два омонима: 1-е: закрашивание, 2-е: изнасилование.

4

«Te Deum…» (лат «Тебя, Бога, хвалим…» ) — начало церковного гимна.

5

Сцена из «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла. После выхода «Алисы» фраза «провалится в кроличью нору» в английской разговорной речи означает бред, расстройство психики, галлюцинации.

6

Антонинова чума (также известная, как Галенова чума) — пандемия, бушевавшая в 165-180 годах н.э.