Кремлевские войны

Кирилл Казанцев, 2013

В среде кремлевских чиновников произошел раскол: одни выступают за классические методы управления государством, другие – за инновационные, в том числе не совсем законные. Представители двух противоборствующих лагерей, прямо скажем, не жаловали друг друга, но до открытой конфронтации дело не доходило. До недавнего времени… Но вот сторонники инноваций решили пополнить бюджет, создав государственную финансовую пирамиду. Проект отдает явной уголовщиной и способен очернить действующую власть. Консерваторы не намерены этого допустить. Они объявляют «инноваторам» войну…

Глава 1

Секретное совещание

Сворачивая с шоссе, машина притормозила, и это отвлекло пассажира от его занятия — просмотра очередного доклада. Алексей Константинович поднял глаза от экрана планшетника и огляделся. Миновав поворот, «Мерседес» снова набрал скорость и теперь мчался по неширокой, идеально гладкой дороге. Миновали короткий мост — мелькнула и пропала узкая лента реки, — свернули немного левее. По обе стороны от дороги тянулся чистый, без подлеска, сосновый лес.

«Так это уже Заветное!» — догадался Тарасов. Опустив стекло, он вдохнул насыщенный сосновым запахом воздух. «Сейчас бы выйти, пройтись, — размышлял вице-премьер. — Подняться вон на тот холм… Оттуда, наверное, открывается замечательный вид: излучина реки, луг на закате… Да, это можно было бы написать!» Лишь очень немногие из окружавших Тарасова людей знали, что любимым занятием этого крупного государственного деятеля является живопись. А в последние несколько лет поиск сюжетов, подбор нужных оттенков цвета стали его настоящей манией. И это при том, что времени для того, чтобы удовлетворить эту страсть, становилось все меньше и меньше. Как-то так вышло, что и на Старой, и на Красной площади Тарасов стал буквально незаменим. Это был порочный круг: чем хуже шли дела в стране, тем более выверенные рекомендации от него требовались. А чтобы их дать, надо было постоянно перерабатывать гору информации. И он перерабатывал эту информацию, придумывал точные, практически идеальные решения. Многие из его рекомендаций — кроме самых основных, радикальных — принимались. Дела чуть улучшались, но потом снова шли под уклон. И от него требовали новых предложений. Но чем лучше он работал, тем меньше времени оставалось на единственное дело, доставлявшее чистую, незамутненную радость.

Вот и теперь он, конечно же, не мог позволить себе подняться на так понравившийся ему холм. Да что там холм — просто выйти на пять минут из машины и то не мог. На 20.00 в правительственной резиденции «Заветное» было назначено важное секретное совещание, и до его начала оставалось всего пять минут. И хотя совещание это назначил он сам и был на нем главным лицом, опоздать он никак не мог: все в правительстве знали о пунктуальности вице-премьера. Поэтому Алексей Константинович вздохнул, покачал головой, откинулся на мягкую спинку сиденья и стал любоваться проносившимися мимо видами — хоть это он мог себе позволить.

Машина пересекла еще одну речку. Лес стал еще чище, сосны — крупнее; появились посыпанные гранитной крошкой и мелким гравием дорожки, аккуратно подстриженные лужайки. Затем впереди возникла уходящая в обе стороны ограда (вторая, внутренняя; внешняя шла вдоль шоссе) с чугунными парковыми воротами. При приближении «Мерседеса» они предусмотрительно распахнулись. Машина замедлила ход и остановилась перед изящным старинным особняком. Возникший ниоткуда охранник распахнул дверцу. Алексей Константинович вышел, еще раз окинул взглядом окружавшую его красоту и взглянул на ожидавшего его секретаря.

— Добрый вечер, Алексей Константинович! — приветствовал его секретарь. — Все уже в сборе.

— Даже Белозерский? — поднял брови Тарасов.

— Прибыл две минуты назад, — сообщил секретарь, позволив себе подобие улыбки. Николай Демьянович Белозерский был министром внутренних дел, и чиновникам правительства он не подчинялся — только Самому. А потому на различные совещания, проводимые вице-премьерами, куда его настоятельно приглашали, никогда не являлся, присылая заместителей. Однако авторитет Тарасова был таков, что для него даже Белозерский делал исключение — приезжал лично. Правда, всегда опаздывал.

— Наверное, сегодня какой-то исключительный вечер, — заметил Алексей Константинович, поднимаясь в сопровождении секретаря на второй этаж. — А Быстров?

— Нет, Алексей Константинович, — ответил секретарь и осуждающе покачал головой.

Павел Федорович Быстров был главой Следственного комитета. Он также не подчинялся вице-премьеру экономического блока Тарасову. И в отличие от главы полицейского ведомства не боялся испортить с ним отношения. А потому демонстративно не являлся на назначаемые Тарасовым совещания.

О главе ФСБ Точилине Алексей Константинович и спрашивать не стал: он и так знал, что всесильный главный чекист никого в правительстве не признает и подчиняется лишь одному человеку — Самому. В лучшем случае Точилин мог прислать кого-то из своих подчиненных.

— Что, Алмазов готов? — спросил вице-премьер.

— Готов, Алексей Константинович, — подтвердил секретарь.

— Отлично, отлично, — пробормотал Тарасов, поворачивая в знакомый коридор перед входом в зал заседаний. Дверь уже услужливо распахнулась перед ним, но вице-премьер не спешил шагнуть внутрь. Наоборот, он на пару секунд замедлил шаг, покрутил головой, словно мешал тугой узел галстука. Галстук ему совсем не мешал — уже несколько десятилетий он был привычной частью униформы Алексея Константиновича. Просто ему было необходимо совершить некую внутреннюю настройку; какая-то пружина внутри вице-премьера, разжавшаяся во время поездки через сосновый лес, должна была вновь сжаться и прийти в боевое состояние. Пары секунд на это обычно хватало. Хватило и теперь. Алексей Константинович вошел в ярко освещенный зал, обошел вокруг овального, инкрустированного дорогим деревом стола, приветствуя каждого из собравшихся, и занял свое место во главе.

— Мы начинаем наше сегодняшнее совещание, — объявил он. — Мой помощник предупредил вас, что оно носит не совсем обычный характер. Мы собираемся обсудить один… — тут вице-премьер слегка замялся, подбирая синоним, не подобрал и повторил все тот же оборот: — Один не совсем обычный вопрос. Вашему вниманию будет предложен один проект, призванный помочь нам решить сразу несколько проблем. Проект, прямо скажу, нетрадиционный. Этим обусловлен уровень секретности. Службой охраны приняты все меры, чтобы ни одно слово, сказанное за этим столом, не дошло до посторонних ушей. При этом — во избежание кривотолков — сразу хочу сообщить, что Президент поставлен в известность.

— То есть вы хотите сказать, что он одобрил ваш проект? — спросил грузный человек, сидевший в середине стола. Это был Генеральный прокурор Геннадий Илларионович Петров. У вице-премьера с Геннадием Илларионовичем были сложные отношения. Если говорить точнее, плохие. И дело было даже не в той политике, которую неуклонно проводил Генеральный прокурор, — политике по возбуждению все новых и новых дел против предпринимателей, которую Тарасов считал исключительно вредной. Дело было скорее в личном отношении вице-премьера к главному хранителю законов страны. Алексей Константинович считал Геннадия Петрова человеком злым, агрессивным, а главное — неумным. Для вице-премьера, который ценил в людях прежде всего интеллект, это было самым тяжелым недостатком. Свое негативное отношение к коллеге по правительству Тарасов старался скрывать, но это ему не всегда удавалось. И проницательный Генеральный прокурор, кажется, догадывался об истинном отношении к нему главного правительственного экономиста. Это было плохо, очень плохо — не потому, что Генеральный прокурор был опасным человеком и его следовало бояться, а потому, что это вредило делу, а интересы дела Алексей Константинович ставил выше всего. Но тут уже ничего нельзя было поделать.

— Нет, Геннадий Илларионович, — отвечал вице-премьер, — этого я не хочу сказать. Я лишь сообщаю, что он поставлен в известность.

«А потому сообщать ему об этом еще раз, что ты так любишь делать, не стоит», — добавил он мысленно. Но вслух, разумеется, не сказал. Вместо этого он произнес следующее:

— Представит проект мой референт Егор Борисович Алмазов. Но прежде я вкратце обрисую текущую ситуацию, чтобы вам стали понятны причины, по которым мы решили прибегнуть к столь неординарной мере. Итак…

И Алексей Константинович произнес «краткую характеристику» — идеально точный, объективный и максимально полный анализ экономического положения страны. Подобные характеристики он давал постоянно — и на заседаниях кабинета, и на совещаниях, проводимых самим президентом, и на различных международных форумах. Выверенность, а иногда и резкость его формулировок была широко известна. Значительная часть его авторитета покоилась на глубине анализа, даваемого в этих выступлениях.

— Подводя итоги, повторю основные выводы, — сказал Алексей Константинович, заканчивая свою речь. — Мы имеем устойчивую тенденцию снижения государственных доходов при значительном объеме взятых на себя государством обязательств. Это вызывает дефицит бюджета, который в ближайшие годы будет нарастать. Снижается деловая активность, что делает неизбежным рост безработицы. Мировой тренд снижения цен на энергоносители угрожает нам еще большим сокращением государственных доходов. Наконец, надвигается новый экономический кризис. Мы предвидим спад производства, а стало быть, новое снижение налоговых поступлений в бюджет. Все это может вызвать значительный рост социальной напряженности и массовое недовольство. Какие формы примет это недовольство, можно только гадать. Но в любом случае это явление будет иметь крайне негативный характер для нашего государства, особенно с учетом внешних угроз. Поэтому мы должны принять все — в том числе и неординарные — меры для исправления ситуации. Одной из таких мер и должен стать проект, предложенный сегодняшним докладчиком. Прошу вас, Егор Борисович.

Молодой человек, сидевший в стороне, у стены, поднялся и подошел к столу. Референт вице-премьера чем-то походил на своего шефа: те же роговые очки, тот же задумчивый вид, делавший его похожим скорее на научного работника, чем на чиновника. И даже залысина у Егора Алмазова имелась — правда, маленькая, едва заметная. А вот голос у молодого референта оказался совсем не похожим на глуховатый тарасовский говорок — он был звучный, раскатистый.

— Предлагаемый вашему вниманию проект носит действительно нетрадиционный характер, — начал Алмазов свое выступление. — Причины, по которым мы вынуждены прибегнуть к столь экстравагантным мерам… ну, Алексей Константинович обрисовал эти причины. Так что я сразу перейду к описанию задач, которые он призван решить. Этих задач две. Во-первых, наш проект должен обеспечить дополнительные поступления в бюджет, причем эти поступления не будут зависеть от экономической конъюнктуры. Наоборот, чем глубже будет начавшийся кризис, тем больше денег мы будем получать.

— Вот как? Интересно… — произнес человек, сидевший по левую руку от вице-премьера. Это был глава Центробанка. Алексей Константинович ответил на эту реплику легкой улыбкой. Главу Центробанка разработчикам нового проекта бояться не следовало: он был единомышленником Тарасова. Бояться следовало совсем других людей, которые пока помалкивали.

— Вторая задача нашего проекта, — продолжил свою речь Алмазов, — это смягчение социальной напряженности. Мы даем людям возможность улучшить свое материальное положение, причем улучшить значительно, и это никак не будет связано с риском.

— Ну, это еще интереснее, — заметил Генеральный прокурор. И на эту реплику Алексей Константинович улыбаться уже не стал.

— Перехожу к сути предлагаемых мер, — сказал докладчик. — Итак, мы предлагаем разрешить деятельность в стране некой финансовой сети. Ее организаторы будут предлагать населению вкладывать в их предприятие деньги, обещая за это фантастически высокие дивиденды — до семидесяти процентов годовых. И эти деньги люди будут получать, по крайней мере на первых порах. Дальнейшие выплаты будут носить все более проблематичный характер, однако организаторы приложат все усилия, чтобы никто из вкладчиков не потерял свои деньги.

— А за счет чего будет обеспечен столь высокий процент? — спросил руководитель Центробанка.

— За счет поступления средств от новых вкладчиков, — отвечал референт.

— Но ведь это пирамида! — воскликнул главный банкир страны. — Самая настоящая финансовая пирамида!

— Да, если пользоваться устоявшейся терминологией, такую структуру можно назвать пирамидой, — согласился Алмазов. — Однако мы предпочитаем использовать другой термин — финансовая сеть. Финансовая, а также социальная.

— И в чем же будет отличие этой вашей сети от тех пирамид, которые уже создавались и деятельность которых наши органы успешно пресекали? — спросил глава МВД.

— Отличие будет состоять в том, — объяснил докладчик, — что создаваемая организация с самого начала и до конца будет находиться под контролем государственных органов. И значительную часть своих доходов — примерно треть — ее организаторы будут перечислять на специальный счет, открытый министерством финансов. Это и позволит нам получить новый источник пополнения бюджета. Кроме того, организаторы новой сети в отличие от создателей прежних пирамид будут стремиться обеспечить возвращение денег вкладчикам в случае ликвидации сети.

— Как же это возможно? — спросил глава Центробанка. — Пирамида на то и пирамида, что вступившие в нее последними обеспечивают доходы тех, кто пришел раньше. Она существует по принципу велосипеда — живет, пока движется вперед. Любая остановка означает падение.

— В новой организации будет создано нечто вроде резервного фонда, — объяснил Алмазов. — Из него будут возвращаться деньги последним вкладчикам. Но, разумеется, только взносы: процентов они уже не получат.

— Действительно, нетрадиционная идея: создать государственную пирамиду! — воскликнул глава МВД Белозерский. — Вы что — всерьез это предлагаете?

Последние слова были обращены уже не к Алмазову, а к Алексею Константиновичу. И он ответил:

— А вы что думаете — мы тут шутки шутим? С дырой в бюджете и неизбежным повышением пенсионного возраста — вот вам, кстати, еще один источник массового недовольства. Нет, Николай Демьянович, мы говорим все это серьезно. И проект предлагаем всерьез.

На несколько секунд воцарилось молчание, после чего глава Центробанка спросил:

— Кто же должен возглавить эту новую… эээ… организацию? Согласитесь, это должен быть человек тоже… неординарный.

— Новую структуру будет создавать Николай Николов, — отвечал Алмазов. При этом он бросил быстрый взгляд в сторону вице-премьера.

— Кто?! Этот мошенник? — воскликнул глава МВД. — Да мы же его три… нет, пять лет назад ловили как опасного преступника! И поймали! И посадили!

— Да, фигура неоднозначная, — ответил на эту реплику Алексей Константинович. — Однако хочу заметить, что дело, возбужденное против него пять лет назад, в значительной части рассыпалось — думаю, вы, Николай Демьянович, об этом помните. Подавляющее большинство вкладчиков отказалось от каких-либо претензий.

— Я провел длительные переговоры с Николовым, — сообщил Алмазов. — Мы детально обговорили все стороны функционирования новой структуры. В частности, вопрос возвращения долгов.

— Но он у нас находится под подпиской о невыезде! — заявил Генеральный прокурор. — Против него возбуждено сразу два уголовных дела!

— Я знаю, — кивнул Алексей Константинович. — Потому и пригласил вас на это совещание: без содействия Генеральной прокуратуры и полиции нам этот вопрос не решить. Подписку, Геннадий Илларионович, надо будет снять: организатору новой структуры надо много ездить по стране. Что же касается уголовных дел… В принципе, они могут вестись — материала для привлечения Николова к ответственности у вас все равно нет. Но лучше их все-таки закрыть.

— Хочу добавить, — сказал Алмазов, — что частью нашей договоренности с Николовым является его обязательство хранить нашу договоренность в строжайшей тайне. Причины, я думаю, понятны. Ни своим помощникам, ни вкладчикам, ни сотрудникам полиции он не может рассказать о том, что действует с нашего разрешения и отчисляет часть денег в бюджет.

— Поэтому и наше сегодняшнее совещание носит секретный характер, — добавил Алексей Константинович. — Сведения о нашем сотрудничестве не должны просочиться за пределы этого зала. Тем более они не должны попасть в прессу. Я понимаю, что у вас есть много вопросов и возражений по новому проекту. Давайте обсудим все здесь и сейчас. И разрешим все противоречия. Разногласий — я имею в виду принципиальные разногласия — остаться не должно. Ставка в этом деле слишком высока — это стабильность страны!

На несколько секунд в зале воцарилось молчание — участники совещания обдумывали услышанное. Затем генерал Белозерский медленно произнес:

— Да, стабильность — это та цель, ради которой можно многое… многим пожертвовать. Ее надо сохранить любой ценой! Тем более что определенные силы — и у нас в стране, и особенно за рубежом — стараются ее расшатать. Разрабатывают разного рода многоходовки…

— Рад, что наш проект нашел у вас понимание, Николай Демьянович, — сказал Тарасов. — Да, наши противники разрабатывают свои ходы. А мы придумаем свой — совершенно неожиданный. Так сказать, ход сетью. Итак, какие еще есть вопросы?

— Да, некоторые вопросы остаются, — сказал глава Центробанка. — Например, такой: я бы все-таки хотел понять, как будет функционировать новая структура? Будут ли какие-то отличия от того, что мы все видели пять лет назад?

Егор Борисович Алмазов с готовностью принялся отвечать, сообщая все новые и новые подробности. Однако человек, прибывший на секретное совещание без приглашения, этих объяснений уже не слушал. Человек этот находился снаружи, за одним из окон зала. Используя свои многочисленные и очень специфические навыки, он загодя преодолел обе ограды, окружавшие резиденцию, и определил место, откуда будет осуществлять прослушивание. Затем, когда стемнело, он взобрался по стене особняка и устроился на карнизе, под одним из окон зала. Вокруг особняка была оборудована система подсветки — и для красоты, и для большей безопасности. Однако здесь, на карнизе, лежала густая тень, которая полностью скрывала незваного гостя. Устроившись в своем убежище, человек достал крохотный микрофончик, снабженный присоской, и прикрепил его к стеклу, после чего включил запись. Другой микрофон он вставил себе в ухо — он должен был знать, о чем говорится в зале, все ли важное сказано.

Теперь, после предложения вице-премьера задавать вопросы, человек на карнизе решил, что операцию пора сворачивать. Об этом говорила его интуиция, выработанная за долгие годы оперативной работы. Он выключил запись, отсоединил присоску с микрофоном, после чего ловко и совершенно бесшумно спустился вниз и растворился в ночи.