Истина в твоем прикосновении

Ким Нина Окер, 2021

Все вокруг Блум распадается на части. После нападения на Зимний двор семья девушки берет ее в плен, а возлюбленный совершает непростительное: предает ее. Теперь хранители готовы сделать все, чтобы предотвратить появление Ванитас – пятого сезона. Повстанцы нарушили равновесие, украли амулет времен года и Зимний кристалл, необходимый для смены сезонов. В результате зима окутала мир смертоносной пеленой, и никто точно не знает, на что она способна. Если мятежники победят – Ванитас возродится. Блум верит, что сезонным домам удастся заполучить Зимний кристалл и растопить ледники. Однако, когда девушка окажется на грани жизни и смерти, а мир будет на пороге хаоса, кто проведет ритуал перехода времен года?

Изгой

Опустившись в кресло для посетителей в кабинете моего деда, я не могу подавить стон облегчения. Болит так много частей тела, что я не в силах перечислить их все, а голова такая ватная, словно я под завязку наглоталась транквилизаторов.

Как только дедушка занимает место напротив меня, я сцепляю пальцы на коленях, чтобы он не видел, как сильно дрожат мои руки. Когда я была здесь в последний раз, позади меня стояла мама.

Теперь я одна.

— Кто тот мятежник? — сразу переходит к делу дедушка и смотрит на меня так строго, что я едва не отшатываюсь. — Тот, за которого ты вступилась.

Чертовски хороший вопрос. Не то чтобы я не могла на него ответить. Я не хочу отвечать. По крайней мере, правду.

— Я не знаю его имени, — вылетает из моего рта так легко, что сама удивляюсь.

Одним из побочных эффектов последних нескольких недель, как видно, является то, что лгать мне стало намного легче, чем раньше. И хотя сейчас это, возможно, спасет мою задницу, я сомневаюсь, что это можно отнести к положительным моментам.

— Ты спасла жизнь повстанцу, даже не зная, как его зовут? — ровным голосом спрашивает дедушка, и я кусаю губы. Он прав, звучит не очень правдоподобно, хотя дед, к счастью, не видел поцелуя.

Делаю глубокий вдох и несколько раз быстро моргаю, чтобы прогнать из головы усталость и туман, — безрезультатно.

— Тебе не понять.

— Вот как? — снисходительно смеется он. — А я почти уверен, что тот, кто ничего здесь не понимает, — это ты, и что…

— Нет, — прерываю я его, игнорируя резкую боль в голове. — Нет, я больше не хочу этого слушать. Вполне возможно, что у меня есть некоторые пробелы в том, что касается политики сезонов и нашей истории. Но это, если позволишь напомнить, — не моя вина. Это у тебя есть секреты, и ты сознательно их скрываешь. Но дело не в этом. Эта война уже давно не в вашей власти, она давно вас переросла. И, может быть, было бы неплохо, если бы вы начали это осознавать и действовать соответственно.

— Что это значит?

Я заламываю руки, потом сую их себе под бедра.

— В этой войне существует не только черное и белое. Здесь не две враждующие стороны, которые столкнулись друг с другом. Мятежник, которого ты хотел убить, — не из числа плохих парней. Он не хочет никого убивать, не хочет никому причинять вреда. Он просто хочет получить то, что положено ему по праву. Он хочет вернуть то, что мы много лет назад отобрали у его семьи.

Все внутри меня кричит о том, чтобы забрать свои слова обратно и высказать в отношении Кево чертовски другую характеристику, но я не могу этого сделать. Что бы он ни сотворил со мной, он — вовсе не порождение ада. Да, этот парень использовал меня в своих целях, лгал мне, он предал меня и разбил мне сердце. И все же я до сих пор верю в то, что, если бы у него был выбор, он предпочел бы мирное решение. По крайней мере, смерти он точно не заслужил.

— Очевидно, на пути к этой цели он готов и на убийства, — холодно говорит дедушка, откидываясь в кресле. — Твоя мать ради этой цели умерла.

Боль, которая всего за несколько секунд затапливает все мое сердце, настолько сильна, что на мгновение вышибает из меня дух. Слезы затуманивают мне зрение, но я поспешно смахиваю их. Я не могу сейчас сломаться. Только не здесь и только не сейчас. Потом у меня еще будет достаточно времени, чтобы оплакивать мать.

— Он ее не убивал. — Мой голос едва слышно дрожит, когда я встречаю взгляд деда. — Это был другой мятежник. И я его убила.

Глаза моего деда расширяются:

— Что ты сделала?

— Да, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал равнодушно. — Ты, кажется, удивлен.

Дед соединяет кончики пальцев.

— Я удивлен, что ты способна на убийство.

Внутренне вздрагиваю. Я действительно убила Элию, и при любых других условиях чувство вины наверняка мучило бы меня, но в данный момент мое подсознание не допускает этой мысли. В конце концов, Элия сражался на стороне зла.

Быстро изображаю на лице равнодушную мину.

— Ты уже не в первый раз недооцениваешь меня, ведь так?

Через несколько секунд, в течение которых он смотрит на меня, как на особенно причудливый объект исследования, дед встает со своего места и обходит стол. Затем молча прислоняется к столешнице и скрещивает руки на груди. Его взгляд леденеет и, кажется, буквально пронзает меня насквозь. Я всегда знала, что мой дед могущественен. Но сейчас впервые осознаю, что он может быть опасен. Это не дедовская строгость, не семейная забота. В его глазах нет ни малейшего намека на дружелюбие.

— Ты больше не покинешь этот дом, — наконец говорит он, и тон его голоса соответствует пронизывающему взгляду, которым дед смотрит на меня. — Ты будешь находиться под присмотром и не будешь контактировать ни с кем за пределами Двора. Пока все не закончится, мы не спустим с тебя глаз.

— Что? — спрашиваю я, в совершенно нерациональной надежде на то, что ослышалась. — Ты хочешь запереть меня здесь?

— Ты выбрала их, — говорит он тихо, так тихо, что я едва разбираю его слова. — Когда ты ушла с ними, то решила пойти против нас. Когда ты вернулась домой, я надеялся, что ты осознала свою ошибку. Твоя мать надеялась… — Он прерывается, и на мгновение я совершенно точно уверена, что вижу в его лице ту же боль, что навсегда запечатлелась в моем сердце. — Но когда ты могла проявить себя, ты встала между мной и врагом. Защитила его и позаботилась о том, чтобы еще один из них смог сбежать. Я не позволю тебе разрушить все, что я построил, все, над чем веками трудилась твоя семья. Ты молода и наивна, но это не оправдание для небрежности.

— Я нужна вам, — напоминаю я ему ломким голосом. — Вы нуждаетесь во мне, чтобы довести дело до конца. Без меня вы не сможете закончить зиму, даже если найдете амулет и зимний кристалл.

На лице деда не дергается ни один мускул.

— Тем более ты должна оставаться здесь, чтобы я знал, что ты — в безопасности. Ты уже была там, снаружи, и видела, как устроен мир. Я думаю, в тебе достаточно здравого смысла, чтобы принять правильное решение, когда придет время.

Я делаю глубокий вдох, и мои пальцы впиваются в толстую обивку кресла под бедрами.

— А что бы со мной стало, если бы я не была Хранительницей? — нерешительно спрашиваю я.

— Что ты имеешь в виду?

— Я вам нужна, — повторяю я. — Что бы ты сделал со мной, если бы это было не так?

Несколько долгих секунд он изучает меня взглядом. Я знаю, он понял мой вопрос и теперь раздумывает, солгать мне или нет. И, видимо, решил не делать этого.

— Если бы для нас ты была бесполезна, ты больше никогда не ступила бы в этот дом. Тебе бы пришлось уйти вместе с мятежниками или умереть вместе с ними.

Я резко втягиваю в себя воздух. Я задыхаюсь. Часть меня уже знала об этом еще до его ответа, но услышать это в реальности было словно удар под дых.

Это больше не моя семья. Моя мама мертва, и теперь мой дом напоминает тюрьму больше, чем когда-либо прежде. И люди, которые должны меня поддерживать и кому я должна доверять, — они… они мои тюремщики. Все это я понимаю, пока дед отворачивается от меня и нажимает кнопку интеркома на своем столе.

И еще кое-что медленно проникает в мой разум сквозь беспорядочную путаницу мыслей: мой дед нуждается во мне. Больше, чем я думала до сих пор. Мятежники не знали точно, в силах ли мой дед самостоятельно закончить зиму и выполнить ритуал. Но его слова дали понять, что он на такое не способен.

Я им нужна. И моему Дому, и мятежникам.

И это единственное оружие, которым я на данный момент обладаю.

Три дня миновало с тех пор, как повстанцы вторглись в Зимний Двор. Три дня с тех пор, как моя мама умерла на плитах холла, а я убила Элию и была заперта в своей комнате. Три дня, как мой собственный маленький мир развалился на части.

Умом я понимаю, что убийство Элии вовсе не было рациональным действием. Что я не была в здравом уме, когда убивала его, и что он, вероятно, сделал бы то же самое со мной, если бы я оставила ему такую возможность. В итоге выбор был таков: или он, или я. И все же, когда я остаюсь наедине со своими мыслями, эти логичные, отстраненные аргументы не доходят до моего сердца. Я никогда не думала, что способна на убийство. И даже предположить не могла, что после такого смогу жить с самой собой — вот такой. Но я должна, несмотря на то, что лицо Элии преследует меня в кошмарах и я постоянно ловлю себя на мыслях о его семье и всех тех, кто его оплакивает.

В сотый раз отгоняю мысли об Элии и свое чувство вины на задворки сознания, подхожу к окну и прижимаюсь лбом к ледяному стеклу. Зима всегда крепко держалась за этот остров, но сегодня все хуже, чем обычно. Мой дом… нет, мой бывший дом, Зимний Двор, находится на частном острове во фьорде Осло, который даже летом какой-то ледяной. Магия зимы, которая царит здесь повсюду, не позволяет распускаться цветам и тут никогда не становится по-настоящему тепло.

Но с тех пор, как время зимы прошло и хрупкое равновесие природы было нарушено, наступил настоящий ледниковый период. И не только здесь, на нашем острове. Когда я в последний раз, еще в Гетеборге, смотрела новости, некоторые города были погребены под многометровым слоем снега и льда, происходили землетрясения, наводнения и прочее. Все это, вероятно, за последние несколько дней стало только хуже. Мир буквально находится на грани гибели — и все потому, что кучка помешанных на власти мужчин несколько тысячелетий назад поспорили о том, кто из них главнее.

Последовательность течения мира проста: Весна, Лето, Осень, Зима и Ванитас. Так, по крайней мере, было предусмотрено богами, которые передали нам контроль над временами года. Ванитас, пятое время года, другие сезоны в какой-то момент посчитали бесполезным, и члены Ванитас были свергнуты и убиты, а время Ванитас распределено между лидерами восстания: Летом и Зимой. Все это свершилось тысячелетия назад, и несколько недель назад я даже не знала, что этот утраченный сезон вообще когда-либо существовал. Никто больше не говорил об этом, восстание и изгнание Ванитас были просто стерты из памяти и игнорировались, как неприглядное пятно в семейной истории.

И вот теперь я нахожусь в эпицентре последствий этой ужасной ошибки. Потому что одержимые властью Мастера сезонных Домов не учли главного — побочных эффектов, которые влечет за собой приостановление сезона. Стихийные бедствия происходят все чаще, изменение климата становится проблемой, а сырье становится все более дефицитным. То, что ученые и СМИ представляют как техногенные или даже природные явления, на самом деле является прямым следствием разрушения Ванитас. Хотя воздействие проявляется довольно медленно.

Однако после восстания мятежников, когда они предотвратили переход Зимы в Весну, чтобы возродить Ванитас, все действительно полетело к чертям.

И вот мы здесь. В центре гребаного апокалипсиса.

Вздохнув, я поворачиваю голову и прижимаюсь щекой к окну. Мне жарко и холодно одновременно. Неспокойно и в то же время хочется весь день пролежать в постели. Возможно, у меня развивается депрессия. Или лихорадка. Потому что, хотя это моя комната, мой дом, время, проведенное взаперти здесь, ощущается намного хуже, чем то, когда меня держали в плену повстанцы. Там я хотя бы знала, кто из них — плохой. Там у меня был образ врага, на котором можно было сосредоточиться. И у меня был… у меня был Кево. Глупо отрицать, что тогда он был своего рода светом во тьме. Он заботился обо мне и был добр ко мне — даже если эта доброта и забота были только притворными.

Или нет?

Я отбрасываю эту мысль и пытаюсь отодвинуть в сторону сомнения, которые снова звучат во мне. Еще один негативный побочный эффект моего одиночного заключения — слишком большое количество свободного времени. Мой телефон куда-то пропал, а выход в интернет через ноутбук отключен. Фильмы, загруженные на жесткий диск и скачанные через торренты, я посмотрела, наверное, уже сотню раз. И теперь у меня слишком много времени на раздумья, что для меня не очень-то и хорошо. Потому что, помимо мамы и дедушки, Кево — тот, кто сейчас занимает мои мысли чаще всего. Снова и снова я вспоминаю слова, которые он сказал мне на поле боя: Я вернусь и заберу тебя. Ничего этого я не хотел. Я заново переживаю каждую секунду, которые мы провели вместе, — и все равно ничего не понимаю. Зачем он пришел сюда? Вероятно, затем же, зачем и другие повстанцы, ведомые моим отцом: помочь им заполучить меня. Чтобы заставить меня пройти ритуал перехода времен года, который инициирует Ванитас. На первый взгляд в этом даже есть смысл.

Но тогда почему он защитил меня от повстанцев? От Уилла и его друзей? Почему отказался схватить меня? Почему не позволил им меня забрать? Он мог просто перекинуть меня через плечо и унести. Он бы точно смог это сделать. После потери мамы и всей этой борьбы я была очень слаба. У меня уже не было должной концентрации. К тому же мне известно, насколько силен Кево. Я уже убедилась в этом на собственном опыте. Он бы легко одолел меня. Он мог заблокировать мои способности.

Но он этого не сделал. Кево допустил, чтобы я осталась здесь, а повстанцам пришлось бежать с острова с пустыми руками.

Зажмуриваюсь, и с моих губ срывается странный стон разочарования. Я уже столько раз прокручивала в голове все эти мысли, но так и не пришла к удовлетворительному выводу. В поведении Кево просто нет смысла. Возможно, с этим мне просто придется смириться.

Отчаяние охватывает меня, так что на миг даже кажется, будто я вот-вот задохнусь. Как все это могло произойти? Как могло зайти так далеко? Часть моего разума просто отказывается принимать и обрабатывать все это.

Хуже всего ночью. Я просыпаюсь в поту — либо оттого, что снова и снова вижу во сне, как умирает моя мама, либо оттого, что мне снится, как я опять убиваю Элию. Или потому, что Кево появляется в моих снах, целует меня, обнимает и шепчет мне, что я не одна и что все будет хорошо. Я не хочу, чтобы он мне снился, не хочу даже больше о нем думать. В то же время мне так сильно хочется, чтобы мои сны о нем сбылись, что это почти больно. Я хочу, чтобы он обнимал меня. Хочу, чтобы его губы касались моих, чтобы он обнимал меня и крепко держал, чтобы не дать мне упасть. Не хочу быть одинокой.

И все же сейчас все именно так. Я в полном одиночестве. Последние три дня я не выходила из комнаты, даже поесть. Три раза в день кто-то приносит поднос и ставит его перед моей дверью. Я открываю, напротив у стены два надзирателя — смотрят на меня с невыразительными лицами. Словно я опасна. Будто из-за меня стоит волноваться.

Постоянно думаю о побеге. Однажды мне уже удалось. Но здесь все иначе, чем в квартире повстанцев в Осло. Сейчас я на гребаном острове и почти уверена в том, что среди скал не валяется никаких моторных лодок, оставленных без присмотра. Люди, живущие здесь, — не кучка неопытных бунтарей-подростков. Это взрослые люди, которые полностью контролируют свои способности и только и ждут, что я сделаю какую-нибудь глупость. Быть может, если бы мне пришлось сражаться только с собственной семьей, у меня еще был бы шанс. В моих жилах течет кровь моего отца, кровь представителя Осеннего Дома, и это дает мне определенное преимущество перед членами Зимнего сезона. В отличие от большинства из них, я обладаю активными способностями, о которых они, возможно, даже не подозревают. Я осознала всю глубину своих возможностей только во время пребывания с Кево и остальными мятежниками, но об этом я своему деду не рассказала. Поэтому никто здесь не знает, что я могу преобразовывать энергию, которую отнимаю у своих противников, в физическую силу. Что я действительно могу сбежать.

Однако за те бесчисленные часы, которые я провела, сидя у окна, я заметила, что представители других Домов по-прежнему здесь. Те, кто поддержал нас во время схватки с повстанцами.

Понятия не имею, почему так. Возможно, это сделано из практических соображений, потому что они готовятся к новым нападениям. А может, из-за меня. Возможно, им и неизвестно, на что я способна, но мой дед не настолько глуп, чтобы отбросить всякую осторожность. Мысль о том, что мой дед может бояться меня, интригует настолько же, насколько и абсурдна.

Когда за дверью раздается звон посуды, я на мгновение задумываюсь: может, мне просто проигнорировать это — и все? Я не знаю, кто каждый день приносит мне еду — каждый раз, когда я открываю дверь, того, кто это делает, уже след простыл. Может, объявить забастовку? Перестать есть и посмотреть, как они занервничают. В конце концов, я ведь нужна им, дед сам так сказал. С другой стороны, не представляю, что будет, если я действительно уморю себя голодом. После смерти Сандера Хранительницей стала я. Если умру я — чья тогда настанет очередь? Может, Зары, но это все равно что пустить козла в огород. Потому что Зара, насколько я знаю, до сих пор с повстанцами, и к тому же у них с сестрой Кево Катариной что-то там происходит. Зара, как и я, перешла на другую сторону. Так что, если я уморю себя голодом и умру, следующий Хранитель окажется прямо в гнезде мятежников и мой дед ничего не выиграет.

Слегка безумная улыбка трогает мои губы. Возможно, сразиться с ними со всеми и сбежать я не смогу. Я ничего не могу с ними сделать. Но они не могут помешать мне причинить себе вред. Я не собираюсь лишать себя жизни, но заставить их так думать не помешает.

Я нашла их слабое место.