Остов

Кейт Сойер, 2021

Ник и Рут живут на берегу океана в остове кита. Их прежняя жизнь – с супермаркетами, авиаперелетами, круассанами и понятными проблемами – закончилась вместе со всем миром. Они не знают, пережил ли кто-то глобальную катастрофу, и теперь, в мире после, им остается только выживать и вспоминать о мире до. Там у Рут была лучшая подруга и любимые родители, но еще – чувство одиночества, неустроенности и сложные отношения с разведенным мужчиной. Стала ли ее жизнь после катастрофы хуже? Или, наоборот, смерть старого мира подарила им с Ником шанс действительно начать все с чистого листа…

11

То, что предстает взору, напоминает Рут сделанные с воздуха фотографии разрушенных ураганами городов. Только сейчас это не вид сверху.

Они стоят в молчании, разглядывая открывшуюся им картину.

На месте яхт-клуба теперь груды щебня и керамических черепков.

Когда она пробегала мимо него? Несколько часов назад? Вчера?

Рут понятия не имеет, сколько времени они провели в пасти кита.

По пеплу они идут туда, где, по всей вероятности, находилась парковка. У обожженных голых деревьев, лишенных листвы, громоздятся сгоревшие машины, некоторые лежат на боку. Опаленные сучья, словно фигурки, вырезанные из черного картона, обрамляют парковку по периметру. Они припорошены пеплом, похожим на искусственный снег.

— Думаю, надо прикрыть чем-то рты и носы. Возможно, здесь повсюду радиация.

Рут вытаскивает из кармана Ника свернутую матерчатую сумку. Зубами надрывает ткань и рвет сумку на две длинные полоски. Одну вручает Нику. Тот берет ее, наблюдая, как Рут своей лентой обматывает лицо и завязывает концы на затылке.

— Перчатки, возможно, тоже нужны.

Ник смотрит, как Рут встряхивает руками, будто исполняет последние аккорды музыкального произведения крупной формы.

Что она имеет в виду?

С закрытыми лицами общаться им будет еще сложнее. Его слух пока не полностью восстановился, а матерчатая маска на лице Рут не только мешает ему читать по губам, но пока и приглушает ее голос. Что бы она ни пыталась сообщить ему, сейчас главное — найти еду. Все остальное подождет.

— Сначала — продукты. — Ник изображает, что он ест, затем, по примеру Рут, обматывает широкой лентой свое лицо и туго завязывает концы на бритом затылке. Морщится от боли, потому что случайно содрал несколько волдырей. Поворачивается, собираясь идти дальше, но Рут придерживает его за руку. Сдвинув со рта импровизированную маску, она кричит:

— Эй? Есть здесь кто-нибудь?

Это Ник услышал.

Они внимательно смотрят на горы щебня: вдруг где-то что-то шевельнется. Затаив дыхание, напрягают слух, силясь расслышать хоть что-нибудь, кроме звона в ушах.

Проходит несколько минут. Никто не отзывается.

Ни малейшего движения.

Ни звука. По крайней мере, они ничего не слышат.

Рут натягивает на рот маску и хочет подойти поближе к щебню, но Ник мягко трогает ее за плечо. Она поворачивается к нему. Он качает головой. Она кивает, и они идут в город.

Все здания, которые встречаются им по дороге, в том же плачевном состоянии. От общественных туалетов, куда он заходил еще вчера, осталась только беспорядочная куча бурых кирпичей. Часть стены еще стоит. Из нее торчит теперь уже бесполезная раковина. Вода, смешиваясь с пеплом, образует грязный ручей на их пути. Они осторожно переступают через него. В груде щебня фонтанирует лопнувшая труба. Бьющая из нее струя смывает пепел, вода течет по склону холма к морю.

Они идут дальше.

Вокруг одни лишь разрушения.

Маленький городок, в котором он провел последние несколько дней, теперь превратился в руины. По обочинам дороги торчат обугленные деревья и кустарники, иногда попадается автомобиль с выжженной краской и сгоревшим двигателем. И всю местность расчерчивают обвисшие электрические и телефонные провода.

Неужели так всюду?

В кои-то веки он рад, что у него нет своего дома. По крайней мере, то, чего не существует, не может быть уничтожено.

Рут приходит в голову, что в одном из этих разрушенных зданий, возможно, живет Ник. Или он говорил, что он не местный? Что он приехал сюда только из-за кита? Она помнит, как он говорил, что у него не осталось никого из родных. Но должны же быть друзья, коллеги. Какие-то знакомые, с которыми ему необходимо связаться. Убедиться, что близкие ему люди не пострадали.

Она отстает от него на несколько шагов, пытаясь понять, что он чувствует, но он по-прежнему для нее загадка. Слишком мало она о нем знает.

Его зовут Ник.

У него есть пикап.

Он фотограф.

Ей известны о нем только эти несколько фактов, но она чувствует, что ее судьба неразрывно связана с его судьбой. Очень странно.

Они доходят до перекрестка. Дороги, пересекающие одна другую, остались, но по обочинам — ничего, кроме обломков кирпичей, бетона и выпирающих металлических жердей.

Вдалеке Рут видит какие-то сооружения, которые чуть выше, чем окружающие их груды мусора. Она постукивает Ника по плечу и показывает ему на эти строения.

Проследив за направлением ее пальца, он кивает. Быстрым шагом они идут к выпуклым силуэтам. Когда подходят ближе, картина начинает проясняться. Рут запыхалась. Они ускоряют шаг. Ник почти бежит впереди нее, прямо по завалам из щебня и стекла.

Многие трейлеры все еще стоят, но краска с них ободрана, как будто их подвергли пескоструйной обработке. Стекла почти во всех окнах выбиты. Некоторые прицепы лежат на боку, задрав колеса без шин, отчего они похожи на мертвых насекомых.

Рут идет за Ником, тяжело отдуваясь. Наклонившись вперед, она упирается руками в колени и старается перевести дух. Ник останавливается, крутится на месте, пытаясь сориентироваться, затем направляется к одному из немногих уцелевших трейлеров. Этот прицеп стоит в стороне, в его разбитых окнах слегка колышутся занавески.

Ник оттягивает вниз маску и с улыбкой докладывает:

— Я не подключал газ.

Это его дом? Рут догоняет Ника.

Ник тянет дверь на себя, дергает раз, другой, потом, упершись ногой в железную стенку прицепа, наконец открывает ее.

В помещении погром, будто там побывали грабители. Всюду валяются бумаги и фотографии, на всех поверхностях тонкий налет пыли.

— Пожалуй, лучше ни к чему не прикасаться.

Рут заходит следом. Маску она спустила на подбородок, взгляд ее скользит по разбросанным вещам. Возможно, Ник сам оставил в трейлере беспорядок, когда уходил. Ей трудно об этом судить, ведь раньше она здесь не бывала.

Ник прикрывает лицо рукой, пряча нос и рот, и открывает стенной шкаф, в котором лежит напиханная как попало одежда. Он достает вязаную шапочку, натягивает ее на голову.

Так-то лучше. Он сразу чувствует себя менее голым.

Ник бросает Рут пару перчаток и свою старую бейсболку. Она ловит их, надевает, убирая пропылившиеся волосы под кепку, а покрытые волдырями руки прячет в шерстяные перчатки. Он видит, что она морщит лоб, — вероятно, недоумевает, почему летом он возит с собой зимние вещи. Ну и пускай.

Из выдвижного ящика в нижней части шкафа Ник достает нож — небольшой, но на вид грозный. Вытаскивает его из чехла. Лезвие острое. Что ж, вполне может пригодиться.

Рут пятится.

— Не нервничай ты, это мой старый рыбацкий нож.

— Это твой дом? — Рут смотрит на фотографии, разбросанные по комнате. На них лежит пыль.

— Можно и так сказать. Я не… — Он замолкает. Ей-то какое дело? — Да, пока тут, живу здесь… жил.

Ник поворачивается к полке над раковиной, на которой стоит несколько консервных банок, упаковка мюсли и печенье, тоже покрытые пылью. Он тянется к печенью, но потом останавливается.

Чувствуя на себе взгляд Рут, поворачивается к ней.

— Знаешь, что-то мне подсказывает, что нам лучше вернуться на берег.

— Думаешь?

— Я, конечно, не ученый, но уверен, что счетчик Гейгера здесь должен зашкаливать.

— Мне казалось, пока непонятно, ядерная это катастрофа или нет.

За последние дни в Окленде Рут посмотрела больше новостных выпусков, чем за весь прошлый год. Дикторы с паникой в глазах как могли старались предоставить информацию, которой у них просто не было. Сообщения, поступавшие из Европы, ясности не вносили. С лица земли исчезали целые города, но никто не знал, что именно произошло. Известно было одно: в результате какой-то катастрофы все живое и неживое было истреблено. Бедствие невиданного размаха, не имевшее аналогов в истории.

Свет послеполуденного солнца сочится в окно, озаряя Ника. Он машет перед собой покрытой волдырями рукой — разгоняет пыль, плывущую в воздухе.

— Посмотри, какой дрянью мы дышим. И, что бы это ни было: ядерная бомба, «грязная» бомба, какое-то химическое оружие, — непонятно, к чему это приведет.

Он хватает из шкафа худи, натягивает его через голову.

— Так, пусть пыль оседает, а мы возвращаемся на берег, разводим костер, ставим твою палатку, составляем план. Ясно, что живых мы здесь не найдем, но ведь не может быть, что уцелели только мы с тобой вдвоем. Такого просто не может быть. Нужно подождать. Посмотрим, что будет дальше.

Рут кивает. В словах Ника есть свой резон. У нее урчит в животе.

— Как быть с едой?

— У тебя ведь еще есть бобы, да?

— Да. Но надолго их не хватит.

— Надеюсь, нам не придется долго ими питаться. И мы должны есть водоросли.

— Водоросли?

— Да. Будем жарить их на палках, мы с отцом так делали, когда ходили на рыбалку. Чтобы организм получал йод.

Рут качает головой.

— Таблетки йода принимали после Хиросимы, Нагасаки, Чернобыля. А в водорослях есть йод, да? Точно не знаю, как это действует, но хоть не умрем сразу. Может быть, у нас какая-нибудь онкология разовьется, но об этом мы подумаем потом.

— Значит, на ужин водоросли и бобы.

— Уступаю дорогу дамам. — Ник с улыбкой кивает на дверь. Смотрит на Рут. Она стискивает зубы, как тогда на берегу, когда он впервые ее увидел. Ник снова показывает на дверь и извиняется: — Прости. Я хотел сказать: веди нас.