Дом у озера

Кейт Мортон, 2015

Июнь 1933 года. Родовое имение семьи Эдевейн в Корнуолле сверкает, готовое к долгожданной вечеринке в канун Дня святого Иоанна. Элис Эдевейн, шестнадцатилетняя начинающая писательница, особенно взволнована. Она не только придумала идеальный поворот сюжета своего романа, но и по уши влюбилась. Однако, когда часы бьют полночь и фейерверк озаряет ночное небо, бесследно исчезает ее младший брат, а вскоре полиция находит мертвым близкого друга их семьи. Не выдержав столь сокрушительного удара, Эдевейны навсегда покидают родной дом. 2003 год. Детектив Сэди Спэрроу после вынужденного ухода из полиции Лондона приезжает в коттедж своего деда в Корнуолле. Случайно обнаружив заброшенный дом, окруженный густым лесом и заросшим садом, она решает узнать историю этого дома, и ей рассказывают о пропавшем мальчике. А тем временем Элис Эдевейн, теперь уже автор популярных детективных романов, ведет в своем викторианском доме в Хэмпстеде замкнутую жизнь, столь же тщательно продуманную, как и ее детективы. Но все это лишь до тех пор, пока Сэди не начнет задавать вопросы о прошлом семейства Эдевейн, пытаясь распутать сложный клубок секретов…

Глава 3

Корнуолл, 2003 г.

Солнце пробивалось сквозь листву, и Сэди бежала так, что ее легкие запросили пощады. Но она не остановилась, наоборот, побежала быстрее, наслаждаясь ритмичным глухим топотом, который слабым эхом отзывался от сырой мшистой почвы и густого подлеска.

Собаки давно сбежали с узкой тропинки и теперь, опустив носы к земле, скользили, как ручейки патоки, среди поблескивающих зарослей ежевики по обочинам. Похоже, псы радуются больше ее самой, что дождь закончился и они наконец-то свободны. Как ни удивительно, Сэди нравилось, когда эти двое рядом. Сперва она не хотела брать их с собой, но Берти, ее дед, и так встревоженный ее неожиданным появлением — «С каких это пор ты ездишь в отпуск?» — привычно заупрямился. «Этот лес местами очень густой, и ты его не знаешь. Заблудишься как нечего делать». Когда дед пообещал уговорить кого-нибудь из местных парней составить ей компанию, сопровождая угрозу взглядом, в котором читалось, что вот-вот начнутся нежелательные расспросы, Сэди поспешно согласилась взять с собой на пробежку собак.

Сэди всегда бегала в одиночку — еще задолго до того, как дело Бейли развалилось и вся ее жизнь в Лондоне пошла прахом. Сэди считала, что лучше бегать одной. Некоторые люди бегают ради физической нагрузки, другие — ради удовольствия; Сэди бегала так, словно спасалась от смерти. Слова ее бывшего. Он произнес их обвиняющим тоном, согнувшись пополам посреди парка Хэмпстед-Хит и хватая ртом воздух. Сэди только пожала плечами, не понимая, почему это плохо, и вдруг почти без сожаления осознала, что у них ничего не выйдет.

Порыв ветра качнул ветви, брызнув последними каплями дождя в лицо. Она тряхнула головой, однако бег не замедлила. По бокам тропы стали появляться побеги шиповника, рабы привычки, которые каждый год прорастают сквозь папоротник и валежник. Хорошо. Подобные мелочи доказывают, что в мире есть место добру и красоте, как утверждается в стихах и банальных сентенциях. Сэди подумала, что с ее работой об этом часто забываешь.

На выходных лондонские газеты все еще писали о деле Бейли. Сэди случайно увидела заметку через плечо одного из посетителей в кафе «Гавань», куда они с Берти зашли позавтракать. Вернее, завтракала Сэди, а Берти пил что-то вроде густого зеленого коктейля, который пах травой. Маленькая заметка, всего одна колонка на пятой полосе, но имя Мэгги Бейли как магнитом привлекло взгляд Сэди, и она, замолчав на полуслове, жадно прочитала статью. Ничего нового, значит ничего не изменилось. А почему, собственно, что-то должно было измениться? Дело закрыто. Дерек Мэйтленд подвел черту. Неудивительно, что он до сих пор держится за эту историю, как собака за кость, вполне в его духе. Может, отчасти поэтому Сэди его и выбрала?

Из-за купы деревьев выскочил Эш, метнулся наперерез Сэди, хлопая ушами и улыбаясь во всю слюнявую пасть. Сэди отпрянула и, стиснув кулаки, побежала дальше. Она не должна читать газеты. Предполагается, что она взяла передышку, будет приходить в себя и ждать, пока в Лондоне все не уляжется. Дональд посоветовал. Он пытался защитить ее, не хотел, чтобы Сэди ткнули носом в ее собственную глупость. Мило, конечно, но, честно говоря, слишком поздно.

Одно время об этом деле писали все газеты и сообщали в новостях по телевизору. Даже спустя несколько недель поток не иссяк, наоборот, увеличился. Некоторые статьи просто цитировали отдельные комментарии Сэди, зато другие радостно сообщали о внутренних разногласиях среди сотрудников лондонской полиции, намекая на сокрытие фактов. Неудивительно, что Эшфорд разозлился. Суперинтендант никогда не упускал случая выразить свои взгляды на лояльность. Подтянув повыше брюки, все в пятнах от еды, он, брызгая слюной, распекал собравшихся полицейских: «Хуже стукачей ничего нет, слышите? Если чем-то недовольны, не болтайте с посторонними! Больше всего репутации полицейского управления вредят доносчики!» Особого упоминания удостаивались самые мерзкие из посторонних — журналисты. Подбородок Эшфорда дрожал от ненависти: «Кровопийцы, вот кто они все!»

Слава богу, он не знал, что в этом конкретном случае стукачом оказалась Сэди. Дональд ее прикрыл, совсем как тогда, когда она начала допускать ошибки. «Партнеры всегда так поступают», — хмуро буркнул он в ответ на ее неловкую благодарность. Потом они не раз подшучивали над теми промахами в обычно безукоризненной работе Сэди, однако последнее нарушение вышло за рамки дозволенного. Будучи старшим следователем по делу, Дональд отвечал за действия своих подчиненных, и если прийти на допрос, не захватив с собой блокнот, означало стать объектом дружеских подначек, то обвинения в том, что полиция напортачила с расследованием, расценивались совсем по-другому.

Дональд с самого начала знал, что утечка информации произошла из-за Сэди. Он пригласил ее в паб «Лиса и гончие», где не терпящим возражения тоном посоветовал на время уехать из Лондона. Велел Сэди взять положенный отпуск и не появляться на работе, пока не решит свои проблемы. «Я не шучу, Спэрроу, — сказал он, вытирая с седых щетинистых усов пивную пену. — Не знаю, что на тебя нашло, но Эшфорд не дурак, сейчас он будет следить за всеми как ястреб. У тебя ведь дед в Корнуолле, так? Ради себя самой — нет, ради нас обоих, — поезжай туда и возвращайся, когда придешь в норму».

Откуда ни возьмись, на тропе возник поваленный ствол дерева, и Сэди перепрыгнула через него, слегка зацепившись кроссовкой. Адреналин бурлил под кожей, словно горячий сироп; пришлось обуздать его, побежав еще быстрее. Возвращайся, когда придешь в норму. Легко сказать! Дональд, может, и не знает, в чем причина ее рассеянности и промахов, но сама-то Сэди это прекрасно понимает. Она представила конверт со всем содержимым, засунутый в тумбочку гостевой спальни у Берти в доме. Красивая бумага, изящный почерк и послание, от которого Сэди словно ледяной водой окатило. Все проблемы начались тем вечером, шесть недель назад, когда она наткнулась на это чертово письмо, лежавшее на коврике у двери лондонской квартиры. Сперва ошибки из-за невнимательности, маленькие недочеты, которые легко исправить… а потом возникло дело Бейли, той маленькой покинутой девочки, и шарах! Разразилась буря.

С последним выплеском энергии Сэди заставила себя добежать до почерневшего пня, поворотного пункта сегодняшней пробежки. Не сбавляла темпа, пока не добежала, коснулась рукой мокрой шершавой поверхности и только потом расслабилась и перевела дух, уперев ладони в колени. Диафрагма Сэди поднималась и опускалась, перед глазами мелькали звездочки. Эш крутился рядом, обнюхивая комель замшелого бревна, которое торчало из земли на крутом склоне. Сэди жадно напилась из пластиковой бутылки, выдавила немного воды в открытую пасть пса, погладила блестящую темную шерсть между ушей.

— Ну и где же твой братец? — спросила Сэди у Эша. — Где Рэмзи?

Пес наклонил голову набок и уставился на Сэди умными глазами. Сэди огляделась. Вокруг густо рос папоротник, закрученные побеги тянулись к солнечному свету, разворачиваясь в широкие перистые листья. Сладкий аромат жимолости смешивался с землистым запахом недавнего дождя. Летнего дождя. Сэди всегда нравился этот запах, даже после того, как Берти сказал, что он вызван особыми бактериями. Значит, при соответствующих условиях и из плохого может выйти что-то хорошее. У Сэди были свои причины в это верить.

В поисках Рэмзи Сэди еще раз вгляделась в лесную чащу и вдруг поняла, что Берти был прав: здесь немудрено заблудиться. Конечно, она, Сэди, вряд ли потеряется, тем более с собаками, которые чуют дорогу домой, а вот кто-нибудь может и заплутать, например наивная девушка из сказки. Такая девица, полная романтических мечтаний, вполне способна забрести в чащу леса и потеряться.

Сэди почти не знала сказок. Еще один из пробелов в жизненном опыте по сравнению со сверстниками — сказки, экзамены на аттестат о полном общем среднем образовании, родительское тепло. Даже в скудно обставленной комнатушке маленькой Бейли обнаружилась полка с книгами и замусоленный томик сказок братьев Гримм. Но в детстве Сэди не было рассказанных шепотом историй, которые начинаются с «давным-давно…». Ее мать не любила шептаться, отец — тоже, и оба они терпеть не могли все чудесное и сказочное.

Тем не менее Сэди, вполне приспособленная к жизни в обществе, знала, что в сказках люди, бывает, теряются и зачастую это связано именно с дремучим лесом. Люди пропадали и в реальной жизни — это Сэди знала по опыту. Иногда виной всему был несчастный случай, а порой люди исчезали намеренно: те, кто не хотел, чтобы их нашли. Люди вроде Мэгги Бейли.

«Мамаша в бегах, — с ходу определил Дональд в тот день еще до того, как они обнаружили в квартире малютку Кэйтлин; через несколько недель нашлась и записка, подтверждающая его правоту. — Не вынесла ответственности. Дети, попытки свести концы с концами… Жизнь. Если бы мне платили по фунту всякий раз, когда я с этим сталкивался…»

Но Сэди с ним не согласилась. Она гнула свою линию, выдвигала совершенно фантастические версии о преступлениях, которые встречаются только в детективах, настаивала, что мать не способна просто так бросить своего ребенка, и все пересматривала улики, надеясь найти какой-нибудь важный ключ к разгадке тайны.

«Ты пытаешься найти то, чего нет, — сказал ей Дональд. — Иногда, Спэрроу, — не часто, но порой бывает! — в реальной жизни все еще проще, чем кажется».

«Ты имеешь в виду себя?»

Дональд рассмеялся: «Наглая девчонка!» А потом заговорил мягким, почти отеческим тоном, хотя лучше бы он на нее накричал: «Знаешь, с полицейскими такое случается. Работаешь, работаешь над делом, и со временем оно западает тебе в душу. Но это означает только то, что ты человек, а не то, что ты права».

Дыхание Сэди выровнялось, а Рэмзи по-прежнему не было видно. Сэди позвала его, и голос эхом отозвался от темной сырой чащи. «Рэмзи… Рэмзи… Рэмзи!» Последний негромкий возглас затих, однако пес так и не появился. Он держался более настороженно, чем брат, и Сэди завоевывала его доверие куда дольше. Справедливо или нет, именно поэтому Рэмзи стал ее любимчиком. Сэди всегда остерегалась поспешных привязанностей. Похожую черту характера она заметила у Нэнси Бейли, матери Мэгги, и это, как подозревала Сэди, их сблизило. Так называемое folie à deux, разделенное безумие, когда двое в остальном вполне разумных людей поддерживают друг друга в одном и том же заблуждении. Теперь Сэди понимала, что они с Нэнси Бейли натворили, вторя своим фантазиям, убеждая себя, что в исчезновении Мэгги есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

Да, это было настоящим безумием. Десять лет работы в полиции, пять — детективом, и все, чему Сэди научилась, сразу же улетучилось, стоило ей увидеть в запущенной квартире ту маленькую и худенькую девочку с растрепанными светлыми волосами. Огромными настороженными глазами она смотрела на двух незнакомцев, ворвавшихся через переднюю дверь. Сэди подбежала к девочке, протянула руки и воскликнула чужим, непохожим на свой голосом: «Здравствуй, милая! А кто это нарисован у тебя на ночной рубашке?» Беззащитность крохи, ее неуверенность ударили по тому потаенному месту в душе Сэди, которое она тщательно охраняла. Все последующие дни ей казалось, что она чувствует в своих руках детские ладошки, слышит тонкий, жалобный голосок: «Мама? Где моя мама?» Сэди сжигала потребность все исправить, вернуть девочке мать, и Нэнси Бейли оказалась самой подходящей союзницей. Впрочем, Нэнси простительно, что она хватается за соломинку, отчаянно ищет оправдание бессердечному поведению дочери, бросившей ее внучку одну в квартире, пытается смягчить собственную вину (если бы я только не уехала на выходные с подругами, я бы сама ее нашла!), а вот Сэди могла бы и сообразить, что к чему.

— Рэмзи! — позвала она еще раз.

И вновь в ответ тишина, которую нарушал лишь шорох листьев и журчание воды в размытой дождем канаве. Удивительно, как чувство одиночества усиливается от звуков природы! Сэди вытянула руки над головой. Желание позвонить Нэнси тяжелым камнем давило на грудь, сжимало в потных кулаках легкие. Сэди смирилась с собственным унижением, но всякий раз при мысли о Нэнси ей становилось стыдно. По-прежнему хотелось извиниться, объяснить, что произошло ужасное недоразумение, что она вовсе не собиралась внушать пустые надежды. Дональд прекрасно знал Сэди. «И еще, Спэрроу, — сказал он на прощание, перед тем как выпроводить ее в Корнуолл. — Ни в коем случае не общайся с бабушкой девочки, даже думать не смей!»

— Рэмзи! — снова крикнула Сэди, уже громче. — Где ты, мальчик?

Высоко в кронах деревьев захлопала крыльями вспугнутая птица. Сквозь переплетение веток Сэди увидела, как бледно-голубое небо вспарывает крошечный самолетик, оставляя за собой белый след. Самолет направлялся на восток, в сторону Лондона. Странно думать, что где-то там бурлит жизнь, но, увы, без нее, Сэди.

С тех пор как она уехала, Дональд не давал о себе знать. Не то чтобы она особенно ждала, в конце концов, прошла всего лишь неделя, а Дональд велел взять отпуск на целый месяц. «Я же могу вернуться раньше, если захочу?» — спросила она у юноши из управления кадрами. Он смутился, и Сэди поняла, что такой вопрос ему задали впервые. «Только попробуй! — прорычал позже Дональд. — Я не шучу, Спэрроу, если увижу тебя здесь до того, как ты придешь в норму, то сразу же пойду к Эшфорду». Дональд не блефовал. Он собирался на пенсию и не хотел, чтобы его спятившая напарница все испортила. В общем, выбора не оставалось. Сэди собрала сумку и, поджав хвост, уехала в Корнуолл. Она оставила Дональду домашний телефон Берти и предупредила, что мобильная связь в тех краях неважная. Где-то в глубине души у Сэди теплилась надежда, что вскоре ее вызовут в Лондон.

Сбоку донеслось приглушенное рычание, и Сэди посмотрела вниз. Эш замер, как статуя, и стоял, устремив взгляд в лесную чащу. «Что случилось, мальчик? Не любишь, когда люди себя жалеют?» Шерсть на загривке пса поднялась, уши настороженно подрагивали, но сам он не шевелился. И тогда Сэди тоже услышала: вдалеке лаял Рэмзи, не тревожно, а скорее как-то необычно.

С тех пор как собаки взяли ее под свою опеку, Сэди испытывала непривычное и потому слегка пугающее материнское чувство. Когда Эш опять зарычал, она завинтила крышечку на бутылке и скомандовала, похлопав себя по ноге:

— Пошли, найдем твоего братца.

Бабушка и дедушка Сэди не держали собак, когда жили в Лондоне: у Рут была аллергия. А когда бабушка умерла, Берти перебрался в Корнуолл и захандрил. «У меня все хорошо, — сказал он, его голос едва пробивался через шумы на линии. — Мне здесь нравится, днем есть чем заняться. Правда, ночами слишком тихо. Я тут понял, что спорю с телевизором. Хуже того, кажется, он берет верх».

Дед бодрился, но Сэди по голосу поняла, что он тоскует. Бабушка с дедом полюбили друг друга, когда были подростками. Отец Рут поставлял товар в магазин родителей Берти в Хакни. С тех пор Рут и Берти не расставались. Горе деда ощущалось почти физически, и Сэди очень хотела найти правильные слова, чтобы его утешить. Впрочем, она никогда не была сильна в утешениях и потому сказала, что шансов переспорить лабрадора куда больше. Дед рассмеялся, обещал подумать, а назавтра отправился в приют для животных, откуда вернулся, как и следовало ожидать, с двумя собаками и злющим котом в придачу. Насколько Сэди могла судить за неделю пребывания в Корнуолле, все четверо прекрасно уживались, несмотря на то что кот почти не вылезал из-под дивана. Впервые с того дня, как заболела Рут, дед выглядел счастливым. Еще одна причина, по которой Сэди не могла прийти домой без собак.

Эш рванулся вперед, и Сэди тоже пришлось побежать быстрее, чтобы не потерять его из виду. Растительность вокруг постепенно менялась, воздух светлел. Деревья поредели, и кусты ежевики, спеша воспользоваться ярким солнцем, весело разрастались во все стороны. Ветки цеплялись за шорты Сэди, когда она пробегала мимо зарослей. Если бы она была склонна к фантазиям, то представила бы, что ее пытаются остановить.

Огибая торчащие из земли камни, Сэди поднялась на вершину крутого холма и обнаружила, что стоит на краю леса. Она замерла, изучая местность. Так далеко Сэди еще не заходила. Перед ней простиралось поле с высокой травой, а вдали она с трудом разглядела забор и покосившиеся ворота. За забором тоже тянулось поле с разбросанными по нему мощными деревьями с пышной листвой. У Сэди перехватило дыхание. Посреди поля стояла маленькая девочка, совсем одна. Лица не видно, только темный силуэт, освещенный сзади солнцем. Сэди хотела было окликнуть малышку, но моргнула, а когда открыла глаза, девочка исчезла, растворилась в золотисто-белом сиянии.

Сэди потрясла головой. Наверное, мозг устал. И глаза. Надо бы проверить зрение, узнать, отчего перед глазами мелькают мушки.

Эш забежал вперед, оглянулся на Сэди и нетерпеливо залаял, решив, что она движется слишком медленно. Сэди поспешила за ним через поле, отгоняя от себя непрошеную мысль, что поступает неправильно. Незнакомое ощущение. Как правило, Сэди не задумывалась о подобных вещах, но недавние неприятности на работе ее напугали. Она не любила пугаться. По мнению Сэди, страх и беззащитность шли рука об руку, и она давно для себя решила, что лучше идти навстречу неприятностям, чем позволить им себя преследовать.

Подойдя к деревянным воротам, Сэди заметила, что выцветшая, потрескавшаяся створка косо висит на петлях, причем, судя по унылому виду, довольно давно. Раскидистый вьюнок с фиолетовыми, похожими на трубы цветами заплелся вокруг столбиков, и Сэди пришлось пролезть в дыру между выгнувшимися планками. Эш, убедившись, что хозяйка следует за ним, громко гавкнул и умчался вперед.

Высокая трава задевала Сэди по голым коленкам, и они сильно чесались там, где высох пот. Что-то тревожило Сэди, не давало покоя. С той минуты, как она перелезла через ворота, ее не оставляло чувство неправильности происходящего. Сэди не верила в дурные предчувствия — зачем нужно шестое чувство, если использовать остальные пять? — и действительно, вскоре нашлось рациональное объяснение. Сэди шла минут десять, когда поняла, чтó здесь не так. Поле пустовало. Нет, конечно, травы, деревьев и птиц там хватало, но больше ничего не было. Ни медленно ползущих тракторов, ни фермеров, которые вышли починить изгородь, ни пасущегося скота. Весьма необычно для этих мест.

Она огляделась, пытаясь найти доказательства собственной неправоты. Где-то неподалеку журчала вода, с ветки ивы на Сэди глядела какая-то птица, наверное ворон. Вокруг простирались поля с высокой шуршащей травой, кое-где торчали корявые деревья, но ни одного человека, насколько хватал глаз.

Сбоку мелькнула темная тень, Сэди вздрогнула. Птица вспорхнула с ветки и теперь летела прямо к ней. Сэди отпрянула в сторону, зацепилась за что-то и упала на четвереньки в раскисшую грязь под мощной ивой. Сердито оглянулась, и ее взгляд упал на обрывок заплесневелой веревки, обмотавшейся вокруг левой ноги.

Веревка.

Инстинктивно, а может, благодаря предыдущему опыту — перед глазами промелькнула череда страшных картин с мест преступлений — Сэди взглянула наверх. Так и есть, к самому толстому суку привязана едва заметная на шершавой коре веревка с измочаленным концом. Рядом еще одна, на которой почти у самой земли болтается сырая полусгнившая доска. Так это не петля, а всего лишь качели!

Сэди встала, отряхнула грязные коленки, медленно обошла остатки качелей. Странно, что в этом уединенном месте когда-то играли дети, мелькнуло у нее в мозгу, но не успела она додумать эту мысль, как Эш вновь сорвался с места, — краткое беспокойство о Сэди сменилось желанием срочно найти брата.

Бросив последний взгляд на веревки, Сэди поспешила за псом. Теперь она замечала то, чего не видела раньше. Ряд разросшихся тисов оказался живой изгородью, довольно запущенной, но все же изгородью; с северной стороны, между обширными зарослями диких цветов, виднелся пролет моста; сломанные ворота, через которые она перелезла, выглядели не остатками заграждения, разделяющего природное пространство на две части, а полуразрушенной границей между цивилизацией и дикой природой. И это означало, что Сэди идет не по непаханому полю, а по саду. По крайней мере, раньше здесь был сад.

Из-за тисовой изгороди донесся вой, Эш в ответ громко гавкнул и нырнул в брешь среди ветвей. Сэди полезла за ним, однако на другой стороне остановилась. Перед ней, в тиши лесной просеки, темнела зеркальная гладь озера. По берегам росли ивы, а посередине возвышался большой земляной холм, что-то вроде острова. Озеро кишело утками, лысухами и камышницами, в воздухе стоял густой запах развороченной компостной кучи.

Рэмзи снова завыл, и Сэди пошла на его зов по мокрому берегу, осклизлому от многолетних наслоений утиного помета. Эш тревожно залаял; он стоял на деревянных мостках на дальней стороне озера, задрав морду к небу.

Сэди отвела ветви плакучей ивы, похожие на длинные тонкие пальцы, и нагнулась, чтобы не натолкнуться на странную стеклянную сферу на проржавевшей цепи. По дороге Сэди попались еще четыре шара, все покрытые грязью и затянутые изнутри паутиной многих поколений пауков. Она осторожно потрогала один из них, очарованная его необычностью, и попыталась угадать назначение этих шаров, которые, как фантастические фрукты, висели среди листвы.

У мостков Сэди увидела, что задняя лапа Рэмзи провалилась сквозь прогнившее дерево и застряла. Пес паниковал, и Сэди торопливо подошла к нему, осторожно ступая по доскам. Присела, погладила уши Рэмзи, успокаивая пса, убедилась, что он особо не пострадал, и прикинула, как его лучше вытащить. Не придумав ничего другого, Сэди обхватила собаку руками и потянула вверх. Недовольный подобным обращением Рэмзи царапал когтями мостки и страдальчески лаял.

— Знаю, знаю, — пробормотала Сэди. — Кто-то здесь не умеет принимать помощь.

В конце концов она вытащила пса и легла навзничь, переводя дыхание, а Рэмзи, изрядно взъерошенный, но целый и невредимый, сразу же отбежал подальше от мостков. Сэди закрыла глаза и рассмеялась, когда Эш благодарно лизнул ее шею. Внутренний голос шептал, что в любую минуту доски могут провалиться, однако Сэди слишком устала, чтобы прислушиваться.

Солнце уже поднялось, и Сэди чувствовала на лице божественное тепло. Она никогда не увлекалась медитацией, но в этот миг ей стало понятно, почему многие любят медитировать. Сэди удовлетворенно вздохнула, хотя в последнее время в ее жизни было мало поводов для довольства собой. Она слышала собственное дыхание; пульс под тонкой кожей на виске бился так громко, что Сэди казалось, будто она держит возле уха раковину с шумом океана.

Теперь, когда зрение не мешало, мир наполнился звуками: плеск воды у свай мостков внизу, шум уток, которые с хлюпаньем и брызгами садились на гладь озера, негромкое потрескивание досок под жарким солнцем. Сэди вслушалась и различила за всеми этими звуками густой обволакивающий гул, словно кто-то одновременно завел сотни моторчиков. Гул прочно ассоциировался с летом, и только потом до нее дошло: насекомые, адова прорва насекомых.

Сэди села, моргая от яркого света. Поначалу все вокруг выглядело слепяще-белым, но вскоре вновь стало обычным. Сердцевидные листья кувшинок поблескивали на поверхности воды, словно глазурованные плитки; цветы, похожие на красивые раскрытые ладони, тянулись к небу. В воздухе роились сотни крошечных крылатых созданий. Сэди встала и хотела уже подозвать собак, когда ее внимание привлекло кое-что на противоположном берегу озера.

Посреди залитой солнцем поляны стоял дом. Кирпичное здание с двумя одинаковыми фронтонами и портиком над парадным входом. Над черепичной крышей возвышалось множество труб, витражные окна всех трех этажей заговорщически щурились на солнце. Кирпичную стену дома густо оплело какое-то вьющееся растение, и маленькие птички деловито сновали туда-сюда среди кружева зеленых побегов и усиков, создавая эффект постоянного движения.

Сэди тихонько присвистнула.

— Интересно, что в этой глуши делает такая величественная пожилая дама? — вырвалось у нее.

Собственный голос показался Сэди чужим и непрошеным, юмор — натянутым; она словно вторглась в природное великолепие сада. Тем не менее дом необъяснимо манил к себе, и Сэди пошла к нему, пустившись в обход озера. Утки и другие дикие птицы не обращали на нее внимания, их безразличие вкупе с летней жарой и душной влажностью от застоявшегося водоема усиливали чувство отрезанности от мира.

На другой стороне озера обнаружилась заросшая боярышником дорожка, которая вела прямо к парадному входу. Сэди ковырнула поверхность дорожки носком кроссовки. Камень. Когда-то, наверное, розовато-коричневый, как весь местный камень, судя по строениям в деревне, но теперь почерневший от времени и недостатка заботы.

Про дом, похоже, забыли так же давно, как и про сад. С крыши кое-где попадала черепица и теперь валялась, расколотая, под ногами; одно из окон верхнего этажа было разбито. Уцелевшее стекло покрывал густой слой птичьего помета, который белыми сталактитами свисал с подоконника и стекал на глянцевые листья.

Маленькая птичка, словно предъявляя права на впечатляющие залежи, выпорхнула из-за разбитого стекла, нырнула почти вертикально вниз и спикировала мимо Сэди, едва не задев ее ухо. Девушка пошатнулась, но устояла на ногах. Этих птичек Сэди заметила еще у озера, они летали повсюду, шныряли в темных закоулках беспорядочного переплетения лоз и стеблей, перекликались взволнованным чириканьем. Впрочем, там были не только птицы, листва изобиловала насекомыми — бабочками, пчелами и другими, названий которых Сэди не знала, — отчего дом выглядел необычайно оживленным, что не соответствовало его плачевному состоянию.

Напрашивалось предположение, что дом пустует, однако по долгу службы Сэди не раз доводилось выезжать к пожилым людям, и она знала, что заброшенный вид жилища снаружи часто предваряет печальную историю жизни внутри. На облупившейся деревянной двери криво висел потускневший медный молоток в форме лисьей головы, и Сэди потянулась было к нему, чтобы постучать, но потом опустила руку. Что она скажет, если ей откроют? Еще не хватало, чтобы ее обвинили в нарушении границы чужих владений!.. Впрочем, в доме наверняка никого нет. Сэди не смогла бы объяснить, почему она в этом уверена, просто дом производил такое впечатление.

Над входной дверью виднелось панно из декоративного стекла: четыре фигуры в длинных одеяниях, каждая изображена на фоне, представляющем одно из времен года. Насколько могла судить Сэди, сюжет картины не был связан с религией, но воспринимался как таковой. Художник явно работал с искренней серьезностью, возможно, благоговением, отчего при взгляде на картину возникали мысли о церковных витражах. Сэди подтащила к дверям огромный грязный вазон и осторожно залезла на край.

Сквозь довольно большой кусок прозрачного стекла она увидела переднюю с большим овальным столом посредине. На столе стоял грушевидный фарфоровый кувшин с нарисованными на боку цветами и — Сэди прищурилась, чтобы разглядеть, — тусклым золотым узором, обвивающим ручку. В кувшине торчали тоненькие, хрупкие веточки какого-то растения, похоже ивы, внизу валялись сухие листья. Из гипсовой розетки на потолке свисала люстра — хрустальная или стеклянная, в общем, что-то изысканно красивое, а в дальнем конце комнаты вверх уходила широкая изогнутая лестница с потертым красным ковром. На левой стене возле закрытой двери висело круглое зеркало.

Сэди спрыгнула с вазона. Вдоль фасада дома тянулся затейливо разбитый сад, и Сэди едва отыскала тропинку среди колючих, цепляющихся за футболку кустов. Пахло резко, но довольно приятно: влажной землей, прелыми листьями, цветами, которые распускались под теплыми солнечными лучами, а вокруг них уже хлопотали большие толстые шмели, собирая пыльцу из мелких бело-розовых соцветий. «Ежевика», — подумала Сэди и удивилась: откуда такие познания?

На деревянной оконной раме были вырезаны неровные буквы, позеленевшие от плесени: «Э» и, похоже, еще одна «Э». Сэди провела пальцем по глубоким царапинам, лениво прикидывая, чьих рук это дело. Из густых зарослей под подоконником торчал изогнутый кусок железа. Она раздвинула ветви и обнаружила ржавые обломки садовой скамейки. Сэди оглянулась через плечо на дебри, из которых только что выбралась. А ведь когда-то здесь можно было спокойно сидеть и любоваться ухоженным садом! Теперь такое даже представить трудно.

Опять возникло странное, почти жутковатое чувство, и пришлось его отогнать. Она имеет дело с фактами, а не с ощущениями, и после недавних событий хорошо бы напоминать себе об этом почаще. Сэди прижала сложенные домиком ладони к стеклу и заглянула в окно.

В комнате было темно, но, когда глаза привыкли, удалось различить во мраке кое-какие предметы: рояль в углу возле двери, диван посреди комнаты и пару кресел лицом к нему, камин у дальней стены. Знакомая ситуация, когда словно поднимаешь крышку и заглядываешь в чужую жизнь. Сэди считала подобные минуты изюминкой своей работы, и не важно, что зрелище часто открывалось не самое приятное: ей всегда нравилось наблюдать, как живут другие люди. Сэди машинально стала делать мысленные заметки, как делала на месте преступления, куда ее вызывали по долгу службы.

Вдоль стен, оклеенных полинялыми серо-лиловыми обоями с цветочным рисунком, прогибались под тяжестью тысячи книг стеллажи. Над камином нес стражу большой, написанный маслом портрет женщины с точеным носом и сдержанной улыбкой. На примыкающей стене Сэди увидела двустворчатые застекленные двери с тяжелыми камковыми шторами по бокам. Похоже, когда-то двери вели в боковой садик, и погожим, вроде сегодняшнего, утром солнце врывалось в комнату, оставляя на ковре яркие теплые квадраты. Увы, цепкий плющ плотно заплел стекло, пропуская внутрь лишь крохи света. Сбоку от дверей стоял узкий деревянный стол, а на нем — фотография в красивой рамке. Сам снимок Сэди не разглядела из-за темноты, но даже если бы было светлее, обзор загораживала старомодная чашка с блюдцем.

Сэди поджала губы и задумалась. Судя по некоторым признакам — открытой крышке рояля, небрежно сдвинутым диванным подушкам, чашке на столе, — в комнате кто-то был, но ненадолго вышел и вот-вот должен вернуться; однако в то же время мир за стеклом пребывал в каком-то мрачном состоянии устоявшегося покоя. Комната, казалось, застыла вместе со всем содержимым, словно даже воздух, самый беспокойный из элементов, остался снаружи, и теперь внутри нечем дышать. Была еще одна деталь, подтверждающая, что комната давно пустует. Сначала Сэди решила, что у нее просто устали глаза, но потом поняла, что смазанный вид объясняется толстым слоем пыли.

Луч света падал на письменный стол у окна, и теперь Сэди разглядела, что все там покрыто пылью: чернильница, абажур и несколько открытых книг. На стопке лежал лист бумаги, который привлек внимание Сэди. Рисунок детского личика, очень красивого, с большими серьезными глазами, пухлым ротиком и спадающими на уши волосами, отчего малыш (трудно сказать, мальчик или девочка) больше походил на садового эльфа, а не на настоящего ребенка. Сэди заметила, что рисунок кое-где размазан, черные чернила расплылись, линии утратили четкость. В нижнем углу было что-то написано, стояла подпись и дата: 23 июня 1933 года.

Сзади раздался громкий треск, и Сэди вздрогнула, ударившись лбом о стекло. Два черных, тяжело дышащих пса вырвались из зарослей ежевики и стали обнюхивать ее ноги.

— Пора завтракать, да? — спросила она, когда холодный влажный нос ткнулся в ладонь. Желудок Сэди радостно откликнулся на это предположение, тихо заурчав. — Тогда пошли! Отведу вас домой.

Перед тем как пролезть за собаками сквозь разросшуюся тисовую изгородь, Сэди бросила прощальный взгляд на дом. Солнце скрылось за облаком, и окна больше не блестели. Здание словно нахмурилось, совсем как избалованный, привыкший к всеобщему вниманию ребенок, который дуется из-за того, что про него забыли. Даже птицы стали еще нахальнее и с резкими, похожими на смех криками сновали туда-сюда над затуманенной поляной, и чем жарче припекало, тем громче звучал хор насекомых.

Аспидная поверхность озера таинственно поблескивала, и Сэди вдруг остро почувствовала себя незваной гостьей. Трудно сказать почему, но, пролезая в дыру в изгороди, а потом следуя за собаками к дому, она знала: в этом доме произошло нечто ужасное. Возможно, ей подсказывало полицейское чутье.