Мы все из глины

Катерина Раюшкина

Молодому архитектору Ивану Андрееву поступает предложение о работе, от которого нельзя отказаться. Он окунается с головой в строительство сверхсекретной лаборатории, где под руководством профессора Зябликова будут проводиться эксперименты по выявлению неординарных способностей у советских граждан. Иван остаётся работать с ним и после завершения строительства лаборатории, продолжая загадочные опыты. Спустя годы Ивану предстоит выяснить, куда же исчезли все, кто принимал участие в эксперименте?

© Катерина Раюшкина, 2023

ISBN 978-5-0059-3022-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Шестой день, свернувшись эмбрионом на кровати под клетчатым пледом, лежал Иван Андреев. Рядом стояли табурет с лекарствами и медный тазик с холодной водой, через его бортик перевешивалось мокрое вафельное полотенце. Оно, как мертвая серая рыбешка, безжизненно смотрело на паркет, истекая застоявшейся водой.

В черной лужице отражался свет новой луны, робко заглядывавшей в окно. А с подоконника вглубь темной полупустой дачной комнаты смотрела вереница больших и маленьких кактусов. Плед закопошился. Из-под него раздался сиплый стон. Андреев трясущейся рукой потянул полотенце, и тазик с грохотом опрокинулся. Вода потекла в коридор.

В этот момент раздался частый стук. Андреев приложил полотенце к узкому горячему лбу и облегченно выдохнул.

— Сосед! Ты жив? — послышался с улицы бодрый мужской голос.

— Жив, жив! Заходи, Николаевич!

В коридор по-хозяйски зашел коренастый мужик в бейсболке и распахнутой красной клетчатой рубашке, из-под которой торчал загорелый круглый живот. Николаевич был председателем правления садового товарищества, дела вел четко и строго, не прощая дачникам задолженностей. Но к долгам соседа относился лояльно и всегда был с ним обходителен. Андреев, по-дружески подшучивая над ним, прозвал его на американский лад Реднеком.

— Как ты? — участливо спросил Реднек, приподняв бейсболку. В полумраке забелел его морщинистый широкий лоб.

— Почти сорок, — слабым дрожащим голосом ответил тот.

— Давай «скорую» вызову, — Реднек вытащил мобильник из кармана рубашки и уже приготовился набрать номер.

— Э, не… Убери! Не хочу в больницу! — взмолился Андреев.

— А если у тебя пневмония? К врачу надо, сосед. Шестой десяток пошел — не молодой пацан, чтобы так хорохориться.

— Достань лучше из того шкафчика хреновуху, — Андреев указал на угол навесной полки, которая виднелась из кухни.

Реднек молча встал и наполнил две стопки.

— За тебя! Будь здоров! — сказал он, протягивая стопку соседу.

— Тебе, Реднек, пить не советую, — приподнявшись с кровати, произнес Андреев неожиданно строго. Николаевич глянул на него круглыми глазами, и рука со стопкой невольно опустилась.

— Вспомни, как ты сегодня с лестницы полетел, когда спускался с чердака, и как головой об угол стены долбанулся. У тебя голова до сих пор кружится. Сотрясение, дружище.

— Сейчас она закружилась еще больше, — Реднек медленно опустился на кровать и поставил стопку на табурет с лекарствами. — Как узнал?

— Знаю, и все, — нехотя ответил Андреев, опустошив стопку.

— Чур меня, чур! — перекрестился Реднек, перебив соседа.

— Молчи! А то ляпнешь еще что-нибудь. И давно это у тебя началось?

— Как заболел.

— Да, и правда — странная болезнь. Свиной грипп… Птичий грипп… Может, новый вирус какой?

— Бог его знает, Николаевич, — Андреев взял с табурета реднековскую хреновуху и, зажмурившись от удовольствия, выпил.

— Ладно, сосед, я пошел. Будь! — Реднек поспешно утопал, несколько раз махнув рукой на прощание.

Андреев вновь укутался с головой в плед. Ему мерещилось, что он один сидит в ветхой вагонетке, которая на бешеной скорости мчит по крутым виражам американских горок. А ведь Андреев никогда на них не катался. Он лишь когда-то со стороны видел, как у других захватывает дух. «Обязательно попробую», — говорил он сам себе. И вот сейчас представилась возможность… Только вокруг было пустынно — никто, задрав головы, не смотрел на него снизу. Все аттракционы существовали исключительно для него, отчего сердце сжималось от страха. Пугало и то, что еще одним пассажиром был молодой человек, очень похожий на Андреева. Он ехал за ним следом, и ни один мускул на его лице не дрогнул, когда вагонетка сделала очередной сумасшедший вираж.

* * *

Был жаркий, томный летний день. Будоражил воздух, наполненный догорающим ароматом сирени и цветов вишни. Андреев был по-настоящему счастлив. Молодой, дерзкий, он получил диплом с отличием. Перспективный архитектор — так сказал про него научный руководитель, старый, всеми уважаемый профессор Московского архитектурного института.

Андреев в то время жил вместе с матерью и молодой женой на окраине столицы в двухэтажном деревянном бараке. Он возвращался домой навеселе, довольный собой. А в кармане старого твидового пиджака, доставшегося от деда, грел сердце диплом МАРХИ, самый настоящий.

Двор на удивление был пуст — ни местных ленивых мужиков, играющих в домино, ни склочных старух, ни детей. Только мокрое постельное белье говорило о том, что недавно здесь кто-то был. Очень знакомые простыни. Только молодой человек не мог припомнить, кому они принадлежат.

Андреев подумал, не задержаться ли во дворе. Соседям показаться. Он ведь теперь непременно станет уважаемым, достойным человеком. Собственная квартира, машина «Волга» — жизнь только начиналась. Позади останутся грязный барак и жизнь в нищете. Как с таким дипломом не поверить в свое светлое социалистическое будущее. Жизнь только начиналась, и начиналась она замечательно.

За плотными рядами развешанного белья послышались легкие, едва уловимые шаги. В небольшом просвете мелькнула чья-то тень. Андреев замер — может, кто-то из соседей — он поздоровается, покрасуется. «Здравствуй, Ванечка — скажет сосед или соседка. — А чего ты вырядился?». Андреев слегка улыбнется, расправит грудь: «Диплом с отличием защитил». И Петр Алексеич или Зинаида Николаевна так и ахнут. Или вот Леночка, с которой в параллельных классах учился. Даже лучше, если Леночка.

Тяжелые простыни покачнулись. Свободные края наволочек и полотенец взмыли вверх и комом намотались на бельевую веревку. Кто-то явно пытался пробраться. Андреев засмеялся — сейчас из белья вывалится местный выпивоха. Но вместо этого он увидел несколько крепких мужчин в штатском, приближавшихся к нему четким уверенным шагом. Лица у них были, что называется, каменными. Незнакомцы были приземисты и коротко стрижены. Оба — квадратные, словно скульптор, не придав никакого изящества, не обтесав, забыл о них. Один рыжий, как апельсин, у другого волосы блестящие, черные, как гуталин. «Апельсин и Гуталин», — отчего-то подумал Андреев, хотя внешность незнакомцев совсем не располагала к смешным дворовым кличкам.

— Андреев? — в проброс спросил рыжий.

— Он самый, — озадаченно ответил Андреев.

— Разговор есть, — сказал второй.

— А вы кто?

— Давай отойдем от подъезда, и мы все объясним.

Тон мужчин был безапелляционным. Андреев понял, что отказаться он не может, отчего резко протрезвел. Неизвестные отвели его в сторону от веревок с бельем.

— Завтра к тебе придет человек. Поедешь с ним. За колбасой, так сказать… — не мог подобрать нужных слов рыжий неприятный молодой человек.

— Какая колбаса? Вы кто?

— Кто мы — это неважно. А колбаса нужна всем.

— Отказаться от такого предложения — грех, — пустил смешок брюнет. — Надо же накрыть достойный стол по случаю успешного окончания института.

— Вы откуда знаете? — испугался Андреев.

— Несложно догадаться, — усмехнулся рыжий и показал толстым пальцем на карман, из которого выглядывал жесткий переплет диплома. Андреев машинально попытался его пропихнуть дальше вглубь, но ничего не вышло. Любое пространство ограничено в своих возможностях. Карман оказался не бездонным, Андреев так и застыл, схватившись за край документа.

— Нечего тут думать, — брюнет покрутил рукой, что означило «думай, парень, быстрее».

— Я рассмотрю это предложение. Какая, кстати, колбаса? — замешкался Андреев.

Незнакомцы, переглянувшись, улыбнулись.

— Сервелат — пальчики оближешь, — ответил рыжий, в уголках его рта скопилась вязкая слюна.

— Предложение, конечно, заманчивое… Я подумаю.

— Ладно, братец, колбаса тебе бесплатно, — нетерпеливо сказал брюнет, после чего повисла неловкая пауза. Андреев не знал, что и думать. Наверное, однокашники решили устроить сюрприз. Будь они прокляты! Хотят колбасой угостить и водку налить — пусть. Не отговаривать же их от благих намерений.

На следующий день за Андреевым приехала новенькая черная «Волга». Он молча сел назад. Водитель, навалившись на руль, не удостоил вниманием пассажира. Лишь слегка приподнял легкую кепку и тяжело выдохнул, чтобы убрать с верхней губы мешавшие волоски соломенных редких усов. За несколько часов пути он не проронил ни слова. Когда машина подъехала к безлюдному пустырю, попросил Андреева выйти. И денег не взял, что еще больше смутило новоиспеченного выпускника.

«Ладно, — подумал он. — Гулять так гулять».

— Дальше только пешком, — извиняющим тоном сказал водитель.

— Куда пешком? — испугался Андреев. — Не вижу ни одного продуктового магазина.

— Да не бойся, метров сто пройти. Там все увидишь.

От грунтовой дороги в лес вела неприметная тропинка. Водитель не соврал — Андреев действительно шел недолго. Остановился в заросшем борщевиком поле. Ба! Это становится не смешно и совсем не по-дружески. Не нужна никакая колбаса. Андреев уже развернулся, но его тут же кто-то окликнул. Через несколько минут он увидел незнакомого мужчину, на десяток лет старше себя. Тучный, но одетый по-деловому элегантно. На загорелом лице ни единой морщинки. Губы тонкие, неподвижные, а большие карие глаза улыбаются.

— Рад познакомиться, — протянул он руку Андрееву. — Виктор Дождев.

— Вы продавец колбасы?

Дождев поперхнулся, но глаза по-прежнему блестели и улыбались.

— Не совсем… — задумался он, а потом усмехнулся. — Продавец колбасы… Не знаю, что вам сказали. Но вас ждет хорошая работа. Не колбаса, конечно, в прямом смысле слова, гораздо лучше. У вас будет все! Колбаса в том числе.

Андреев побледнел. Не ослышался? Такой резкий и необоснованный переход от колбасы к работе мог сбить кого угодно, тем более Андреева, на тот момент романтичного, наивного юношу.

— Вам предстоит построить лабораторию для нужд Советского Союза. Понимаете, как это ответственно и почетно?

— Ничего не понимаю. Почему вы мне предлагаете это?

— Вы были на хорошем счету в институте. Все рекомендации имеются.

— Тогда причем здесь колбаса?

— Забудьте вы уже об этом, — впервые Дождев нахмурил лоб, отчего на его гладком свежем лице проступили несколько глубоких старческих морщин. — Нам с вами придется тесно работать, так что времени, чтобы узнать друг друга получше, будет достаточно.

— Мне лестно, что вы оказали такое доверие. Но у меня нет такого огромного опыта, на который вы рассчитываете.

Дождев нетерпеливо махнул рукой. Пора переходить к делу — все эти размусоливания утомили его. Человек он был простой и прямолинейный и пустую болтовню очень не любил.

— Здесь, — Дождев полной рукой очертил круг, — вы будете строить современную, отвечающую всем требованиям лабораторию.

— Что там будут делать?

— Логично, что опыты, — ядовито ответил Дождев.

— Я не просто так интересуюсь. Мне нужно знать, какие опыты, чтобы грамотно спланировать помещения, — по-деловому объяснил Андреев, заложив руки в карманы брюк.

— Любые. Так что думайте.

Так жизнь Андреева обрела четкие перспективы. Почти год ушел на то, чтобы спроектировать и вместе с бригадой построить огромный, оснащенный всем необходимым бункер. Правда, за это времени ясности в том, чем будут заниматься в лаборатории, не появилось. Ответы начальства были уклончивыми и туманными. Вскоре Андреев и вовсе перестал этим интересоваться. «В конце концов, не мое собачье дело — и лезть не надо».

Когда настало время внутренней отделки помещения, сюда стали приезжать, как понял Андреев, какие-то важные шишки. Первым ему был представлен некий Владимир Зябликов — утонченный, явно претендующий на свою исключительность да к тому же жуткий сноб. Выражался он загадочно и высокопарно, будто владел уникальной информацией, недоступной обычным людям.

— Нам предстоит набрать экспериментальную группу. Главный критерий — чувственное и ясное восприятие мира. В ближайшее время мы это сделаем, — уверял Зябликов на самом первом собрании, на котором по случайности присутствовал Андреев. В тот день небольшой зал был набит битком. Сидели какие-то уважаемые люди. Они внимательно слушали Зябликова. Некоторые из них даже что-то записывали. — Мы во многом будем на шаг впереди. Вы только представьте, какой силой обладают те, кто знает все о грядущем. И о месте каждого в загадочных свитках судьбы. А кое-кто может и вносить изменения в эти письмена. Полезные нашей родине изменения, разумеется.

В зале повисла тишина. Каждый, наверное, задумался, и, как показалось Андрееву, потому что он сам испытывал это чувство, ужаснулся. Представьте, вся ваша жизнь и вы — не нечто удивительное, а вы, как актер, играете по написанному за вас сценарию. Судьба, скажете вы. Но можно ли ее обмануть?

От одной мысли, что все происходящее неизбежно, по телу бежали мелкие мурашки.

— Какая это сила! Это похлеще всякого ядерного оружия, — продолжал воодушевленно говорить Зябликов. — Обостренная интуиция — своего рода панацея от будущих катаклизмов. Люди, а точнее — мы, всегда должны быть на шаг впереди. А как будут трепетать враги нашего Отечества! Вы только представьте!

Андреев представил, что если бы советские разведчики обладали такой несказанной силой, то их бы никогда не поймали. С помощью телепатии они получали бы информацию и безопасно передавали ее таким же, как они, удивительным людям. Холодная война стала бы еще холоднее, но тем интереснее. Скорее всего, и противник придумал бы что-то подобное. А родина пришла бы к тому же — слежкам, гонениям и казням. Только допрашивать уже никого не надо. Специальные одаренные сотрудники и так проникают прямо в мозг подозреваемых. Андрееву в тот момент это все показалось пустой бесперспективной затеей. Занятно, но если итог один, то в чем смысл? Впрочем, Андреев не сильно разбирался в холодной войне.

— Вы думаете, это возможно? — недоверчиво спросил кто-то из первых рядов. Андреев увидел лишь поблескивающую лысую макушку.

— Думаю, что возможно. И надеюсь, наши опыты это докажут. На то мы и ученые! Чтобы открыть то, что принесет благо обществу. В данном случае, хочу уточнить. Даже не открыть, а исследовать механизмы интуиции, телепатии и так далее, — Зябликов расхаживал по импровизированной сцене туда-обратно, уткнувшись взглядом в пол, и на некоторых словах многозначительно смотрел в толпу. Все это напоминало Андрееву театрализованное представление. Он одновременно был зрителем и актером.

— С чего вы начнете? — спросила та же лысеющая макушка.

— Пока этапы эксперимента держатся в секрете. Но чуть позже я все представлю в письменном виде.

Зябликов говорил что-то еще. Но Андреев его уже не слушал. Остальные тоже зевали, борясь с этим. Интуиция, телепатия, телекинез — интересные слова. Но уж очень длинная речь. В тот момент каждый думал лишь о том, чтобы доволочить ноги до дома и набить животы. Зябликов закончил доклад, и ряды очень быстро опустели. На тот момент Андреев и не догадывался, что самое занятное его ждет впереди. Пока что собрание внушило ему трепет и благоговение перед научной деятельностью.

Зябликов начал скрупулезно набирать сотрудников в рабочую группу. Для этого он устраивал различные тесты. Сотрудники бегали, прыгали, пытались угадать цвета карточек, спрятанных в конверты, а самое главное — подвергались гипнозу. Так он выявлял какие-то скрытые таланты. Каждый, как он называл, опыт держался в секрете, и результат сообщался индивидуально или не сообщался вовсе, если он оказывался для него неинтересным. Однако Андреева Зябликов пригласил к себе.

Он сидел за большим дубовым столом, расположенным прямо в центре кабинета. Зябликов казался очень маленьким, как если бы в доме великана поселился лилипут. В блеклом освещении он выглядел бледным и старым, совсем не могущественным. Незнакомому человеку сложно было бы предположить, что он возглавляет серьезное ответственное задание. Справа и слева от стола стояли высокие шкафы, полностью забитые какими-то бумагами и книгами. На стенах висели разнообразные портреты ученых. Андреев узнал Фрейда и Юнга. Все остальные сливались для него в безликую массу.

— У вас есть все задатки развить в себе так называемое шестое чувство, — заключил Зябликов, просматривая свои записи.

— Неужели? Вы сами в это верите? — небрежно спросил Андреев, пытаясь скрыть чрезмерное удивление.

— Вы пока их не прочувствовали в себе. Но всему свое время. Возможно, вы пока не готовы столкнуться с собой настоящим.

Андреев слушал не моргая. Так странно это все звучало, будто только что доктор сообщил ему, что у него выросла еще одна нога или рука. От таких новостей ничего хорошего обычно не бывает. Как реагировать он не знал. Конечность новая не появилась, опухоли не обнаружено. Всего лишь какое-то шестое чувство. Но как с этим жить, как управлять им? Да и вообще, не верилось.

— Я не имею ни малейшего представления о том, что вы говорите. Ничего такого в себе никогда не замечал. Я довольно посредственный человек. И если у меня и имеются таланты, то уж точно не в этой для меня неизведанной сфере. Я бы рад подтвердить ваши слова. Но, увы, не могу.

— Кто-то может сказать, что все это лженаука, и я занимаюсь чушью. Но я вот вам что скажу. Так простых обывателей склоняют думать. И это правильно: нечего им знать то, что не положено. Все серьезные научные доказательства скрываются. Я имею доступ к данным таких экспериментов. И вы не представляете! Эти способности есть! Но они не просто есть сами по себе как некий факт, они будто замысел для пока неизвестных нам целей. Наша задача хотя бы немного понять эти цели.

— Как я могу опровергать значимость ваших экспериментов? Просто ко мне это не имеет никакого отношения. Поверьте. А по поводу вашего последнего тезиса могу предположить, что такие способности даются человеку, чтобы он постиг нечто скрытое.

— Для чего нам это постигать? Вот самый главный вопрос. Мы люди практичные, а не фантазеры из журнала «Мурзилка», — Зябликов многозначительно посмотрел, точь-в-точь как на собрании. — Мой вам совет: не делайте пока поспешных выводов. Присмотритесь к себе.

Все портреты, как показалось Андрееву, тут же обратили на него внимание. С особенным укором посмотрел Фрейд. И Андреев кивнул Зябликову, не понимая, зачем он согласился. Не хотелось ему присматриваться. Он рисовал себе совсем другую жизнь. Может, кому-то и нужны уникальные способности и таланты, как в фантастических книжках, но только не ему. И без них жилось хорошо и вольготно нормальному человеку. Черт знает, почему он пошел навстречу этой долговязой зазнайке.

В команде Зябликова было пять человек. Кроме Андреева, в нее вошли Дождев и три старших научных сотрудника, в прошлом — студенты Зябликова. Но как только началась работа, сотрудники обосновались и привыкли к неприветливым серым стенам, Дождеву поступило распоряжение о переезде. Лабораторию отдали физикам для разработки оружия массового поражения. Экспериментальной группе Зябликова, которую он назвал «Третий глаз», полагалось помещение попроще. Им выделили здание старой больницы на окраине Москвы. Больница была в запустении не один год. Осыпалась почти вся штукатурка. Ни дверей, ни мебели, плитка на полу вся в сколах. Снова предстоял ремонт. И научная работа была приостановлена на несколько месяцев. За это время удалось привести в божеский вид лишь одно крыло.

— Я рад приветствовать всех участников нашего глобального и интересного эксперимента. На протяжении месяца мы отбирали самых лучших. Посмотрите друг на друга внимательно. Теперь вы будете жить бок о бок в этих стенах. Выходить и контактировать с внешним миром категорически запрещается. Вы же придумали для родственников легенду о вашей работе? Так вот, раз в неделю вам разрешается связываться с ними по телефону и сообщать, что у вас все хорошо, чувствуете вы себя прекрасно и так далее. Вы помните, что благодаря вашему участию, ваши близкие не будут ни в чем нуждаться? Вы постоянно будете находиться под нашим пристальным вниманием. Мы сделаем все, чтобы ваши способности усилились в десятки раз, и вы по максимуму смогли применить их на благо Советского Союза, — прочитал с листа Дождев. Раздались жидкие аплодисменты, энергичней всех хлопал в ладоши Зябликов. Это было очередное собрание рабочей группы.

Теперь в группе было семеро мужчин и три женщины. Самый молодой — паренек из детдома Валентин Мясов. Шестнадцатилетний мальчишка был очень высоким — без малого два метра ростом. Выглядел он гораздо старше своих лет и запомнился Андрееву своим кротким нравом, молчаливостью. Маленькие серые глаза, длинный нос, постоянно скучающий вид.

На вопросы он отвечал не с первого раза. Чтобы втянуть его в диалог, требовались усилия. Единственным, с кем он охотно беседовал, был другой участник группы — Родион Просов. Он сразу взял над парнем братскую опеку и играл роль посредника в общении с учеными. Это был скромный юноша. Его глаза, спрятанные за толстыми линзами очков, избегали взгляда собеседника. Когда он нервничал, то теребил волосы на висках, отчего у него был взъерошенный, неряшливый вид. Растянутый свитер из грубой шерсти висел на нем мешком. Просов постоянно одергивал длинные рукава, закрывавшие ладони. Эта привычка настолько в нем укоренилась, что какая бы одежда на нем ни была — он все время повторял это движение.

Из женщин Андрееву особенно запомнилась и полюбилась Лидия Ивановна. Она была самой старшей в группе. Потеряв единственного сына в пятьдесят лет, она неожиданно обрела дар ясновидения. Лидия Ивановна уверяла, что это покойный ее направляет и подсказывает ей. Так во время отборочных испытаний она и отвечала на вопросы: «Как говорит мой горячо любимый сын…» И поразительно — она почти не ошибалась. Однако никто ей не верил. Как убеждал Зябликов, уникальные способности всегда граничат с какой-либо болезнью.

Началась работа над экспериментами. Андреев теперь пропадал в лаборатории с утра до вечера. В его обязанности входило фиксировать результаты — в общем, все, что скажет Зябликов, а он говорил скудно, но по делу.

— Записывай, Андреев, эксперимент номер один «Выявление уникальных способностей».

— Разве мы их выявили?

— Андреев, ну что ты? Это огромная работа. Все не так просто. Иди за первым испытуемым.

Андреев не смог ничего возразить. Зябликов умел убеждать, и звание «профессор», вне зависимости от его аргументов, добавляло его словам весомости.

Андреев вышел из лаборатории и вернулся с пожилым мужчиной, сморщенным, как залежалый чернослив. Звали его Петр Афанасьевич Кобылкин. Лицо его было располагающим, честным. Такому, как он, даже Остап Бендер доверил бы ключи от квартиры, где деньги лежат. О тяжелой жизни Кобылкина свидетельствовал горб, который, подобно монаршей особе, восседал на нем по-хозяйски уверенно. Глаза были большими, влажными и слегка мутноватыми, поэтому определить, какого они цвета, было трудно. Видел он плохо, поэтому вошел в лабораторию робко, опасаясь ненароком споткнуться и предстать перед уважаемым профессором в нелепом виде. Зябликов сделал жест рукой. Кобылкин тяжело опустился на твердый стул.

— Так рад новой встрече с вами! — светился он от радости, что еще может быть кому-то полезен.

— Петр Афанасьевич, сейчас я положу перед вами запечатанный конверт с письмом, а вы попробуете сказать, что там написано.

Кобылкин напрягся, на несколько секунд вытянулся, как мог, расправил спину и стал водить над конвертом руками, попеременно выставляя вперед то левую, то правую ладонь. На это действо Андреев смотрел завороженно.

«Записывай», — шепнул ему Зябликов.

— Тут написано: «Наша экспериментальная группа следует заветам Ильича, поэтому принесет только пользу. Мы трудимся на благо Отечества и наших граждан. Я рад быть причастным к этому», — бегло произнес Кобылкин.

— Вскрывайте конверт, Андреев, — шепнул Зябликов.

Руки Андреева дрожали от волнения. Было в том, что происходило, нечто пугающее, как будто приоткрывалась завеса неведомого мира. А когда Андреев взглянул на белоснежный лист бумаги, то и сам побелел.

— Петр Афанасьевич сказал все верно, слово в слово.

— Очень хорошо, — Зябликов, как ребенок, захлопал в ладоши. — Кожное зрение.

— Я так газеты читаю, — с гордостью сказал Кобылкин. — «Правду», «Известия». Думал, что зрение у меня еще ничего. А вон оно что оказывается! Кожное… Никогда о таком не слышал. Спасибо, профессор. Буду знать.

— Зовите следующего участника, — обратился Зябликов к Андрееву. — А вы, Петр Афанасьевич, отдыхайте, скоро будете трудиться на благо родины.

— Всегда готов! — старик отдал честь.

Андреев помог ему беспрепятственно покинуть лабораторию. Выходил Кобылкин уже с высоко поднятой головой, даже горб, казалось, разгладился, и глаза засверкали голубоватым блеском.

Следующей Андреев привел Лидию Ивановну. Она смотрела себе под ноги, на Зябликова ни разу не взглянула. Одета она была очень элегантно — готовилась к этой встрече. Черная атласная юбка, белая блузка с большими воланами. Седоватые волосы убраны в аккуратный тонкий хвост. Лидия Ивановна присела и положила на стол фотографию покойного сына. На этот раз Андреев был собран и тщательно зафиксировал в своей тетради все ее действия, после чего показал испытуемой тот же самый конверт.

— Вы должны сказать… — начал Зябликов.

–…что там написано, — продолжила она.

— Все верно. Приступайте.

Лидия Ивановна только взглянула на конверт. Никаких манипуляций, как Кобылкин, она над ним не совершала. Казалось, он вообще ее не интересовал.

— Профессор, вы думаете о том, как бы порадовать своих сыновей, — сказала Лидия Ивановна.

Зябликов моментально нахмурился, будто кто-то зашел в его квартиру и навел там беспорядок.

— Лидия Ивановна, а что про конверт скажете?

— Я не знаю, — виновато промямлила она. — Если вы подумаете об этом, я вам скажу.

Андреев силился вспомнить, но не смог. Что-то было про родину и благо. И Лидия Ивановна это тут же озвучила.

— Феноменально! — воскликнул Андреев.

— Это не я. Это мне сын нашептывает, — будто оправдываясь, сказала она.

Зябликов тоже был поражен, но продолжал сидеть с кислой миной. От незаконного вторжения в его мозг он чувствовал себя пострадавшим. Лидия Ивановна покраснела от смущения и задумалась. Зябликов понял, что она хочет поразить их еще раз.

— Лидия Ивановна, от вас больше ничего не требуется.

— Я справилась с поставленной задачей? Не разочаровала?

— Ну что вы?! Вы идеально справились и превзошли все наши ожидания. У вас телепатия.

Андреев подтвердил кивком. Лидия Ивановна прижала к сердцу фотографию и неуверенно встала, будто ждала чего-то еще. Но все молчали, Андреев готов был ее проводить.

— Сводите их в Первый государственный цирк. Тот, в котором выступал Карандаш, деткам там весело и интересно. Мороженое им купите, там вкусное, — Лидия Ивановна напоследок обратилась к Зябликову, которому, кстати, идея очень понравилась. Но он не сказал об этом, а выражение его лица стало более кислым. Лидия Ивановна все поняла, поэтому вышла со смущенной улыбкой.

Следующим Андреев привел Валентина Мясова, который зашел робко, но сразу же случайно повалил один стул, потом другой. Потом Мясов сел и несколько раз зевнул. Его серые глаза были неподвижны и не выражали ровным счетом ничего. Андреев положил перед ним тот самый конверт.

— Скажите нам, что там написано, — повелительно произнес Зябликов.

Мясов зевнул еще раз, протер глаза и без интереса уставился на конверт. Казалось, он так может сидеть очень долго. Зябликов нетерпеливо стучал колпачком от ручки по столу. Но Валюша этого не замечал, он вообще не понимал намеков и скрытых смыслов.

— Давайте наконец приступим, — потребовал Зябликов.

Мясов никак не отреагировал и не пошевелился, только тупо смотрел на конверт.

— Это задание вам надо пройти одному. Вашего близкого друга Просова мы сейчас звать не будем.

Мясов продолжал глядеть на конверт, но его глаза уже сверкали зло и недовольно. Потом он зевнул еще раз, и лицо стало, как и прежде, равнодушным и каменным.

— Мясов, вы хотите что-нибудь сказать? — раздраженно спросил Зябликов.

— Хочу, чтобы вы привели сюда Просова.

— Это невозможно.

— Я думаю, что возможно.

На этих словах Мясов оторвал глаза от конверта и стал внимательно рассматривать Зябликова. Когда их взгляды встретились, Валюша повторил свое желание. Неожиданно Зябликов встал и отправился к входной двери. Андреев опешил. Он несколько раз позвал профессора, но тот ничего не ответил. Как зомби, о которых Андреев когда-то читал в журнале, он вышел из лаборатории и через несколько минут вернулся с Просовым. Тот мило улыбнулся Андрееву и расположился на месте Зябликова, который сел почему-то рядом с Мясовым. Зябликовские глаза были пустые и стеклянные, даже Лидия Ивановна не прочитала бы в них ни одной мысли.

— Вот видите, человеку не обязательно проходить какие-то задания. И как бы на него ни пытались воздействовать, он своего добьется, — Просов обратился к Андрееву. — И если он захочет, то и вы будете плясать под его дудку. Этот парень может все.

— Это я уже понял.

— Вы быстро схватываете.

— Верните Зябликова, и мы продолжим этот увлекательный разговор.

— Признаться, я уже забыл о нем, — сказал Просов. — Валентин, расколдуй Владимира Петровича.

Мясов щелкнул пальцами. Зябликов очнулся. Выглядел он уставшим и потерянным.

— Как я здесь оказался? — первым делом спросил профессор. — А вы, Просов, что тут делаете? Я вас не вызывал!

— Считаю, Мясов превосходно справился с поставленной задачей, — улыбался Просов. — И тому есть свидетель.

— Ты был под гипнозом, Владимир Петрович, — продолжил Андреев.

Зябликов вскочил, как ошпаренный. Что за день?! То вторгаются в его мысли, то управляют им против его воли. Ему хотелось прекратить все испытания на сегодня. Он был слишком вымотан. Но профессиональная жилка возобладала. Сделав глубокий вдох, он успокоился и стал беспристрастно разбираться в ситуации.

— Давайте по порядку, — обратился он к Андрееву.

— Вы подверглись гипнозу.

— Очень хорошо. У нашего Мясова поразительная способность воздействовать на реальность. Я восхищен!

Андреев заметил, что впервые за все это время юноша улыбнулся, похвала ему явно была приятна. Он даже вступил в диалог.

— Я не знаю, как у меня это получается. Просто если я чего-то очень сильно хочу, во мне будто что-то просыпается, и это я могу направить куда угодно, — попытался объяснить Валюша.

Доступно донести то, что он чувствует, у него не получалось. Слова застревали в горле, и рассказ состоял из междометий, пауз — так он пытался объяснить свое «что-то». Осознав свое бессилие, Мясов умолк, с надеждой поглядывая на своего товарища.

— Парень не промах. Согласны?

— Мясов, вы можете идти. А вы, Просов, останьтесь и пересядьте сюда, поближе к Андрееву. Я хочу все-таки занять свое место.

Просов молча пересел. Та веселость, с которой он пришел на подмогу к Мясову, улетучилась. Он опять стал угрюмым и нервно одергивал рукава свитера.

— Для вас задание то же самое. Что написано на бумаге в конверте? — спросил Зябликов.

— Я не обладаю кожным зрением. Я могу лишь увидеть будущее.

— Интересно-интересно. Как мы это проверим?

— Совсем скоро вы будете в спешке собираться домой. Наденете шляпу набок, а плащ наизнанку. Из портфеля выпадут бумаги. У вас ничего особенного не случится этим вечером, всего лишь разобьете чашку во время ужина.

— Какое оно — это будущее для Советского Союза?

— Светлое? — неожиданно спросил Андреев.

— Так далеко пока не стоит заглядывать, — вклинился Зябликов. Но Просов не обратил внимания на его реплику.

— Боюсь вас огорчить. В 1991 году Советского Союза не станет. На смену социализму придет капитализм. Наступит странное и смутное время, когда вроде бы и нет цензуры, но она повсюду. Каждый сам за себя. Потом всем будут заправлять олигархи и чиновники, живущие за счет налогов добропорядочных граждан. А народ будет искать спасение в красивом внешнем виде и духовном наполнении. И таких учителей будет много — все они будут учить, как жить и что чувствовать. Капитализм сменится «духовным социализмом», при котором верхушка предложит так называемый наиболее правильный духовный путь. Только я вам скажу, человек не будет счастливее, напротив, это породит бунты. Общество не станет совершенным, как предполагает социализм, а наоборот, на какое-то время погрузится в пучину духовной нищеты.

Андреев не успевал записывать, но боялся прервать пламенную речь Просова. За него это сделал Зябликов, который уже устал слушать, как он выразился, поток сознания.

— Духовный социализм… Остановитесь. Мы все равно не сможем проверить то, о чем вы сейчас говорите. И не факт, что доживем до этого времени. Давайте сузим временной отрезок.

— Я вам сказал, что будет вечером. Более сказать не могу и не хочу. Вы не понимаете, я вижу все возможные варианты будущего. Они, конечно, не всегда сбываются, но очень часто. А если бы знали, сколько миров существует, но их наличие я тоже никак не могу доказать.

— Так. Что вы еще нам можете продемонстрировать? — голос Зябликова звучал тихо и устало.

— Пожалуй, ничего, — Просов пожал костлявыми плечами.

— Ладно. Тогда вы свободны.

Просов поспешил уйти.

— Чашку разобью, — пробубнил себе под нос Зябликов. — Внушает мне, но я не поддамся. Кто у нас следующий на очереди?

— Вячеслав Лихоборов.

— Веди его, и на сегодня закончим. Я уже устал. Продолжим завтра.

За Андреевым в лабораторию просеменил маленький, но весьма пухлый мужичонка. Его глазки часто моргали и не могли ни на чем надолго зацепиться взглядом. Несмотря на тучность, его движения были легкими и плавными. При виде Зябликова он широко улыбнулся. Андреев в пятый раз положил на стол конверт, уже чуть смятый посередине. Лихоборов оживился еще более. Его ноги двигались сами по себе, отстукивая что-то наподобие чечетки, руки кружили над конвертом.

— И что надо сделать? — спросил он, не отрывая взгляда от белой шершавой бумаги.

— Ах, да! Простите, вы не первый, совсем вылетело из головы, — спохватился Зябликов. — В конверте лежит письмо, и вам надо, не вскрывая конверта, сказать, что там написано. Вы поняли?

Лихоборов утвердительно кивнул и все внимание сосредоточил на конверте. Так он сидел минуту, потом вторую, третью. Зябликов уже стал поглядывать на часы, но стрелки бежали медленно.

Андреев развлекал себя тем, что рисовал в тетради нечто футуристическое. Среди высоких стеклянных домов, касающихся неба, в воздухе маневрировали летающие машины — «Копейки» и «Волги» с пропеллерами на крыше. Он настолько увлекся, что не замечал ни скучающего Зябликова, ни Лихоборова, который был одновременно сосредоточенным и отрешенным. Тишину перебивало лишь частое шарканье ручки. Зябликовское терпение лопнуло — ждать больше нечего.

— Вы готовы сказать, что здесь написано?

— Секундочку… — буркнул Лихоборов и еще усерднее стал вглядываться в конверт.

Андреев продолжал рисовать и слышал разговор фоном, как если бы он стоял в очереди.

— Ваше время уже вышло. Если хотите, продолжим эксперимент завтра.

— Завтра — это уже не то. Хочу сегодня.

Лихоборов напрягся, глаза превратились в две щелки, руки свела судорога. Он продолжал смотреть на конверт. И тут случилось нечто. Андреев сначала увидел это боковым зрением и сразу оторвался от своих рисунков. Перед Лихоборовым в воздухе висел конверт. Зябликов тем временем дремал, издавая тяжелый глухой свист.

— Владимир Петрович! — негромко позвал его Андреев.

Лихоборов вздрогнул, и конверт упал на стол. В этот момент проснулся Зябликов. Картина была все та же. Лихоборов сидел неподвижно, склонившись над конвертом. Только Андреев выглядел каким-то взволнованным.

— Вячеслав, давайте попробуем завтра, — зевая, сказал профессор.

— Владимир Петрович, вы бы видели, что произошло, — вклинился Андреев. — Он поднял взглядом конверт! Прямо перед ним в воздухе конверт висел, представляете?

Лихоборов заинтересованно смотрел на Андреева.

— Тебе не привиделось? — спросил Зябликов.

— Нет! Ну что ты?!

— Я ничего не помню, — Лихоборов был взволнован.

— Голубчик, вы владеете телекинезом, — констатировал Зябликов.

Лихоборов непонимающе захлопал глазами.

— Вы свободны, — в заключение сказал профессор.

— Пожалуй. А то я очень устал, — Лихоборов ушел, с трудом волоча ноги.

В его движениях больше не было легкости. Тело казалось большим и грузным.

— На сегодня хватит. Продолжим завтра, — сказал Зябликов.

— Как он это сделал? — Андреев был под впечатлением.

— Совершенно иной уровень сознания. Хотя он, кажется, даже и не подозревает об этом. Эти люди умеют находиться в настоящем моменте. Это и есть осознанность, — Зябликов поспешно складывал бумаги в портфель. — Господи, что далеко ходить?! Любой философ и мыслитель во все времена пытался совершить качественный скачок в познании истины, человеческой природы и ответить на вопрос, что такое «здесь и сейчас». Но это разговор долгий, сам понимаешь, а мне уже пора.

— Что значит уровень сознания?

— Если кратко, то, чтобы выйти на новый, более качественный уровень сознания, человек как бы переживает трансцендентную смерть.

Вопросов у Андреева появилось еще больше. Но тут дверь снова приоткрылась, и в лабораторию опасливо заглянул невысокий худенький мужик, больше похожий на подростка, чем на зрелого человека.

— Товарищ Жбан, на сегодня мы закончили.

— Я бы хотел сегодня, если можно. Уж очень я настраивался на эту встречу, — неожиданным, густым басом попросил товарищ Жбан.

— Ладно. Проходите. Сделаю для вас исключение, — снизошел Зябликов.

Жбан радостно распахнул дверь и просеменил к столу.

— Что мне надо делать?

Зябликов неохотно достал из ящика все тот же конверт.

— Скажите, что за текст в конверте.

Жбан почесал затылок, и его лицо стало очень озадаченным.

— Честно говоря, не знаю. Совершенно ничего не приходит в голову.

— Вы сами напросились, — улыбнулся Зябликов и стал выжидать, когда Жбан сдастся окончательно.

— Погодите немного. Я подумаю.

Его лицо стало еще более обеспокоенным, будто от этого испытания зависела его жизнь. Андреев пытался догадаться, какой сверхспособностью обладает этот неказистый человек. И ему казалось, что сейчас он увидит нечто, что поразит его еще больше, чем все остальное. Он воображал, как Жбан, сидя на стуле, поднимается в воздух, висит там несколько секунд, а потом со скоростью света мчится к одной из стен и насквозь ее проходит, оставляя после себя легкий белый дым. Андреев посматривал на ножки стула, но они плотно соприкасались с полом и отрываться от него явно не собирались. А Жбан со злостью смотрел на конверт.

— Что-то пришло вам на ум? — спросил Зябликов.

— Нет. Погодите еще немного.

— Голубчик, мы не можем так сидеть до утра.

— Я все понимаю. Дайте мне шанс.

Жбан с мольбой взглянул на Андреева. Тот слегка кивнул.

— Владимир Петрович, если желаете, идите. Я с ним посижу.

— Нет уж. Я тоже останусь! Вдруг пропущу что-то интересное, — с иронией возразил Зябликов.

Картина осталась прежней. Жбан сидел в том же положении. Намека на что-то удивительное не было. Закон всемирного тяготения был сильнее не только Жбана, но и воображения Андреева. И мысль, что Жбан может подняться в воздух, постепенно померкла. Он увидел маленького, беспомощного, отчаявшегося человека, который растерянно хлопал глазами.

— Ваше время истекло, — вынес приговор Зябликов.

— Мне пришло на ум, что в этом письме говорится об огромных галактиках Вселенной.

— Точнее можете сказать? Например, процитировать.

— Во Вселенной насчитывается порядка нескольких триллионов галактик, и где-то там существует такая же жизнь, как на Земле. И как бы ученые ни пытались ее разглядеть в большие мощные телескопы, она все время будет ускользать. Но однажды она сама себя покажет, явит себя.

— Вам бы писателем быть, голубчик, — улыбнулся Зябликов. — Теперь вскройте конверт и прочтите, что там написано.

Жбан дрожащими руками вскрыл конверт и уставился на лист круглыми глазами. Потом раздосадовано махнул рукой.

— Конечно! Мог бы догадаться! — пожурил он сам себя.

Расстроенный Жбан ушел восвояси. Зябликов торжествовал. Ничего выдающегося он не увидел, как и предполагал.

— Владимир Петрович, от чего ты так радуешься его неудаче? — спросил Андреев.

— Совершенно нет, — лукавил профессор.

— Я только одного не понимаю, почему вы его взяли в эту группу. Что в нем такого уникального?

— Я уже не помню. Надо поднимать записи всех экспериментов. Поговорим в другой раз.

Зябликов суетился. Спешка была ему не к лицу. Он надел шляпу набок, накинул плащ наизнанку и не застегнул портфель, из которого посыпались только что уложенные бумаги. Выругавшись, он снова собрал их. Все произошло точь-в-точь, как говорил испытуемый Просов. Андреев заметил это, но профессору ничего не сказал. Тот недовольно что-то бурчал себе под нос.