Наш малыш соединит нас

Каролина Дэй, 2021

Пару лет назад я совершила ошибку – влюбилась в сводного брата. Итог – беременность и страшный диагноз для малыша. И Дан единственный, кто сможет спасти нас от смерти. Но какие последствия нас ожидают, если все узнают о нашей запретной любви?

Глава 1. В первый раз

Несколько месяцев назад

— Эльза, ты готова? Ты… Что с твоим лицом? — мама окидывает меня недовольным взглядом.

— Нанесла автозагар по твоей рекомендации, — вздыхаю я, взглянув на свое отражение. Кожа выглядит странно: местами загорело, местами нормально, а местами осталась такой же белой, с какой я родилась.

В общем, леопард во всей красе, именно так можно охарактеризовать мой первый опыт с автозагаром. Обычно я спасалась тональными кремами, но мама настояла на этом способе маскировки моей бледности.

— Почему ты мне не позвонила? Как я покажу тебя Гришеньке?

— Извини…

— Черт с тобой! Поехали, по дороге замаскирую тоном. Мы и так опаздываем.

Да, альбиносам в этом плане тяжело. Кожа белая, волосы белые, глаза красноватые, губы бледные, ну и все остальное. Солнце противопоказано из-за отсутствия меланина, губы приходится постоянно подкрашивать тинтом, а ресницы и брови — тушью. Только в этом случае я чувствую себя человеком, а не маленьким монстром.

Это “замаскирую” длится около получаса, пока Толя отвозит нас к будущему дому. Мои вещи перевезли еще утром, сейчас едем и мы с мамой. Она — с работы, а я — с учебы. Когда мы оставляли нашу красивую квартиру с панорамным видом на город, сердце чуть кольнуло. Не хотелось покидать этот уголок, хоть и жили мы там всего год, но маму не переубедить.

Мама вообще женщина стойкая, стальная. Целый год владеет собственным делом, бизнес-леди, как-никак. И у такой красивой и шикарной женщины рано или поздно должен был появиться мужчина. Такой же богатый и статный. Сейчас мы как раз переезжаем в его дом на западе Москвы, и я впервые увижу маминого избранника. Она не показывала фотографию, просто бросила вскользь имя и велела посмотреть в интернете, но я толком не услышала, как звали того человека.

— Эльза, ты меня слышишь? — мама щелкает пальцами перед моими глазами.

— Что?

— Ну вот! Опять ты меня прослушала! — возмущается она. — Сколько раз тебе можно говорить? В доме веди себя скромно! Не витай в облаках, не парируй, не вмешивайся в разговоры! И не говори…

— Я помню, мам, — улыбаюсь самой родной на свете женщине. В глубине души я рада, что мама нашла мужчину мечты после смерти папы восемнадцать лет назад. Однако я не нахожу в ее глазах трепета или счастья. Может, мне кажется?

— Выходи, мы приехали.

— Иди, я тебя догоню.

— Только не трогай тон и тушь не смывай! Этот вечер должен пройти идеально, не порть его своими выходками! — наставляет мама и покидает салон.

Мама ошиблась, я не стану поправлять ее «макияжное творение». Мне просто нужно собраться, надеть солнцезащитные очки, чтобы глаза не слепило, пару раз выдохнуть. Перемены всегда даются с трудом, особенно, когда на горизонте появляются незнакомые люди.

— Толь? — обращаюсь к нашему водителю. Мужчина переводит взгляд карих глаз на зеркало заднего вида и встречается с моим. — Все настолько серьезно?

— Твоя жизнь улучшится, поверь мне, — произносит мужчина, устало вздохнув.

— Ты же знаешь, я не люблю перемены.

— Любые перемены идут на пользу, помни об этом, — мужчина растягивает тонкие, как ниточка, губы в обаятельной улыбке. Люблю, когда меня возит Толя. Это бывает редко, потому что он работает с мамой, но мы всегда находим общий язык. Он понимает меня. Почему? Не знаю.

Когда выхожу из внедорожника, первым делом окидываю взглядом территорию. Она достаточно большая. Красивые дорожки, ведущие к дому, аккуратно подстриженные кустики. Сам дом кажется огромным замком. Однако стоит зайти в дом, и мне сразу же хочется выйти.

Внутри слишком светло, от белого цвета немного слепит глаза, когда я снимаю очки. В нашей квартире тоже светлые комнаты, но моя окрашена в темные тона, чтобы глаза не сильно напрягались.

— Милая, наконец-то ты пришла! — восклицает мама и подходит ко мне. Чмокает в обе щечки, приобнимает, улыбается так, будто мы не виделись несколько дней. Зачем проявлять эту неестественную заботу? Ответ стоит позади маминой стройной фигуры в ярко-красном платье.

Высокий брюнет с едва заметной сединой на висках окидывает меня внимательным взглядом стальных глаз. Внезапно меня пробирает до самых костей: взгляд слишком придирчивый, будто меня обыскивают с металлоискателем. Я уже говорила, что не люблю перемены, особенно, когда так явно дают понять, что не рады тебе.

— Гриша, познакомься, это моя Эльза, — весело тараторит мама. Мне кажется или ее голос дрожит? Мамин голос дрожит? Точно глюки!

— Добро пожаловать, — произносит стальной голос. — Меня зовут Григорий Викторович. Марта рассказала тебе правила проживания в нашем доме. Надеюсь, ты будешь их соблюдать неукоснительно.

— Х-хорошо.

Кажется, я понимаю, почему мама вздрагивает: его тон кажется пугающим. Странное поведение при знакомстве с будущей падчерицей, не находите?

— Пройдем в столовую.

Здесь еще столовая есть? Хотя о чем я спрашиваю? Во дворце, наверное, есть все.

— Данечка к нам не присоединится?

— Он обещал выйти чуть позже.

Впервые за долгое время вижу улыбку на маминых губах и тепло в глазах. В последний год она много работала и редко появлялась дома. Иногда новости о ней я узнавала из интернета. Открытие нового офиса в Москве, разработка программы для филиала в Берлине и Токио. И все это за один год.

Нам мало удается побыть вместе из-за занятости на работе. Знаю, что мама любит меня и желает лучшего, иначе вряд ли она пошла бы на такой ответственный шаг, как свадьба и переезд, не подумав обо мне. Но почему-то я ощущаю дискомфорт, находясь в этом доме.

Может, потому что мама никогда не смотрела на меня с таким теплом, как на этого мужчину?

— Эльза, ты слышишь нас?

— Что?

— Милая, не витай в облаках, — ласково, но с легким нажимом просит мама. — Как прошел день в университете?

— Как обычно, ничего особенного.

Не буду же я рассказывать, что парни из моей группы развесили по всей территории университета мою фотографию без макияжа с припиской: «Это чудище опасно и заразно! Бегите!». Дураки. Я привыкла к всеобщему вниманию.

— Ты уже готовишься к экзаменам? — интересуется Григорий Викторович. От звуков его голоса становится не по себе, а от пристального взгляда, скользящего по лицу, хочется встать и уйти. Но я терплю. Ради мамы.

— В октябре никто не принимает экзамены, — вежливо отвечаю мужчине. Тот никак не реагирует на мои слова и продолжает:

— Ты не сдаешь сессию экстерном?

— В этом нет никакой необходимости.

Кажется, запас моей вежливости скоро закончится, но вряд ли я скажу и слово против. Не умею противостоять или спорить, говорю так, как есть, — правдиво и максимально корректно. Вряд ли эта черта характера передалась мне с диагнозом.

— Даня всегда закрывал предметы раньше и приезжал домой, — довольно произносит Григорий Викторович. — Я думал, у тебя так же.

— Эльза очень хорошо учится. Поступила сама на бюджет, без моих связей сдала первую сессию, но… Милая, подумай о досрочной сдаче в этом семестре, хорошо?

Если бы я была буйным подростком, я бы вскочила со стула, накричала на маму с будущим «папочкой» и высказала свое мнение. Но мне уже девятнадцать. Гормоны поутихли, возражать смысла не вижу. Так будет лучше для меня. Мама никогда не делала ничего мне во вред, а слова Григория Викторовича…

«Мама никогда не делала ничего мне во вред», — повторяю про себя, и вторая «я» тут же перестает сопротивляться.

— Прощу прощения за опоздание, — произносит бархатистый голос справа от меня и заставляет замереть на месте, покрываясь мурашками от волнения.

Вы когда-нибудь ощущали, что у вас замирает сердце в буквальном смысле? Когда оно резко останавливается, а затем заводится с двойной скоростью, словно вы пережили секундную клиническую смерть? Я — нет. Всегда думала, что это бредни из области фантастики.

Но сейчас я ощутила резкое торможение и ускорение за считанные секунды, стоило только встретиться с внимательными зелеными глазами…

— Данечка! — мама радостно поднимается и обнимает «Данечку», целуя в обе щеки. Снова ощущаю ее слишком теплое отношение к мужчинам из этой семьи, и оно неприятно сдавливает грудь.

— Добрый вечер, Марта.

Тон парня кажется вежливым, но я улавливаю боковым зрением, как слегка кривится его лицо, а руки не обнимаю маму в ответ.

— Папа, — он подходит к Григорию Викторовичу и пожимает ему руку.

— Присаживайся.

И он садится прямо напротив меня, что заставляет напрячься еще больше. Чтобы вы понимали: во главе стола сидит его отец, по правую руку — моя мама, я — рядом с ней. Вместо того чтобы сесть по левую руку от своего отца, «Данечка» располагается напротив меня, на одно место дальше от Григория Викторовича. Может, здесь такие правила?

Лучше бы он сел рядом с отцом: пристальный взгляд напротив пробуждает нездоровую дрожь в конечностях.

Кажется, у меня руки начинают потеть, а сердце никак не желает успокоиться. Почему он глядит на меня? Любопытство? У меня нет сил рассматривать, какого оттенка его темные волосы, оценить ширину его мужественных плеч. Если бы волнение не накрыло меня, я бы снова посмотрела в его глаза и обвела бы взглядом контур полных губ — это единственное, что мне удалось ухватить за короткие мгновения.

— Предлагаю выпить, — Григорий Викторович прерывает затянувшуюся тишину.

— Разве есть повод? — раздается бархатистый голос.

— Воссоединение семьи — всегда повод.

— Воссоединение? Ты серьезно? Может, мы еще будем…

— Ты прав, Гриш, давайте выпьем, — встревает мама и подносит свой бокал к бокалу будущего мужа. «Родители» перебрасываются обеспокоенными взглядами. Григорий Викторович на мгновение расслабляет каменное лицо. Замечаю на лбу вздувшуюся венку, а левая рука, которая лежит на столе, сжимается в кулак, затем разжимается.

Прожигающие взгляды мужской половины, мамины нервные смешки и натянутая улыбка, которую она порой не в силах держать, мои дрожащие руки и чересчур напряженное лицо «Гришеньки». Атмосфера вокруг нас слишком накаленная, ощущаю это своей сверхчувствительной кожей даже под автозагаром.

Мы не чокаемся, как это принято, просто приподнимаем бокалы и выпиваем. Напиток игристый, чересчур сладкий. Мне хватает маленького глотка, чтобы больше никогда не пробовать это.

— Как прошел твой день, Даниил? — подает голос глава семьи.

— Отлично. В следующем месяце матч, готовлюсь, — расслабленно отвечает его сын.

— Ты заполнил бумаги?

— Нет, и не собираюсь.

— Даниил! Я просил…

— Я уже говорил, что у меня чемпионат, — голос парня внезапно становится жестче. — У меня не хватит времени и на футбол, и на твою фирму.

— Должно хватать, ты наш наследник.

— Отдайте моей «сестренке». Чем вам не наследница?

— Даня! — повышает тон Григорий Викторович. — Твое увлечение футболом длится слишком долго, нужно правильно расставлять приоритеты.

— Мне двадцать пять, пап, и я уже пять лет защищаю честь нашей страны. Ты опоздал.

Отец ничего не говорит в ответ сыну, а я чувствую себя лишней. Ощущение, будто я проникла на чужую территорию без разрешения и нагло подслушиваю. Странно, что он вообще спорит с отцом. Я не спорила, просто поступила на юридический, как советовала мама, а она зарезервировала место в своей фирме.

Почему он не сделает так же? Родители хотят для нас лучшего…

— Что у тебя здесь? — парень показывает на участок над верхней губой. Прикладываю туда пальцы и понимаю страшную вещь: автозагар смывается вместе с тональным кремом.

— Эльза, немедленно приведи себя в порядок! — почти командным тоном произносит мама.

— Рита, проводи Эльзу в личную ванную комнату, — приказывает глава семьи.

У меня будет личная ванная? Ладно, это потом выясним. Главное, сбежать отсюда и не ловить на себе презрительно-насмешливые взгляды. Женщина средних лет ведет меня в общую прихожую и провожает на второй этаж почти в самый конец коридора.

— Ваша комната, — говорит безэмоционально и уходит прочь.

Только сейчас облегченно выдыхаю, ощущая, что грудь больше не сдавливает напряжение и неловкость. Но мне все равно немного некомфортно в чужих стенах, в чужих красках и чересчур светлой комнате. Она просторная, есть даже выход на балкон, но почти белая, как и весь интерьер. Причем настолько, что я, кажется, не буду расставаться с солнцезащитными очками. За белой дверью справа нахожу ту самую ванную из слепящего мрамора, и в отражении вижу…

Мамочки! Какой кошмар!

Автозагар пошел пятнами, испачкал рукав платья, которым я вытирала лицо по дороге. Мамины старания ушли впустую. Под длинными рукавами и колготками не виден белоснежный цвет кожи, а теперь я вся сливаюсь, смывая с себя остатки макияжа, тушь, тени. Вытираю лицо полотенцем и смотрю на свое отражение. Черт! Не могу видеть себя такую — абсолютно белую, как лист бумаги. Слишком бледная, неяркая. Белая ворона…

Как стыдно… Господи…

Они это видели?

Выхожу из ванной и… Боже! Что он здесь делает?

«Данечка» расположился на моей кровати как хозяин, развалившись на светлом покрывале. На нем все тот же костюм, только светлая рубашка, кажется, расстегнута на пару пуговиц.

— Надеюсь, ты не против. Я в своем доме, имею право заходить в любую комнату.

Ничего не отвечаю, отвожу глаза, снова ощущая напряжение, но в более тесном помещении. Не вижу, куда именно смотрит мой новоиспеченный братец, только чувствую любопытный взгляд на себе. Он не отводит его, пробегает по моему лицу, по платью, скрывающему белоснежную кожу.

— Папа приказал извиниться за тот спектакль. В общем… сорян. Не переживай, доставать не буду. Наверное.

М-да…

Мне радоваться или плакать? Как реагировать на появление в моей комнате и на эти слова? Сказать, как я счастлива, что услышала его извинения? Принять их? В его семье принято так извиняться?

— Я Дан.

— Отец тебя звал Даниилом.

— Меня. Зовут. Дан.

Не стоит так напористо втолковывать свое имя. Мне интересно, как тебя можно называть, если мне не нравится имя Дан: оно слишком грубое. А как же Даня? Данечка? Мама назвала тебя именно так, а ты… Ты никак не отреагировал на проявление нежности, чего от моей мамы дождаться было почти невозможно.

Не услышав от меня ответа, он подходит ближе. Теперь его видно гораздо лучше, он больше не расплывчатое черно-белое пятно. Неуверенно поднимаю лицо вверх и позволяю себе несколько секунд на рассматривание «братца». Он почти на голову выше меня. Красивые черты лица, чуть островатые. Ресницы длинные, черные. Моя мечта с детства, они всегда у меня были белыми как мел и короткими. Губы полные, чувственные, а глаза…

— Не засматривайся, детка, мы сводные брат и сестра, — усмехается он. Слегка трясу головой, прогоняя странное наваждение, возникшее между нами. Точнее, между мной и второй мной.

— Я знаю.

— Тогда зачем пялишься?

— Я никогда не видела таких красивых глаз.

Черт возьми, что я несу? Зачем говорю это вслух? Он посмеется надо мной, плюнет в душу и уйдет. Как там бывает обычно? Сводные брат и сестра не рады союзу родителей, и стараются напакостить друг другу, отравить ядом, который выплескивается разными способами. Только я искренне рада за свою маму, а он… Судя по его резкости в столовой, он вряд ли в восторге от двух женщин в его доме.

— Хм… Польщен. В столовой ты была загорелой, а сейчас…

— Я нормальная! — отвечаю резче, чем необходимо. — И кожа у меня нормальная.

— Да, вижу. Ты не сказала, как тебя зовут.

— Эльза… меня зовут Эльза.

Он вновь внимательно рассматривает меня. Мы стоим не слишком близко, но и не так далеко, чтобы не заметить особых черт. Наверное, я его недооценила, назвав парнем. Он мужчина. По крайней мере, в моем представлении.

— Эльза — холодное сердце? — приподнимает темную бровь.

— Почему ты так решил?

— Вы внешне очень похожи.

— Это комплимент? — усмехаюсь я. Сравнение с диснеевской принцессой для меня не ново, но чаще всего оно звучит в оскорбительном контексте, а не в позитивном.

— Я никому не делаю комплименты, слишком много чести.

Полные губы постепенно растягиваются в улыбке, обнажая ровную линию жемчужных зубов. Наверное, со временем у меня возникнет желание нарисовать ее в карандаше. Однако язвительность в бархатном голосе и горечь, оставшаяся после его слов, портят впечатление от внешней красоты.

Что я тебе сделала, Дан?

— В общем, я извинился. Ко мне в комнату не заходи, по всем вопросам обращайся к прислуге, матери или отцу, но не ко мне. Сделай вид, что меня не существует, а я не стану приставать к тебе.

После своей тирады «Дан» молча уходит из моей комнаты, превращаясь в расплывчатый силуэт вдалеке. Дверью не хлопает, аккуратно закрывает, оставляя меня наедине с напряжением в комнате. Вот и приветствие от сводного братца. Класс.

Как мне вернуться в столовую? Может, не стоит? Данечки там нет, и меня не будет. Не хочу больше позориться. В своей старой комнате я чувствовала безопасность и спокойствие, а здесь все сквозит напряжением.

Возможно, мне удастся немного порисовать. Здесь ведь есть выход на балкон. На улице темно и холодно, но я люблю ночь: она не давит на глаза. А прохлада не обжигает кожу.