Различные миры моей души. Том 1. Сборник повестей

Карина Василь

Повесть «В джунглях» – история трагической любви индийского мальчика и английской леди. «Кто ты» – авторское видение евангелий. «Иной мир чужой души» – о том, что у другой души свой мир внутри. «Русалочьи сказки» – попытка автора создать готическое сочинение. В повестях «Отпуск в Праге» и «Отпустить мечту» автор пытается описать свое представление о любви. «Наваждение» – авторская фантазия о реальном лице. Книга содержит нецензурную брань.

Иной мир чужой души

Предисловие

Прежде всего хочу сказать, что, не являясь химиком, я представляю, как получается вещество, упомянутое в повести. Возможно, я слишком смело и вольно обращалась с некоторыми научными терминами и медицинскими фактами. Однако упор я делала не на науку, а на характеры людей. Поэтому приношу извинения сведущим людям и прошу читать эту повесть как мою фантазию, как выдумку, а не как научный трактат. Представьте, что в действительности подобное вещество можно было создать самому, что достать или произвести его было не очень сложно и что оно действовало так, как я упомянула. Всего знать невозможно. И я не претендую.

Автор

Чужая душа не потёмки, а совершенно другой мир.

(афоризм)

Я родилась более шестидесяти лет назад в трущобах Лондона у рыбного рынка. Возможно именно из-за того, что первые десять лет своей жизни я прожила в тесноте и вони рабочих кварталов, куда полиция заглядывала только чтобы собрать дань с проституток и мелких жуликов, я всю остальную жизнь стремилась выбрать места, если выбор был, подальше от городов и поближе к поместьям, расположенным среди лесов и полей.

Я очень рано научилась перевязывать раны, слышать дыхание и мерить температуру, поскольку врачи и медицинские инструменты вместе с ними, были нечаянными гостями в нашем убогом жилище. Тогда как подвижность и неуёмная жажда знаний четверых моих братьев разорили бы и более богатого эсквайра. Самым бесшабашным был старший, Том. Ему было всё равно, с какого дерева падать, в какой луже тонуть и какие порошки поджигать. Как старшему ему больше всех влетало от отца, когда он бывал относительно трезв. Мать же, вечно занятая стиркой и штопкой, пытаясь этим заработать на пропитание семье, вообще редко когда отвлекалась на нас. Второй брат, Джон, был полной противоположностью старшему. У него никогда не было идей, планов и своего мнения. Но он охотно принимал участие в проделках своего брата. Теперь, когда дни мои подходят к концу, мне уже нечего стыдиться моих братьев, умерших на каторге почти в одно время. Их жизнь была коротка, не чета моей. Отсутствие в злосчастный момент ума третьего брата, Джереми, который заранее просчитывал каверзы и возможность наказания за них, а так же непомерное самомнение старшего брата, считавшего оскорблением каждый раз прислушиваться к здравому смыслу своего младшего брата, привели его и Джона в суд, а потом и в могилу в возрасте двадцати трёх и двадцати одного года. Что же до Джереми, то он стал первоклассным аферистом. И, благодаря своему изощрённому уму, попадался весьма редко и отделывался весьма легко. Лет двадцать пять назад до меня дошли слухи, что он умудрился затесаться в высший свет и каким-то образом доказал одинокому баронету, что он его племянник. А поскольку баронет был одинок и богат, то по смерти своё состояние и титул он передал Джереми. Не бог весть что по меркам высшего света, но с тех пор Джереми стал вести приличествующий титулу образ жизни, ибо баронет, оправдывая надежды, не заставил долго ждать своей смерти.

Что же до четвёртого брата, Джека, который был младше меня на три года, то с детства он составлял мне компанию в обучении. Мы вместе учились читать по рваным газетам, вместе учились считать по редким грошам, перепадавшим матери. Когда же при разгрузке очередного яла с рыбой здоровый ящик упал отцу на ногу и сломал её так неудачно, что полупьяный костоправ-мясник решил её вообще отрезать, мы вместе учились философии жизни. Благодаря вечно детской наивной физиономии Джека и всегдашним его распахнутым глазам он милостыней зарабатывал больше, чем мать своим тяжким трудом. А когда настоятель какой-то католической церкви услышал на улице его голос, его взяли петь в церковный хор, против чего активно восставал отец, считая католичество религией дьявола, а монахов — развращёнными слугами сатаны. В конце концов, устав от пьяных скандалов, Джек ушёл жить в сторожку при церкви. Через некоторое время он упросил взять меня сиделкой в лазарет при церкви. По прошествии трёх лет он выразил желание стать монахом ордена, к которому принадлежала церковь. Теперь он настоятель небольшого монастыря на юге Англии.

Что же до меня, Ненси Рест, то я стала образцовой сиделкой. Мои медицинские познания и полное отсутствие любопытства и страсти к сплетням снискали мне славу сурового и непреклонного человека, однако, знатока своего дела. Что ж, возможно люди и правы. Однако, я считала, и до сих пор считаю, что вмешиваться в чужую жизнь с советами, любопытством и сочувствием тогда, когда тебя никто не просил, это только давать повод считать себя глупым, недалёким и болтливым человеком. У каждого своя роль в этой жизни. И, как мне кажется, я свою сыграла достаточно хорошо, чтобы со спокойной совестью встретить свой конец.

Лишь один эпизод из моей жизни не даёт мне покоя. Возможно, в тот момент мне следовало отказаться от своей сдержанности. Но, несмотря на то, что, благодаря рассказам мистера Дойла, полиция стала восприниматься как сборище глупцов, я так не считала. И, думала, что, в конце концов, виновный будет найден. К сожалению, этого не произошло. Все действующие лица этой истории уже умерли, кроме меня и инспектора Питера Джонсона, который тогда вёл это дело. Но даже он не знает всего до конца. А я не могу заставить себя сказать правду до сих пор. И именно двойственность такого положения удерживает меня от принятия предложения инспектора Джонсона. Хотя, в нашем возрасте и в нынешнее время освященный церковью брак — это формальность, и может восприниматься как старомодный пережиток. Но инспектор, несмотря на профессию, верующий и весьма набожный человек. Тогда как я, повидавшая жестокие смерти детей, жуткие смерти продажных женщин, нелепые смерти умных людей и несправедливые смерти людей хороших, побывав на ужасах войны в Индии, где выявляются лучшие качества врагов, и в аду тыла, где вылезают на свет пороки соотечественников и друзей, я перестала верить в милосердие бога. Но я не хочу расстраивать инспектора, и поэтому за всё время нашего знакомства я никогда не смеялась и не критиковала его веру. Человеку нужна мечта, из которой он черпает силы жить в современном мире зла и пороков. Когда меня одолевает грязь современности, я беру отпуск и еду в свой маленький домик с садом, где растут яблони с самыми вкусными яблоками. А так же вишни, крыжовник, сливы и смородина. В этом моём раю я отдыхаю. И мне не нужен ладан церкви, чтобы получить умиротворение и спокойствие или понять свою близость к богу. Это мне заменяют розы и пейзаж вокруг. Я не считаю, что при общении с ним нужны посредники. Но, если другим они нужны — это их дело.

История, которая не даёт мне покоя, произошла незадолго до смерти королевы Виктории. Весь мир был охвачен мистикой и стремлением к познанию мира через науку. Электричество и аэропланы и вместе с тем столоверчение и духи. Меня это никогда не привлекало. Всю жизнь у меня было много других забот, более приземлённых и реалистичных. Но глупость человеческая — во что бы то ни стало подёргать бога за бороду — давала мне работу. Немногие знатные люди хотели шумихи с помещением своих дядюшек или кузин в сумасшедшие дома. Немногие сердобольные из отчаявшихся родственников лелеяли надежды, что при благожелательном уходе, свежем воздухе и здоровом питании рассудок их спиритически настроенных родственников придёт в норму. Я общалась со всеми видами душевнобольных или просто физически увечных. На основании своего опыта, а также, помня одну историю, вокруг которой я и веду рассказ, всё не решаясь приступить к нему, я могу уверенно сказать, что, как бы ни был здоров разум, но, если тело увечно, первый шаг на пути к безумию уже сделан.

Однако, я увлеклась вступлением. Сдержанному человеку моего возраста тоже хочется иногда облегчить душу, совесть и память. Со временем я, возможно, пожалею об этом. Но сейчас, раз начав, я должна закончить свои воспоминания.

После довольно хлопотного пациента, родственники которого устали от его излишне эксцентричных выходок, после ряда бессонных ночей и не менее суматошных дней, когда я и ещё две сиделки сменяли друг друга, я решила дать себе отдохнуть. Этому способствовало и то обстоятельство, что в поисках истины и ответов с того света бывший блестящий коммерсант настолько утратил человеческий облик, что лечащий врач семьи категорически рекомендовал его изолировать. Иначе, как сказал он, он не даст гарантий, что его подопечный не перережет сиделок и не подожжёт дом со всеми обитателями. Скрепя сердце и не торопясь развязывать кошелёк, семья всё же последовала совету врача. В результате я смогла позволить себе небольшой праздник. Я предупредила агентство, которое подыскивало мне недужных, за которыми я должна была ходить, и отправилась к морю. Тишина, покой, уединение и солёный воздух привели меня в равновесие, слегка утраченное бессонными ночами.

По возвращении меня ждал новый подопечный. На мои расспросы меня уверили, что юноша, за которым я должна ухаживать, в здравом рассудке. Однако его нельзя оставлять одного по причине его физического недуга. Отец очень переживает за его хрупкое здоровье. Лишний раз даже запрещает ему выходить из комнаты, чтобы сын, не дай бог, себе что-то не сломал или вывихнул. Я весьма была удивлена такой мнительностью отца. Однако мнение, что сиделка нужна скорее ему, чем его сыну, я оставила при себе. Мне было сказано, что поместье упомянутого беспокойного отца находится не слишком далеко от того места, где я недавно отдыхала. Ещё меня поставили в известность, что у этого отца есть младший сын, весьма здоровый и подвижный молодой человек. Мать старшего сына умерла много лет тому назад, а мать младшего предпочитает отдыхать на континенте — в Италии, Франции, Греции, Испании, словом, там, где есть солнце и цивилизация. Хотя, о Греции я бы так не сказала. При семье есть собственный врач, фамилию которого я неоднократно слышала ещё будучи юной девушкой. Единственное, что меня удивляло, зачем такому хорошему врачу с богатой в недавнем прошлом лондонской практикой понадобилось ехать в глушь всего-то к одному пациенту, поскольку, как мне сказали в агентстве, в семействе этом, а, равно как и среди слуг и соседей, все отличались исключительным здоровьем. Впрочем, определение «соседи» весьма условно — ближайшие из них жили в нескольких десятках миль. Подобные подробности меня интересовали мало. Что же до работы и оплаты, то подробности и детали первой мне расскажет врач на месте, а вторая была более чем щедра. Поэтому без лишних вопросов я собрала нужные мне вещи и тем же вечером выехала.

Характеристика заболевания, данная мне в агентстве со слов отца моего будущего пациента, мне показалась странной. Однако за неимением информации я не стала делать предположений и выводов. Хотя мысль о нездоровом рассудке папаши снова мелькнула у меня в мозгу. Но там был ещё младший сын, в опеке которого отец не принимал таких строгих мер. Решив оставить размышления на потом, я наслаждалась дорогой.

Через несколько дней пути я подъехала к владениям своего нынешнего работодателя. Однако, я не назвала его имени. Его звали сэр Томас Мейпл. Его сыновей Френсис и Стивен. Френсис являлся моим подопечным.

Владения сэра Томаса и впрямь были велики: обширные поля, ограниченные густым лесом, небольшой пруд невдалеке от дома и речка с пологими берегами, которая питала этот пруд. Перед фасадом здания была великолепная подъездная аллея, окаймлённая невысокими тщательно подстриженными кустами. Само здание производило впечатление красивого уютного и маленького дворца. Что огорчало, так это то, что его стены не были увиты плющом. Во-первых, плющ хранит в своих ветках и листьях тепло дождливыми и сырыми вечерами. Во-вторых, это красиво — создаётся впечатление, что ты живёшь в комфортабельном лесу. Ну, а в-третьих, плющ скрывает облупившуюся краску или потемневшее дерево. Очевидно, хозяин поместья был очень богат, поскольку стены дома сверкали первозданной белизной.

Я приехала днём в экипаже, который сэр Томас заблаговременно подал к моему поезду. Чему я была необычайно рада. Это избавляло меня нанимать пролётку самой или тащиться с вещами пешком по незнакомой местности. Я не преминула поблагодарить сэра Томаса за его любезность, едва он вышел меня встречать по приезде. Чем снова меня удивил: обычно к сиделкам относятся как к прислуге, нередко поручая им какие-то мелкие дела по дому. На мои сдержанные слова благодарности он лишь отмахнулся:

— Мисс Рест, вы войдёте в нашу семью, и скоро будете знать много больше, чем сами её члены. Так к чему церемонии? Вы и мисс Райт оказываете неоценимую услугу этому дому. Так стоит ли благодарить меня за мелочи, которые мне ничего не стоят?

Я умолчала о том, что не он сам ездил меня встречать, а его кучер. И поэтому ему действительно это ничего не стоило. Вместо этого я спросила:

— А кто такая мисс Райт, сэр?

Сэр Томас остановился посреди лестницы, по которой сопровождал меня наверх к моей комнате и, повернувшись, ответил:

— Мисс Райт — здешняя служанка. Она и миссис Стоун будут вам помогать. Миссис Стоун — кормилица Френсиса. Она будет наблюдать за ним по ночам, если понадобится.

Он повернулся продолжить подъем.

— Вы не могли бы мне объяснить характер заболевания мистера Френсиса, сэр? На что я должна обратить внимание?

Не снижая темпа, сэр Томас ответил:

— Вы должны обратить внимание на одно: чтобы он не перенапрягался, чтобы он не брал в руки что-то острое и тяжёлое, чтобы он не был в подавленном состоянии. О заболевании вам расскажет доктор Уильям Пити, когда придёт. А смотреть за Френсисом легко — он передвигается в кресле на колёсах.

— Он парализован? — спросила я, поскольку мы приближались к третьему этажу дома. А, насколько я могу судить, не являясь врачом, подавленного состояния трудно избежать, не находясь на свежем воздухе. Что в свою очередь трудно проделывать, постоянно спуская и поднимая кресло на третий этаж.

— Как вам сказать? — Сэр Томас смущённо сбавил темп. — Как такового сильного паралича у него нет. Но любое физическое перенапряжение ему противопоказано.

— А что до вашего запрета на тяжёлое и острое, сэр? Тяжёлое — я ещё могу понять. Вы опасаетесь перенапряжения. Но острое?

— У него очень слабые мышцы и часто бывают судороги, — не глядя на меня, произнёс сэр Томас, открывая передо мной дверь. — Я боюсь, что он просто себя покалечит.

Я вошла в комнату. Просторная, светлая, рядом гардеробная с принадлежностями для умывания — словом, больше похоже на комнату дочери, чем сиделки.

— Через ту дверь, мисс, — он показал на противоположную входной полускрытую дверь. — Вы можете выйти в коридор. Там есть ещё одна комнатка — проходная. Она выходит на винтовую лестницу для слуг. В этой комнате вы можете обедать, если не хотите разделить трапезу с нами.

— Вы очень любезны, сударь, — сдержанно ответила я. — Но мисс Райт и миссис Стоун, по всей вероятности, будут питаться со слугами…

— Конечно.

–…Поэтому я предпочла бы находиться там же, сэр.

— Об этом не может быть и речи. — Сэр Томас решительно взмахнул руками. — Видите ли, мисс Рест, я собираюсь платить вам жалование выше обычного в расчете, что вы будете компаньонкой моему сыну. О, ничего эдакого. — Он вскинул руки, защищаясь, увидев моё лицо. — Просто вы должны будете читать ему, рисовать, музицировать — в его комнате стоит инструмент. Вы можете спорить с ним, сочинять пьесы или памфлеты. Словом, попытаться стать ему, если не другом, то добрым соседом. Теперь пойдёмте, я познакомлю вас с обоими сыновьями. Стивен должен быть сейчас у Френсиса.

Прикрыв за мной дверь, он повёл меня по широкому коридору дальше. Следующая дверь вела в комнату кормилицы, как мне объяснил сэр Томас. Миссис Стоун служила ещё первой леди Мейпл, вместе с ней переехав из отчего дома последней. Вместе с ней пережила позор потери девственности с одним из слуг, и была безмерно благодарна хозяйке, когда та стала на её сторону, да ещё потребовала рассчитать соблазнителя. Сэра Томаса тогда эта ситуация позабавила и, наплевав на мнение соседей, он последовал совету жены, снабдив, однако, проштрафившегося юнца щедрым выходным пособием и лестными рекомендациями. Не выказывая желания жениться на забеременевшей от него служанке, тот предпочёл исчезнуть из этих мест. Через какое-то время беременной оказалась и сама леди. Теперь молодые женщины ещё более сблизились, переживая тяготы утренней тошноты, обмороков, отёкших ног и странностей аппетита. Запершись в комнате леди, они вместе собирали приданное для новорожденных, вместе строили планы и гадали о поле своих детей. Однако всё случилось не так лучезарно: первой от бремени разрешилась служанка — прибывший врач принял мёртвую девочку. Горю матери не было предела. Однако, через несколько дней схватки начались у госпожи, и после десятичасовых мучений родился бледный и хилый мальчик, отняв жизнь у своей матери: леди Мейпл прожила всего два часа после родов, метаясь в горячке по кровати.

Похоронив жену, сэр Томас окрестил сына, миссис Стоун стала его кормилицей. Через несколько лет вдовец женился на красивой, но пустоголовой девушке с небольшим приданным, а миссис Стоун вышла замуж за мистера Стоуна — старого камердинера хозяина. Даже, став замужней дамой, миссис Стоун не оставила дом сэра Томаса. Похоронив свою дочь и не мечтая больше стать матерью по причине медицинского характера, связанного с родами, миссис Стоун любила маленького Френсиса как сына. Он же относился к ней не совсем как к служанке.

Всё это я узнала гораздо позже из слов самой миссис Стоун и скупых фраз сэра Томаса. А тогда я ограничивалась наблюдениями и выводами, как делала всегда.

Следующая за моей дверью была, как я сказала, дверь в комнату миссис Стоун. Подойдя к ней, мы услышали смех и громкий мужской голос, что-то кому-то рассказывавший.

— Как я и сказал, Стивен в комнате Френсиса, — улыбнулся сэр Томас. Не оставалось сомнений в том, кто из сыновей являлся его любимцем. Он открыл передо мной дверь, и мы вошли.

Первое моё впечатление было, что в комнате немного сумрачно. Возможно это от того, что в ней было много антикварной мебели: столы, стулья, шкафы, комоды, кровать у дальней стены, большой рояль и даже рамы картин и зеркала были из потемневшего от времени дерева. Посреди всего этого в большом деревянном кресле на колёсах сидел бледный молодой человек с чёрной шевелюрой, которая падала ему на глаза, и несколько замкнутым выражением лица. Насколько я могла судить, он был худощав и невысок ростом. Хотя, в последнем я не уверена: трудно угадать рост, когда человек сидит. За его креслом на стуле с прямой спинкой сидела женщина и вязала. При нашем приходе она встала, и я увидела внушительную и монументальную фигуру крестьянки, которой, наверно, миссис Стоун была по сути. Её крупные руки ловко управлялись со спицами, а суровое и непреклонное выражение лица говорило об упрямстве характера. И в центре всего этого находился молодой человек крепкого телосложения, приятной, но простоватой наружности с короткими каштановыми волосами. Он что-то вдохновенно рассказывал брату и его кормилице, что явно не вызывало у них восторга, а на лице мистера Френсиса было написано откровенное недовольство. Открытая дверь, как будто, пробудила в нём надежду на избавление от неинтересного ему рассказа. Но, увидев своего отца вместе со мной, он снова замкнулся, не произнеся ни слова.

— Стивен, — ласково сказал сэр Томас сыну, прерванному на полуслове. — Разреши и другим вставить слово.

Вдохновенный рассказчик порывисто повернулся к отцу. На его лице попеременно сменялись выражения обиды, радости и любопытства. Для физиономиста это лицо было бы находкой: на нём отражались все мысли и чувства. Я перевела взгляд на его брата. Его лицо ничего не выражало. Миссис Стоун подошла к его креслу и вцепилась в спинку, гордо вскинув голову и неприязненно глядя на меня. Не надо быть умником, чтобы понять, что во мне она видит угрозу своему авторитету и положению в доме, но без боя не сдаст свои позиции.

— Стивен, Френсис, — начал сэр Томас. — Миссис Стоун, — добавил он. — Разрешите представить вам мисс Ненси Рест. Какое-то время она погостит у нас.

— В качестве кого? — подал голос мистер Френсис. Его вопрос несколько смутил сэра Томаса.

— Откровенно говоря, — начал он, — я не ожидал от тебя такой прямоты. Это, скорее, в стиле Стивена. Насколько я помню, ты предпочитаешь таиться и действовать втихомолку.

— Ты не ответил на вопрос, папа, — безжалостно сказал мистер Френсис.

— Я ваша сиделка, мистер Френсис, — сказала я. Прямой вопрос требует прямого ответа. Мне самой не по душе недомолвки и околичности. А словесная шелуха просто заставляет терять время и уводит от сути. — Правда, ваш отец надеется, что мы подружимся. «В чём я не уверена», — добавила я про себя.

— Сиделка, значит. — Он внимательно оглядел меня с ног до головы, остановившись на моём лице. Его глаза, как будто, ощупывали меня — неприятное впечатление. Однако меня пронзали глаза и попристальнее. Так что я не опустила взгляда. По его лицу я не смогла прочитать — доволен он этим или нет. Миссис Стоун за его креслом ещё более посуровела и сильнее вцепилась в спинку. Мне даже показалось, что я слышала, как скрипнули ее зубы.

Стивен же вскочил со стула, на который присел пару минут назад, и забегал по комнате, восклицая:

— Сиделка? Отец, зачем ему сиделка? Миссис Стоун сама неплохо справляется. А мисс Райт ей успешно помогает!

— Мисс Райт — служанка. А миссис Стоун, хоть и считается членом нашей семьи, но она давно не молода и не может находиться при Френсисе непрерывно. Ей тоже нужен отдых. Не спорьте, — поднял руку сэр Томас, заставляя замолчать возмущённо открывшую рот миссис Стоун. — Вам же будет проще. У вас будет время отдохнуть. Не вы ли жаловались кухаре на усталость недавно?

— Чёртова девка, — буркнула миссис Стоун. — Ну я ей задам!

— Вы никому и ничего не зададите, миссис Стоун, — сурово сказал сэр Томас. — Я уже всё решил. Мисс Рест останется у нас. Мне скоро уезжать в Лондон, Стивен едет учиться во Францию, и Френсис будет здесь совсем один. Вас одной на всё это может не хватить.

— Но раньше я справлялась! — упорствовала миссис Стоун.

— Раньше был жив мистер Стоун. И леди Мейпл была тут — приглашала гостей, устраивала пикники…

— На которых я чувствовал себя чужим, — вставил мистер Френсис. — Боже, почему вы не оставите меня в покое? — Он слегка стукнул по ручкам кресла.

— Думаю, вам лучше уйти,. — Монументальная фигура оторвалась от кресла и надвинулась на нас с сэром Томасом.

— Я думаю, она права, — произнесла я. — Мистера Френсиса нужно оставить одного, — Я особенно выделила последнее слово, метнув взгляд на миссис Стоун и посмотрев на мистера Френсиса. В его глазах, как будто, мелькнуло удивление. — Пойдёмте. Вы мне покажете другие части дома. Он у вас интересно построен.

Я направилась к двери. Я прямо спиной чувствовала его удивление моей решительностью — не в правилах сиделок диктовать хозяевам, что им делать и просить демонстрировать свой дом. За мной последовал сэр Томас. Через некоторое время за ним вышел мистер Стивен с видом незаслуженно обиженной собаки. Он всё бормотал и размахивал руками. При выходе из коридора, он направился по лестнице вниз.

— Чем занимается мистер Стивен, сэр? — расспрашивала я сэра Томаса, который показывал мне потемневшие портреты своих предков.

— Он любит рисовать, — улыбнулся сэр Томас. — А в Женеве он будет изучать медицину.

— Но вы же говорили, что он едет во Францию? — удивилась я, разглядывая тучного господина в брыжах и огромном парике.

— Франция ближе к Англии, чем Швейцария. Пусть он привыкнет, что уезжает из дома на континент.

— А вы, сэр?

— Что я?

— Зачем вы едете в Лондон? Почему не хотите остаться с сыном?

— Видите ли, мисс Рест, — Сэр Томас остановился посреди коридора рядом с портретом худощавого, затянутого во всё чёрное мужчины с непреклонным выражением лица. — Я не понимаю его. Он иногда говорит вещи, о которых я не смыслю. Его рассуждения так глубоки и запутанны, что я теряюсь. Про вас мне говорили, что вы довольно умны, неболтливы и вместе с тем прекрасная сиделка. Возможно, вы сможете понять душу моего сына и облегчить страдания его тела.

«А ещё тебя гнетёт чувство вины, что ты дал жизнь ребёнку, который страдает недугом. Интересно, каким же именно, в конце концов?» — подумала я, наблюдая за сэром Томасом.

— А ещё у меня в Лондоне дела, — с улыбкой добавил он. — Я деловой человек, заключаю договора на поставку своего леса и пеньки. Но вам это не может быть интересно. Если говорить коротко, меня в Лондоне ждут несколько коммерсантов и кораблей. И пока я не скажу своего слова, дело не пойдёт.

— Так вы коммерсант, сэр?

— Именно так. Хотя некоторые предпочитают называть меня торговцем. Конечно, коммерция — не дело для порядочного джентльмена. Однако мне нравится то, что я делаю. К тому же, это приносит доход. А болезнь Френсиса обходится недёшево.

— Кстати, о мистере Френсисе, — начала я. — Почему вы поселили его так высоко? Ему нужен свежий воздух, прогулки в саду. Пусть даже и в кресле. А спускать и поднимать мистера Френсиса вместе с креслом очень тяжело и хлопотно, как я понимаю.

— Френсис легко подхватывает простуду, — помрачнев, сказал сэр Томас. — Даже, когда мы проветриваем его комнату, мы туда позволяем ему заходить только через час-два, пока её протопят.

— А летом?

— Летом окна закрыты, — отрезал сэр Томас. — Однако комната проветривается чаще.

— Это вам посоветовал врач, сэр? — Я была безмерно удивлена такой мнительности. И мне ещё больше захотелось узнать, что же за недуг такой у мистера Френсиса.

— Я лучше всякого врача знаю, что нужно для выздоровления моего сына! — надменно сказал сэр Томас. — От врачей же требуется только поставить его на ноги, — несколько непоследовательно добавил он. — Но, увы, это невозможно.

— А что у него за болезнь? В агентстве на эту тему высказались очень невнятно.

— Это я там наговорил, — смущаясь, сказал сэр Томас. — Напустил туману, так сказать. Побоялся, что обычная сиделка не станет заниматься Френсисом.

— Итак, что с ним, сэр?

— У него гемофилия, — помрачнев, сказал сэр Томас. — И частичный паралич нижних конечностей. Он может умереть в любой момент.

— Он это знает?

— Да. Поэтому энтузиазма в его лечении не ждите.

— Как несправедливо.

— Это божья воля, мисс. Нам остаётся только смириться.

— И чем же провинился ребёнок, что его бог с рождения наказал? — саркастически спросила я.

— Не богохульствуйте, мисс, — серьёзно сказал сэр Томас.

— Как же врач советует его лечить, сэр? — Я решила оставить в стороне теологические споры — бесполезная трата времени.

— Охранять от перенапряжения и от всего, чем бы он мог случайно пораниться. В случае же, если такое произойдёт, не дай бог, он прописал специальную микстуру для промывания ран и примочки для свёртываемости крови. Потому я так тревожусь о его здоровье…

— Что посадили его в кресло и заточили в высокой башне без возможности выхода, как Рапунтцель?

— У неё не было гемофилии, — сурово сказал сэр Томас. — И вас я пригласил не критиковать лечение, назначенное уважаемым врачом, и не осуждать методов, к которым прибегает отец.

— Слушаюсь, сэр. — Я сделала книксен и смиренно сложила перед собой руки, опустив голову. Кто меня за язык тянул высказывать своё мнение? Моё дело — ходить за больными. А снисходительность, несвойственная по отношению к сиделкам, видимо, притупила мою всегдашнюю осторожность и нелюбопытство. Меня поставили на место. Что ж, постараюсь не забывать, где оно находится. Но ведь, в конце концов, чтобы эффективно ухаживать за больным, нужно знать его болезнь. А то можно, по незнанию, навредить.

— Если бы у вас были дети, вы бы меня поняли, — устало сказал сэр Томас. — Прошу вас, не обижайтесь на меня. Мой сын очень мне дорог. Оба моих сына, — добавил он.

Я постаралась не выказывать удивления, продолжая стоять всё в той же смиренной позе. Воистину, странный работодатель: джентльмен, а занимается торговлей; хозяин, а беспокоится, что бы его прислуга не обиделась; отец, а носится с сыном, как курица-наседка. Хорошо. Дело его. Мне вовсе не зачем ломать голову над странностями его характера. Мне надо расположить к себе своего подопечного и его цербера, не говоря об остальной прислуге в доме. По опыту знаю, что мелкие пакости служанок, распространяемые слухи и злоба могут осложнить и без того нелёгкую мою работу. Потому, первым делом, наутро я постараюсь наладить контакт на кухне, что, признаюсь, мне показалось делом нелёгким. Но, надеюсь, моё спокойствие и скромность, а также брошенный вскользь намёк о моей временной работе, успокоят, хотя бы отчасти, миссис Стоун. Что до мисс Райт, то с ней бы я была бы неизменно вежлива, догадываясь, что за слугами в этом доме приглядывает она.

Моя первая встреча наедине с моим подопечным произошла, как мне думается, вполне удовлетворительно. Поскольку я встала рано и уже успела наскоро перекусить, то направилась к нему в комнату в то время, как слуги собрались в людской, а сэр Томас и мистер Стивен — в столовой.

Войдя, я, к моему удивлению, застала мистера Френсиса в его кресле. Правда, одет он был в коричневую шёлковую пижаму и ночной колпак. Не выказывая эмоций, я поздоровалась и попросила разрешения раздвинуть шторы на его окнах. Он буркнул что-то вроде «будьте любезны». Я прошла через комнату, подняв по дороге потёртый томик Аристотеля, и раздвинула тяжёлые и, как оказалось, пыльные шторы.

— Вы читали Аристотеля? — вдруг спросил он, наблюдая за моими манипуляциями.

— Нет, сэр, — спокойно сказала я.

— Ну, ясно, — пробормотал он, как бы говоря, что от человека моего сословия и тем более от женщины нечего ожидать понимания философии древнего грека.

— Но я читала Геродота и Плиния, — спокойно добавила я, взбивая подушки. — А «Жизнь двенадцати цезарей» меня позабавила.

— Позабавила?

— Его описания несколько… поверхностны. И пристрастны, сэр.

— И где же такая женщина, как вы, находит время и место для столь странного времяпровождения? — язвительно спросил он, пока я снимала с него пижаму и катила его к ванной комнате. Я не сомневаюсь, он просто хотел вывести меня из себя намеренными оскорблениями. А может просто проверял меня. Признаться, книгу эту я прочитала не полностью, пока пациент, которому её принесли родственники, спал или был на процедурах.

— Такую женщину, как я, — спокойно отвечала я. — учит улица и сама жизнь. А время для удовольствий находится само. Если всё время жаловаться и стенать, то не хватит времени даже поспать или поесть.

Он насуплено замолчал. Я тоже не горела желанием разговаривать. Я молча обтирала его губкой, затем аккуратно расчесала. После этого помогла ему одеться.

— Ваш отец выказал надежду, что мы подружимся, — произнесла я, зашнуровывая ему ботинки. — Однако мне так не кажется. Дружба не возникает из одного повеления дружить. И деньги её не привлекают. Потому, для спокойствия вашей семьи, сэр, давайте будем вести себя вежливо. А вне её — как вам угодно.

Я встала, наблюдая недоверчивое выражение на его лице.

— Так вы не будете лезть ко мне с разговорами про моё здоровье и причитать по всякому поводу?

— За вашим здоровьем смотрит врач, сэр. А причитаний мисс Райт и миссис Стоун, пожалуй, будет достаточно. Если вам угодно, я могу вообще молчать — мне нетрудно.

Тут он впервые улыбнулся. Странная это была улыба: нижняя часть его лица словно озарилась светом, в то время как серьёзные глаза с нависшей надо лбом чёлкой как бы оставались в тени.

— И вы мне позволите заниматься, чем хочу?

— Если при этом вы себя не пораните.

— Тогда принесите из библиотеки мне гомеровскую «Трою».

— «Иллиаду», вы хотели сказать?

Он хмыкнул.

— Нет. Лучше германские мифы о Перуне.

— Перун был славянским языческим богом. Не германским сэр, — спокойно сказала я.

Он снова хмыкнул.

— Тогда жизнеописание Генриха Восьмого и девяти его жён.

— У Генриха Восьмого было шесть жён.

Он хмыкнул в третий раз.

— Ладно. Проверку вы прошли. Аристотеля мне пока хватает.

— Как вам угодно, сэр, — произнесла я, и направилась к столику у окна. Я не знала, как и когда завтракает мой подопечный. Миссис Стоун сама разрешила этот вопрос, внеся поднос с завтраком.

— А, мистер Френсис, вы уже встали, — удивлённо произнесла она, метнув на меня подозрительный взгляд.

— Конечно. И мисс Рест развлекла меня своими глубокими познаниями в греческой философии, — язвительно сказал мистер Френсис, ехидно поглядывая на меня.

Миссис Стоун непонимающе переводила взгляд с него на меня. Я же спокойно раскладывала книги и бумаги на столе. Если выпадет свободная минутка, я могу отдаться своей страсти рисовать. Я была неплохой художницей, могущей двумя-тремя штрихами изобразить человеческое лицо. Рисовала я только карандашом, потому как краски долго сохнут, масло пачкается, а с холстами одна морока.

— Мери, — обратился мистер Френсис к миссис Стоун. — Что ты думаешь о Ганнибале?

— Я не знаю этого господина, — сурово сказала миссис Стоун. — Когда познакомлюсь, тогда и выскажу своё мнение.

— Ты дура, Мери. Ганнибал уже больше двух тысяч лет сгорел на погребальном огне.

— Я принесу вам чай, сэр, — сказала миссис Стоун и вышла.

— Это было жестоко с вашей стороны, — безразлично сказала я.

— Переживёт. Её постоянное сюсюкание и навязчивая опёка мне надоели. Я не старик, одной ногой в могиле, чёрт подери! — Он сделал движение, словно хотел встать. Но снова откинулся на спинку кресла и стукнул по ручкам кулаками.

— Она просто вас любит, — сказала я, с тревогой наблюдая, как на глазах краснеют его ладони. — И, чтобы вы ни говорили, вы нездоровы, сэр.

— Об этом я давно догадался, — сказал он, потрясая ручками кресла.

— Потому не ведите себя как капризный ребёнок.

— Да что вы знаете? — прошипел он.

— Очень мало, — спокойно согласилась я. — Но и вы о моей жизни ничего не знаете.

— Что ваша жизнь? Вот сидеть в четырёх стенах, когда вокруг большой мир — вот мучение!

— Вы мало знаете о мире, сэр.

И я спокойно рассказала ему о своей работе в госпитале инвалидов, где молодой парень без обеих ног считал свою жизнь конченной и пытался выброситься из окна. Я рассказала о бессонных ночах наедине с сумасшедшим, готовым каждую минуту перерезать тебе горло. О женщинах, умиравших от последствий абортов, о стариках, умиравших от голода, о восьмилетних девочках с венерическими болезнями. Всё это я говорила отстранённо, скупыми словами и краткими фразами. Он смотрел на меня, насупившись.

— И всё же у вас есть ноги и свобода передвижения, — упрямо сказал он.

— Этого я не отрицаю и не спорю с вами, — сказала я и замолчала. Первый контакт получился слишком содержательным и эмоциональным. Больше я не выказывала желания рассказывать о своей жизни. Что до мистера Френсиса, то он вяло ковырял ложкой в яичнице с беконом.

По прошествии получаса он отодвинул развороченный завтрак и потребовал отвезти его в библиотеку. Насколько я помнила из вчерашней экскурсии, библиотека была большой и высокой. Но она находилась на первом этаже. Мы же — на третьем. Направляя меня, мы с мистером Френсисом дошли до одной из дверей, ведущей в маленькую каморку. Как я могла сообразить, это была кладовка для белья или что-то похожее. Там даже сохранился допотопный деревянный лифт. Перепоручив мистера Френсиса подоспевшей миссис Стоун, которая, однако, появилась без обещанного чая, я вышла из комнаты и спустилась вниз за книгами. Разнообразие выбранной литературы удивляло, но не шокировало.

Отправив книги на лифте наверх, я поднялась в каморку и увидела мистера Френсиса, что-то увлечённо пишущего за небольшим столом. Миссис Стоун выгружала книги из лифта и относила их на тумбочку у стола. Я со своим листом и карандашом пристроилась в уголке и начала набрасывать эту картину. Мистер Френсис был так увлечён, что не видел ничего вокруг.

Наконец он закончил и отложил перо, потягиваясь в кресле.

— Принеси мне чаю, — не оборачиваясь, сказал он миссис Стоун. Та сложила своё вязание и вышла, не поинтересовавшись, хочу ли чаю и я. Мистер Френсис потянулся за большим и тяжёлым томом, столкнув по пути стопку исписанных листов. Досадливо воскликнув, он попытался до них дотянуться, но безуспешно. Я встала и собрала листы с пола. Протягивая листы ему, я заметила недовольство на его лице. Без слов я положила бумагу на стол, подала ему книгу, за которой он тянулся, и вернулась к своему рисунку.

— Что вы делаете? — спросил мистер Френсис, теребя бумаги на своём столе.

— Рисую, сэр.

— Дайте посмотреть, — требовательно сказал он и протянул руку, уверенный, что я тут же исполню его приказ.

— Нет, сэр, — спокойно сказала я.

— Это ещё почему? — Он был явно недоволен.

— Не хочу.

— Зачем же вы тогда рисуете?

— Мне это нравится.

— А я хочу посмотреть.

— Что ж, сэр, а я не хочу показывать.

Он насуплено замолчал. Потом вдруг невесело усмехнулся.

— А если я скажу «пожалуйста» — дадите посмотреть?

— Я подумаю, — серьёзно сказала я.

— Хорошо. Мисс, пожалуйста, дайте мне посмотреть на ваши рисунки.

Я молча смотрела на него. Худое лицо, тонкие губы, чёрные глаза и чёрные длинные волосы, тонкая шея выглядывает из рубашки, длинные и тонкие пальцы пианиста, нервно сжимавшие и разжимавшие ручки кресла, напряжённая поза — обычный человек, только очень одинок. Несомненно умён, только проявить свои способности тут нет возможности. Я — новый человек в его ограниченной вселенной. И, естественно, он изучает меня, не зная, что от меня ждать. Ему неприятна зависимость от кого-то. Вся его грубость от того, что он сам не может делать простых вещей, и вынужден обращаться к посторонним. Ему невыносима мысль, что миссис Стоун нянчит его, как младенца. Что всё внимание отца отдано его недалёкому младшему брату, помешанному на лошадях, эполетах и оружии, который рисует какие-то дурацкие нелепые картинки, которые его отец считает искусством — сэр Томас показывал мне вчера эту мазню. Что отец не воспринимает его, Френсиса, всерьёз, считая обузой. И, возможно, его раздражает то, что он не может здесь найти себе собеседника по интеллекту. Я не обольщалась на свой счёт. Гомер, Перун и Генрих Восьмой — это знания для школьника. Если бы он заговорил со мной о философии Аристотеля или Софокла, он бы понял, что для меня это только имена. Как и Данте с Петраркой, про которых я знала только, что они писали талантливые стихи. Однако, в этом доме много книг. Возможно, у меня ещё будет время восполнить пробелы моего образования.

Это и многое другое я поняла уже гораздо позже. Пока же я только смотрела и слушала. И старалась не лезть не в своё дело.

— Вы подумали? — спросил мистер Френсис.

— Пожалуйста, сэр. — Я подала свой рисунок, который почти закончила. На нём я нарисовала мистера Френсиса в профиль за столом в кресле с пером в одной руке и листом бумаги в другой. Перед ним я нарисовала свечу в простом подсвечнике и двумя-тремя штрихами попыталась наложить тени. Рисунок, как я сказала, был незакончен. Поэтому лицо было слишком белым для предполагаемого света свечи.

— Неужели я так выгляжу? — пробормотал он, разглядывая суровую физиономию на моём рисунке. — Вы рисуете только портреты? — спросил он, оборачиваясь ко мне.

— Нет, сэр. Что придёт в голову.

— Пожалуйста, покажите.

— Хорошо. Только я дождусь для вас чая с миссис Стоун.

— Ах да, миссис Стоун. Конечно, вам она чаю не предложила?

— Нет, сэр. Но это и не обязательно.

— Как хотите.

Вошла миссис Стоун с подносом, на котором стояла всего одна чашка и всё, что требуется к чаю: сахарница, молочник, розетка с джемом, вазочка с печеньем и нарезанный хлеб. Всё это она несла с царственным достоинством, как королевские регалии, и столь же торжественно водрузила поднос на стол перед мистером Френсисом прямо поверх его бумаг.

— Убери это! — вскричал мистер Френсис, пытаясь вытащить свои бумаги из-под подноса.

Миссис Стоун испуганно схватила поднос.

— Ты не видишь, что ли, что я тут ещё и работаю!

Я встала и убрала бумаги из-под подноса в стопку в сторону. Миссис Стоун поставила поднос.

— Вы могли бы и сами убрать свои бумаги, сэр — руки же у вас не парализованы, — спокойно сказала я, убирая в стопку и книги.

— Не вам меня учить, мисс, — прошипел он. — Займитесь своим делом.

— Чем я и занимаюсь, сэр. В обязанности сиделки входит наблюдать за пациентом. Я за вами наблюдаю, сэр. И наблюдаю, что вы очень избалованный пациент.

— Наблюдайте молча. Я не нуждаюсь в ваших комментариях и советах.

Он демонстративно смахнул мною уложенную стопку бумаг. Я пожала плечами.

— Миссис Стоун, я ещё не завтракала. Поэтому я вас оставлю.

Я взяла из рук мистера Френсиса свой рисунок и вышла.

— Она не завтракала? — услышала я, закрывая дверь, вопрос мистера Френсиса.

— К нам она не спускалась, по крайней мере.

— Какого чёрта?

Я улыбнулась: что-то хорошее в душе этого капризного мальчишки сохранилось. Однако не стоит терять времени: завтрак уже закончен, и мне может вообще ничего не достаться. То яблоко с печеньем, что я успела съесть, не слишком насытили меня.

Пригладив волосы и оправив платье, я спустилась на кухню. Там я застала немногочисленную прислугу: кухарка что-то помешивала в большой кастрюле, а дворецкий (или кем он здесь служил) чистил серебро. Я вежливо поздоровалась, получив в ответ настороженные взгляды. Не дождавшись ответа, я столь же вежливо спросила, не осталось ли чего от завтрака.

— У нас принято есть в одно время, — неприязненно сказала кухарка, ставя на полку коробку со специями. — Здесь никого не ждут.

— Прошу прощения, но с утра мистер Френсис хотел поработать в комнате над библиотекой.

— Так миссис Стоун только ему завтрак и чай носила? — недоверчиво спросила кухарка.

— А будто ты не знаешь, — встрял дворецкий. — Помнишь, как она встретила здесь Райт? Тоже мне, хозяйка дома. Думает, если была личной служанкой первой миссис Мейпл, то имеет право всеми командовать?

— Она старшего сына вырастила, — буркнула кухарка.

— А что его растить? Посадила его в кресло и скачет вокруг него, как белка.

— Цыц, ты! — шикнула кухарка, стреляя в меня глазами. Я сделала вид, что ничего не заметила. Взяв буханку хлеба, я стала нарезать себе бутерброды. Затем сама налила себе чая, пока эти двое о чём-то яростно перешёптывались.

— Не будет ли вам трудно сварить мне яйцо? — спросила я.

Кухарка и дворецкий замолчали.

— Сэр Томас велел вам оставить завтрак, — нехотя сказала кухарка, раскрывая буфет. — Только разогревать вам я ничего не буду.

Она со стуком поставила тарелку на стол.

— Я и не смела вас просить об этом, — вежливо сказала я и спокойно села за стол.

Быстро съев холодный завтрак, я поблагодарила кухарку и вышла.

Вернувшись в комнату мистера Френсиса, я застала там миссис Стоун, убирающую постель.

— Мистер Френсис остался над библиотекой? — спросила я.

— Он называет этот чулан кабинетом, — буркнула миссис Стоун. — С ним сейчас Райт.

— Очень хорошо, — сказала я. Некоторое время я наблюдала за её яростными манипуляциями. — Миссис Стоун, я не знаю, зачем именно сэру Мейплу понадобилось нанимать меня, имея в доме вас и миссис Райт. Так же я не собираюсь оставаться здесь сверх срока, оговорённого контрактом. Равно как и не считаю себя мудрее или лучше вас. Прошу это запомнить и не видеть во мне врага.

Всю фразу я сказала неторопливо и спокойно, безо всякого желания понравиться. В конце концов, я в этом доме не для того.

Миссис Стоун замерла, подозрительно глядя на меня.

— Я тоже не знаю, зачем сэру Томасу пришла в голову блажь приглашать вас. Тем более, что для сидели вы слишком равнодушны, безжалостны, смелы и дерзки. Не знаю, как вас работодатели терпят? — Она критично оглядела меня. Я постаралась сохранить спокойное лицо при её выпаде. Худой мир лучше хорошей войны. А мне по контракту тут работать полгода. — Вижу, вы благоразумная женщина. — Миссис Стоун снизошла до комплимента. — Слушайтесь меня, и всё будет хорошо, — самоуверенно добавила она.

— Да, миссис Стоун. — Я не стала говорить о своём привилегированном положении, которое пожелал мне предоставить сэр Томас. К чему? Пусть тешит своё тщеславие. Мне же спокойнее будет.

Я ещё несколько минут постояла с миссис Стоун, обмениваясь общими, ничего не значащими фразами. Затем направилась в свою комнату за папкой со своими рисунками. Вспомнит ли о них мистер Френсис — другой вопрос.

Подойдя к «кабинету» мистера Френсиса, я услышала, как он монотонно отчитывает мисс Райт. Похоже, та что-то уронила или рассыпала. Вдруг дверь отворилась, и на пороге показалась сама мисс Райт, красная и всклокоченная.

— Невозможный человек, — со злостью сказала она. — капризный, как королевская мимоза, чтоб его… А, вы здесь, — сказала она, заметив меня. — Идите. Может, вам повезёт.

Она тряхнула головой так, что её чепец съехал на бок, и быстрым шагом удалилась. Я вошла.

Мистер Френсис сидел перед своим столом, на котором в беспорядке валялись книги, бумаги, перья и карандаши. Он кое-как пытался собрать всё это в стопки, но что-то постоянно падало на пол. На коленях у него, ко всему прочему, лежала шахматная доска и несколько фигурок. Доска норовила съехать на пол, мистер Френсис её ловил и упускал, при этом, вещи со стола. Хорошо было слышно его сопение и ругательства.

Наконец он ударил ладонью по ручке кресла и смахнул с коленей доску и фигурки. Я кашлянула. Он резко дёрнулся в кресле и обернулся ко мне.

— Что вы стоите? — рявкнул он. — Помогите же! Или вы ждёте, что я встану и приберу тут всё сам?

— У меня есть такое подозрение, сэр, — спокойно сказала я, и начала собирать его бумаги.

— Для сиделки вы слишком дерзки, — прошипел он, и наклонился ко мне, когда я подбирала бумаги у его кресла. Он схватил меня за плечо. Я подняла голову и спокойно подала ему бумаги.

— А вы слишком капризны для истинно больного, — сказала я. — Ваш отец уверен, что лечение назначил вам врач, а не он сам?

— Доктор Пити приедет через два дня. Спросите его сами.

— Непременно, — сказала я, поднимаясь. — Сиделка должна знать назначения врача, чтобы лучше выполнять свои обязанности.

— Вы считаете, миссис Стоун плохо выполняет свои обязанности?

— Она ваша кормилица. И она потакает вам. Что, на мой взгляд, не способствует вашему лечению и выздоровлению.

— Не ваше дело назначать лечение.

— Это вы верно заметили, сэр. — Я положила книги на стол.

— Мисс Рест — вы круглая дура, — зло улыбаясь, сказал он.

— Может и так. Но вы считаете, что можете судить о моих способностях?

— Я имею на это основания — я умнее вас.

— Что ж, может тогда вы знаете, что делать при лечении сифилиса, сэр?

Он удивлённо замолчал. Нервно сглотнул и не своим голосом спросил:

— Откуда вы знаете?

— Знаю. Знаю, как применять купорос или йод. Возможно, я не знаю подробностей философии Канта, но я знаю, как сделать, чтобы сломанные кости срослись более или менее ровно. — Я хотела добавить ещё про жгуты при кровотечениях, но прикусила язык.

Он заметно расслабился и насуплено замолчал.

— Однако вы имели в виду что-то другое, не так ли, сэр?

— Не ваше дело, — буркнул он.

Я пожала плечами, и в молчании продолжала собирать его вещи. Самым трудным было найти шахматные фигурки. Я не играла в шахматы и плохо представляла, какими именно они должны быть и сколько.

Наконец, оглядев пол и стол, я больше не увидела ничего лишнего. Мистер Френсис достал из кармана халата ещё две фигурки и положил их на стол.

— Вы играли когда-нибудь в шахматы? — внезапно спросил он.

— Не было возможности, сэр, — сказала я, затачивая карандаши. Интересно, кто точит ему карандаши и чинит перья?

— А хотите научиться?

— Сделайте одолжение, сэр — удивлённо сказала я.

Он разложил на столе доску и расставил фигурки. Следующий час он с упоением объяснял мне названия фигур и принцип игры. Признаться, мне было довольно сложно понять, почему одни фигуры ходят так или иначе. Однако, игра меня заинтересовала. Как я поняла, суть игры была в том, чтобы предугадывать ходы противника и не дать ему догадаться о своих собственных. Когда нас стала звать к обеду недовольная миссис Стоун, я была сильно захвачена игрой.

Отвезя мистера Френсиса к нему в комнату, где миссис Стоун суетилась с обедом для него, я спустилась на кухню. По дороге меня перехватил мистер Стивен и недовольно сказал, что меня ждут в столовой. Я вежливо поблагодарила и присоединилась к нему и сэру Томасу.

Следующие несколько дней были для меня как сиделки весьма странными в этом доме. Несмотря на убеждённость мистера Френсиса, доктор Пити не приехал через два дня. И противоречивый характер моего подопечного требовал от меня всех моих душевных сил, чтобы быть неизменно вежливой и спокойной и не дать ему по голове при очередной его грубости или унижении.

Впрочем, натыкаясь всегда на мою холодность к его колкостям, он вскоре оставил попытки вывести меня из себя. Чему я была чрезвычайно рада. Он вдруг ударился в другую крайность: во что бы то ни стало решил заняться моим образованием. Однако делал он этим в соответствии со своим характером: перескакивая с предмета на предмет, нетерпеливо требуя ответа недоразъяснённого урока. Так же он читал и книги: сегодня мы говорили об Аристотеле, а назавтра он требовал моего ответа о теориях доктора Фрейда, которого я знала только по скандальным публикациям в прессе. И если бы не моя крепкая память и умение сопоставлять и анализировать, у меня в голове была бы форменная каша. Больше хлопот, однако, мне доставляла шахматная игра. Мало знать, как ходит офицер или конь. Нужно уметь заставить их ходить так, чтобы противник, который тоже знает, как они ходят, был запутан и побеждён. Пока же каждый раз побеждённой оказывалась я. Хотя, возможно, это было от того, что раньше я никогда не играла в шахматы.

Однажды, омывая в ванной своего подопечного, я заметила покраснение кожи его ног и как он невольно сморщился, когда я плеснула на них немного перегретой водой.

— Вы, что ли, ошпарить меня хотите? — пробурчал он.

— Сэр, если вы можете чувствовать свои ноги, есть вероятность, что вы сможете ими пользоваться.

— Вы хотите сказать, что я смогу ходить? — он заинтересованно посмотрел на меня из-под насупленных бровей.

— Я не врач, сэр, — охладила я его пыл. — Но я уже сталкивалась с подобным. Благодаря ваннам и массажу можно вернуть чувствительность конечностям. При условии, что нервные окончания не повреждены. Но об этом вам подробнее скажет врач. Кстати, вы говорили, что он должен был приехать.

— Должен, чёрт его дери, — буркнул мистер Френсис. Перспектива обрести свободу передвижения сделала его ещё более нервным и нетерпеливым. Скоро темпераментом он сравняется с братом. Мистер Стивен, вроде бы, ничего эдакого не делал. Но вокруг него всегда была суета и кутерьма, которая утомляла всех, кроме него. Хотя сам он суетился не меньше. Правда, результатов это приносило до скудности мало по сравнению с затраченными усилиями.

— Ваш врач не говорил, когда он вас навестит, сэр?

— Этот старый козёл подхватил где-то простуду, — пробурчал мистер Френсис. — И пока не вылечится, к нам не заявится.

Я знала о докторе Уильяме Пити весьма мало. Мне не доводилось работать с ним. Но слышала я о нём весьма лестные слова. Это был энтузиаст своего дела, не оставлявший, впрочем, старых проверенных способов лечения. Он был талантливый химик, сам создававший пилюли и микстуры для своих больных. Чем приводил в отчаяние общество фармацевтов, которые из-за него теряли возможную прибыль. Доктор Пити не был специалистом в какой-то одной области, его интересовало всё. Злопыхатели говорили, что, если человек знает всё, то досконально он не знает ничего. Возможно, что это и так. Но доктор Пити ставил на ноги своих больных, не обращая внимания на слухи вокруг своего имени. Я была бы рада воочию увидеть этого врача, а так же посоветоваться с ним по поводу лечения мистера Френсиса. Я не собиралась спорить с доктором — у меня нет необходимой квалификации, я всего лишь сиделка. Но мне думалось, что мои наблюдения будут ему интересны как врачу.

Доктор Уильям Пити приехал через два месяца. Всё это время я делала лёгкий массаж ног мистеру Френсису, взяв на себя риск самоуправства. Я просила его делать несложные упражнения. Как то: шевелить пальцами ног и напрягать мышцы икр. Поначалу у мистера Френсиса получалось плохо, и это выводила его из себя. Он даже имел хамство запускать в меня мочалкой или шахматными фигурками, не говоря уже о непрекращающейся брани. Однажды я пригрозила ему, что вообще перестану с ним заниматься, ограничиваясь только рамками работы и обязанностями сиделки. Он надулся на довольно продолжительное время. Я же, со своей стороны, угрозу выполнила. Шахматные поединки, массаж и литературные чтения были мной безжалостно отринуты. Изнывая от безделья и возможности упражнять на мне свой интеллект, он сдался. Правда, ворчать и браниться он меньше не стал, но, по крайней мере, больше не смел запускать в меня первое, что попадало ему под руку.

Доктор Пити осмотрел мистера Френсиса, остался доволен увиденным и сказал, что здоровье больного удовлетворительно. На моё скромное замечание о массаже, ваннах и физических упражнениях он сказал, озабоченно покачивая головой:

— Я склонен думать, что, благодаря вам, паралич может со временем пройти. Но вставать с кресла и ходить… Вы знаете, что, учась ходить, дети набивают себе шишки и разбивают носы? Боюсь, что в случае с мистером Френсисом это будет смертельно. Я, конечно, поговорю с его отцом, предупрежу, что первые шаги мистер Френсис будет делать в моей клинике: там пол и стены специально обиты, чтобы люди не поранились.

— Это сумасшедший дом, сэр? — прямо спросила я.

— Я бы так не сказал, — поморщившись, ответил он. — Это клиника для нервнобольных.

«Сумасшедший дом, как его ни называй, остаётся сумасшедшим домом», — подумала я. Но вслух, разумеется, ничего не сказала.

— Правда, боюсь сэр Томас будет против.

— Почему? — Меня чрезвычайно удивило подобное предположение.

— Более мнительного человека я не встречал даже среди своих пациентов, — ответил доктор Пити. — Он боится за своего сына так, как будто раньше сам уже стал причиной какого-нибудь недуга.

Интересное предположение.

— Но вы же врач — вы можете настаивать.

— Боюсь, если я буду слишком сильно настаивать, сэр Томас откажется от моих услуг.

— Значит, нам надо всё сделать самим, а его поставить перед фактом.

— А вы авантюристка, — улыбнулся доктор Пити.

— Я просто хочу поставить больного на ноги, сэр, — серьёзно сказала я. — Конечно, это входит в ваши обязанности, не в мои. Но я не считаю, что мистер Френсис настолько болен, чтобы держать его в четырёх стенах. Я сиделка. А не нянька. Мои услуги нужны больным. А не мнительным родителям.

— Понимаю. — Улыбка врача погасла. — Что ж, я поговорю с сэром Томасом. Пока ограничимся вашим предложением массажа. Про остальное — только тогда, когда я буду видеть результаты.

— Вы врач. Я только выполняю ваши распоряжения, сэр.

Разговор доктора Пити с сэром Томасом состоялся вскоре после обеда. Подробностей я не знаю, однако озабоченное выражение лица его несколько разгладилось после краткого посещения мистера Френсиса. Сэр Томас вызвал меня, и долго с пристрастием расспрашивал о том, как мы с мистером Френсисом проводили время, как я делаю ему массаж и прочее. Однако он ни разу не спросил о том, каково его настроение, о чём он думает, что любит читать. Мне даже показалось, что он даже боится ближе узнать своего сына. Возможно, он сам боялся, что его сын обвинит его в своей болезни? Потому и расспрашивал меня вместо того, чтобы спросить его самого. Даже наша маленькая размолвка с мистером Френсисом не заинтересовала его, пока я сама не упомянула об этом. Но и тогда его интересовало только то, что я продолжала выполнять свои обязанности. Я заверила его, что мои эмоции не сказались на моём профессионализме. Он потребовал, чтобы я в дальнейшем придерживалась предписаний врача и его указаний. Подавив собственный протест, я обещала сделать всё так, как требуется.

Наши занятия с мистером Френсисом медленно, но верно стали давать результаты. Я не знаю, в чём была причина паралича, но он постепенно отступал. Полгода моей службы подходили к концу, и мистер Френсис потребовал от отца продлить мой контракт. Сэр Томас согласился, однако сначала посоветовался с врачом. Насколько я поняла, доктор Пити уверил его, что я не причиню вреда его сыну своей работой. Меня весьма удивила просьба мистера Френсиса. Конечно, мне и самой было интересно с этим странным молодым человеком. Но на свой счёт я не обольщалась. Скорее всего, он прекрасно знал, что мало кто будет мириться с его непростым характером. А ему ещё и доставляло удовольствие «образовывать низший класс». И как только он узнал, что мой новый контракт подписан, он тут же потребовал меня к себе продолжать делать ему массаж и ванны. Миссис Стоун была весьма недовольна нашими занятиями. Во-первых, получалось, что я заняла её место при мистере Френсисе, а во-вторых, как мне казалось, от этого она чувствовала себя ненужной и потому злилась.

Мистер Френсис становился всё более нетерпеливым, напоминая своего порывистого брата. Он всё чаще выказывал желание встать с кресла. Только сила моих убеждений и его собственные неудачи, когда он пытался владеть конечностями без моего наблюдения, оставляли его в прежнем положении. И всё же, я чувствовала, что моих сил может не хватить. И, если мистер Френсис встанет с кресла сам и набьёт себе шишек и поставит синяков, меня вообще могут рассчитать, а его привязать к креслу верёвками. Впрочем, не самая удачная моя фантазия: верёвки могут повредить больше, чем синяки и шишки. Наконец я поставила чёткую дату, когда мы вдвоём с мистером Френсисом встанем с кресла. Я видела, с каким нетерпением он ждал её, как изнурял гимнастикой свои плохо гнущиеся ноги.

В один из дней я застала миссис Стоун за рюмкой бренди на кухне. Наверное, в этот день ей нужно было выговориться, и я узнала, что, когда мистеру Френсису было лет семь-восемь, его отец, решив проявить отцовские чувства, затеял с ним игру, чему мистер Френсис противился. Уже тогда обычные мальчишеские забавы, игры и времяпровождение не нравились ему. Он отдавал предпочтение библиотеке. Признаться, я его прекрасно понимаю. Но мистер Томас был непреклонен, желая вырастить из своего первенца здорового и крепкого юнца, в будущем отличного солдата, что совершенно противоречило характеру мистера Френсиса. Результатом стала глупая игра на качелях, с которых мистер Френсис свалился так неудачно, что распорол себе ногу острым камнем и получил тяжелой седушкой по голове. Увидев море крови, которая всё никак не останавливалась, мистер Томас впал в панику. Доктор Пити, срочно вызванный впавшим в истерику отцом, в конце концов, остановил кровь. Но мальчик был очень слаб, так как потерял её слишком много. Отец две недели продержал его в кровати, а когда ребёнок встал, было видно, что ходит он с трудом. По мне — ничего удивительного. Иногда за два дня мышцы настолько расслабляются, что приходится вспоминать, как ходить. А тут — две недели. Но, впавший в мнительность отец решил, что от удара качелями по голове, он что-то повредил ребёнку, и тому грозит паралич ног. Тем более, что доктор Пити ничего определённого сказать не мог: он слишком мало наблюдал мальчика после того, как тому было позволено встать с постели. Видя колебания врача и истолковав их к своей выгоде, сэр Томас, вместо того, чтобы позволить ребёнку разрабатывать свои ноги, излишне отдыхавшие две недели, усадил его в кресло. Признаться, мне показалось, что он пошёл по более лёгкому пути: если бы мистер Френсис упражнял свои ноги, он бы неминуемо поранился. А видеть второй раз реки крови или гадать, не отсохнет ли от синяка конечность, было, видимо, выше душевных сил сэра Томаса. Потому он привязал ребёнка к креслу и поместил на самый верхний этаж, чтобы тому было труднее спускаться вниз. Мистер Френсис, как я поняла, поначалу был только рад, что его оставили в покое. Но потом положение инвалида стало его тяготить. Однако пойти против запрета отца он не посмел. Ну а позже атрофия мышц сделала невозможным самому вставать с кресла. И неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не моя наблюдательность. Я не стала говорить миссис Стоун, что пытаюсь поставить её молочного сына на ноги. К чему? Она, как и сэр Томас, была бы в ужасе. И чего доброго начала бы винить себя в том, что не занялась тем же, чем я, раньше. В наши упражнения была посвящена только миссис Райт. Хотя, не исключено, что остальные слуги тоже были в курсе: в больших домах прислуга любит поболтать о хозяевах.

Получив, таким образом, подтверждение мимолётным мыслям доктора Пити, я начала понимать маниакальную мнительность сэра Томаса. Я пыталась всё это объяснить мистеру Френсису, но тот угрюмо отмалчивался.

Наконец наступила столь долго ожидаемая мистером Френсисом дата. Ещё с утра мы вместе с мисс Райт собрали подушки, какие можно было собрать, и матрасы и разложили их перед кроватью мистера Френсиса. Едва он проснулся и увидел всё это, его лицо озарилось такой радостью, которой я у него никогда не видела. Я помогла ему перекинуть ноги через край кровати, и мы с мисс Райт встали по обе стороны от него. Было видно, что, несмотря на радость, он очень боится. Но вот чего: потерпеть неудачу или сделать первый шаг — я бы затруднилась сказать. Наконец, после недолгих колебаний, или, как он сказал, собираясь с силами, мистер Френсис опёрся о наши плечи и встал.

— Чувствуете ли вы ваши ноги, сэр? — спросила я, поддерживая его. Не сказала бы, что он ощутимо надавил мне на плечо: мистер Френсис был слаб и худ. Однако мне приходилось таскать и перетаскивать тела и тяжелее.

— Мисс Рест, я стою! — восторженно прошептал он, попытавшись оттолкнуть наши руки. — Пустите меня, я хочу сам!

Я сделала знак мисс Райт, и мы отпустили мистера Френсиса, продолжая, однако, страховать его. Он резко покачнулся и медленно переволок одну ногу вперёд. Не удержался и упал на наши руки. Я и мисс Райт аккуратно усадили его на кровать.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! — Он начал стучать кулаками по одеялу. — Почему вы меня посадили? — Он гневно уставился на меня.

— Мистер Френсис, — улыбнулась я. — Вы слишком долго не пользовались своими ногами. Не исключено, что какой-то нерв или сосуд был когда-то повреждён. Неужели вы думаете, что, встав, вы сразу же и пойдёте в пляс? Для вас чудо, что вы вообще смогли сами стоять и попытались сделать первый шаг. Многие остаются парализованными до смерти. Не торопитесь. Раз вы начали — вы сможете ходить.

— Вы обещаете? — Он вцепился мне в плечо.

— Если не будете торопиться, я думаю, что да. Вы пока передохните, а после завтрака мы снова будем пытаться.

Он грустно улыбнулся.

— Если бы вместо этой дуры Мери у меня были вы, я бы вообще не сидел в кресле, — сказал он, пожимая мне руку.

— Кто знает, что было бы, — сказала я. Я подала знак, и мисс Райт накрыла его взмокшее от напряжение тело пледом. — А теперь не напрягайтесь. Сейчас у нас будет завтрак, потом ванна и массаж.

— А потом я опять встану? — настойчиво спросил мистер Френсис.

— Конечно. — Я похлопала его по руке.

Успокоенный мистер Френсис покорно позволил усадить себя в своё кресло. Мисс Райт занялась его кроватью, попутно покидав подушки в шкафы и комоды, я — его туалетом. Было весьма примечательно, что, несмотря на густую и чёрную шевелюру на голове, на лице его щетина не росла. Только лёгкий тёмный пушок. Потому брить его надобности не было. Что меня весьма радовало. Поскольку при всём моём опыте, брить ставшего столь непоседливым и порывистым человека, было бы опасно прежде всего для него. Хотя, как я заметила, его брат брился опасной бритвой каждое утро, а иногда и вечер, когда собирался по своим делам в деревню.

Наша эскапада с первым шагом осталась незаметна для сэра Томаса. Что было весьма удивительно, поскольку вездесущая миссис Стоун непременно хотела знать, когда мы сможем с мистером Френсисом ходить, чтобы указать на моё самоуправство и пренебрежение рекомендациями врача. Убедившись в моём профессионализме, сэр Томас стал всё чаще уезжать по делам, что вызывало недовольство миссис Стоун, вынужденной мириться с моими требованиями по отношению к мистеру Френсису. Я старалась не перегибать палку и не ссориться с этой дамой, что было нелегко: она весьма ревностно относилась к своему положению в этом доме. Поддержку мне оказывала мисс Райт, которую миссис Стоун в своё время тоже третировала и ревновала, в результате чего между ними возникла стойкая неприязнь.

В один из дней сэр Томас уехал и не сказал, когда вернётся. Мистер Стивен ушёл в деревню, и целый день там пропадал. Я подозреваю, что он искал себе приятелей и приключений. Поскольку самосозерцание и чтение не были его сильными сторонами. Тот день я, мисс Райт и мистер Френсис посвятили усиленным тренировкам. Результаты их приводили в отчаяние мистера Френсиса. Но я пыталась его успокоить, что было весьма трудно. Мистер Стивен явился под утро под хмельком и весьма помятый. Сэр Томас появился через неделю. Всё это время мистер Стивен изнывал от безделья: поездки в деревню он прекратил, развлекая себя прицельной стрельбой по собственноручно нарисованным мишеням и охотой на дроздов и белок. Мистер Френсис молчал, но я видела, что ему противно такое времяпровождение. Но он сосредоточился на своём скором самостоятельном хождении. Я тоже не говорила на эту тему. Отношения братьев — их личное дело.

Весьма скоро мистер Френсис стал делать успехи. Сначала он стоял по несколько раз в день с нашей помощью и без оной. Потом начал медленно ходить, тяжело опираясь на плечи мои и мисс Райт. Ну а ещё через несколько недель в один из своих выходных я съездила в Лондон и купила пару костылей и трость. Сэра Томаса как раз не было дома, а мистер Стивен был занят бутылкой виски. Потому никого не заинтересовала моя покупка, кроме слуг. Я не сомневалась, что мисс Райт рассказывает о наших успехах, и ожидала визита миссис Стоун с гневной тирадой. Она не замедлила явиться, полыхая красным лицом и праведным гневом.

— Мисс Рест, что вы себе позволяете? — в гневе вскричала она, ставя поднос с обедом на стол и указывая на костыли, которые я прислонила к кровати мистера Френсиса.

— Ничего из того, что противоречило бы предписанию врача, миссис Стоун.

— Когда доктор Пити приедет!..

— Когда доктор Пити приедет, он будет удовлетворён моей работой и удивлён тем шумом, что вы поднимаете вокруг неё.

— Вот именно — вашей работой! — Миссис Стоун выделила последнее слово. — Для вас это обычная рутинная работа! А для меня мистер Френсис…

— Не более чем живая игрушка, — сурово сказал мистер Френсис, въезжая на своём кресле в комнату. Сзади его толкала мисс Райт. На лице её было написано удовлетворение. Только с чем оно было связано, я не поняла: то ли она была довольна, присутствуя при скандале, то ли тем, что миссис Стоун получила прилюдную оплеуху от мистера Френсиса.

— Мистер Френсис, как вы можете! — вскричала миссис Стоун. Глаза её подозрительно заблестели.

— А разве не так? — Мистер Френсис подъехал к ней в упор. — И прекратите свои истерики! Если бы вы относились ко мне как к человеку, то знали бы, что ваши слёзы меня раздражают, что они противны мне. И ваш жалкий шантаж с помощью них уже давно вам не удаётся. Вы вытирали мне нос, кормили чуть не с ложки, хотя с руками у меня всё в порядке, постоянно торчали в моей комнате и у кресла, как будто я тяжело больной, — зачем? Я вас о том никогда не просил. Наоборот, я просил оставить меня в покое. Но вы настойчиво лезли со своей заботой, которая мне не нужна. А теперь смеете лить слёзы потому, что я вам прямо говорю то, на что всё время намекал, а вы предпочитали делать вид, что не понимаете. Теперь вы уже не отвертитесь, что недослышали или не поняли. Когда Стивен подхватил сифилис, вы игнорировали его. Почему? Тогда ему ваша забота была гораздо нужнее, чем мне.

— Это всё она! — Миссис Стоун с ненавистью посмотрела на меня. — Это из-за неё! Пока не было этой змеи, всё у нас было хорошо!

— Вы оглохли? — Мистер Френсис закричал и стукнул руками по подлокотникам кресла. — Это у вас было всё хорошо, — «У вас» он выделил, но миссис Стоун этого, похоже, не заметила. — Вам было хорошо. Вам удобно. Да, я нездоров. Но парализованным не был. Благодаря вам я сижу в этом кресле. Это вы виноваты, сделав из меня инвалида! Вы! Вы и отец! Мисс Рест делала же свою работу — ставит меня на ноги. И делает это очень хорошо. Если бы не вы, Мери, в приезде мисс Рест вообще не было бы надобности. Вы себе устроили лёгкую жизнь. За мой счёт. Вы успокаивали свою совесть тем, что своими ненужными хлопотами не давали мне жизни! Вы! Только вы!

Во время своей речи мистер Френсис начал подниматься в кресле. Я с тревогой следила за ним. Воодушевление и ярость, что придавали ему сил, могут закончиться весьма быстро. И тогда несколько дней работы пойдёт насмарку: вместо того, чтобы продолжать учиться ходить, надо будет давать ему время восстановить силы. Мисс Райт за креслом зорко следила за всеми телодвижениями мистера Френсиса, готовая подхватить его, если того оставят силы. В пылу перепалки миссис Стоун ничего не заметила. Она комкала в руках носовой платок, смахивая слёзы, и бросала на меня полные ненависти взгляды.

— Как вы можете, мистер Френсис, — причитала она. — Я же люблю вас как сына!

— Хорошо, что у вас нет сына, — прошипел мистер Френсис. — Иначе своей любовью вы и его усадили бы в инвалидное кресло. А теперь, — он тяжело опустился в кресло. — Пошли вон от сюда все! Я хочу быть один. Вон от сюда!

Я спокойно оглядела кресло, комнату, не нашла ничего, обо что мистер Френсис смог бы пораниться, и вышла вслед за мисс Райт. Прикрывая дверь, я слышала громкий крик мистера Френсиса:

— А ты что стоишь? Убирайся! — Затем о дверь ударилось что-то тяжёлое. Она тут же распахнулась, и миссис Стоун с красными пятнами на лице выскочила из неё. Пока она захлопывала дверь, я увидела тяжёлый том басен Эзопа, валявшийся на пороге.

— Это всё ваши козни, — прошипела мне в лицо миссис Стоун. — Я всё расскажу сэру Томасу. Завтра же он вышвырнет вас от сюда.

— Мистер Френсис не был парализован, — спокойно сказала я. — Доктор Пити неоднократно смотрел его. Если же вы хотите рассказать сэру Томасу всё, то не забудьте рассказать, как из физически здорового мальчика вы сделали «парализованного» юношу. И всё для того, чтобы вам было легче за ним ходить. Ведь он болен гемофилией. А с подвижным ребёнком гораздо больше хлопот при такой болезни. Не так ли?

По возмущённому виду и тому, что миссис Стоун не нашлась, что сказать, только открывала и закрывала рот, как рыба, вытащенная из воды, я поняла, что моя догадка верна. Вовсе не сэр Томас приковал мальчика к креслу. А эгоистичная и безжалостная любовь его кормилицы. Это она так хотела оградить его от всего плохого на свете, что оградила его и от хорошего. Учась ходить, дети набивают шишки и ранят коленки. Но, когда они научаются ходить, они могут обойти весь мир: и поля, и леса, и реки, и горы. Когда ребёнок учится читать, он спотыкается на словах, проглатывает буквы. Но, когда он научается читать, он может узнавать мысли древних и фантазии современников, открывать неведомые страны и качества человеческой души. Сейчас, когда появились аэропланы, сколько смелых людей и немыслимых конструкций ломалось, рушилось и сгорало. Но, если бы человек оставил эту идею из страха за собственную жизнь, он никогда бы не поднялся в воздух. Если бы Шлиман боялся за свою репутацию, он никогда бы не раскопал Трою. Всё это пронеслось в моей голове. Видимо, миссис Стоун это поняла. Она поджала губы, сверкнула на меня глазами и быстрым шагом ушла по коридору.

— Ух, будто ураган пронёсся, — сказала мисс Райт, провожая её глазами. — А если она нажалуется сэру Томасу? — тревожно спросила она.

— Пусть миссис Стоун делает, что хочет, — спокойно сказала я. — У меня есть пациент и есть работа. И пока я здесь, я должна её делать.

Я ещё несколько минут постояла около двери и решительно открыла её.

— Я же сказал, что никого не хочу… — злобно начал мистер Френсис. Но, увидев меня, устало сказал: — А, это вы, мисс Рест. Входите. Как вы думаете, сегодня мы можем продолжить наши занятия?

— Сначала вам надо подкрепиться, — произнесла я, ставя ему на колени поднос с холодным обедом. — Затем вы примете ванну. Потом я помассирую ваши мышцы. А уж дальше вы решите сами.

Он слабо улыбнулся.

— Если бы вместо Мери были вы… — начал он и вздохнул.

— Вы уже это говорили. Однако мы теряем время,. — Я взглянула на часы на камине. — Если хотите, я принесу вам другой поднос с обедом. Но его придётся подождать.

— Нет-нет. — Мистер Френсис схватил неизменную ложку и начал есть.

— Прошу вас, не торопитесь, — сказала я, наблюдая за ним. — Если вы поперхнётесь, у миссис Стоун будет ещё одна причина выставить меня от сюда.

Мистер Френсис, не удержавшись, фыркнул. Брызги полетели во все стороны.

— Пусть только попробует.

Я же была рада, что его душевное настроение приходит в норму. Меня слегка тревожили угрозы кормилицы, но вовсе не из-за моей репутации опытной сиделки — она была непоколебима. Мне было бы жаль, если бы после успехов, проделанных мистером Френсисом, его опять усадили бы в кресло. Насколько я поняла его характер, без поддержки со стороны, без человека, что ставил бы перед ним цель и заставлял к ней идти, мистер Френсис легко погружался в апатию и лень. В то же время, едва руководящий им покажет ему тень успеха, которого мистер Френсис может достичь, результаты его труда, как мистер Френсис требует всего и сразу. И на пути к успеху его уже следует тормозить. Весьма утомительное занятие — следить за настроением такого непонятного человека. И я не удивилась, что миссис Стоун выбрала одну крайность — его лень и апатию. И всё же, я не понимала, зачем пригласили меня, если так негативно воспринимается моя работа?

Сэр Томас приехал на следующий день и сразу же был извещён миссис Стоун о моём «самоуправстве». Он немедленно потребовал меня и мисс Райт к себе. Однако мистер Френсис настоял, чтобы разговор происходил в его комнате. Уже зная его эгоистичный характер, я не надеялась на его роль адвоката при этом разговоре. Но и не обольщалась на свой счёт: если он и выступит на моей стороне, то только до тех пор, как я его поставлю на ноги. После этого он вышвырнет меня из своей жизни, как миссис Стоун.

— Мисс Рест, — начал сэр Томас, сидя в одном из кресел. Мне как «осуждённой» не был предложен даже стул. — Миссис Стоун уведомила меня, что вы, вопреки моим распоряжениям, учите Френсиса ходить. Это так?

— Нет, сэр, — спокойно сказала я. Мисс Райт удивлённо посмотрела на меня, а мистер Френсис был явно заинтересован. Мистер Стивен потягивал шерри. Его опухшее лицо выражало смертельную скуку.

— Наглая ложь! — зарычала миссис Стоун, выступая из-за кресла сэра Томаса. — Я сама видела…

— Учить ходить, — продолжала я, как будто меня не прерывали, — можно только того, кто никогда не ходил раньше и ходить не умеет. Я же просто помогала мистеру Френсису вспомнить то, что его заставили забыть, — Я посмотрела на миссис Стоун. Её лицо пошло красными пятнами.

— Оставим игру слов, мисс, — сказал сэр Томас.

— Позвольте не согласиться сэр, — упрямо сказала я. — Это не игра слов. Я никогда не стала бы заставлять ходить человека, парализованного с рождения. Это дело врача. Мистер же Френсис с рождения парализован не был. Более того, ходил и бегал не год и не два. Он бы и сейчас ходил, если бы его не убедили в обратном.

Мистер Френсис улыбался. Сэр Томас задумчиво молчал. Миссис Стоун снова стала изображать выброшенную на сушу рыбу. Лицо мисс Райт было непроницаемо. Мистер Стивен вертел в пальцах стакан.

— Не убедили? — наконец спросил сэр Томас.

— Именно так. Доктор Пити осматривал мистера Френсиса и даже предложил свою клинику…

— Да, я помню. Он что-то говорил об этом…

— Так что никакого самоуправства с моей стороны тут нет.

— Вы уверены, что поставите моего сына на ноги?

— Даже лучший врач вам не даст никаких гарантий. Однако проделанная нами работа и её результаты говорят о том, что всё возможно.

— Теперь ты видишь, папа, что кормилица мне не нужна, — подал голос мистер Френсис. — Я уже давно вышел из детского возраста, а ты держишь рядом со мной няньку.

— Но миссис Стоун у нас столько лет. Я не могу просто взять и отказаться от её услуг.

— В её услугах уже лет десять никто не нуждался, — буркнул мистер Френсис.

— Сынок, она была верной служанкой твоей матери.

— Да моя матушка в гробу переворачивается от того, что её «верная» служанка творит с её сыном! — воскликнул мистер Френсис.

— Френсис! — прикрикнул сэр Томас.

— Если же тебе так дорога эта «служанка», пусть она нянчит бастардов Стивена. Тут, думаю, ей будет чем заняться, — прошипел мистер Френсис. — Главное, пусть следит хорошенько. А то пойдут по стопам папочки и тоже подхватят сифилис.

— Заткнись, — вяло протянул мистер Стивен.

Я внимательно посмотрела на мистера Френсиса. В проницательности ему не откажешь: человек, сидящий в четырёх стенах, знает, что делается снаружи. Только что это за история с сифилисом мистера Стивена, что мистер Френсис так часто поминает? Я улыбнулась. Мистер Стивен мутным взглядом посмотрел на мистера Френсиса, на отца и снова занялся своим стаканом.

— Или пусть нянчит самого Стивена: тот того и гляди сопьётся перед поездкой на континент.

А, надо сказать, чтобы любимый сын постепенно привыкал, что скоро уедет надолго, сэр Томас уже отсылал его на континент. Но тот не добрался даже до Парижа: его пристрастие к игре и выпивке весьма скоро потянули его домой. Я была удивлена: больше полугода назад сэр Томас говорил об учёбе в Женеве. Но особых приготовлений в этом направлении я не видела. Сам сэр Томас ездил по делам: то по окрестностям, то в Лондон, то ещё куда. Его же сын проводил время в праздности, нанося визиты деревенским девушкам и восстанавливая против себя их отцов и братьев. Ну и ещё визиты в окрестные города, после которых он возвращался пьяный, помятый и без денег. Всё это отец ему прощал и не заговаривал об учёбе.

— Френсис, не надо грубить, — устало сказал сэр Томас. — Осенью Стивен едет учиться. Так дай ему насладиться домашним уютом.

— Да осточертел ему уют, — произнёс мистер Френсис, указывая на невменяемого мистера Стивена.

— Замолчи! — Сэр Томас встал и отобрал стакан у мистера Стивена. Тот проводил его мутным взглядом и откинулся на подголовник кресла. — Я решил. Миссис Стоун, вы теперь будете наблюдать за слугами и следить за нашими расходами. То есть, будете нашей экономкой. Мисс Райт, мисс Рест, вы пока оставляете ваши занятия до тех пор, пока я не поговорю с доктором Пити. Стивен, тебе в самом деле пора заняться чем-то полезным.

Он встал и сделал знак миссис Стоун. Та помогла мистеру Стивену подняться.

— Сегодня говорить с тобой бесполезно, — произнёс сэр Томас шатающемуся мистеру Стивену. — А вот завтра мы поговорим. Я заодно приглашу мистера Стадтингтона. Может, это тебя отрезвит.

Сэр Томас и мистер Стивен, поддерживаемый миссис Стоун, вышли, оставив мистера Френсиса в мрачном настроении.

— Кто этот мистер Стадтингтон? — спросила я.

— Нотариус, — мрачно буркнул мистер Френсис. — Очевидно, папаша хочет переписать завещание.

— Дело хорошее. Но почему сейчас?

— Возможно, папочка решил лишить Стивена наследства за его разгульный образ жизни, — саркастично сказал мистер Френсис. — Хотя, я так не думаю. Стивен — его любимчик. Это, скорее меня лишат наследства, оставив один титул. Может, папочка хочет попугать Стивена? Я бы, если мог, дал ему хорошую взбучку и ведро холодной воды на голову.

— У вашего отца, кроме вас и мистера Стивена, есть ещё его жена, сэр, — рассудительно сказала мисс Райт.

— А в её жизни ничего не изменится, — легкомысленно сказал мистер Френсис. — Сейчас отец даёт ей деньги, а после своей смерти она будет получать определённую сумму. По крайней мере, по старому завещанию так выходило. Ещё у неё есть свой собственный капитал, доставшийся от какой-то родственницы. Небольшой, но бедствовать она не будет.

— А что по старому завещанию получали вы, сэр? — спросила я.

— Почти ничего, — невесело усмехнулся он. — Как старшему в роду ко мне перешёл бы титул. И это всё. Не считая пожизненной оплаченной сиделки и пожизненного проживания в этой комнате. Всё отходило Стивену. Все деньги и всё имущество.

— Но это несправедливо! — воскликнула мисс Райт.

— Это жизнь, — сказала я.

В тот день мы больше о завещании не заговаривали, занявшись дальнейшими попытками научить ходить мистера Френсиса и способами это скрыть от его отца.

На следующий день мистер Френсис потребовал перевезти его в свой «кабинет». Меня это слегка удивило: до этого дня он выражал непреодолимое желание встать на ноги. Но, возможно, он побоялся своего отца. Ведь тот ясно сказал, чтобы мы прекратили свои занятия. Но на мой вопрос мистер Френсис только сверкнул глазами и буркнул:

— Плевал я на его распоряжения. Просто в библиотеке меня ждут и другие дела. Незаконченные статьи и не отвеченные письма сами себя не напишут.

Я сделала вид, что так и должно быть. Но, уверена, мистер Френсис хотел заняться чем-то своим, без посторонних глаз. Проследив, чтобы он надел лёгкие перчатки, чтобы не порезаться о бумагу, я окинула взглядом стол и комнату. Пораниться мистеру Френсису было не обо что. И, сопровождаемая его насупленным видом, я вышла. Направляясь в свою комнату, я попросила мисс Райт заглядывать время от времени к мистеру Френсису. Мало ли что. Та равнодушно кивнула.

Вскоре после завтрака прибыл нотариус. Об этом я узнала по возбуждённому перешёптыванию прислуги на кухне. Сколько времени и что они обсуждали с сэром Томасом, я не знаю. И не пыталась узнать, не считая это моим делом. Однако часа через два в гостиную была вызвана кухарка и дворецкий. Вернувшись, дворецкий уткнулся в газету, а кухарка лопалась от гордости, но молчала, едва сдерживаясь, пока её не начали хором уговаривать служанки.

— Сэр Томас лишил мистера Стивена наследства! Он сказал, что тот может теперь хоть побираться!

— Не говорил он такого, — буркнул дворецкий из-за газеты.

— Но наследства-то он его лишил? — напустилась на него кухарка: ещё бы, у неё отняли лавры сплетницы.

— Ты само завещание, что ли, видела? — бурчал дворецкий. — Нас позвали засвидетельствовать его собственноручную подпись. Что мы и сделали. А кто кого и чего лишал — нам о том не сообщали.

Кухарка затеяла перебранку с дворецким и служанками, а я потихоньку выскользнула с кухни. Не люблю сплетен и свар между слугами.

Мистера Френсиса я нашла в его «кабинете», но он был странно возбуждён: его лицо заливал пот, глаза горели, а руки дрожали. Я заподозрила лихорадку, но он отмахнулся от меня:

— У меня упал карандаш. Я хотел поднять его сам. Но переоценил свои силы. В правы, мисс, нам надо ещё тренироваться.

Я заметила карандаш у ножки стола. Подъехать в кресле, нагнуться и поднять его мистеру Френсису не составило бы труда, если бы он устал от попыток дойти до карандаша самостоятельно. Однако я ничего не сказала. Мистер Френсис был чем-то озабочен и раздосадован. Но поскольку он сам ничего не говорил, я тоже не стала упоминать вчерашнего разговора о завещании и сегодняшнего визита нотариуса.

Тот задерживаться не стал: в окно я видела, как он уезжал, сжимая под мышкой чёрный портфель.

Обед прошёл без происшествий. Мистер Стивен, не пришедший в себя после вчерашних возлияний, вяло ковырялся в тарелке. Миссис Стоун, сидевшая напротив меня, бросала полные ненависти взгляды, видимо, стараясь отравить мне аппетит. Сэр Томас вёл себя как обычно. Только в конце обеда предложил мистеру Стивену следовать за собой. Едва они скрылись, миссис Стоун вознамерилась сорвать на мне свою досаду и плохое настроение. Но едва она открыла рот, я, извинившись, встала из-за стола и вышла. Покой покоем, но я не дам себя превращать в мишень для всяких обиженных дамочек. Пусть разбирается с мистером Френсисом или сэром Томасом. В конце концов, они хозяева в этом доме. Не я принимаю решения.

Через час после обеда приехал доктор Пити. Его настроение было самым восторженным, как будто он открыл способ лечения неизлечимой болезни. Поскольку сэр Томас был ещё занят разговором с мистером Стивеном, доктор Пити был препровождён к мистеру Френсису для осмотра. Осмотрев его, он спросил о его самочувствии, наших упражнениях, ни на минуту не теряя хорошего расположения духа.

Поговорив с нами, он был уведомлен, что мистер Стивен и сэр Томас закончили разговор. Извинившись, он спустился в библиотеку, где его ждал сэр Томас и бокал бренди. Мистер Френсис попросил оставить его одного, чтобы отдохнуть после визита врача. Меня это удивило, но я снова не стала задавать никаких вопросов, а просто вышла, оглядев предварительно комнату: пребывая в своей сдержанной эйфории, доктор мог по рассеянности оставить скальпель, к примеру. Мистер Френсис с затаённым нетерпением ждал, когда я уйду. Я внимательно посмотрела на него и вышла. Я попыталась углубиться в рисование в своей комнате, но только попыталась сосредоточиться, как через несколько минут услышала странные шелестящие звуки, как будто кто-то провёл рукой по стене. Но, поскольку они не повторились, я решила, что мне послышалось.

Сколько прошло времени — я не обратила внимания. Мне показалось, очень мало, когда мисс Райт пришла меня звать к сэру Томасу. Сложив свои вещи, я вышла. Закрывая дверь, я заметила, что дверь комнаты мистера Френсиса приоткрыта. Я слегка удивилась. Однако, причуды хозяев — это их личное дело.

Когда я спустилась и вошла в библиотеку, доктор Пити восторженно рассказывал, как он смог создать какое-то химическое вещество, размахивая при этом флаконом с зелёной массой.

— Несколько лет! — восклицал он. — Несколько лет, и столько трудов! И я смог произвести фтористый бериллий! Вы представляете, какая экономия средств в промышленности? А если я получу патент, я могу перестать пользовать всяких богатых дамочек, у которых одна болезнь — скука! Мне не нужно будет зарабатывать на жизнь, излечивая их сплин, дурное настроение и ипохондрию! Вы можете себе это представить? Я займусь чистой наукой!

— Хорошо, уважаемый доктор, — успокаивал его сэр Томас. — А насколько ваша смесь ядовита?

— Смесь! Это же химическое соединение! Конечно, как химическое соединение оно ядовито. Тем более, что хорошо растворяется в воде. Но я не собираюсь никого травить!

— Я не в этом смысле, дорогой Уильям. Просто вы так возбуждены, что можете невзначай перепутать склянки и отправить кого-нибудь на тот свет.

— Вы правы, Томас. — Доктор слегка пришёл в себя. — Я сейчас очень взволнован. Пожалуй, я пока поставлю флакон на стол, чтобы любоваться им. А, уходя, заберу.

— Как угодно, Уильям. Только не забудьте.

Доктор Пити поставил флакон на стол и повернулся ко мне.

— А вот и мисс Рест. — Он потёр руки. — Знаете, я довольно давно пользую эту семью. И более или менее изучил характеры и Стивена, и Френсиса. Мальчики весьма разные по характеру и состоянию здоровья. Стивен болел мало, вообще был здоров, как молодой бычок. Только несколько лет назад он, гм, перенёс некое заболевание, которое мне удалось вылечить без последствий. А вот Френсис… Словом, вы меня удивили. Не думал, что в связи с Френсисом меня что-то удивит…

— Что это значит? — спросил сэр Томас. Мне было тоже интересно, чем же я и мистер Френсис так удивили этого маститого доктора.

— Сэр Томас, я не знаю, что послужило причиной паралича Френсиса, — доктор Пити повернулся к сэру Томасу. — Но восстановление его идёт успешно. И быстро. Как вам удалось убедить его делать упражнения? — спросил доктор Пити, повернувшись ко мне.

— У него была цель, он видел результат. — Я пожала плечами. — Мне иногда приходилось его тормозить, чтобы он не перетрудился.

— Ещё раз повторю, я удивлён. — Доктор Пити заложил руки за спину и прошёлся по библиотеке. — Да, я плохо, оказывается, знал Френсиса. Я его лечил, а надо было воспитывать. Сэр Томас, я рекомендую продолжать работу мисс Рест и далее. Тем более, что у неё это получается лучше, чем у меня.

— Вы уверены, доктор Пити?

— Да, уверен. Конечно, надо всё это проводить с осторожностью, всё-таки гемофилию упражнениями вылечить невозможно. — Доктор Пити невесело усмехнулся. Он минуту постоял в задумчивости, затем хлопнул в ладоши и потёр руки. — Со своей стороны, я рекомендую полноценное питание и свежий воздух. Да, я помню, что Френсис быстро простужается. — Он поднял руки, заметив взгляд сэра Томаса. Тот попытался возразить, но доктор Пити взмахнул руками. — Ваш сын скоро станет полноценным человеком, и ему надо будет выходить на улицу, наносить визиты. Думаю, когда Френсис сможет ходить, мисс Рест сможет решить и эту проблему. Тем более, что по сравнению с первой, эту будет гораздо легче преодолеть. Не так ли, мисс? — Он снова повернулся ко мне.

— Я постараюсь оправдать ваши надежды, сэр. Но я всего лишь сиделка, а не волшебница. И выздоровление зависит от желания самого больного, так же, как от лекарств и компетентности врача. Знаю по опыту, если человек не желает выздоравливать, то на ноги он становится гораздо позже, чем человек, имеющий цель выздороветь.

— Право, мисс. Вы действительно профессионал.

— Просто я люблю свою работу, сэр, — сказала я и спросила позволения выйти. Разрешение мне было дано, я вышла. Закрывая дверь, я слышала, как сэр Томас начал спрашивать о перспективах выздоровления мистера Френсиса. Я подумала, что сэр Томас действительно слишком мнителен: мы ведь только что говорили об этом. Чего удивляться, что мистер Френсис полжизни посидел в кресле взаперти дома.

Возвращаясь к себе, я решила заглянуть в комнату к мистеру Френсису. Но его там не оказалось. Я встревожилась. Но мисс Райт, попавшаяся мне в коридоре, сказала, что мистер Френсис снова заперся у себя в «кабинете». Я чертыхнулась. Положительно, этот молодой человек непредсказуем. То он хочет уже завтра ходить, то игнорирует все возможные занятия. Ладно, его дело. Будем тренироваться дальше, когда у него снова проснётся желание. Главное, чтобы оно не пропало.

На следующий день всё вернулось в норму. Мистер Френсис с остервенением стал делать упражнения, я наливала ему ванну, делала массаж. Благодаря вмешательству врача, я составила диету для мистера Френсиса и через его фармаколога заказала витамины, мази и лекарства для укрепления мышц и костей. Мне перестало нравиться его настроение: оно стало каким-то мрачным, словно мистер Френсис узнал для себя что-то неприятное, и одержимыми занятиями пытался заглушить душевную боль. Я старалась не навязываться с сочувствием, тем более, что за меня этим чрезмерно увлекалась миссис Стоун. Она всеми силами пыталась отвратить его от занятий, за что постоянно слышала в ответ ругательства. Я не вмешивалась в их отношения. Мне хватало того, что я наблюдала в настроении своего подопечного. Он всё более нетерпим был с братом и отцом. Брата он просто игнорировал, а с отцом говорил сквозь зубы. Я предполагала, что это связано с тем, что отец его решил менять завещание. Переписать имущество в пользу старшего, чтобы напугать младшего, при том условии, что раньше старшего вообще за человека не считали — так, неприятное неудобство. Не слишком лестно о себе такое узнать. Хотя раньше он это предполагал и, похоже, смирился с этим. Однако в последнее время место смирению заняла одержимость встань на ноги. Неужели успехи в лечении так повлияли на него? Я не стала лезть с вопросами. Во-первых, это не моё дело, а во-вторых, я боялась ненужным любопытством усугубить мрачную одержимость мистера Френсиса. Когда мы заканчивали, он уходил в свой «кабинет», а миссис Стоун из библиотеки отправляла ему книги. Мистер Стивен пребывал тоже не в лучшем настроении: скоро ему предстояло уехать учиться на континент. И, насколько я слышала сплетни прислуги, сэр Томас поставил условие своему младшему сыну: он не будет менять снова завещание в его пользу до тех пор, пока мистер Стивен не прекратит пить, играть, волочиться за женщинами и швыряться деньгами. Пока его отец не получит сведений о его успехах в плане учёбы. Хоть каких. Возможно, мистер Френсис тоже это слышал. И я вполне понимаю его настроение теперь: несмотря на успехи в лечении, его отец всё равно видел в нём досадную помеху для своего любимого, младшего сына. Я не приставала с вопросами к нему, не перегружала его занятиями, была молчаливой тенью и незаметной поддержкой для него. Надеюсь, я ему не сильно надоедала. Случалось, он и на мне срывал своё раздражение. Но я молчала. Поскольку разговоры по душам у нас прекратились, я не стала больше показывать ему свои рисунки.

Несколько дней прошли в таком напряжении. Мне даже стало казаться, что кто-то чего-то ждёт. Как рациональный человек я списала это своё чувство на интенсивную работу, усталость и непредсказуемость своего подопечного.

Однако через неделю положение вещей изменилось: ночью у сэра Томаса поднялась температура, у него начался попеременно озноб и жар, его лихорадило. Конечно, поездки по различным районам Лондона, весенняя распутица и прогулки по сырой погоде вполне могли подточить организм сэра Томаса.

Ночь прошла в суете и хлопотах. Утром ни у кого не было аппетита, хотя сэр Томас стал чувствовать себя лучше. Приехавший доктор Пити был раздражён и недоволен: его оторвали от действительно простуженных пациентов ради мнительного паникёра. В придачу, он забыл, где оставил склянку со своим химическим соединением. Он объездил своих пациентов, про которых помнил, что он мог им её показывать. Однако никто не признался. А утверждать, что он оставил её у нас я не могла: я ушла до того, как ушёл доктор Пити. Поэтому я просто была не в курсе, вспомнил он про свою склянку и смог ли её забрать. Это бы мог сказать сэр Томас, но он не помнил. Доктор, ворча, выписал микстуры от кашля, прописал тёплое питьё и постельный режим на неделю. Сэр Томас был этим очень недоволен: он недавно приехал из очередной поездки и через два дня собирался ехать снова. Мистер Стивен тоже был недоволен: пока отца не было, он тайком ездил на вечерние попойки к своим друзьям. И в свете решений сэра Томаса вести прежний образ жизни он не мог, если не хотел лишиться будущего наследства. Хотя, о том, что это только пустые угрозы, и сэр Томас сегодня-завтра снова перепишет завещание в его пользу, знали почти все в доме, кроме него. Сидеть же дома ему было скучно. Вот и творилось в доме бог знает что. Миссис Стоун ухаживала за сэром Томасом, я занималась Френсисом.

Вскоре сэр Томас встал на ноги, и всё в доме успокоилось. Однако через какое-то время сэр Томас стал кашлять и жаловаться на боль в груди. Я стала подозревать чахотку. Доктор Пити был очень озабочен. Он прописывал мази, микстуры, заставлял кутаться в тёплые пледы и топить камин так, что от духоты можно было сойти с ума.

Через две недели боль в груди у сэра Томаса прошла. Однако кашлять он не перестал. Стал рассеян, малоподвижен, даже из дома выходил редко, пока вообще не перестал. Потом перестал спускаться к столу и жаловался на усталость. Температура его поднялась и уже не опускалась. Доктор Пити терялся в догадках. Он перепробовал все известные способы лечения, даже стал использовать народные средства, вроде горячих камней, отвара из трав, который надо вдыхать над кастрюлей, носки с горчицей и прочие странные вещи. Однако ничего не помогало. Сэр Томас слабел. Пока однажды через несколько месяцев такой странной вялотекущей болезни не умер тихо в своей постели. Для миссис Стоун и мистера Стивена это был шок. Они не сообразили даже предупредить жену сэра Томаса. Пришлось мне навестить нотариуса, чтобы он позаботился об извещении новоиспечённой вдовы, что её статус в обществе поменялся. Я же не была удивлена смертью сэра Томаса: я наблюдала целых три с лишним месяца течение его болезни. Возможно, у него была не долеченная чахотка, которая вдруг обострилась и дала осложнения. Возможно, перемена климата могла бы ему помочь. Но теперь этого уже никто не узнает. Мистер Пити был безутешен: его профессионализму был нанесён удар, его карьера врача была под вопросом. Однако не каждый врач вылечивает своих пациентов. У многих они умирают. И совесть врача у них при этом не страдает. Что до доктора Пити — он слишком серьёзно относился к каждому своему пациенту и его болезням. Именно потому он и не оставлял мистера Френсиса и так был рад, когда я своими действиями сделала то, что он не мог сделать своим авторитетам врача.

Мистер Стивен был просто выбит из колеи: его отец лишил его наследства бесповоротно, и теперь уже не сможет изменить завещание обратно безо всяких условий. Он впал в окончательное уныние и уже не хотел слышать ни о какой учёбе и поездках на континент. Он изредка запирался у себя в комнате и уничтожал запасы спиртного.

Мистер Френсис тоже был поражён: он так верил, что изменение завещания в его пользу это только трюк, и на самом деле он ничего не получит, что просто ликовал и повторял всё время с раздражающим пафосом «Бог существует!». Мне его восторги показались несколько наигранными, преувеличенными. Возможно, это чувство вины за то, что он рад тому, что отец умер. Не знаю. Меня интересовало только то, что совсем недавно я поставила его на костыли. Успехи его были впечатляющи. Но и утомлялся он быстро. Однако от недавнего гнетущего настроения не осталось и следа. В него как будто влили новые силы. Про своего брата он вообще не упоминал.

Через несколько дней после похорон, на которые вдова сэра Томаса так и не приехала, и оглашения завещания опухший и небритый мистер Стивен появился в комнате мистера Френсиса.

— Что ты намерен теперь делать? — спросил он, развалясь в кресле с очередным стаканом в руке.

— А что я могу? — спросил мистер Френсис. Я в это время трудилась над его левой ногой и не старалась вслушиваться в их разговор.

— Ты можешь всё, что угодно, — бормотал мистер Стивен, отпивая из стакана.

— Увы, нет. Я не могу заставить тебя прекратить пить.

— А зачем мне прекращать?

— Хотя бы затем, что тех денег, что отец выделил на твоё обучение и которые ты тратишь на выпивку, тебе такими темпами скоро будет не хватать. И это не ты, а я должен спросить: что ты будешь делать? Учиться, как я понимаю, тебе не хочется. В делах отца ты ничего не смыслишь. А платить тебе только за то, что ты мой брат, я не собираюсь.

— Вот значит как. Захапал денежки отца, и теперь отыгрываешься на мне?

— А за что мне отыгрываться? За то, что для вас двоих я был ненужным бременем, и вы этого даже не скрывали? — Мышцы мистера Френсиса напряглись, и я прекратила массаж. — Отец зарабатывал и преумножал капитал не для того, чтобы ты его растратил.

— А для чего, по-твоему? Чтобы копить, копить и копить, а потом помереть, так ни разу не познав радостей жизни?

— Ты их познал более, чем достаточно. И что? Ты стал счастливее?

— Я был счастлив. Мне есть что вспомнить.

— Ну а я ещё буду счастлив. И ты мне не помешаешь. Итак, я снова спрашиваю: что ты будешь делать?

— Я неплохой наездник и стрелок, я силён и смел — пойду в армию.

— Служить родине — весьма похвальное занятие. В банке я открою счёт на твоё имя. Сумма там будет вполне достаточная для безбедной жизни джентльмена. Эта сумма гораздо больше той, что по первому завещанию обещали мне вы.

— И потому ты теперь мне мстишь?

— Вовсе нет. А чего ты хотел? Чтобы я добровольно отказался от всего и продолжал жить в четырёх стенах? Разочарую, я скоро встану на ноги. И сидеть здесь я не собираюсь. Я продолжу дела моего отца, как сумею, и буду развлекаться, как смогу. Наверстаю всё то время, что вы заставили меня поверить, что я парализован. А ты можешь растранжирить то, что я даю тебе или катиться ко всем чертям. На раздумья я даю тебе месяц. Однако в течение этого месяца бар закрыт. Я предупрежу слуг, чтобы не давали тебе выпивки. Полагаю, расчёт без выходного пособия поохладит их стремление услужить тебе.

— А ты изменился. — Мистер Стивен встал, покачался с пятки на носок, засунув большие пальцы в проймы жилетки. — Неужели тебе жаль для родного брата стаканчика виски?

— Если бы ты ограничивался стаканчиком, мне не было бы жаль. Но ты напиваешься и ведёшь себя, как свинья. Вот этого мне жаль. Я слишком долго терпел пренебрежение твоё и отца. И не собираюсь продолжать терпеть ещё и свинство.

Они замолчали. Мистер Френсис, помогая себе руками, спустил ноги с кровати. Я встала, вытирая руки о передник.

— Думаю, мы всё обсудили? — Мистер Френсис стал растирать колено.

— Как ты жалок, — презрительно бросил мистер Стивен.

— Поговорим об этом через месяц, — усмехнулся мистер Френсис.

Мистер Стивен хмыкнул и вышел. Я подала мистеру Френсису костыли.

Через полчаса я спустилась в библиотеку. Около неё несколько рабочих выносили два кресла и лампу.

— Что это? — спросила я, весьма удивлённая.

— Мистер Френсис распорядился изменить курительную комнату.

— Какую комнату? — Я подошла ближе. Рядом с дверью библиотеки была полускрытая, но различимая дверь. Я вспомнила, что над ней на третьем этаже располагался «кабинет» мистера Френсиса. — И что же он хочет делать?

— Мистер Френсис распорядился снести стену и расширить библиотеку, — раздался голос миссис Стоун с лестницы. Она величественно спускалась, скользя рукой по перилам. Ни дать, ни взять — герцогиня Йоркская спускается к своим подданным. Я улыбнулась. Но тут же нахмурилась: все важные вопросы сэр Томас обсуждал в библиотеке. А рядом с ней была весьма удобная комнатка, в которой слышно всё, что говорится за стенкой. Это навело меня на некие мысли, которым я не могла поверить. Поскольку мои сомнения это мои сомнения, я не стала их озвучивать.

Угрозы мистера Френсиса отлучить мистера Стивена от выпивки начали приводиться в исполнение. Весь следующий день мистер Стивен маялся похмельем и бездельем. Он был угрюм и подавлен, поскольку запасы виски и бренди были для него закрыты. Срываясь на слугах, он добился только того, что они разбегались от него, и с вопросом о том, чем они могут ему быть полезны, никто не обращался.

Без выпивки и без кого бы то ни было, на ком можно было бы сорвать зло, мистер Стивен оделся и вышел из дома. Вернулся он только вечером угрюмый и по-прежнему злой. Он заперся у себя и вышел только к ужину.

Несколько дней он не менял этого распорядка, был молчалив, зол и сумрачен. Мистер Френсис мало обращал на это внимание, отмахиваясь от слов миссис Стоун. В перерывах между занятиями массажем и ваннами он читал и отвечал на письма. Несколько раз к нему приезжал человек, который, как я слышала, назвался поверенным его отца, и они подолгу разговаривали за закрытыми дверями. Поверенный привозил кипу бумаг и уезжал с ещё большей. Иногда к ним присоединялся и мистер Стадтингтон. Мистера Стивена на эти беседы не приглашали, что вызывало у него приступы очередных ругательств.

В один из дней мистер Стивен решил изменить свои свежеприобретённые привычки, и не вышел к завтраку. К обеду он тоже не появился, и никто из слуг не видел, чтобы он выходил из дома. А благодаря злобному, в последнее время, характеру слуги сами, по своей воле не хотели к нему заходить. После завтрака и мистер Френсис просил оставить его, чтобы заниматься письмами, что привёз вчера поверенный. Я осталась у себя и решила принять ванну в той проходной комнате, что в первый день показывал мне сэр Томас. Благодаря недавним событиям, я могла там только наскоро ополаскиваться или быстро помыться. Нежиться в ванне мне доводилось нечасто. Точнее, ещё ни разу. И пока было относительное затишье, я решила воспользоваться оказией. Ведь весьма скоро мои услуги тут вообще не понадобятся.

Собрав всё необходимое, я прошла в комнату и вошла в каморку, где находилась ванна. Разложив свои вещи, я спустилась вниз и попросила согреть воды.

— Сегодня все решили принимать ванну? — ворча, спросила кухарка, помешивая в большой кастрюле.

— Почему вы так решили? — спросила я.

— А я и не решала. Мистеру Стивену приспичило часа четыре назад. Теперь вам. Мистер Френсис не собирается принимать ванну?

— Он мне ничего на эту тему не говорил.

— А при чём тут он? Вы и так каждый день ему ноги греете. Пользы только не видно. Только слуг от дела отрываете.

— Ну почему не видно пользы? Он уже встал на костыли.

Конец ознакомительного фрагмента.