Альтернатива. Совиное гнездо

Камилла Лысенко, 2020

У некоторых людей в нашем мире открываются Возможности. Правда, за них приходится дорого платить. Получивший дар понимать все языки мира становится немым. Способный управлять чужими воспоминаниями получает рассеянный склероз. Таких людей с Возможностями называют Альтернативными – и жестко контролируют в Регистратуре. За неповиновение – долгая и безумная смерть. Но появляется новая сила – бар "Совиное гнездо", где каждому пришедшему предлагают помощь. И рассказывают один секрет.

ЧАСТЬ 1.

САША

Определенно — вчера его не было.

Она же не сумасшедшая, верно?

Вчера в этом дурацком доме не было ни одного дурацкого заведения. Только облупившийся фасад, стилизованные под античность фрески-сифилитики с отвалившимся носами и немытые стекла в зубастых рамах.

И абсолютно точно — никаких пабов. Какие вообще могут быть заведения в подобном доме? Он же аварийный. Ходи да береги голову, если не хочешь, чтобы гипсовое колено какой-нибудь особенно хрупкой статуи испортило тебе планы на отпуск. Здание под стать названию переулка — Малый Могильцевский. Этакий дом-зомбак в окружении вполне благопристойных московских коробочек.

Кто бы стал открывать тут паб?

И тем не менее — вот дверь. Над ней — деревянная вывеска, выглядящая так, будто бы висит здесь уже пару десятков лет, а не одни сутки. Мода эта хипстерская, что ли? Минимализм, экология? Будь бомжом, но не вреди природе?

Да и название… «Совиное гнездо». Точно хипстеры. Или веганы. Веганский паб! Соевое пиво и стейки из травы!

Хоть бы окна помыли, что ли. Вот уж что точно не изменилось.

Не отводя взгляда от окна, она тянется к коллеге за соседним столом, что-то сосредоточенно, почти зло отбивающей по клавиатуре. Ровная по бровям челка придает девушке непримиримое сходство с пони, что, естественно, не могло остаться незамеченным во время стандартных офисных покуришек.

— Сонь…

— Мммм…

— Сонь!

— Да, Саша! — Соня-Пони отрывается от своего монитора. Вся злость, которая доставалась компьютеру, резко меняет вектор и окатывает Александру.

— Не злись. Я на секунду. Не знаешь, что за заведение в том доме открыли?

Соня недовольно поджимает губы — мол, ты, простая смертная, своими вопросами глупыми время барское воруешь — но все-таки бросает взгляд в окно. Всматривается секунду, потом вздыхает:

— Какое заведение?

Не видит она ничего за своей челкой, что ли?

— Ну вон, «Гнездо» это.

Соня секунду непонимающе пялится на облупившийся дом номер пять. Ее лицо приобретает изумительное выражение «я работаю с идиотами» — это когда губы поджимаются, а ноздри чуть-чуть раздуваются, будто бы перед ней лежит что-то очень неприятное, вроде чужого носка, но она героически сдерживает себя, чтобы не начать материться всласть. Наконец она отворачивается обратно к компьютеру, бросая напоследок:

— Оно всегда там было.

Сказала, как плюнула. Верблюд, а не пони.

И все-таки странно. Как можно было не заметить этого заведения за те три месяца, что Саша работает в редакции «Здоровой Москвы»? Она тысячу раз в деталях изучила вид за окном, пока разбиралась со всеми этими скучными медицинскими сюжетами. Расшифровываешь очередного индюка для вечернего выпуска программы, ставишь таймкоды на записи, слушаешь про очередную болячку, и нет-нет, да и взглянешь в окно на секундочку…

Кстати, о секундочках. Время-то тикает, а сюжет не готов.

Саша снова повернулась к компьютеру и еще раз перечитала уже расшифрованное интервью. На этот раз какой-то аляповатый медитативный лекарь вещал о пользе строгой веганской диеты. По его словам, выходило, что нормальному человеческому организму и вовсе питаться пищей мирской необязательно. На десятой минуте московский гуру уже рассказывал о том, как заменить бифштексы солнечными ваннами.

Саша в три щелчка отправила текст редактору и уставилась невидящим взглядом на сообщение «Письмо доставлено».

Да, не о такой работе она мечтала после красного диплома самого престижного вуза страны. На первом курсе она воображала, что будет самой крутой светской телеведущей, деля пальму первенства как минимум с Ваней Ургантом — если он еще будет в форме, конечно.

На втором курсе решила, что будет вести свою аналитическую программу — стильную, умную и очень престижную. К ней в гости будут приходить политики и звезды, а она будет небрежно спрашивать их о серьезных, но провокационных вещах, вроде «Как вы относитесь к санкциям? Тяжело ли жить без французского сыра? А ваши дамы как принимают российский коньяк вместо Хеннеси?»

На третьем курсе, правда, апломба поубавилось: она была уже согласна на должность корреспондента-путешественника, на глазах у всей страны поглощающего саранчу во Вьетнаме или взбирающегося на Эверест.

На выпускном курсе она решила действовать наверняка и начать «с малого»: место новостного корреспондента на федеральном канале вполне подойдет.

После выпуска и трех месяцев жизни впроголодь на съемной квартире с тремя бывшими однокурсницами она поняла, что идеально пожить всегда успеет, а должность расшифровщика в медицинской программе — это не так уж и плохо. В конце концов, это лучше, чем втихую отсыпать рис у соседок.

Так что теперь она сидит здесь, на первом этаже редакции, где располагаются самые молодые, неопытные и незначительные сотрудники, и разбирает гигабайты чужого бреда о лечении гайморита с помощью яиц, суставов с помощью иглоукалывания и зрения с помощью цветовых пятен. Кстати, свое зрение на такой работе она вполне рискует посадить окончательно.

Правда, во всей этой грустной ситуации есть целых три плюса: парочка адекватных людей из соседнего отдела, расположение офиса в историческом центре города и, наконец, деньги. С этого месяца она даже получила небольшую прибавку к зарплате, и теперь может ходить на обед со всеми, а не приносить с собой полуживые макароны!

Кстати, об обеде.

Саша кинула взгляд на часы — отлично, без трех минут два. Можно идти. Подхватила легкий бежевый плащ и сумочку, кивнула коллегам, встала из-за стола…

И замерла, глядя в окно.

У «Совиного гнезда» стояли двое. Девушка в плаще до пят, с завязанными в низкий хвост каштановыми волосами, растрепавшимися от ветра, протягивала молодому человеку портсигар. Он, не прекращая что-то быстро ей объяснять, покачал головой и вытянул вперед правую руку, демонстрируя предплечье. Девушка на секунду замерла, не донеся сигарету до губ, потом со злостью выбросила ее и что-то резко сказала ему. Парень попытался взять ее за запястье, но она выдернула руку и, развернувшись на пятках, скрылась в пабе. Молодой человек остался стоять на месте. Он медленно поднял голову и посмотрел…

Саше показалось, что он посмотрел прямо на нее. И от этого взгляда воздух вокруг превратился в парное молоко, пенящееся и жирное. Ей захотелось — нет, ей было физически необходимо поговорить с ним, рассказать о себе все на свете. Все свои маленькие тайны, вплоть до того, как она брала планшет соседки в ее отсутствие и закрывалась в ванной, чтобы…

Парень опустил голову. Наваждение пропало. Саша отшатнулась от окна.

Что это было, черт возьми? Дыхание сбилось, как будто она пробежала километр. Саша с трудом сглотнула. Наверное, это давление. Или солнечное затмение. Или она переела бифштексов за всю свою недолгую жизнь. Как там говорил это гуру — перейти на фрукты и овощи? Хорошая идея.

— Саш, ты идешь?

Это Катя, тоже расшифровщица — подсказал напуганный мозг. Одна из тех, адекватных. Ты с ней работаешь. Ты с ней дружишь. Обычно ты с ней ешь. И сейчас время обеда. Так что обернись и скажи, что ты готова идти и есть. Все просто.

— Эй, все в порядке? Ты себя нормально чувствуешь?

Катя выглядит взволнованной. Надо ее успокоить.

— Да, все в порядке.

Надо пойти на обед.

— Ты знаешь, я сегодня не пойду обедать. Кажется, я отравилась чем-то. Наверное, яйца на завтрак. Несвежие. Были.

— Ты уверена? — Катя подходит к ней ближе и прикладывает маленькую ладошку к ее лбу. — Слушай, ты действительно горячая… Может, отпросишься?

— Нет, все нормально. Я просто посижу. Идите без меня.

Катя наконец-то уходит, взяв обещание звонить в случае чего и заверив, что забежит в аптеку за активированным углем. Саша кивает, надеясь, что хотя бы в такт разговору, с трудом дожидается, когда подруга уйдет, и бросается к туалету. Она закрывается в кабинке, прижавшись взмокшей в раз спиной к прохладной створке, и начинает считать про себя. Сердце не успокаивается, к горлу подходит тошнота, внутренности будто скручивает узлом. Четкий квадрат кабинки становится в ее глазах то треугольным, то круглым. Ладони настолько мокрые, что оставляют следы на джинсах.

Неужели и правда — отравилась? Или вирус какой? Свиной грипп, птичий, крокодилий… Или это… сыроедение. Веганство. Нет. Ветрянка. Нет. Венерическое… Что за?..

Мысли скачут, как дети на батуте — беспорядочно и опасно. Вдруг в туалете гаснет свет, и это неожиданно и очень страшно. Саша лезет в задний карман джинсов, достает зажигалку и щелкает колесиком. Ничего не происходит. Она щелкает еще раз — ни искорки.

Горло схватывает от догадки. Саша снова щелкает зажигалкой и подносит к ней левую руку. Пальцы обжигает пламя.

Это не свет выключили — понимает Саша. Это я. Ослепла.

Она снова начинает считать про себя.

Она пытается закричать, позвать на помощь, но не может сказать ни звука. Все ее тело — один большой камень. Больше она никогда не сможет пошевелиться. Она знает это точно, как и то, что еще немного — и она умрет.

Через восемьдесят три секунды так и происходит.

АЛЕКСАНДРА

А еще через две минуты — часы прямо перед глазами, она упала очень удачно — Саша приходит в себя. Она лежит, опираясь спиной на закрытый — слава всем богам, позор какой! — унитаз. Ее правая нога подогнута, туфля слетела; левая пятка по неведомой причине попала в щель между дверью и полом и теперь робко выглядывает из кабинки. Обуви на ней тоже нет. Падая, она, видимо, задела держатель с туалетной бумагой, и теперь валяется в белых лентах, как курица под майонезом.

Стыд заставляет вскочить с пола как можно скорее. Саша суетливо сматывает и вешает туалетную бумагу, находит правую туфлю и выходит из кабинки.

Лишь уже отыскав вторую туфлю, поправив волосы и покрутившись перед зеркалом, Саша понимает, что чувствует себя просто великолепно.

Нет, не так. Это не ощущение свободы от приступа боли. Не просто хорошее самочувствие здорового человека. Она чувствует себя, как никогда в жизни.

Это как решиться на прыжок с парашютом и пережить первые три секунды страха, а после наслаждаться безграничной высотой и свободой.

Или как разгадать какую-то загадку, над которой билось все человечество.

Или как первый раз взаимно влюбиться.

В голову лезут одни банальности, но в одном она уверена совершенно точно: чем бы ни был этот странный приступ в туалете, он стоил того, что она чувствует сейчас.

И нельзя, ни в коем случае нельзя никому говорить об этом. Это огромный секрет, которым должна обладать только она.

Саша выходит из туалета с ощущением острой тайны за пазухой. Ей хочется поделиться со всем светом, это желание почти физически колет ее при каждом шаге; но она никогда не сделает этого. Серое офисное пространство становится сродни средневековому замку; столы и компьютеры превращаются в лабиринт, коллеги — в чудовищ и воров, жаждущих отнять ее секрет. Саша пробирается к своему столу, стараясь не расплескать это чувство сокровенного…

— Макарова! Где Макарова?

Ну твою же мать. А вот и главный злодей.

К ней меж столов и принтеров пробирается Вадим Игоревич — самодовольное, сильно дезодорированное чудовище, по прихоти судьбы играющее роль начальника. Худой мальчишка, на котором пиджак висит, как на вешалке, получил место только благодаря папочке — режиссеру программы. Таланта ноль, мозгов и того меньше, но апломба — хоть на каравай мажь. Требует обращаться к нему на «Вы» и считает себя героем-любовником. Слава богу, Сашей он никогда не увлекался. И что ему только понадобилось?

Сзади Вадима семенит Катя. А вот и ответ.

Начальник окидывает Сашу пристальным взглядом.

— Макарова, мне сказали, вам плохо. В чем дело?

Вот ведь Катя с ее гиперзаботой! Надо бы ей уже детей завести.

— Вадим Игоревич, все нормально. Съела что-то не то. Мне уже легче.

Мужчина снова оглядывает ее с ног до головы, задерживается на волосах. Саше становится неуютно под его взглядом. Она нервно перекидывает свои волосы за спину.

Вадим вздрагивает. На долю секунды его лицо приобретает какое-то совершенно дебильное выражение; будто он в одночасье впал в раннее детство. Саша моргает. Нет, все в порядке. Видимо, показалось. Что за день сегодня такой?

— Макарова… Зайдите ко мне в кабинет, — наконец произносит начальник, неестественно долго проговаривая слова. Потом поворачивается и идет к двери — идет как-то рвано, будто ногу натер или камешек в ботинке мешает.

Саша вздыхает и следует за ним, на ходу оборачивается к Кате с желанием шепотом сказать ей пару ласковых, но осекается. У Кати на лице то же самое выражение — словно у нее в мгновение ока отрезали часть мозга. Она стоит, перекатываясь с пятки на носок, а в глазах — бесконечная собачья печаль.

Саша отворачивается. Ей почему-то становится страшно.

В кабинете у Вадима все настолько статусное, модное и стильное, что невольно сводит зубы. Если весь остальной офис похож на обычный редакционный конвейер с остывшими чашками кофе, барахлящими компьютерами и тихими матюками, то здесь царит огромная и безоговорочная Современность.

Блестящий новенький «мак» соседствует с прозрачными колонками, которые — Саша готова держать пари — не использовались ни разу. Навороченное кресло, сделанное по всем законам эргономичности, разве что летать не может. Стены выкрашены в белый цвет, только кое-где проглядывает кирпичная кладка — все по последним тенденциям дизайна.

Напротив рабочего стола висит совершенно убогое полотно в стиле сильно пьяного Энди Уорхолла. Оно появилось месяц назад: папенька достал для Вадима пригласительные на какую-то очень модную выставку, где за бешеные деньги и было куплено это чудовище. Весь отдел потом две недели слушал про знакомство босса с «самым трендовым художником Москвы».

Саша терпеть не может все эти околостоличные понты. Москва для нее — это встречать рассвет на Воробьевых горах с бутылкой дешевого гранатового вина; это разбирать завалы научных трудов в узком коридоре съемной квартиры, где книжные полки тянутся до самого потолка; это часами гулять по арбатским дворам, ожидая открытия метро. В общем, Москва для нее — это живое существо, с которым можно говорить и жить, а не дойная корова с золотым выменем и наклейкой «Dsquared» на рогах. И Саше бесконечно обидно за город, когда такие, как Вадим, кривят губы в бородку и тянут: «Да я в Москве вообще жить бы не стал… Но вот деньги… Заработать — и можно в Европу. Там живут по-людски».

Словом, Саша терпеть не может таких, как Вадим. А Вадима, учитывая то, что он начальник, идиот и папенькин сынок — особенно.

Поэтому она старается отделаться от него как можно скорее.

— Вадим Игоревич, со мной все в порядке, правда. Спасибо за волнение. Я никуда не собираюсь идти, отпрашиваться тоже не собираюсь. У меня там работа не закончена. Я должна успеть к…

— Саша, сядьте пожалуйста.

По имени? Неожиданно. Именно этим словом можно объяснить Сашино послушание, когда она молча садится в кресло напротив руководителя. А он сидит и рассматривает ее, как какое-то произведение искусства: взгляд по губам, выше, к глазам, коснулся волос, отвел; на скрещенные на коленях руки, по ногтям, по самим коленям; снова по волосам…

С картиной он ее спутал, что ли?

— Вадим Игоревич?

— Саша…

Ненормальный день — окончательно делает вывод Александра, когда ее начальник вдруг сползает под стол и там, под столом, крепко обхватывает ее ноги. Утыкается в колени лицом, елозит по ним этой своей бородкой. А Саша как онемела. Все, что она может делать — смотреть на него и думать, что у него под пиджаком, задравшимся к чертовой матери, страшно мятая рубашка. И борода колется.

— Саша…

Он приподнимается, с неохотой выпуская ее колени, смотрит в лицо… А потом вдруг тянется скрюченными пальцами к волосам, и на лице — то самое выражение ребенка. А у Саши перед глазами — кадр из «Ангелов Чарли», в котором псих нюхал волосы монахинь.

Она отшатывается от него так резко, что стул не выдерживает и падает. Саша с Вадимом оказываются на полу. Его это совсем не смущает, по правде говоря; он хватает-таки ее волосы и благоговейно пропускает их сквозь пальцы.

Она выбирается с первой попытки, с удивительной скоростью вскакивая на ноги. В спину ей несется разочарованный стон. Саша дергает дверь — бесполезно. Мерзавец успел ее незаметно закрыть. Пока она придумывает, что делать, Вадим стоит на четвереньках, как и был, с задранным пиджаком, с мятой рубашкой, он всклокочен; и пока он говорит, его голос вибрирует так, словно через него пропускают ток:

— Чего ты хочешь, Саша? Ты в отпуск хотела? Я сегодня же все тебе закажу. Хочешь в Париж? Милан? На Гоа? Ты только скажи. Есть один отель в Милане. Называется Принц Савойский. Там принцы останавливались… Вуди Аллен… Бекхемы… Даже Путин был!

— Сдался мне твой Путин… — пробормотала Саша, оглядываясь в поисках ключа.

— Не хочешь в отпуск? А что ты хочешь? Хочешь я тебя… я тебе… Подарю! Вот! Картину подарю!

Вадим сорвался с места и как был, на корточках, доковылял до стены. Рванул вниз картину — раз, другой — нитка треснула, и полотно упало вниз, утягивая с собой и мужчину. Он неуклюже уткнулся носом в пол, но не остановился:

— Вот… картину подарю. Хочешь? Чего ты хочешь? Одно твое слово, любое желание — чего ты хочешь?

Ключа не было. Саша метнулась к столу, переворошила там все бумаги, стараясь не вслушиваться в лепет начальника, но ничего не нашла. А Вадим все продолжал твердить, будто забыл все слова на свете, кроме:

— Чего ты хочешь, скажи? Чего ты хочешь, скажи? Чего ты хочешь, ска…

— Я хочу, чтобы ты выпустил меня отсюда и оставил в покое, мудак! — не выдержала Саша, в отчаянии развернувшись к нему. Волосы залезли в лицо, и она нервно откинула их назад. — Сейчас же!

Вадим замолчал и как-то странно обмяк. Его глаза закатились, на лице появилась сумасшедшая улыбка. Он был похож на человека, который только что испытал один из мощнейших оргазмов в своей жизни.

— Конечно, — прошептал он. — Конечно…

Мужчина медленно встал, не выпуская картины из рук, залез в карман джинсов, извлек оттуда ключи и с все той же безумной улыбкой открыл замок. У распахнутой двери он стоял с видом ребенка, только что получившего первое место на олимпиаде на глазах у матери. Он был совершенно, ненормально счастлив.

Саша не стала задумываться над происходящим.

— Псих, — бросила она и вылетела за дверь, оставляя в кабинете Вадима в обнимку с полотном.

Саша не видела, как он проводил ее счастливым взглядом, закрыл дверь и мягко сполз в глубокий обморок.

Руки от пережитых нервов тряслись, как у пьяницы. Саша судорожно собирала вещи с рабочего стола под непонимающим взглядом Сони, когда сзади кто-то нежно отвел прядь ее волос. Саша резко развернулась, готовая заехать по морде любому, кто…

Сзади с мечтательным лицом стояла Катя.

— А, это ты, — выдохнула Саша.

— Я принесла тебе уголь, — сказала Катя и поцеловала ее в щеку.

Саша опрокинула собственный стул и вылетела из офиса, даже не выключив компьютер.

На улице Саша пролетела несколько метров, спряталась за угол дома в Плотниковом переулке и наконец-то спокойно выдохнула. Тихое спокойствие арбатских дворов, весеннее солнце, шум Смоленской совсем близко — мир был таким же, как и с утра, и не собирался рушиться из-за того, что Сашины коллеги слетели с катушек. Москва жила, дышала и бежала, и никому не было дела до одной перепуганной девушки, подпирающей стену старого дома.

Саша опустилась на корточки, достала из кармана мешающую зажигалку и стала щелкать колесиком в такт мыслям.

Что мы имеем? У тебя, Александра, был крайне странный день. Сначала этот сюжет про веганов и солнцеедение, который впору скорее в архив психиатра класть, а не в серьезной медицинской программе показывать. Потом это непонятное заведение, возникшее как по волшебству. Далее — приступ неясной болезни, после которого ты очнулась в гирлянде из туалетной бумаги. Потом тебя пытался домогаться прыщавый начальник. И в конце концов — твоя подруга решила его подвиг повторить. И ведь еще трех часов дня нет!

Кто там жаловался на не слишком насыщенную жизнь?

Ладно, допустим, Катя просто хотела поддержать тебя. Или позаботиться о твоем состоянии. Черт его знает! По крайней мере она — не идиот-Вадим, который до этого тебе и пяти фраз не сказал. Вот что на него нашло — это большой вопрос. И этот непонятный приступ — что это было? Надо бы к врачу сходить. Были бы деньги…

Ладно. Ладно. Возможно, ты просто все слишком эмоционально воспринимаешь. По крайней мере, не стоило вылетать из офиса, как ошпаренной. Никто бы тебя не тронул. Что за психи в характере? Это на тебя не похоже.

Может, стоит вернуться? Рабочий день в разгаре.

Одна мысль о том, как она войдет снова в офис, увидит Вадима — да хватит лишь вида его закрытой двери! — и Катю, снова сядет за медицинские сюжеты… Саша почувствовала тошноту.

Нет уж. Хватит приключений на сегодня. В конце концов, ей действительно было плохо. Будем считать, что она отпросилась по состоянию здоровья.

Кстати, несмотря на все произошедшее, состояние здоровья было отличным. Ее как будто подсоединили к зарядному устройству после этого приступа: в жилах словно плескалась энергия. Было ли дело в адреналине или в чем-то ином, но ехать домой и ложиться в постель казалось почти кощунством. Все, чего она хотела сейчас — курить.

Любой москвич знает, что в центре сигареты купить практически невозможно. И у любого уважающего себя курильщика в Москве есть пара-тройка потайных местечек, где можно разжиться табаком. Саша знала такое место, но до него было идти минут пятнадцать. А курить хотелось сейчас, и хотелось нестерпимо.

Решение пришло внезапно. Перед глазами встала случайно подсмотренная из окна картина: высокая худая девушка в плаще предлагает портсигар молодому человеку…

Саша встала, отряхнула джинсы и направилась к «Совиному гнезду». Возможно, сейчас у нее станет одним вопросом меньше. А если и нет — то хотя бы сигаретой она разживется.

Проходя мимо того места, где всего час назад стоял молодой человек, она невольно поежилась.

На двери «Совиного гнезда» был колокольчик. Атмосфера — почти как в фильме «Шоколад» с Джонни Деппом — подумалось Саше. Она аккуратно притворила дверь и огляделась.

Паб как паб. Что она ожидала здесь увидеть? Чистенький вполне — несмотря на грязные окна. Полукруглое помещение с узкой винтовой лестницей в центре, столики разного размера, обычные стулья, ряды бутылок разного калибра. Из примечательного — добрая деревянная стойка, оплетенная ветками — видно, они имитируют гнездо. Ничего необычного. Возможно, Саша даже зайдет сюда как-нибудь пообедать в дождливый день. Если, конечно, здесь нет тараканов.

Девушка оглянулась, ища в зале ту незнакомку с портсигаром, и разочарованно вздохнула. Народу было немного: две девушки расположились у окна с кружками пива; вампирского вида блондин вытирал крайний столик у бара; в кресле у разожженного — вот это странно! — камина сидел кто-то, кого загораживала широкая кожаная спинка. Незнакомки в плаще не было.

Что ж, видимо, придется идти до магазина.

— Вам помочь?

Саша обернулась на голос и удивленно вскинула брови. Оказывается, незнакомка — бармен! Это точно была она: высокая, худая, угрюмая, все с теми же небрежно убранными в хвост волосами. Плащ она сняла, оставшись в коротком подобии сюртука. Из-под закатанных рукавов темно-синей рубашки выглядывают известковые руки с разводами татуировок. Пальцы увешаны кольцами разных размеров. Саша даже засмотрелась на одно из них, с черным камнем, прежде чем ответить:

— Да… Здравствуйте. Я к вам по необычному вопросу…

— Вот как? Не вы первая, не вы последняя, — девушка отставила в сторону банку с сиропом и облокотилась на барную стойку. Ее локти были похожи на ювелирно обтесанные куски мела. — Так в чем вопрос?

Саша подошла ближе и присела на один из барных стульев. Девушка разглядывала ее со смесью озорного ожидания и напряжения; как шахматист, ожидающий хода соперника. Саша невольно занервничала под ее взглядом и принялась неосознанно теребить волосы. Барменша отчего-то вздрогнула и поспешно отвела глаза.

— Извините, если это слишком нагло, но я хотела бы попросить у вас сигарету. Дело в том, что я видела в окошко, что вы курите, и…

— В окошко? — неожиданно перебила девушка. Теперь она смотрела куда-то поверх Сашиной головы. — В какое окошко?

Саша стушевалась.

— Из офиса своего. А это важно?

Девушка чуть повернула голову к Саше, но в глаза по-прежнему не смотрела.

— Вы работаете в четвертом доме?

— Да, — кажется, она уже совсем не понимает, что происходит вокруг. Барменша тем временем продолжила:

— И вы хотите сказать, что человек из Регистратуры зашел в мой паб исключительно за сигаретой?

— Из ка… Какой Регистратуры? Вы что-то путаете. Я в медицинской программе работаю, а не…

— То есть ты типа новенькая? Неубедительно. Где фантазия? — снова перебила ее брюнетка, выпрямляясь и окидывая Сашу злым, почти презрительным взглядом. — Нет, я ожидала большего.

Саша внезапно почувствовала огромную усталость. У нее страшно разболелась голова; внутри черепа будто застучали маленькие молоточки, виски сдавило. Девушка потерла лоб и провела рукой по волосам, стараясь унять резкую боль. От этого движения стало только хуже: казалось, волосы физически ощутили прикосновение.

Надо сваливать отсюда и ехать домой — решила Саша. Ну их в баню, с их странным гостеприимством.

— Слушайте, я просто хотела попросить сигарету. Что в этом такого? Нет так нет. Можно было бы просто сказать, а не… Ладно. Всего доброго.

Саша медленно повернулась, боясь лишний раз потревожить голову, и медленно направилась к двери. С каждым шагом в ее мозгах будто взрывалась петарда. Надо все-таки попасть к врачу.

— Подождите пожалуйста! — вдруг окликнула ее барменша. — Одну минуту.

Боль тому причина или странная вежливость барменши, но Саша остановилась. В дверном стекле она видела, как брюнетка вышла из-за барной стойки, направляясь к ней, но остановилась, не дойдя двух шагов, и обернулась к кому-то в зале.

— Данко! Что скажешь?

Послышался шорох. Саша повернула голову и замерла. Из кресла у зажженного камина поднялся тот самый молодой человек, которого она видела на улице.

Теперь она могла его рассмотреть. Такой же худой, как и барменша, он казался почти хрупким. Русые волосы чуть завивались и падали на глаза. Острое лицо, как у мелких хищников, россыпь почти незаметных веснушек. Мешковатые джинсы и рубашка. Он выглядел бы простым парнем, каких миллионы, если бы не глаза.

У него были совершенно бесцветные глаза. Не серые. Не черные. Просто — никакие, будто их заволокло каминным дымом. Ненормальные, нечеловеческие.

Она снова почувствовала это — желание рассказать ему всю правду о себе, самые грязные тайны. Но он ничего не спрашивал, просто стоял и смотрел, и она смотрела в ответ, ощущая лишь пульсирующую боль в висках и не менее пульсирующее желание говорить. Все, что ей было нужно — чтобы он задал хотя бы один вопрос.

Но он молчал. А потом и вовсе — моргнул. И Саша вдруг поняла, что глаза у него самые обычные, серо-зеленые. И что ее головная боль все еще остается огромной проблемой.

— Правда, Кара — бросил тот, кого назвали Данко, и снова скрылся в кресле.

Саша уже успела забыть про барменшу — но та, оказывается, о ней не забыла. Неожиданно она оказалась совсем близко; стянула с волос резинку и протянула ее Саше.

— Заберешь волосы — пройдет боль. Ты хочешь, чтобы прошла боль?

— Да, хочу, — слова вырвались сами. И тело, казалось, решило само: руки взяли резинку и завязали волосы. Саша, наверное, сделала бы сейчас все, что угодно — лишь бы закончился этот ад…

И боль прошла! Отступила, будто не было, смылась, исчезла, растворилась! Девушка не поверила собственным ощущениям. Она провела рукой по волосам и в шоке уставилась на барменшу.

— Вы экстрасенс что ли?

— Прошло? Отлично. Тогда время курить и разговаривать, — барменша открыла дверь, пропуская Сашу вперед, и вышла за ней следом.

Это оказалось очень странным делом — курить крепкие вишневые сигареты с незнакомым человеком, который пять минут назад вел себя, как герой шпионского фильма. Теперь, когда голова больше не взрывалась на тысячу кусочков, Саша могла оценить весь комизм диалога в пабе. Она будто попала в какую-то мафиозную мыльную оперу в роли подсадной утки.

Ее молчаливая благодетельница с сигаретами по виду была немногим старше самой Саши, если и не ровесница вовсе. Протягивая своей пафосный серебряный портсигар, она коротко представилась — Карина. Это было единственное, что она произнесла за — девушка посмотрела на свою руку — уже целую половину сигареты. Честно говоря, Саша и сама не понимала, зачем она стоит здесь и почему не пойдет к метро. Ладно, решила она, если это сцена из шпионского фильма, то есть смысл доиграть ее до конца.

Именно этот момент выбрала Карина, чтобы разрушить молчание.

— Странный день был?

Саша кинула на нее взгляд исподлобья, затягиваясь сигаретой.

— А вы все-таки экстрасенс?

— Лучше на «ты». Не люблю выкать, — поморщилась барменша. — Просто у многих бывают странные дни.

— Ну да. Бывают. Но не у всех такие, — пробормотала Саша, стряхивая пепел и косясь в сторону окон своего офиса. От Карины это не укрылось.

— Могу представить. Давно ты там работаешь? — кивнула она на здание.

— Три месяца.

— А, тогда неудивительно, что странный, — улыбнулась Карина.

Саша не понравилась ее улыбка. Слишком понимающей она была. Будто бы эта барменша уже сделала какие-то выводы. Она даже не представляет, что сегодня случилось!

— А ты из тех, кто все знает в мире? И у тебя не бывает странных дней? — с вызовом спросила Саша.

Карина не торопилась отвечать. Она глубоко и с наслаждением затянулась, выпустила дым на полметра вперед и только потом сказала:

— Нет, я из тех, кто во все верит. Даже в то, во что не верят другие люди. И чаще всего моя вера оправдывается. Но странные дни были и у меня. Честно говоря, есть много людей, у которых были… странности. И у каждого свои.

— А у тебя какие? Видела НЛО?

— Лучше бы НЛО, — снова улыбнулась Карина и выбросила окурок. — Слушай. Если тебя прижмет… Будет казаться, что весь мир на ушли встал и что ты полностью потерялась… Что тебе врали постоянно. Или ты себе врала… В общем, завтра вечером у нас тут будет мероприятие в нижнем зале. В восемь начнем. Там будет человек, который может помочь.

— Типа психолог что ли? — напряглась Саша. — Вечеринка для психов? С пивом и таблетками?

Карина посмотрела на нее. Долго и как-то немного грустно.

— Нет, — наконец сказала она. — Вот в кого я точно не верю, так это в психов. Ладно, пора. Удачи.

Дверной колокольчик «Совиного гнезда» коротко звякнул, впуская свою барменшу. Саша мгновение постояла, глядя как Карина возвращается за бар, а потом выкинула окурок и двинулась в сторону метро, мысленно давая себе обещание больше никогда не приближаться к этому странному пабу.

Это обещание она держала чуть больше суток.

НАСТЯ. НАРЕЧИЕ

«Возможность, какой бы она ни была, совместима с жизнью. Главное для Субъекта — постоянный контроль над Возможностью.»

Отрывок из «Инструкции для Субъектов, обладающих Возможностями»

(Данная Инструкция одобрена Регистратурой и является официальным документом.

Вопросы и просьбы о помощи рассматриваются в Регистратуре каждый второй четверг месяца.)

«Возможность — не болезнь, а дар. С ней не надо выживать; ею надо жить.»

Отрывок из «Памятки для Альтернативных Людей»

(С вопросами и просьбами о помощи обращаться в «Совиное гнездо» к Каре и Анне. Круглосуточно, без выходных.)

Ничего не происходит.

С ней — ничего. Она могла бы работать отпугивателем событий. Ее надо засылать к очень активным людям — например, трудоголикам — в качестве громоотвода. Они сразу испытают спокойствие и абсолютный, обескураживающе бесперспективный штиль.

Настя закрыла очередную книгу, полную ярких героев, сильных переживаний и событий, и прислонилась лбом к прохладному стеклу маршрутки. За окном слепо и лениво светило солнце. Люди бежали куда-то по своим делам, общались, знакомились. Они явно говорят больше десяти фраз в неделю. Не то что она, обычно ограничивающаяся простыми конструкциями вроде «Передайте, пожалуйста, за проезд» или «У вас будет сдача с тысячи?»

Некоторым людям язык дан только для того, чтобы различать вкус.

Настя вышла из маршрутки в районе Киевской и медленно двинулась по стеклянному мосту к зданию МИДа.

Тяжело быть третьим ребенком в яркой, очень яркой и целеустремленной семье. Каждый раз, когда родители звонят с гастролей, Настя напрягается и ждет. Ждет тех самых покровительственных интонаций с легкой надеждой, когда они спросят: «А как твои дела? Что нового?»

И ей опять будет нечего ответить.

Они, конечно, сразу это поймут и быстро сменят тему. Мама начнет хохотать, описывая, как отец гонял голубей на Дуомской площади в Милане, а папа с гордостью расскажет, что на его жену засматривается вся творческая интеллигенция Европы — от режиссеров до осветителей. И это будет правдой. Ее родители — невероятно яркие люди. Даже в школе с ней общались не из-за того, кем была она, а из-за того, что ее родители находили язык с каждым ее знакомым, случайно оказавшемся в их доме. «Какие у тебя потрясные родители, Мешанина!» — сверкая глазами, говорил Вова Быков — первый красавчик класса, — когда Настина мама угостила его мудреной кубинской настойкой.

Потом этот Вова начал встречаться с девчонкой из параллели, однако все равно продолжил поздравлять Настину маму с восьмым марта по смс.

Когда Настя училась на первом курсе, родители практически полностью перебрались в Европу, и появлялись в Москве очень редко — только на дни рождения детей. Новым объектом обожания Настиных знакомых стал ее брат — высокий, спортивный и стильный романтик, длинноволосый настолько, что сзади за девушку чаще принимали его, а не коротко стриженную Настю. Когда он приезжал за ней в универ — с этими его волосами в хвосте, развевающимися, как крылья, с громоздким рюкзаком, откуда торчало дуло цифровой камеры, и под неизменно громкую музыку — все девушки в радиусе пятнадцати метров превращались в ароматизированное духами желе. С Настей тогда хотели дружить все курсы и даже некоторые преподавательницы: ее брат умеет оставлять след в женских сердцах.

Теперь он появляется редко — выбился в известные фотографы. Периодически он звонит со словами «Эльбрус бесподобен! Анастейшен, тебе бы заняться альпинизмом! Тут такие цвета!» или «Этот город мертвых в Индии — просто чума! Погребальные костры видно за несколько миль! Я пришлю тебе фотки на почту!». Игнат всегда говорит так, как будто в его лексиконе есть лишь восклицательные знаки.

Приезжает к Насте только Ада, ее сестра. Вернее, Аделаида Марковна — как ее с благоговением называют подчиненные и партнеры. Ада заходит в маленькую Настину двушку, гремя пакетами с едой из «Азбуки вкуса», где обязательно будет парочка дорогих бутылок красного — «моя адская страсть», как называет свое увлечение винами сестра. Ада красиво расставляет все на столе, отчитывая Настю за шухер в доме, и усаживает ее пробовать очередное винное золото, попутно уточняя, не завела ли Настя себе любовника или хотя бы работу.

Настя что-то отвечает, стараясь говорить в пузатый, до противного правильный винный бокал.

Как вообще могло случиться так, что в семье, где каждый человек — практически готовая история для бестселлера, родилась она — Настя? Не обладающая ни яркой внешностью, ни даже красивым именем (родители решили назвать «малышку» просто, помня о проблемах у старших детей), получившая образование на филологическом, чтобы «ну хоть что-то, да и читать люблю», не имеющая никаких талантов или целей в жизни? Кто-то наверху, видимо, сильно ошибся, когда отправил ее в эту семью.

И ведь не скажешь, что она не пыталась стать кем-то. Она перепробовала кучу всего: от бесконечных кружков по музыке, шахматам, танцам и рисованию на песке в школе до должностей костюмера на съемках и гида по Москве для корейцев в универе. И после обучения она сменила столько работ, что могла бы уже написать книгу под названием «Путь неудачника: как НЕ найти свое место в мире».

Проблема в том, что ее ничего не интересовало достаточно сильно, чтобы хоть как-то попытаться это удержать. И она добровольно упускала любую возможность, наблюдая, как возможные события песком утекают сквозь пальцы.

Наверное, судьба обиделась на нее за такое отношение. И решила вообще не дарить ей никаких событий.

Хотя ее последний подарок был довольно щедрым — достаточно молодой, очень успешный и весьма опасный бизнесмен Сергей, который влюбился в Настю так пылко, будто и не прожил на свете в два раза больше времени. Проблема в том, что сама Настя осталась к нему равнодушной, даже находясь с ним в одной постели в шикарном подмосковном доме. И после нескольких недель просто ушла, забрав свои книги и доступно объяснив ему, что у них ничего не выйдет.

И все. История закончилась полгода назад. И с этого момента с ней вообще ничего не происходит.

Настя вынырнула из своих мыслей уже на подходе к Александровскому саду. Спустя полчаса она бесцельно бродила по Красной Площади и смотрела на людей. На главную брусчатку страны москвичи добираются крайне редко; у Насти поход туда был верным признаком депрессии.

Судя по тому, что она решила загадать желание на Лобном месте, она была не в депрессии. Она была в отчаянии.

Монетка улетела в воздух, забирая с собой тихое Настино «Пусть хоть что-то изменится». Медь стукнулась о брусчатку и осталась там отражать солнце.

А ночью случилась гроза.

Ровно в 23:00, будто специально дождалась, чтобы у всех в этом городе — даже у продавцов из «Пятерочки» и засидевшихся над отчетами белых воротничков — закончился рабочий день. Чтобы каждый мог увидеть, насколько белыми могут быть ночи в Москве.

Нет, это была даже не гроза. Это был шторм, срывающий баннеры с остановок, прогоняющих с улиц работяг, романтиков, проституток, собак, худых столичных кошек и даже любителей острых ощущений. Молнии не прекращались ни на секунду; небо стало кипящим молоком, в котором танцевали искореженные электрические нити.

Настя чудом успела захлопнуть все окна в доме. Она стояла на балконе, а дождь шел так сильно, что образовал толстую прозрачную мембрану за стеклами. Настя чувствовала себя рыбкой в квадратном деревянном аквариуме. Только вода была вне, а не внутри.

Ей невероятно хотелось есть, но уйти сейчас, когда небо исполняло приватный танец для людей, было бы просто кощунством.

Прошло уже сорок минут, но московская ночь продолжала играть в северное сияние. Дождь немного поутих; можно было даже открыть окно, не рискуя искупаться. Теперь по небу тяжело гарцевали непрерывные раскаты грома. Если бы молнии были танцующими женщинами, то гром был бы стуком их каблуков.

Настя с трудом сдвинула рассохшуюся створку и высунула голову в окно, стараясь поймать момент, когда небо снова загорится. Этажом ниже соседи-гастарбайтеры неровно восторгались происходящим на каркающем языке. Их разговора за оперой стихии было практически не слышно, но Настя все равно не знала, на каком наречии они говорят.

Несколько капель дождя упали на лицо девушки, и мир опять залило белым. Молния продержалась видимой почти секунду, и Настя, восхищаясь ею, неосознанно слизнула грозовую влагу со своих губ.

Еще один разряд — и глаза пронзила резкая боль. Настя отшатнулась от окна, от испуга прикусив язык. Во рту сразу появился металлический привкус. Боль из глаз будто стекла ниже, сконцентрировавшись сначала в прокушенном языке, а потом — вопреки всякой логике — потекла в горло, заставив девушку несколько раз напряженно сглотнуть. Эффекта не было: маленькая молния теперь пульсировала внутри Насти, начинаясь в корне языка и проваливаясь почти до самых ключиц. Девушка попыталась прокашляться, но поняла, что не может вдохнуть ни крошки воздуха.

И вот тогда ей стало по-настоящему страшно.

Несколько острых мгновений между молнией и молнией она испытывала такой ужас, какой не смогла бы раньше даже представить.

А потом небо раздвинуло еще одним разрядом — и все закончилось. Горло отпустило. Воздух кулем упал в легкие. Язык прошел. Боль исчезла.

Настя аккуратно подышала. Аккуратно сглотнула. Ни признака.

— Мама! Я говорю тебе, что гроза — это когда между облаками электричество возникает, потому что они трутся друг о друга! И никак это не связано с тем, что от меня ушла Анзурат! — внезапно раздалось снизу.

— А я тебе говорю, что ты прогневал Аллаха! — женский голос показался смутно знакомым.

— Мама! Аллах не стал бы посылать грозу из-за женщины!

— Из-за такой, как Анзурат, он еще и тайфун на твою голову пошлет!

Настя мгновение ошалело вслушивалась в перебранку, а потом залилась хохотом, ничуть не пытаясь его скрыть. Голоса обиженно замолкли. Через несколько секунд внизу хлопнула балконная дверь.

Настя тоже вышла с балкона. Только спустя время, уже сделав себе чай с ромашкой и включив телевизор, она поняла, что никогда не знала таджикского языка.

**

Следующим утром от вчерашней грозы остались только новостные сводки и восторженные посты в фейсбуке. Настя лениво просматривала ленту, прихлебывая кофе, когда в доме раздался телефонный звонок.

Мельком глянув на номер и увидев, что подписи нет, Настя поняла, что звонит брат. Игнат был сейчас где-то в Японии — охотился за привидениями в лесу самоубийц. Настя разблокировала телефон и широко зевнула вместо приветствия.

— Анастейшен, с добрым утром! — бодро поздоровалась трубка. — Ты как там?! Не прокисла еще в четырех стенах?!

Настя фыркнула и хотела было сказать, что у Игната больше шансов прокиснуть, учитывая далеко не стерильные условия его путешествий, но неожиданно поперхнулась, и слова застряли в горле.

— Молчишь! Ха! А хочешь, я тебе приятное что-нибудь скажу на японском?! Во, сейчас! Я тебя люблю, сестра-зануда!

Настя решила по-сестрински саркастично просветить Игната, что он все еще говорит по-русски, но горло снова сдавил кашель.

— Во! Оценила, какое произношение? Как я выговариваю эту их мудреную букву «сщи»! Насть? Ты простудилась что ли?

Настя продолжала кашлять, в промежутках пытаясь выдавить из себя хоть слово, но от этих попыток горло будто заливали свинцом. Из глаз брызнули слезы. Девушка прижала трубку плечом и рванулась к чашке с кофе, пытаясь запить кашель, но слова все равно не желали выходить.

— Эй, ну ты чего? — испугалась трубка. — Анастейша! Эй, я родителям скажу, что ты заболела! Ау… Ладно, давай я позже перезвоню. Жди звонка завтра!

В трубке послышались короткие гудки. Настя опустила телефон. Кашель исчез.

— Вот дела, — хотела сказать Настя, но горло снова немилосердно сжало, и ни единого звука издать не удалось.

Неужели простыла? Девушка ощупала горло и направилась в ванную, к зеркалу, где застыла с открытым ртом, пристально изучая нёбо. Ни покраснения, ни воспаления — ничего. Настя положила руку себе на лоб, подозревая температуру, но не было ни единого признака. Она прополоскала горло шалфеем и пшикнула лекарством от кашля, скривившись от ментолового привкуса, и уставилась на себя в зеркало. Секунду она просто стояла, рассматривая свой на редкость цветущий вид, а потом попыталась сказать «Привет» своему отражению.

И снова согнулась в приступе кашля.

Она простояла у зеркала минут сорок, пытаясь произнести хоть что-то, но ее горло отказывалось издавать даже самый короткий звук.

Торопясь, девушка вернулась в комнату и включила компьютер. Быстро вбив в поисковике запрос «потеря голоса», Настя уставилась в экран, изучая возможные причины. Ангину и ларингит она откинула сразу; повышенную голосовую нагрузку — тоже, как и стрессы. Оставался вариант с проблемами нервной системы, но и это казалось маловероятным. Настя попробовала помычать, чтобы оценить масштаб катастрофы, но даже это стоило ей минуты удушающего кашля.

Девушка откинулась на стул и закрыла глаза. Какова ситуация? Такое ощущение, что она начинает кашлять каждый раз, когда пытается издать хоть какие-то звуки. При этом в остальное время она не чувствует никакого дискомфорта. Будто что-то запрещает ей говорить.

Простыть она не могла; да и не было с ней никогда такого — чтобы ни с того, ни с сего оказаться неспособной даже мычать. Что остается?

Настя открыла глаза и еще раз проглядела результаты поиска. Странно; почему-то все адреса страниц были русскими, а не английскими. Словно кто-то заменил все слова.

Неожиданно вспомнился вчерашний подслушанный разговор соседей, а после — утренний звонок Игната. Мысль, последовавшая за воспоминаниями, была бредовой до мороза по коже, но Настя все-таки решила проверить.

Пальцы быстро набрали в поисковике «французская песня текст оригинал». Щелкнув по первой попавшейся ссылке, Настя уставилась в монитор.

«Если бы, если бы… Бесси

Была бы сейчас жива,

Со своим прекрасным суданским голосом

И своей невероятной чувственностью,

Если бы, если бы… Бесси

Жила среди людей,

Которые знают, что мы все разные,

Может быть, однажды вечером, случайно

Только вдвоем мы смогли бы потрясающе исполнить

Что-нибудь дуэтом»

Она прочла всю песню несколько раз и даже послушала ее онлайн. Несмотря то, что глубокий бархатный голос певицы не оставлял сомнений в том, что песню исполняет Патрисия Каас, Настя все равно отчетливо понимала каждое слово.

Проблема в том, что она никогда — никогда! — не знала французского языка. Впрочем, как и японского. Как и таджикского.

После получаса попыток найти в Сети хоть какой-нибудь язык, который бы она не понимала, Насте очень хотелось закричать. Но от одной только мысли об этом что-то накрепко сдавливало ее горло.

**

Это была обычная поликлиника, где хоть раз в жизни оказывался каждый. Белесо-желтые стены и тусклый электрический свет, вяло дребезжащий под потолком, нагоняли тоску. Все здесь было сонным и как будто картонным: даже короткая очередь из мамочки с сыном и двух прикрывших глаза бабулек, казалось, прошла тщательный отбор на полное соответствие пространству. На подоконниках грустили едва зеленые цветы в облупившихся горшках, а воздух отдавал знакомым с детства запахом хлорки. Настя чувствовала себя так, будто добровольно залезла в чей-то стереотип о больнице.

Рядом с ней усталая мамаша пыталась заинтересовать беспокойного сына учебником английского языка. Мальчишка был готов смотреть куда угодно, но только не в книгу; женщина же водила пальцем по странице с изображением животных и медленно повторяла «Кошка… Кат. Кат. Запомнил? Кат. Лев… Лион. Лион. Запомнил? Лион». Настя скривилась, не в силах поправить ошибочное произношение молодой мамы. Одна из сонных бабулек недовольно стрельнула на нее удивительно бодрым глазом.

Листы, вырванные из тетради, уже превратились в руках Насти во что-то мокрое и нервное. Она хотела было отложить их на колени, но тут дверь кабинета открылась, и оттуда выглянула терапевт.

— Следующий, — сказала она и снова скрылась внутри комнаты.

Бабушки оживились. Настя быстро проскользнула в кабинет, наклонив голову. Несмотря на то, что она прошла точно по своей очереди, девушка все равно чувствовала необъяснимое недовольство пожилых леди.

Терапевтом оказалась немолодая уже женщина с пухлыми запястьями, увешанными золотыми браслетами, с крошкой от шоколадного печенья в уголке бесцветного рта и с пережженными химией волосами. Она нетерпеливо указала Насте на стул, не прекращая что-то писать, и гулко спросила:

— Ну? И что тут у нас?

Девушка положила перед врачом первый лист бумаги. Терапевт недовольно взглянула на него, но все-таки взяла и пробежалась глазами.

— Не можете говорить, значит? Понятно… Тогда кивайте или качайте головой. Простыли?

Настя старательно затрясла головой.

— Ну-ну… Посмотрим.

Следующие пять минут были наполнены стандартными процедурами: откройте рот, скажите: «А-а-а-а», пошире, не болит ли горло, температуры нет, понятно, садитесь.

— Ну-ну… По моему профилю я ничего не вижу, — вынесла вердикт терапевт, озадаченно рассматривая Настю. — Это вам, девушка, к фониатру. Или к психологу. Одно из двух. По моим наблюдениям — вы абсолютно здоровы. Но направление выпишу, конечно. Есть еще жалобы?

Настя помедлила. Потом, решившись, кивнула и протянула вторую бумажку. Терапевт прочла — и лицо ее вытянулось.

— Ну… Кхм. Девушка, вы издеваетесь? — грозовым голосом начала она, но увидев Настино лицо, смягчилась. — Я с таким не сталкивалась. Извините, но это как-то… неправдоподобно. Вот что мы сделаем… Я выпишу вам два направления. К фониатру и психологу. А там вы уж разбирайтесь…

Настя закрыла лицо руками. Ей было одновременно стыдно и обидно — ее приняли за какую-то психопатку. Идти сюда было явно очень плохой идеей.

Сзади хлопнула дверь, и чей-то молодой, звонкий голос ворвался в кабинет:

— Мария Николаевна! Есть у вас… Ой, простите.

— Да ничего страшного, Светлана, проходите! — тепло улыбнулась терапевт. — Я уже закончила. Кстати… Вы не знаете, на месте ли Евгений Дмитриевич? Мне необходимо девушку к нему отправить.

— Нет его сегодня, — голос приблизился — теперь вошедшая стояла прямо за Настиным плечом, но девушка упрямо не хотела поднимать голову. — А что случилось? Может быть, я смогу помочь?

— Ну-ну… Не знаю даже. Случай…особенный, — пробормотала терапевт и зашуршала бумагой. Настя, возмущенная тем, что ее листы перекочевали к другому человеку без ее согласия, негодующе вскинула голову.

В кабинете стояла совсем молодая девушка — едва ли много старше самой Насти. Может быть, двадцать пять или чуть больше. Пухлые губы, мягкие черты лица и очень крепкий, четко очерченный подбородок, говорящий о силе характера; антитезой ему — плавное темное каре и добрые, по-женски ласковые глаза. Внутри незнакомки будто светилось маленькое солнышко, чьи лучи пробиваются сквозь кожу чайным оттенком и словно согревают пространство вокруг. Девушка внимательно изучала полученные листы, что-то мурлыкая себе под нос. Недовольство Насти мгновенно улеглось, будто его и не было, и это было совершенно необъяснимо.

— А не было ли с вами в последнее время каких-то странностей? Резкая боль, которая быстро прошла? Или потеря сознания? — задумчиво спросила Светлана, искоса взглянув на пациентку.

Настя, подумав, кивнула.

— А потом такое ощущение… Что все хорошо, так хорошо, как никогда не было? Что что-то… изменилось?

И снова кивок — хотя менее уверенный.

— Понятно, — сказала молодой врач и тепло и улыбнулась Насте. — Не нужно вам к Евгению Дмитриевичу.

— Как это не нужно? — удивилась терапевт. — А к кому же?

— Здесь — ни к кому, — загадочно сказала Светлана и потянула Настю за рукав. — Прошу прощения, но пациентку я у вас украду, Мария Николаевна. Вы не волнуйтесь, это не болезнь, так что все по протоколу.

Терапевт не успела и слова вставить, а Светлана и Настя уже были в коридоре.

Молодой врач, не выпуская Настиного рукава и не переставая что-то тихо мурлыкать, летящим шагом двинулась в сторону выхода из больницы. Почти пробежав мимо дверей, она улыбнулась охраннику и потащила Настю на улицу, остановившись за углом поликлиники. Там она наконец-то отпустила растерянную девушку и со вздохом развернулась к ней.

— Ты, конечно, ничего не понимаешь. И ты очень напугана, — уверенно начала Светлана, а потом замолчала на несколько секунд. — Не привыкла я такие разговоры вести, прости… Не я об этом должна рассказывать. Да и не смогу толком так, как надо. Это не мой дар…

Она снова замолчала. Настя попыталась жестами поторопить собеседницу, краем сознания отмечая, что выглядит очень глупо, размахивая руками посреди улицы. Светлана неожиданно нахмурилась.

— Спокойно! — твердо сказала она. — Оставить панику! Все будет хорошо. На самом деле, еще лучше, чем хорошо. Я не буду пытаться сейчас объяснить тебе всего, потому что только сделаю хуже. Но кое-что скажу, и отнесись к этому серьезно. Во-первых: ты ничем не больна. Во-вторых: с тобой все нормально. В-третьих: твоя жизнь теперь совершенно изменится. В твоих силах сделать так, чтобы она изменилась к лучшему. Ясно?

Настя, так ничего не поняв, все-таки кивнула.

— И последнее… Скорее всего… Если я правильно понимаю… — Светлана замялась. — Говорить ты теперь не сможешь.

Настя почувствовала, как по венам разливается ледяной ужас. Она попыталась крикнуть что-то вроде «Как?! Да почему? Что произошло?», но горло сдавило уже знакомым кашлем, и девушка схватилась за шею, пытаясь его унять. Светлана перепугалась.

— Спокойно! Спокойно! Да что же ты… Так! Слушай! Под небом голубым… Ты слушаешь? Есть город золотой… С прозрачными воротами и яркою звездой…

Все еще кашляя, против своей воли — но Настя улыбнулась. Ситуация была абсурднее некуда: за фасадом поликлиники стоят две незнакомые девушки, одна из которых поет, нервно дергая полы больничного халата, а вторая не может разогнуться от кашля. Видимо, попытка представить все со стороны помогла Насте успокоиться. Тяжело дыша, она выпрямилась и благодарно улыбнулась Светлане, жестом показывая, что готова слушать дальше.

— Помогло, — констатировала молодой врач и принялась рыться в кармане халата, спустя несколько секунд извлекая оттуда визитку. — Так… Слушай. Это очень важно. Сейчас ты поедешь домой и успокоишься. Никаких врачей, никаких заботливых родственников и друзей. Постарайся вообще не думать о том, что с тобой произошло. Сегодня суббота? Суббота. В восемь вечера приходи по этому адресу. Там тебе все объяснят. Договорились?

Настя взяла визитку и кивнула.

— Хорошо, — улыбнулась Светлана и дотронулась до ее руки. — Я буду там. Просто на всякий случай. А сейчас мне пора. До встречи!

Мимолетно сжав Настино запястье, девушка быстро пошла по направлению к поликлинике. Настя смотрела ей вслед, пока та не скрылась внутри здания, а после перевела взгляд на визитку.

«Совиное гнездо. М. Могильцевский пер., д. 5/4. Круглосуточно, без выходных».

Ну и адрес… Зловеще. Как в фильмах ужасов. Впрочем, выбора все равно нет.

«Еще вчера я жаловалась на то, что со мной ничего не происходит» — подумалось Насте.

Определенно стоит быть осторожнее в формулировке желаний.

СДЕЛАЙ ТЕЛО

«Использование Возможности допускается только в специально отведенных условиях и под контролем Регистратуры. Использование Возможности в личных целях без согласования с Регистратурой запрещено и карается лишением Возможности.»

Регистратура, «Инструкция для Субъектов, обладающих Возможностями»

«Существуют способы лишения Возможности. Все они приводят сначала к безумию, а потом — к смерти.»

Совиное гнездо, «Памятка для Альтернативных людей»

Туристов было особенно много.

Они ходили стайками под предводительством гида с зонтом, смешной табличкой или флажком и удивлялись, причем каждая страна выбирала разные поводы для эмоций. Американцы заглядывались на Станиславского с Немировичем-Данченко, к ногам которых кто-то умудрился забросить букет; китайцы радостно фотографировались с огромной банкой варенья, установленной в честь очередного фестиваля; немцы громко обсуждали блины, уделяя им гораздо больше внимания, чем рассказу экскурсовода о Толстом и Ерофееве, живших в Камергерском переулке.

Несколько японцев сгрудились у входа в ресторан «Древний Китай». Их чрезвычайно забавляла дверь, выполненная в форме пагоды. Они переговаривались о чем-то своем, не замечая мужчину в дорогом костюме, стоящего у неприметной двери рядом.

Мужчина курил четвертую сигарету. Каждый сантиметр двери уже был знаком ему настолько, что он мог бы его зарисовать.

Вывески не было. Был только электрический звонок с пометкой «Массаж ДК». Мужчина очередной раз подумал, что уволил бы к черту дизайнеров, предложи они ему такой шрифт.

В нагрудном кармане заиграла «La resa dei conti». Мужчина выбросил сигарету под ноги. Как и любого плебея, выбравшегося в короли, чистота города его волновала мало.

Сапфировое стекло проглотило солнечный свет, когда дорогая игрушка прижалась к уху.

— Да…. Тут, да. Нет, еще не заходил, тебя жду. Курю пока, подходи. Я оставил машину рядом со Столешниковым.

Через пару минут к двери подошел еще один мужчина. Этот был порядочно старше, хотя ни один человек в мире не посмел бы назвать его непривлекательным. Седина, светящаяся на висках, была тщательно оформлена и напоминала скорее платиновую оправу, чем признак возраста.

— Что, страшно? — хохотнул он, хлопая первого мужчину по плечу. Тот скривился.

— Нет. Просто… Все это как-то неестественно.

— В твоем возрасте неестественно клеить девиц в соцсетях, Сережа, — отрезал пришедший. — Ты же ешь фастфуд. И бреешь бороду. И на самолетах летаешь. Это все тоже неестественно. Природой не заложено. Так что расслабься и воспринимай все, как… новый гаджет. Цивилизация…

Они постояли еще немного. Каждый думал о своем. Тот, кого назвали «Сережей», докурил очередную сигарету и вздохнул:

— Это не цивилизация, Николай. Это чертовщина какая-то.

— Да брось ты, чертовщина. Вон в Библии сказано: и создал Бог женщину… Так что все в рамках. Ладно, хватит. Время не резиновое. Пошли.

Дверь открылась после первого же звонка. Мужчины зашли внутрь и поднялись по крутой деревянной лестнице. Мимо них пронеслась разодетая в китайские шелка девушка и скрылась в неприметной арке слева.

— А эти тоже? — спросил Сергей.

— Да черт их знает, — отозвался Николай. — Суть в том, что не отличишь.

Они вошли в правую дверь и оказались в маленьком полутемном помещении. В воздухе слоями висел аромат благовоний. Деревянный Будда, стоявший в эркере, был плотно окурен дымом и казался растаманом.

Миловидная девушка за стойкой приветливо поклонилась им, предложила чаю и спросила, к какому мастеру у них запись.

— Нет, девочка, — покачал головой старший. — Мы к самой госпоже Вен Сюй.

Девушка, не изменившись в лице, кивнула и испарилась, попросив их подождать.

Они присели на узкий коричневый диван. Сергей, чтобы занять руки, схватил один из толстых каталогов с услугами. Первая же попавшаяся на глаза процедура обещала «неземное наслаждение от четырех внимательных рук» и «свежее идеальное тело».

— Свежее… Как про мясо пишут, — пробормотал мужчина, отбрасывая папку.

Николай усмехнулся.

— Они это про массаж. Остальное ты в этих бумажках не найдешь, сам понимаешь. Кстати, массаж у них действительно хорошо делают. Расслабляет.

— Спасибо, обойдусь. Я и так уже расслаблен.

— Вижу.

Где-то в глубине коридора зашумели бамбуковые занавески, и в комнату вплыла маленькая пожилая китаянка с плоским лицом. Вместо щек у нее красовались два розовых пятна, заметных даже в полутьме, а строгий костюм цвета фуксии казался скорее карнавальным, чем деловым.

— Здравствуй, Коля, здравствуй! — на чистейшем русском произнесла она, протягивая обе сухонькие ручки мужчине. — Рада тебя видеть! Как дела? Никаких проблем нет? Все устраивает?

— Все идеально, госпожа Сюй, как вы и говорили, — расплылся в улыбке седовласый. — Конечно, бывают нюансы, но это и с другими так… Но гораздо лучше, чем обычные, гораздо!

— Очень хорошо, я довольна, — кивнула китаянка. — Вижу, ты привел друга? Здравствуйте, молодой человек.

Сергей, внутренне передернувшись от «молодого человека» в свои сорок пять, тоже встал.

— Да. Здравствуйте.

— Привел, госпожа Сюй, за помощью. Буквально силком притащил. А то он все сомневается. Надо бы уже давно, — «сдал» его Николай.

— Ну, то, что случается, случается вовремя, — изрекла хозяйка салона. — А с сомнениями мы разберемся в моем офисе. Пойдемте.

Они прошли по коридору, освещенному только широкими свечами, мимо массажных кабинетов. Следом за ними ступала легкая расслабляющая музыка и уже привычный запах благовоний. Люди, выходившие из кабинетов, выглядели умиротворенными и расслабленными. Сергей чувствовал, что он далек от релакса примерно так же, как далека Хуанхэ от Красной Площади.

Офис госпожи Сюй оказался светлым и свежим. Видимо, она не очень любила аромалампы.

— Итак, — сказала китаянка, усаживаясь в эргономичное кресло и жестом приглашая гостей занять места на диванчике напротив. — Вы решились на серьезный шаг.

— Не могу сказать, что я решился, — пробормотал Сергей, пытаясь незаметно устроиться удобнее на слишком мягкой поверхности. — Скорее, я размышляю.

— О нет, дорогой, вы решились, раз Николай привел вас сюда, — покачала головой Вен. — Я вижу, что вы всем сердцем хотите избавиться от вашей последней проблемы.

— Проблемы? — не понял мужчина. — Нет, я…

— Проблемы, — перебила китаянка. — Одиночества.

— А, — несколько опешил Сергей.

— Уверяю вас, вы не единственный. Москва — большой город, здесь много людей, у которых есть только одна общая черта — они одиноки. Если бы все могли избавиться от одиночества так просто! Увы… Но вам определенно повезло. Я могу помочь вам.

— Это хорошо, но я хотел бы узнать детали.

— Конечно, мой дорогой. Они здесь.

Женщина протянула ему красную папку. В ней оказались фотографии счастливых пар. Многие из них были хорошо знакомы Сергею — да и половине страны. Мужчина перелистывал страницы, внутренне удивляясь тому, как много в Москве клиентов госпожи Сюй.

«И он тоже? Никогда бы не подумал…»

Тем временем сама хозяйка пригубила маленькую чашечку и довольно сказала:

— Это не ответы на ваши вопросы. Это скорее… Гарантии. Мое портфолио, если хотите. Ведь вы смотрите портфолио тех, кого берете на работу?

— Мне не приходилось брать на работу… таких, как вы, — проговорил мужчина, закрывая папку.

— Кто знает? Вы можете даже не догадываться об этом. Впрочем, с такой Возможностью я одна на всем континенте. Итак… Расскажите мне о вашей идеальной спутнице.

Сергей задумался. Он был не готов говорить о чем-то настолько личном с женщиной, которая сыпала китайскими мудростями из Интернета. С другой стороны, если все выгорит, она поможет ему наконец-то получить рядом женщину, которая будет действительно ему подходить.

— На самом деле, у меня не так много запросов, — начал он.

— Бери с большой грудью! Шиковать — так по полной! — хохотнул Николай.

Сергей поморщился, но продолжил.

— Я бы хотел, чтобы она не была блондинкой. Терпеть их не могу. И рыжей… Тоже не надо.

— Значит, брюнетка, — кивнула госпожа Сюй, чиркая что-то в своем молескине. — Длина волос?

— Не очень длинные. Даже… Скорее, короткие. Подождите! У меня есть фотография.

Сергей встал, торопливо шаря по карманам, и наконец извлек половинку фотографии с грубым срезом. Вторую половинку он с удовольствием сжег еще полгода назад, но об этом мало кто знал. Вернее, совсем никто.

— О, дорогой, — голос китаянки неприятно смягчился, когда она посмотрела на фото. — Я не могу помочь тебе с реальным человеком. Увы, это запрещено.

— Я не… Я знаю, — как же он ненавидел людей, легко переходящих на «ты»! — Я и не собирался просить о такой же. Я просто хочу… Такой типаж.

— Это можно. Что насчет характера?

— Она должна быть достаточно умной. Не гений, но… Чтобы с ней обо всем можно было поговорить. Образованной. И голос такой… глубокий. Чтобы любила простые вещи. Могла вести себя в обществе. Дружелюбная, но не слишком общительная. То есть никаких подруг круглыми сутками. И.. пусть она играет на пианино. Я люблю это.

— Значит, умная, образованная, с глубоким голосом, дружелюбная, достаточно скромная, с талантом. Да, сложный заказ… — протянула госпожа Сюй. Ее голос снова стал деловитым. — Это обойдется дорого.

— Я готов заплатить, если это того стоит.

— Стоит, — вставил свое слово Николай. — Я тебе говорю.

Вен Сюй встала и подошла к одному из шкафов. В выдвижном ящике обнаружились колбочки и шкатулки разной величины. Женщина стала поочередно доставать их, прикладывая содержимое друг к другу и тихо бормоча себе под нос что-то непонятное:

— Стекло? Хрупко… Пожалуй, с напылением. Или даже сапфировое… Да. Подойдет. Как в Vertu. У тебя же Vertu, Сережа?

— Да, — растерянно ответил Сергей.

— Так. Воск? Просто, но надежно. Добавим известь. По цвету вполне… Нет. Лучше розовую пудру. Да. Патока с медом? Сладковато… Нет. Добавим специй. Гвоздику и цветы муската. Сережа, есть аллергия на мед?

— Нет, — снова недоуменно подал голос мужчина.

— Отлично. Так, ракушки… С Карибских островов? Неплохо. Вопрос с талантом… Уши — кости колибри. Для пальцев… Тут надо подумать. И колотый лед для головы… Ладно, это мелочи уже.

Вен Сюй вернулась в кресло и быстро что-то подсчитала. Кивнув себе, она написала цифру на листе бумаги и придвинула ее Сергею.

— Вот так.

— Ничего себе… — да, сумма действительно ужасала. Личный самолет обошелся ему дешевле.

— А ты как хотел, — улыбнулась китаянка. — Женщины — дело дорогое.

Еще немного поизучав цену и мысленно смирившись, Сергей вздохнул:

— Но это действительно будет… настоящая? То есть… Я не хочу послушную куклу, понимаете?

— Ох, дорогой, из женщин невозможно сделать послушных кукол. Даже мне, — засмеялась хозяйка. — Как их не лепи, а все равно получаются с норовом. Такой вид людей. Тут уж ничего не попишешь. Но не волнуйся, твое пожелание я учту. По рукам?

Сергей обернулся к Николаю. Тот кивнул.

— По рукам, — решился мужчина, пожимая горячую китайскую ладошку.

— Ну и отлично. У меня предоплата. Вот номер счета. Деньги должны поступить в течение суток. Никаких разговоров о том, что здесь произошло. Если захочешь кому-нибудь посоветовать, то убедись, что он в курсе альтернативных людей. И веди, только если он действительно настроен на изменения в жизни. А то у меня разговор короткий… — наставила его Вен Сюй. — Фотографию оставь. За образцом приходи через три дня. Думаю, в семь вечера будет удобно.

— Я буду в Дублине, — попытался возразить мужчина.

Госпожа Вен Сюй мгновенно стала похожа на маленького красного дракона.

— У меня тут не отель! Забирать образцы исключительно в отведенное время! Исключительно лично!

— Ладно… Я понял, — Сергей решил, что лучше будет свернуть разговор. В конце концов, в Дублин может полететь и партнер. А у него тут судьба, может быть, решается.

Он поднялся, уже собираясь уходить, но внезапно остановился.

— Госпожа Вен Сюй…

— Да, мой дорогой? — ласковым голосом произнесла китаянка, уже переключившаяся на какие-то бумаги.

— А ей нужно будет что-нибудь… Ну, специфическое? Как за ней ухаживать?

— Да как за обычной женщиной, — улыбнулась госпожа Вен Сюй. — Кормить чем повкуснее, одевать во что поярче и дарить какую-нибудь мелочевку с камешками. Можешь еще аккаунт ей сделать в инстаграме с парой тысяч подписчиков. Они уж больно внимание любят.

**

Впервые за долгое время Сергей зажимал пальцы крестиком — отправляя гонорар госпоже Вен Сюй. Он сам не знал, что именно загадывал: чтобы катастрофическая сумма дошла без проблем, чтобы «товар» оправдал свою стоимость или чтобы он сам не пожалел о своем решении. Так или иначе, дело было сделано.

В первый день ожидания он напился. Сначала — на шумной вечеринке, которую собрал Николай в качестве «мальчишника», потом — в одиночестве, спрятавшись в рабочем кабинете от всего мира. Он пил и думал, вспоминая всю свою жизнь. И чувствовал себя то мальчиком в ожидании новогоднего утра, то последним циником, который платит даже не за секс — за любовь, то просто очень несчастным и запутавшимся человеком. В зависимости от того, кем он себя ощущал, Сергей то тянулся к телефону с желанием позвонить госпоже Сюй и узнать, не готов ли уже его «образец», то наоборот собирался отказаться от заказа. Впрочем, от этого шага его удерживали уже отправленные деньги.

На рассвете второго дня ожидания Сергей проснулся на Патриаршем мосту. Он сидел, привалившись к ограде у Храма Христа Спасителя. Галстука не было; на левой ноге отсутствовал носок. Бизнесмен повернул голову и обнаружил привалившегося к его плечу бомжа. Тот с задумчивым видом рассматривал бумажник Сергея.

— Очухался, человече? — хриплым голосом сказал бомж, даже не повернув головы. — Это хорошо. Не мальчик ты уже, чтобы такие загулы устраивать.

Сергей попытался что-то сказать, но в горле, казалось, образовалась пустыня.

— Сушняк, — резюмировал случайный собеседник. — И не помнишь поди ни хрена. Так я тебе расскажу. Ты, человече, в храм попасть пытался. Часиков так в четыре утра. Нес какую-то историю про женщин и чертовщину. Все хотел что-то такое рассказать всем. Но только тебя не пустили.

Сергей закрыл глаза. Уважаемый человек. В списке «Forbes» в первой пятнашке. Докатился.

— Видать, хорошо тебя жизнь приложила, — продолжал бомж. — Что ты в таком костюме ночью в церковь собрался. Меня вон подкупить пытался, чтобы я тебя в церковь провел. Бумажник свой сунул. Я и взял — на сохранение. Забери, кстати. Мне эти твои бумажки без надобности.

Мужчина удивленно взял кошелек, с которым мысленно уже успел попрощаться, и поморщился. Голова болела как-то неправильно, непохмельно; вся боль сконцентрировалась в одном месте чуть правее затылка.

— А чего у меня голова болит? — просипел Сергей.

— Так тебя сторож подносом из-под свечей приложил, чтобы не лез с такой рожей к светлому и вечному, — охотно поделился бомж. — У нас, видишь ли, к этому самому светлому ходить принято только по расписанию. Ну и при галстуке, конечно. А пьяный и несчастный ты на фига сдался богу?

— Так церковь же людям вроде помогать должна, — Сергей попытался сесть ровнее.

— Может, где и должна, а у нас это церкви все должны, — хитро сказал мужик. — Ты лучше вот что скажи. Что там у тебя приключилось-то? В трех предложениях. Подробностей мне не надо, а тут, глядишь, и самому легче станет.

Бизнесмен задумался. Правильно было бы встать, дать бомжу купюру в благодарность и вызвать водителя. Но с недавних пор вокруг Сергея вообще осталось мало правильного. Может, плюнуть и сделать то, что хочется?

— Влюбился, — тихо сказал он, решаясь. — Ушла. Попытался заменить.

— И как? — участливо спросил бомж.

— Пока не знаю, — покачал головой Сергей. — Замену еще не видел.

— Думаешь, не поможет?

— Без понятия, — помолчав, продолжил: — Мне кажется, никто ее не заменит.

— А ты сходи к ней, — посоветовал бомж. — Поговори. В качестве прививки от будущих ошибок.

— Не станет она со мной говорить.

— Тогда посмотри на нее. В последний раз. И будь мужиком! Посмотришь — и домой. И больше про нее не думай.

Сергей задумчиво посмотрел на бомжа. Тот выглядел абсолютно обыкновенным: красный опухший нос, хитрые глаза, побитая временем кожа.

— Может, и стоит, — пробормотал бизнесмен. — А ты психолог что ли?

— Не, — усмехнулся бомж. — Я просто женат был четыре раза. И только один раз счастливо. Пока не выгнала, конечно. Теперь вот тут живу, в самом центре Москвы. Ну так что, пойдешь?

— Пойду, — сказал Сергей, нетвердо вставая на ноги и открывая бумажник. — Я тебя поблагодарить хочу…

— Тьфу на тебя, мешок с деньгами! — скривился мужик. — За доброту монету не просят. Хочешь отблагодарить — сделай кому тоже добро. Передай, так сказать, по цепочке.

— Ясно, — в конец растерявшись, кивнул Сергей. — Тогда спасибо.

— И женьшеня с эхинацеей выпей. Мигом похмелье пройдет. Это я тебе как медик говорю, — подмигнул бомж, тоже вставая на ноги. — Ну, бывай.

И он пошел по направлению к Красному Октябрю, чуть подволакивая правую ногу, словно дворовый пес. Прислушавшись, Сергей понял, что бомж поет.

**

К дому Насти он добрался только к семи вечера. Оставив водителя вместе с машиной около метро — наслаждаться чисто московским пейзажем людской реки, вытекающей из подземки — Сергей пешком отправился в знакомый двор и затаился у мусорных баков. Стайка подростков, выбравшая это же место в качестве надежного схрона для покуришек, испуганно вспорхнула и перебралась чуть дальше, за угол соседнего дома, откуда стала с негодованием стрелять глазами в бизнесмена. Самый старший — и, видимо, самый главный — тинейджер держал электронный испаритель веселой расцветки. Поднимавшийся из него дымок делал устройство похожим на лампу с джинном.

Сергей хмыкнул, мельком подумав, что в его молодость курили честно стыренный у бати «Беломор», а не утюг с ароматизатором.

Свет в квартире Насти горел — значит, она была дома. Мужчина постоял несколько минут, пытаясь разглядеть что-то через тонкие белые занавески. Ему даже показалось, что он видел контур девушки, прошедшей у окна; но вот свет погас, и окошко умерло.

«Стою здесь, как дебил», — зло подумал Сергей. — «Зачем пришел? В дом я к ней не пойду, говорить нам не о чем. И вообще столько времени уже прошло. А все этот бомж, будь он неладен…»

Подъездная дверь хлопнула, возвращая мужчину к реальности. И вовремя: из хрущевки вышла Настя, на ходу нервно что-то перебиравшая в сумочке. Сергей резко пригнулся, прячась за чьим-то «шевроле». Сзади донесся издевательский гогот подростков, но это уже не имело никакого значения: мужчина наблюдал, как Настя, наконец-то закрывшая сумочку, быстрым шагом двинулась по направлению к метро. Походка у нее была напряженная, даже нервная. Она постоянно бросала взгляд на часы, словно боясь, что время пойдет непривычно быстро.

«На свидание», — подумал Сергей, ощущая, как против его воли в груди поднимается сладкое бешенство. — «Нашла себе какого-нибудь… Студента прыщавого»

Не задумываясь о том, зачем он это делает, бизнесмен короткими перебежками последовал за Настей. Она действительно шла к метро и нырнула туда, настолько погруженная в свои мысли, что даже не заметила знакомой машины, стоявшей почти у входа.

Сергей, даже не дав водителю знака уезжать, зашел за ней.

В узком вестибюле «Студенческой» его ждал неприятный сюрприз: за годы его «автовладельческого» существования московское метро сильно изменилось, и теперь светилось уже не одним, а двумя кольцами и торговало целым ассорти из разнообразных билетов. Потеряв целую минуту у подвисающего терминала в попытке понять, какой из видов билетов даст ему право просто попасть в подземку, Сергей плюнул и купил первую попавшуюся карту, еще одну минуту скормив прожорливому автомату-продажнику вместе с тысячной купюрой. Автомат такой щедрости не ожидал и еще долго отплевывал сдачу, не замечая, что ненормальный пассажир ее не дождался.

Сергей успел запрыгнуть в уже готовящийся отойти вагон в последнюю секунду. Благодаря Собянина и всех богов метрополитена за медлительность поездов Филевской линии, бизнесмен прижался к стеклу, стараясь разглядеть Настю в соседнем вагоне. Ему снова повезло: она была там, устало прислонившаяся к поручню. Молочное горло замотано нелепым шарфом, уголки губ опущены, ногти изгрызены; если честно, она не очень-то напоминала девушку, спешащую на свидание. Нет, если судить по темным кругам вокруг глаз и сгорбленной спине, ее что-то мучило. Может быть, она должна кому-то денег? Он бы решил это в один звонок, если бы был рядом. Может быть, она заболела и едет к врачу? Еще посмотрим, что там за врач! Наверняка, выбрала одного из этих совдеповских бездарей, у которых чай вместо мозгов. Есть ведь в Москве нормальные специалисты… Она, кажется, еще больше похудела — вон как торчат запястья из-под пальто. Одни кости…

Сергей непрерывно рассматривал ее следующие десять минут, пока поезд не прибыл на «Арбатскую», выпуская Настю и еще нескольких пассажиров на волю. Поспешно выйдя из своего вагона, бизнесмен воровато направился за девушкой, стараясь держаться в толпе. Впрочем, особенной нужды в этом не было: Настя не замечала ничего и просто брела, продолжая кусать губы и о чем-то размышлять.

Они вышли к кинотеатру «Художественному», сверкающему свежими афишами, потом спустились в переход и двинулись по Старому Арбату мимо туристов, африканских зазывал с самоварами и ростовых «живых реклам» в виде Винни-Пуха или куска пиццы на ножках. Толпа на Арбате была плешивой: островки из людей группировались вокруг музыкантов и художников, отдельные парочки бродили мимо витрин, но в целом идти можно было свободно. Настя неслась, не сбавляя шага, привычно и легко огибая гуляющих, пока не свернула в один из узких переулочков. Сергей поспешил за ней, стараясь держаться на расстоянии, но не выпускать из вида ее тоненькую фигурку в дурацком пальто. Мимо взгляда пронеслась табличка с названием — Плотников переулок.

Девушка шла еще несколько минут, иногда сверяясь с телефоном — видимо, двигалась по навигатору. Но вот она остановилась и подняла голову, рассматривая старинную четырехэтажку с псевдоантичными барельефами. Сергей тоже присмотрелся к дому и невольно фыркнул: скульптуры на фасаде изображали сцены весьма фривольного содержания, причем не только между людьми разного пола. Он, конечно, может ошибаться, да и барельефы порядком истрепались, но разве это не Толстой, зажимающий Пушкина в углу? Дом-издевка; средний палец ханжам, спрятанный неизвестным архитектором в центре столицы.

Тем временем из-за угла дома показалась компания из трех девушек. Две остановились, доставая сигареты, а третья — с коротким темным каре — направилась к Насте, радостно улыбаясь. Сергей не мог видеть Настиного лица, но ему показалось, что плечи ее расслабились, когда она повернулась к незнакомке. Обе девушки остановились на несколько секунд, видимо, приветствуя друг друга, а после направились за угол дома, скрываясь во дворе.

Не зная, что делать дальше теперь, когда Настя ушла, Сергей подошел поближе, рассматривая оставшуюся парочку. Они казались полными антиподами друг друга: высокая и худая брюнетка в татуировках, похожая на неформального мальчишку с длинными волосами, и миниатюрная платиновая блондинка в строгом костюме, приятно обозначающим ее эффектную грудь. Девушки докурили и двинулись обратно к дому, не замечая Сергея и на ходу заканчивая разговор.

— То есть она не сможет говорить? Вообще? — услышал мужчина обрывок фразы.

— Зато она сможет понимать. Ты только подумай…

— Да все равно. Я бы такого не хотела…

— Ты же знаешь, мы не можем выбирать. Это Возможность…

— Да уж я-то знаю.

Девушки скрылись за углом. Сергей ускорил шаг, чтобы увидеть, куда они зайдут…

И не увидел ничего.

Ни незнакомок. Ни дверей. Ни подвалов. Только пустой двор, огороженный забором и не оставляющий никаких вариантов для того, чтобы спрятаться.

Все четверо девушек как будто провалились сквозь землю. Включая Настю.

Сергей обошел двор трижды, но ничего нового не увидел. Он попытался перелезть через забор — но он был из тех, за которые невозможно зацепиться, а через узкие прутья не пролезешь. На окнах первых двух этажей оказались решетки. Ближайший дом имел всего один вход, ведущий в какой-то НИИ и требовавший карты-ключа. Тогда мужчина обежал здание, пристально вглядываясь в фасад, но никаких дверей не нашел — кроме единственной подъездной, находящейся на внешней стороне дома.

Сергей отошел на другую сторону дороги, не сводя глаз со странного двора. Невозможно. Настя исчезла за одно мгновение, и как бы он ни старался придумать этому логичное объяснение, в голову лезло только одно слово — чертовщина.

Чертовщина…

«Это Возможность…»

Сергей вспомнил подслушанный разговор, и его прошиб холодный пот. Не может быть. Этого просто не может быть. Только вчера, в пятницу, он связался с этой «альтернативной» Москвой, и тут…

Этого просто не может быть. Настя не может быть… Такой.

Наверное, он что-то упустил.

Пока мужчина старался придумать хоть какое-то успокаивающее объяснение происходящему, к двору подошла еще одна девушка. Она на мгновение остановилась, а потом одернула пальто и вошла в дом.

Сквозь стену.

Как привидение.

Сергей сел прямо на асфальт.

«Черт возьми», — подумал он. — «Черт возьми».

СУБЪЕКТ ИЛИ ЧЕЛОВЕК?

Утро начинается не с кофе.

Утро начинается с того, что соседка Валя спозаранку колотит в твою дверь, не обращая внимание на славное слово «суббота» в календаре, и требует вернуть ей фен, который на самом деле взяла другая соседка.

Тезис «не убий» особенно актуален для всех, кто делит квартиру с другими людьми.

На то, чтобы сползти с кровати, открыть дверь и популярно объяснить соседке, что она не права, у Саши ушло минуты три. Валя унеслась в сторону комнаты Марины, но при этом произвела столько шума, что идея доспать в законный выходной показалась почти безнадежной. Саша все-таки предприняла попытку зарыться обратно в одеяло, но под подушкой весело ожил телефон.

Чертыхнувшись, девушка ответила на звонок, тихо надеясь, что кто-то ошибся номером.

— Александра? — бодро осведомилась трубка приятным баритоном. — Доброе утро!

— Допустим, — пробормотала Саша.

— Прошу прощения, что приходится тревожить Вас в выходной… Меня зовут Амадео, я представитель Международного Учета в Регистратуре.

Информации для непроснувшейся Саши было много, поэтому ее мозг логично рассудил, то начинать осмысление необходимо с малого.

— Вы француз?

— Наполовину, — рассмеялся голос. — Удивлен, что вы обратили внимание именно на это. Значит, насчет Регистратуры вам все уже понятно?

— Не особо.

— Тогда позвольте я объясню. Я занимаюсь учетом и контролем определенных случаев в социальной сфере. Случаев, подобных тому, что произошел вчера с вами.

Сон слетел окончательно. Саша села на кровати, уставившись на свои руки. Если он в курсе того, как она вчера вылетела с работы… Это еще нормально. Можно будет объяснить недомоганием, болезнью. Или он говорит о чем-то… другом?

— Мне кажется, я не совсем понимаю, о чем вы говорите, — осторожно сказала девушка.

— О, не беспокойтесь. Нет нужды притворяться. Моя работа — помогать в таких случаях. Я знаю, что произошедшее совершенно не укладывается в вашей голове. Это что-то из разряда фантастики, да? Будто вы попали в сериал про сверхъестественное.

Саша выдохнула. Бред какой-то. Может, ее разыгрывают? Может, ей это снится?

Быстро отняв телефон от уха, она перевела разговор в режим «запись». Теперь хотя бы будет вещественное доказательство происходящего… для самой себя.

Она продолжила разговор.

— Я все еще не понимаю…

— Конечно, не понимаете, — охотно согласился собеседник. — Но я могу помочь вам разобраться. Конечно, не по телефону. Думаю, вам стоит подъехать сегодня к четырем в свой офис и подняться на четвертый этаж. Вы же там еще не были?

— Нет, — на четвертом этаже располагаются кабинеты начальства, и простым расшифровщикам туда вход заказан.

— Ну вот и посмотрите. Попьем с вами кофе, пообщаемся. Я смогу ответить на все ваши вопросы. А пока просто хочу, чтобы вы знали: вы не единственная, с кем происходили подобные… случаи. В противном случае я бы просто не имел работы! — незнакомец красиво смеется — почти ласково, почти обещающе. — Уверяю: беспокоиться вам не о чем. Более того — вполне вероятно, для вас и вашей карьеры это особенная… возможность. Ну что же, до встречи?

— Э… Ну да. Я приду.

— Замечательно. Хорошего дня!

Трубка замолчала, оставив Сашу наедине со странным ощущением, что вчерашний день значил гораздо больше, чем казалось на первый взгляд.

**

Без десяти четыре она стояла перед знакомой до отвращения дверью и, задрав голову вверх, изучала окна четвертого этажа. Особенного смысла в этом не было; однако Саше казалось, что это гораздо безопаснее, чем заходить в офис или оборачиваться назад, к странному заведению под облупившейся вывеской. Окна, кстати, отличались от расположенных на ее этаже: они определенно были современнее и дороже. Вряд ли кто-то мерзнет, сидя за компьютером рядом с таким окном. Не то что у нас…

Поняв, что пытается потянуть время, Саша нахмурилась. Она не понимала, почему настолько не хочет идти на эту встречу. Утренний собеседник был мил и приятен; не было сказано ни слова о ее самовольном уходе. Значит, вряд ли ее уволят или накажут. Тогда в чем же дело?

«В том, что я похожа на гребанную героиню сериала со всеми этими событиями», — решила Саша. Собственно, как и сказал голос.

И если он что-то знает обо все этом, то стоит выяснить, что. Не в «Совиное гнездо» же идти за информацией! Вчерашняя барменша и этот парень с бесцветными глазами… Не та компания, в которой хочется провести субботу. Пусть уж лучше учтивый кто-то-там-из-какой-то-Регистратуры с приятным голосом.

Саша вздохнула и вошла в здание.

Выйдя из лифта на четвертом этаже, она оказалась в абсолютно белом помещении, напоминавшем скорее стерильную приемную небесной канцелярии, а не офисное пространство. Все, что здесь находилось — полукруглая стойка администратора и единственная дверь, загороженная турникетом. Вопреки всем законам жанра, за стойкой оказалась не миловидная девушка с доброй улыбкой. Роль Архангела Михаила выполняла советского вида грымза с высокой прической и каменным лицом, покрытым сетью трещинок-морщинок. Перед такими всегда чувствуешь себя, как на ковре у школьного директора.

На робкое приветствие Саши администратор отреагировала по-деловому. Лиловые губы, похожие на крашенные сосиски, медленно распахнулись и исторгли резкое:

— Пропуск есть?

— Нет, — растерялась Саша.

— У вас назначено?

— Наверное. Мне позвонили сегодня утром и…

— Фамилия? — перебила грымза, застучав по клавишам новенького мака.

— Макарова.

— Кабинет в самом конце коридора. Временный пропуск сдать мне при выходе.

Саша забрала пластиковую карточку, благодарно кивнув, и двинулась было к турникету, когда услышала резкое:

— Стойте!

Ну все — решила девушка. Видимо, таких, как я, на небеса не пускают.

Она обернулась.

Администратор привстала из-за стойки, растянула свои кошмарные сосисочные губы и максимально приветливо проскрежетала:

— Добро пожаловать в Регистратуру! Хорошего дня.

С чувством выполненного долга и с выражением раздраженного облегчения на лице, администратор шлепнулась обратно в кресло. Саше не оставалось ничего другого, кроме как пикнуть пропуском и пройти в единственную дверь.

**

Бесконечный коридор с абсолютно безликими дверьми привел ее к массивным створкам из крашеного в белый дерева. Робко постучав, Саша заглянула внутрь.

Здесь было гораздо уютнее, чем в приемной, хотя ощущение небесной канцелярии не исчезло. Стены, обитые панелями из светлого дерева с мелким геометрическим узором; современный стол с несколькими креслами для гостей и одним — для хозяина кабинета; множество стеллажей с книгами и никаких компьютеров — только новенький планшет в руках того, кто позвал Сашу в это светлое царство.

Он стоял у окна, но обернулся, когда девушка вошла в комнату.

— Ну вот и вы, — улыбнулся он. — Я вас ждал, Саша.

Очень, очень хорош.

Очень, очень хорош.

Очень.

Это единственное, о чем могла думать Александра, разглядывая незнакомого Амадео. Достаточно высокий, чтобы быть солидным; но достаточно красивый, чтобы казаться юным. Честно говоря, он и сам походил на ангела в этом вылизанном светлом кабинете. Даже официальный костюм не мог испортить впечатление от молочной кожи и светло-карих глаз; от золотистых волос, остриженных — забавно! — почти по-военному; от выправки, подходящей больше аристократу, чем офисному служащему. Однако при всей этой располагающей красоте Сашу вдруг пробил холодный пот: то ли она настолько восприимчива к холеным мужчинам, то ли дело в предприимчивом и немного высокомерном взгляде, которым окинул ее хозяин кабинета.

Привыкшая доверять своим инстинктам, но не ссориться с начальством, Саша весьма любезно поприветствовала незнакомца и присела в одно из кресел. Амадео, вопреки этикету, занял кресло на за столом, а рядом с ней.

Вероятно, беседа будет интересной.

— Я рад, что вы нашли время для нашей встречи, Саша, — с улыбкой начал он. — Но, прежде чем мы начнем, я вынужден попросить вас об услуге.

— Какой? — пискнула девушка.

— Пожалуйста, завяжите ваши волосы.

Первая мысль была абсурдной — грязные, что ли? Оскорбляют взгляд Его Светлейшества? Саша машинально провела рукой по волосам — шелковистые, приятные пряди. Амадео, заметив ее жест, опустил глаза в стол.

И девушка разозлилась.

— Я не очень понимаю, что стало причиной вашей просьбы… — звенящим голосом начала она, но была прервана легким, почти ласкающим прикосновением к своей руке.

— Пожалуйста, не поймите меня превратно, — сказал мужчина, глядя ей в глаза. — Моя просьба, какой бы странной они ни казалась, имеет прямое отношение к нашему разговору. Доверьтесь мне, Саша. Я не попрошу вас ни о чем, что может как-то смутить вас. Вы все поймете через несколько минут.

В конце концов, выбор у нее небольшой. Можно, конечно, встать и хлопнуть дверью; но какой смысл, если она останется без информации? Не лифчик же он ее снять попросил.

Девушка вздохнула и завязала волосы стянутой с руки резинкой.

— Теперь все?

— Благодарю, — улыбкой Амадео можно было бы осветить небольшую деревню. — Теперь позвольте мне кое-что показать вам. И наконец-то все объяснить.

Он встал и перегнулся через стол, что-то доставая из верхнего ящика. По лакированной поверхности тяжело цокнуло бронзовое донышко маленьких песочных часов. Саша невольно залюбовалась ими — тонкая, явно старинная вещица. Песка было совсем немного — на пару минут, не больше.

— Ровно одна минута, — словно услышал ее мысли хозяин кабинета. — Я попрошу Вас взять эти часы и осмотреть их со всех сторон. Убедитесь, что они исправны и не имеют никаких скрытых механизмов.

Уже не удивляясь странным просьбам блондина, Саша взяла часы и повертела в руках. Какие еще механизмы? Их просто некуда поместить. Две абсолютно прозрачные колбы, короткие бронзовые подставки и белый песок. Все. Ради интереса девушка перевернула вещицу и проследила за ходом времени по своим наручным часам: ровно тридцать секунд — ровно половина песка.

— Обычные песочные часы, — сказала Саша, возвращая их хозяину.

— Верно, — согласился тот. — Давайте засечем одну минуту. Хорошо?

— Ладно, — пожала плечами девушка.

Амадео перевернул часы и поставил их рядом с Сашей.

— А теперь давайте к делу, — сказал он, складывая пальцы «домиком» и устремляя глаза на девушку. — Как вы думаете, что именно произошло с вами вчера?

— В том-то и дело, что я не понимаю, — Александра поерзала в кресле, устраиваясь удобнее. — У меня было ощущение, что я сошла с ума. Или все вокруг.

— Ну не все, полагаю. Но некоторые вели себя странно. Конкретно — ваш начальник Вадим и ваша коллега Екатерина.

— Или мне просто все привиделось и меня отправили к психиатру, — пробурчала девушка, на что Амадео красиво рассмеялся:

— Уверяю, я никогда не выбрал бы для себя профессию слива для эмоций! Для этого я слишком люблю свою жизнь. Нет, вы правы. Люди вели себя странно с вами. Первый вопрос — как?

Саша вспомнила глупое лицо Кати и совершенно ненормального Вадима в обнимку с картиной на полу, и содрогнулась.

— Как будто часть их мозга отключилась. Они будто… поглупели?

— Близко к истине, — кивнул мужчина. — В каких ситуациях люди, даже самые умные, глупеют?

— Не знаю. Когда бьются головой? Нет? Аварии? Химические атаки? Когда влюблены?

Амадео многозначительно поднял брови и улыбнулся, весело разглядывая девушку.

— Да быть того не может, — недоверчиво произнесла Саша. — Не хотите же вы сказать, что мой начальник и моя подруга… влюбились в меня и превратились в даунов? Это слишком, в конце концов!

— Полагаю, да, — кивнул мужчина. — Звучит странно? А что, если я скажу, что сегодня они абсолютно точно не испытывают к вам никаких романтических чувств?

— Это бы меня успокоило. Хотя это… еще более странно, — задумчиво сказала Александра, на автомате ковыряя ноготь. — Это же не так работает? То есть… Люди же не могут сегодня влюбиться до отупения, а завтра ничего не чувствовать?

— Не могут. Но это так, — видя, что Саша хочет что-то возразить, Амадео успокаивающе поднял руку. — Не волнуйтесь, этому есть объяснение. Впрочем, не думаю, что вам оно покажется сильно правдоподобнее, однако поверить все-таки придется. Но прежде скажите вот что: после чего все началось?

— Да не знаю я! — вспылила девушка. — Я просто… Мне было не очень хорошо, я пошла в туалет… А когда вышла, там Катя с Вадимом, и он меня отвел в кабинет, и…

— Подождите, — перебил ее мужчина. — Вы сказали, что плохо себя чувствовали?

Непонятно почему, но Саша напряглась. Рассказывать о странном приступе в туалете не хотелось.

— Да, — коротко ответила она. — Но ничего серьезного. Просто… отравление.

— Довольно необычное отравление, — проговорил Амадео, наклоняясь к ней. — Сначала — боль, слепота или глухота. Непонятная усталость. Головокружение. Потеря контроля над собой. Возможно — обморок. А потом — чувство легкости, силы; веселье и ощущение тайны. Большого секрета. Так?

— Откуда вы знаете? — ошарашенно спросила Саша. Ей снова стало не по себе.

— Потому что я тоже через это прошел, — ответил мужчина. — Как и три процента людей на всей нашей планете.

— Я не понимаю, — прошептала Саша.

Амадео встал из кресла и прошелся по кабинету, будто решая, как лучше продолжить. Наконец он подошел к девушке и остановился около ее кресла, смотря на Сашу сверху вниз.

— Историю пишут люди, которым известно далеко не все, и поэтому некоторые события и явления так и остаются открытыми лишь для некоторых. Если рассказывать человечеству обо всем, что творилось в мире, произойдет хаос. Что если я скажу вам, что мир, который вы знаете, состоит не только из обычных людей? Что некоторые люди обладают большими возможностями, чем кажется на первый взгляд? Возможностями, которые не заработать и не выучить. Данными по праву рождения.

— Вы сейчас пересказываете мне сценарий фантастического фильма? — ядовито протянула Саша. — Потому что если так, то я знаю их гораздо больше.

— Не сомневаюсь, — парировал Амадео. — Мутанты, волшебники, супергерои. Что там еще? Голливуд делает деньги на полуправде. Это всегда было их стилем. Реальность несколько прозаичнее и куда менее приятна.

Мужчина взял планшет и принялся искать там что-то, продолжая рассказ.

— Эволюция человека не остановилась, достигнув уровня «homo sapiens». Она продолжается до уровня «homo alternatus». В некоторых. Мы не знаем принципа, по которому это происходит, и даже не понимаем, что именно искать: ген, набор определенных компонентов в химии организма, метаморфозы в мозге или нервной системе… Все исследования показывают разные результаты. Как будто ученые пытаются понять вдохновение с помощью математики. Возможно, мы просто не имеем пока даже критериев для поиска… Не доросли. Некоторые, правда, используют слова «душа», «предназначение» и «магия», но большинство предпочитает реальнее смотреть на вещи.

Амадео положил планшет перед Сашей. На экране была открыта видеозапись с камеры наблюдения в ее офисе. Саша увидела себя, смотрящую в окно.

— В одном мы уверены точно: это отклонение от нормы, дающее определенные возможности и имеющее определенные минусы. Как плату. С этим можно жить, если понять основные принципы. Мы называем это Возможностью, хотя больше это похоже на врожденную болезнь.

Саша на экране как раз поговорила с Катей и отправилась в уборную. Там камер не было, и Амадео немного промотал запись.

— Возможности у каждого свои. Кто-то может поднимать в воздух мелкие предметы — телекинез. Кто-то способен превращать все в камень, в дерево или в золото — вы слышали о царе Мидасе? Кто-то может заставлять людей вокруг себя плакать, бегать, терять речь… Возможности чаще бесполезны и нелогичны. Нередко — неудобны и даже опасны. Иногда встречаются похожие, поэтому мы даже научились их как-то классифицировать… Но в итоге любая Возможность уникальна. И требует контроля.

Планшет показал разговор Саши, Вадима и Кати. В момент, когда Саша подняла руку к волосам, собираясь судорожно их поправить, Амадео остановил запись.

— Механизм прост. У каждой возможности есть свой Стартер — что-то, с чего начинается процесс. Взгляд, прикосновение, предмет, действие, слово. Некоторые стартеры срабатывают единожды и работают всю жизнь — я знал одну женщину, которая научилась прыгать на восемь метров в высоту после того, как испугалась собаки. Но при этом она навсегда получила паралич правой стороны лица. Другим стартеры требуются постоянно для использования Возможности — например, нужен физический контакт. Ваш стартер — ваши волосы. Как только вы поправляете их — приковывая взгляд собеседника — человек оказывается в вашей власти. Видимо, условием также является свобода волос, незабранность. Смотрите сами.

Запись пошла дальше, и Саша увидела, как после ее движения будто волна прокатилась по лицам Вадима и Кати: они замерли, с восторгом и почти раболепием глядя на девушку; мышцы одинаково расслабились; взгляд изменился…

Такое не сыграть — подумалось Саше. Не то что даже таланта не хватит — просто настолько управлять каждой мышцей своего лица люди не умеют.

— То есть… каждый раз, когда я трогаю волосы… Я превращаю людей в дебилов? — неверяще спросила девушка.

— Нет, — улыбнулся Амадео. — Все гораздо интереснее. Вы подчиняете их себе с помощью чувства безграничной, фанатичной любви. Полагаю, в вашем случае имеют место какие-то особенные феромоны или еще что-то… Не знаю. Такая Возможность редка и исследованиям поддается тяжело. Но люди ощущают себя рядом с вами, как человек перед мощнейшим оргазмом. Им очень, очень хорошо; они обожают вас каждой клеточкой своего тела; но при этом они испытывают страшное неудовлетворение. Они выполнят ВСЕ, что вы им скажете, чтобы получить… разрядку. Любой ваш каприз. Именно поэтому мы называем это Возможностью Удовлетворения.

— Безумие какое-то, — прошептала Саша, обхватывая голову руками.

— Понимаю, это странно. Но вы сами видели все — вчера. Вспомните поведение Вадима. Кати, — сочувственно тронул ее за плечо Амадео.

— Да, но… Это просто… Может, это розыгрыш?

— Увы. Думаю, вы убедитесь в этом сами совсем скоро — каждое мое слово правдиво. А пока есть еще несколько моментов, которые вы должны знать. Возможность не дается просто так. Это не дар, это почти смертельный риск. Если человек не может выполнить того, что вы ему приказали, он испытывает дикую, невероятную боль, которая превратит его в умалишенного за несколько дней. В лучшем случае. Но есть и другая опасность. Если в первый момент «включения» Стартера человек осознает ваши действия и даст вам прямой отказ… Боль испытаете уже вы. С теми же последствиями.

— И я… умру? — тихо спросила девушка, поднимая глаза на блондина. Он кивнул. — Тогда я просто вообще не буду использовать эту Возможность! Побреюсь налысо!

— Неиспользование Возможности тоже ведет к смерти Субъекта, — ровным голосом проговорил Амадео. — Чрезмерное использование Возможности также ведет к смерти Субъекта.

Саша замолчала. В голове словно атомный взрыв прогремел. Она стояла на осколках собственного мира и пыталась разглядеть хоть что-то за облаком пыли.

Амадео явно понимал ее состояние, потому что успокаивающе погладил ее по руке и произнес:

— Не надо бояться. Миллионы людей сталкивались и продолжают сталкиваться с этим. Это не четвертая стадия рака, в конце концов. Мы научились с этим выживать. У нас есть специальные центры для безопасного использования Возможностей. Есть Кураторы, которые помогут вам. Мы разработали уникальную систему контроля. Вам нанесут специальную татуировку. Чем она ярче, тем дольше вы можете не использовать вашу Возможность. Не волнуйтесь. Регистратура… Альтернативное правительство… Я. Мы поможем вам.

Саша отдернула руку и вскочила на ноги. Ей казалось, что она пробежала марафон — так неистово колотилось сердце. Единственным ее желанием было выбежать из этого небесного кабинета и бежать как можно дальше, наплевав на возможную потерю работы и забыв обо всем бреде, который произошел с ней за последние сутки.

Мозг пытался справиться с обрушившейся на него информацией, и не придумал ничего лучше, чем отторгнуть ее.

— Я не верю вам, — убежденно сказала Саша. — Я не знаю, что это такое… Розыгрыш, или вы просто издеваетесь от скуки… Но все это — просто бред сумасшедшего. Если вы реально верите во все это — просто проверьтесь у специалиста. И идите, пожалуйста, к черту со всеми вашими «homo alternatus».

Она развернулась, стараясь не слишком спешить и выглядеть достаточно уверенной, если ее действительно снимает скрытая камера, и двинулась к двери. Амадео проводил ее спокойным взглядом, но на пороге ровно сказал:

— Я обещал вам доказательство. Посмотрите на песочные часы, Саша. Это все, о чем я прошу.

Девушка замешкалась, но все-таки обернулась, ожидая увидеть что угодно вместо часов — розового динозавра, бугимена, объектив камеры… Но это были просто те же самые часы. С тем же самым песком.

— И что? — начала было она, но поперхнулась воздухом от осознания.

С тем же самым песком в том же самом положении, в котором он был двадцать минут назад.

Время будто остановилось.

Саша неверяще моргнула и повернулась к стоящему у окна Амадео…

Но его там не оказалось.

— Как….

— Я здесь.

Он сидел рядом. В том же самом кресле и в той же самой позе, что и в начале разговора. Более того — Саша, только что стоявшая у двери с намерением ее открыть, оказалась сидящей в соседнем кресле с сумкой на коленях. Часы стояли на столе, и песок в них сыпался в нижнюю колбу именно так, как должен был — спокойно и размеренно.

Ее собственные наручные часы показывали, что прошло всего лишь несколько секунд с того момента, как она поставила бронзовую вещицу на стол.

— Господи, — вскочила Саша, отодвинув кресло; ноги не держали, и пришлось схватиться за столешницу, чтобы не упасть. — Как вы это сделали?

— Это моя Возможность, Александра, — серьезно сказал Амадео, открыто смотря ей прямо в глаза. — Я умею контролировать воспоминания.

КОЖА, В КОТОРОЙ ЖИТЬ

Это стало модным — говорить о выходе из зоны комфорта.

Будто бы в этой самой зоне заключены все страдания человека, все причины его недовольства жизнью, все его проблемы — от пивного брюха до идиотских законов, которые принимают в твоей стране. Если с брюхом человек еще может что-то поменять, то с чужой глупостью — вряд ли.

Что вообще это такое — зона комфорта? Мы собираем ее по кирпичику всю жизнь: от первого слова матери до привычки вставать по будильнику во взрослом возрасте; от любимого персонажа в сказках до образа идеального партнера; от ролей в детских играх до ролей социальных. Мы накачиваемся штампами и стереотипами, мы сознательно выбираем их с одной-единственной целью: упростить сложный и слишком непредсказуемый мир, прописать для него какую-то свою программу симпатий и антипатий, свою систему ценностей.

Как иначе разобраться, как иначе поверить, как иначе жить без этой тихой гавани, в которой точно известно, кто ты и кто все вокруг тебя; в котором привычные обряды и ритуалы занимают время и избавляют тебя от необходимости принимать решения заново? Однажды выполненное действие оказалось замечательным, и мы выбираем выполнять его постоянно, соглашаясь сначала на «замечательно», потом на «хорошо», потом на «приемлемо» и, наконец, на «привычно».

В один день привычное совсем потеряет краски; и тогда — да, пора, пора тебе выходить из зоны комфорта, пора рушить свой мир и строить на его обломках новый, светлый и яркий или ужасающе неправильный, но такой, который мог бы избавить тебя от набивших оскомину программ. Впрочем, всегда есть выбор остаться в своем болоте и не просить большего, рискуя не получить ничего; журавль в небе, синица в кармане — все нормально.

Выйти или остаться — любой вариант будет априори правильным, если ты делаешь выбор сам.

Но если тебя хватает за волосы какая-то могучая неизвестная сила и выдергивает из привычного болота без твоего на то желания; если все, что ты можешь — барахтаться в воздухе и пытаться понять, откуда в нем столько кислорода; если нет ни одной опоры и ни одного обещания от судьбы — только невесомость, неопределенность и — чего уж там! — первобытный ужас… Будь это даже самое светлое будущее из тех, что могли с тобой случиться, ты все равно будешь хотеть только одного: пожалуйста, не так быстро. Пожалуйста, дай мне что-то, что я знаю. Объясни мне хотя бы правила этой новой игры, если мое участие в ней уже не отменить.

Что до Саши, то ей правила объяснили довольно подробно и даже выдали несколько официальных ламинированных листов с мелким машинным текстом. Буклеты с памятками, карта Альтернативной Москвы с отмеченными на ней местами, где можно получить «особое отношение и услуги», два купона на визит к психотерапевту в качестве «психологической реабилитации» (на третий визит — скидка 20%!) и что-то вроде Конституции и Уголовного Кодекса в десяти коротких тезисах. Последний документ был украшен сразу тремя печатями — администрации президента, администрации города и администрации Альтернативной Москвы (надо же!) и двумя подписями: министра внутренних дел — видимо, чтобы показать всю серьезность ситуации — и некого Канцлера Альтернативной Москвы Колчака В.А.

«Он восхитительный человек и настоящий лидер, — сказал ей Амадео несколько часов назад. — Его забота о ситуации — это пример невероятно чуткого руководства».

Саша покивала, но поняла только одно: если о человеке говорят хорошо за глаза, то он либо действительно ангел, идеально выполняющий свои обязательства, либо настоящий дьявол, у которого уши везде и всюду. Какой из двух вариантов верен, Саша пока не разобралась.

Ей вообще во многом предстояло разобраться, если она хочет остаться в своем уме и трезвой памяти. Период истерик, недоверия и даже слез утих — благодаря Амадео, который убил несколько часов, на практике доказывая ей реальность ситуации — и Саша перешла в стадию принятия. Факты, какими бы невероятными они ни казались, таковы: у нее что-то вроде серьезной болезни с обманчиво приятными симптомами, и, если она не хочет пачками доводить людей вокруг до оргазма или безумия (а заодно и себя — до возможной смерти), ей необходимо учиться жить заново. И многое, очень многое узнать о мире.

И начать стоит хотя бы с этой жутко официальной листовки с печатями. Возможно, сейчас написанное на ней перестанет изображать из себя китайскую грамоту.

Саша уселась на арбатскую скамейку, разложила всю свою образовательную макулатуру на коленях и углубилась в чтение.

«ИНСТРУКЦИЯ ДЛЯ СУБЪЕКТОВ, ОБЛАДАЮЩИХ ВОЗМОЖНОСТЯМИ»

Возможность, какой бы она ни была, совместима с жизнью. Главное для Субъекта — постоянный контроль над Возможностью.

Возможность — не дар, но ответственность. Обладание ею — не право, а обязанность. Субъект, обладающий Возможностью, обязан неукоснительно следовать всем пунктам Инструкции. Нарушителей ждет лишение Возможности.

Ладно, с этим более-менее понятно. Сухим канцелярским языком сказано: не ходи налево, не пугай людей, не тряси волосами в общественных местах — а то получишь по шапке за свою безалаберное поведение. Типично русско-административный подход к делу. Что там дальше?

Существуют Возможности, похожие по свойствам, но при этом двух одинаковых Возможностей не существует. Каждая Возможность обладает своими особенностями в зависимости от личности Субъекта и требует индивидуальной меры контроля.

Возможность следует использовать ровно столько, сколько необходимо для поддержания жизни. Неиспользование Возможности приводит к смерти Субъекта. Чрезмерное использование Возможности приводит к смерти Субъекта.

А вот это уже интереснее. Видимо, об этих самых Возможностях человечеству известно до стыдного мало; это что-то вроде молний для питекантропа или вертолетов Да Винчи для его эпохи. А когда человек чего-то не понимает — он боится. А когда он боится — он прилагает максимальное количество усилий, чтобы это контролировать. Саша была умной девочкой с дипломом лучшего университета страны; и свою корочку она заслужила сполна. Воспитанный на сравнениях разум понял, что теперь Саша представляет из себя опасность для отлаженной людской системы с государствами, конституциями, тюрьмами и выборами. А то, что опасно, необходимо сдерживать.

Это вполне могло бы стать поводом для бунта — все-таки Саша была натурой романтичной и склонной к борьбе за истину — если бы не одно «но». Саша была теперь опасна и для себя тоже, и без помощи она не справится. За последние часы ей пришлось побегать по бывшему «офису», оказавшемуся чуть ли не цитаделью в фантастическом фильме, и пройти десяток медицинских кабинетов на третьем этаже. От терапевта и сдачи крови до полного МРТ — ее исследовали так, словно собирались отправить в космос. Однако ни слова о том, в чем причина ее Возможности, Саша не услышала.

Словом, можно было бороться — но с чем и за что? Гораздо логичнее было принять помощь. Живут же люди.

Использование Возможности допускается только в специально отведенных условиях и под контролем Регистратуры. Использование Возможности в личных целях без согласования с Регистратурой запрещено и карается лишением Возможности.

Для контроля над использованием Возможности на запястье каждого Субъекта должна быть нанесена Сигнальная Татуировка. При ее выцветании более чем на 50% следует немедленно прибыть в Регистратуру для использования Возможности. При полном выцветании Сигнальной Татуировки Субъект умирает. Соблюдайте индивидуальный график профилактического использования Возможностей! Залы Использования открыты для населения по вторникам и четвергам с 12 до 18 часов.

Шестой пункт и стал причиной Сашиной вечерней прогулки по Арбату. После всех сегодняшних процедур ее ждала последняя и — по мнению девушки — наиболее страшная: ей предстояло сделать Сигнальную Татуировку в салоне «Дракон», напротив которого она сейчас и сидела. Саша неосознанно потерла левое запястье, где совсем скоро появится рисунок. Не то чтобы она вообще когда-то хотела разукрашивать свое тело. Впрочем, Амадео заверил ее, что здешний мастер просто творит чудеса.

Да, шпионская история продолжается: обычный тату-салон в самом сердце города, мимо которого ходят тысячи туристов, на самом деле имеет второе дно. На выданной девушке карте он отмечен красным восклицательным знаком: в местах с этой меткой должны побывать все «Субъекты» в первые двое суток после обнаружения Возможности. Зайди внутрь, попроси об эксклюзивной, альтернативной татуировке — и ты свой. Для тебя открыты уже не просто «рисуночки», а кое-что большее.

«Посмотрите повнимательнее их услуги, Саша, — улыбнулся ей Амадео, провожая девушку до двери. — В вашем новом положении определенно есть некоторые плюсы, недоступные другим людям. К примеру, вы можете сделать себе еще одну татуировку, которая навсегда избавит вас от вероятности попасть в аварию. Или убережет от грабителей. В «Драконе» рисуют не только необходимые Сигнальные метки.»

Но ладно, на это она сейчас точно не настроена; тут одну бы выдержать. Что там еще пишут в Инструкции?

Каждый Субъект имеет право на помощь Регистратуры. Взамен Субъект обязуется оказывать услуги по требованию Регистратуры и без выяснения дополнительных обстоятельств. Субъект, отказавший в услуге, теряет право на помощь Регистратуры. Запись об этом вносится в его личное дело.

На ведение публичной, политической, журналистской или военной деятельности во Внешнем мире Субъект должен получить разрешение Регистратуры. Разглашение информации о Возможностях, Альтернативном мире и Регистратуре карается лишением Возможности.

«Но я же журналист! — помнится, раскричалась Саша. Амадео покивал и успокоил девушку: случай Саши особый, и работу ей оставлять не придется. Более того, теперь никаких скучных сюжетов о солнцеедении; ей предлагается быть специальным корреспондентом, ведущим расследования. И первое задание практически видно из окна офиса: необходимо написать сюжет о «Совином гнезде» и его прекрасных хозяйках. Интересует все: от качества выпивки до биографии персонала. В Москве не так много мест, куда могут без стеснения пойти альтернативные люди. Стоит рассказать о пабе, находящемся в самом центре города. Только сделать это следует по-тихому, не привлекая к себе внимания персонала и владелиц: в формате, так сказать, тайного покупателя. И если местечко так себе, то писать об этом необходимо честно!»

На самом деле, задание Сашу немного напрягло. Была в нем какая-то нелогичность. Почему именно сейчас стал нужен этот сюжет? Почему не послали ту же Соню-Пони, которая, оказывается, тоже обладает Возможностью? Да и отношение барменши, когда она говорила о Регистратуре, не очень вяжется с тоном, которым Амадео давал задание. Саша постаралась было осторожно выспросить причины такого сюжета, но в ответ получила только приятный, почти дружеский смех.

«Саша, не надо видеть во всем заговор, — отсмеявшись, ответил мужчина. — Это заведение находится прямо у меня под окнами. Ну неужели вы думаете, что будь нам в нем какой-то интерес, оно бы тут все еще было? Обычный паб. Говорят, там неплохие бизнес-ланчи. Ладно, хорошо, я не хотел вам говорить, но вы меня вынудили. Это задание — скорее проверка для вас. И попытка помочь вам узнать пока новый для вас мир, познакомиться с людьми и обвыкнуться немного. Вы очень тяжело все приняли. Я подумал, что это может сработать. Я ошибся?»

Саше стало стыдно. Действительно, могла бы и сама додуматься! Вспоминая заново этот эпизод, девушка даже немного покраснела и, кусая губы, вернулась к Инструкции.

Субъектам, обладающим Возможностями, не рекомендуется вступать в брачные отношения с другими Субъектами. Субъект, вступивший в такие отношения, обязан находиться под усиленным контролем Регистратуры.

Субъектам настоятельно рекомендуется не разглашать информацию о своей Возможности другим Субъектам. Объединение в группы, партии, общественные движения, не относящиеся к Регистратуре, карается лишением Возможности.

Девятый пункт — вот где загадка. Саша так и не поняла, что такого страшного может быть в браке между двумя альтернативными людьми. Это просто дискриминация какая-то! Нет, конечно же, она не собиралась в ближайшее время вступать в брак. Да и вообще с отношениями ей особенно не везло; однако почему? Амадео долго объяснял что-то про взаимодействие Возможностей и последствия от того, что два альтернативных человека находятся постоянно рядом и в перспективе заведут детей. Мол, велик риск… Чего-то там. Честно говоря, в какой-то момент ей будто поставили фильтр в уши: здесь она не поверила ни единственному слову мужчины. Только точно поняла: надо быть очень осторожной.

На этом суровая Инструкция кончалась. Только подпись Канцлера и маленькая приписка о том, что вопросы и просьбы о помощи рассматриваются в Регистратуре каждый второй четверг месяца. Саша представила гигантскую советскую очередь, стоящую у дверей офиса, и улыбнулась. Некоторые вещи в этой стране не меняются, под каким соусом их ни подавай.

Время близилось к семи. Оттягивать больше нельзя — иначе она или не успеет сделать Сигнальное тату, или не попадет в «Совиное гнездо» на встречу анонимных алко… альтернативных людей. Саша собрала свои бумажки, с трудом запихнула их в сумку и решительно двинулась к двери салона.

За стойкой обнаружилась худющая девушка в татуировках, похожая на некормленного жирафа с расцветкой черно-белых цветов. На шее у нее было какое-то немыслимое количество ожерелий-колец, как у женщин из африканских племен. Девушка красила ногти на правой ноге, закинув ее прямо на стойку с телефоном. Из колонок позади нее доносилось дребезжание какой-то металлической группы.

— Добрый вечер, — начала Саша. — Мне бы… Эм… Эксклюзивную татуировку.

Администраторша вздохнула и медленно, будто издеваясь, убрала ногу со стойки, прежде чем продолжить скучающим голосом:

— Все, что захотите, нарисуем. У вас есть эскиз, макет? Если нет, наши художники готовы его подготовить в срок от трех дней…

— Нет, — перебила ее Саша. — Мне нужна альтернативная татуировка.

— А, — совершенно спокойно кивнула девушка. — Это без макета. Идите в ту дверь и вниз по лестнице. Там диванчик, посидите. Майя занята пока, потом заберет вас.

Саша кивнула и пошла в указанном направлении. На цокольном этаже оказалась довольно уютная комната с белым диваном и стеклянным столиком, на котором были навалены журналы и каталоги. Здесь даже была кофемашина, чем Саша с удовольствием и воспользовалась.

Это казалось почему-то совершенно нормальным: потягивать неплохой капучино и листать каталог услуг, где вместо рисунков было изображено человеческое тело с отмеченным на нем местами, где можно сделать татуировку. Рисунок на затылке, под волосами — для развития памяти. Правая лодыжка, сантиметр ниже косточки — гарантия того, что поездки будут проходить безопасно. Левая лодыжка, но выше на сантиметр — помогает избегать ненужных трат.

Описание услуг немного напоминало эзотерический салон: подвеска с этим иероглифом принесет удачу в делах, а с этим — в любви… Но при этом все «товары» были вполне приземленными и не пытались смахивать на чудеса. Скорее, это было что-то вроде перманентной прививки от чего-то и для чего-то; только вместо вакцины — татуировка. Рисунков не предлагалось, только места, где можно его сделать, и функция. Саша решила, что эскизы должен подбирать сам мастер.

Ждать становилось скучно; Саша отложила каталог услуг и хотела уже достать телефон, когда из ближайшей двери раздались голоса.

— Я вообще не понимаю, как у тебя хватает наглости о подобном просить, — говорившая явно была раздражена. Сразу после этой фразы что-то, кажется, уронили; или швырнули.

— Я не прошу ни о чем новом, Майя, — со вздохом ответил кто-то второй. Этот голос был глубоким, спокойным и немного усталым. Саше подумалось, что таким голосом нужно успокаивать диких зверей. — Раньше ты не видела в этом ничего предосудительного.

— Времена изменились, Ань, — резко ответил первый голос. — И если раньше у меня был какой-то повод, чтобы рисковать собой и своим бизнесом, то сейчас у меня его нет. И ты прекрасно знаешь, почему.

— Не надо переводить все на личности, — холодно заметила вторая собеседница. — Есть мы, есть всё, что между нами, а есть сотни людей, которым нужна помощь. Насколько я помню, тебя волновала их судьба, когда мы все это начинали.

— Да, вот только продолжать ты решила без меня.

— Во-первых, ты сама отказалась рисковать. И я понимаю, почему. Во-вторых, повторюсь: давай оставим прошлое в прошлом. Речь не об этом.

— Конечно же, не об этом! — саркастично рассмеялся первый голос. — Ты же не любишь говорить о том, что тебе неприятно. Окей, давай без личностей. Чисто по делу. И мой ответ: нет. Я не буду рисковать, Аня. Если раньше было более-менее спокойно, то сейчас кое-что начало происходить. Мне клиенты, знаешь ли, рассказывают всякие вещи. И с меня хватит. Я не твоя Кара, которой закон не писан!

— Ты можешь нормально объяснить? — еще более устало спросил второй голос.

— Нет, — отрезал первый. — Сама скоро все узнаешь. Я тебе не служба новостей.

На несколько минут в комнате повисло молчание, неудобное настолько, что даже Саше, сидящей в соседнем помещении, захотелось выйти покурить.

— Майя, — наконец тихо позвала та, кого называли Аней. — Нам действительно нужна твоя помощь. Кроме тебя больше никого нет.

— А я действительно не могу ничем тебе помочь. Мне есть, что терять, Аннет, — не менее тихо ответили ей. — Знаешь, он ведь в этом году в первый класс пошел…

Они снова замолчали. В тишине кабинета мирно простучала чайная ложечка. Саше становилось все более некомфортно: невольно она подслушивала что-то очень личное. И, судя по тону разговора, не совсем безопасное.

— Ладно. Послушай… — наконец произнесла Майя. — Все, что я могу сказать… Ты ведь знаешь эту китайскую лавочку в Камергерском?

— Кукольная, что ли?

— Да. Так вот… Не будет там сегодня больше лавочки.

— Подожди… — удивленно выдохнула Аня. — Как так? Да у нее чуть ли не президент же бывал!

— Президент-не президент, но половина министров точно. Но вот… Не будут больше.

— Быть не может. У нее крыша на трех континентах. Не тронет ее никто.

— Уже тронули. Прямо сейчас трогают. У меня опер Канцлера сидел час назад. При мне докладывали ему по скайпу. Не веришь — езжай да посмотри. Только, пожалуйста, завтра и осторожно. И вообще… Зря ты сюда пришла. Больше не приходи.

— Майя…

— Я сказала, не приходи. У вас есть Кара. Вас не тронут. Меня могут в любой момент.

— Ты им нужна.

— Да, как и тебе… Вам. Меня не тронут. А вот Егора…

В наступившей тишине тихий вздох и шуршание ткани показалось невыносимо громким. Словно невидимый звукорежиссер в погоне за саспенсом подкрутил колки до максимума. Саша знала, что ей необходимо встать и выйти за дверь, не присутствовать при этом взаимном разоблачении когда-то, видимо, очень близких людей; при этой тяжелой битве между обидой, необходимостью и страхом. Но она продолжала сидеть, баюкая в руках уже совершенно пустую чашку, и жадно вслушивалась, безошибочным чутьем настоящего журналиста понимая, что за пудрой взаимного напряжения и человеческих факторов скрывается что-то глобальное и важное, что-то, затрагивающее, возможно, теперь и Сашу.

Вряд ли она понимала и пятую часть того, о чем они говорили. Но мрачный флер Регистратуры маячил в разговоре грозовой тенью. Что делать с этой информацией? Позвонить Амадео? Сохранить себе? Стоит ли вообще что-то делать? Она только несколько часов как упала в эту новую реальность, и от всего пережитого давно кружилась голова. Саша не была готова разбираться во всем сейчас и сходу принимать чья-то сторону. Почему она вообще должна? Господи, она и политические новости обычно пролистывала, как бесполезные!

— Я поняла, — прервал ее размышления голос Ани. — Значит… Даже сегодняшних к тебе нельзя?

— Пусть приходят в порядке очереди. Официально, — глухо ответила Майя. — Иначе я не приму.

— А если я попрошу Кару за тебя вступиться? — не оставляла попыток собеседница.

— Вот уж чего еще! Во-первых, это сразу меня противопоставит! А я хочу просто спокойствия, и думала, что нормально объяснила тебе это! Во-вторых… Очень надеюсь, что она вообще. Никогда. Тут. Больше. Не появится. А если появится, я ее по-своему встречу. Ясно?

— Ясно, — примирительно ответила Анна. — Думаю, мне лучше попрощаться.

Не слушая ответа Майи, Саша встрепенулась, нашарила наушники в сумке и молниеносно вставила их в уши, включая на полную громкость музыку. Как раз вовремя: дверь напротив распахнулась, и оттуда вышла сначала элегантная блондинка в стильных очках, а за ней — татуировщица. Блондинка вышла из помещения, не взглянув на Сашу; вторая же молодая женщина остановилась около нее, вопросительно глядя на девушку. Призвав на помощь весь свой актерский талант, Саша невозмутимо вытащила наушники и улыбнулась ей.

— Здравствуйте, — приветливо начала она. — Мне сказали к вам прийти.

— Я поняла, — кивнула Майя. — Пойдемте в кабинет. Обещаю — больно не будет.

Они направились в ту самую дверь, из которой только что выходила блондинка. Внутри оказалось довольно уютно: большое зеркало, множество профессиональных атрибутов и десятки фотографий клиентов, с улыбкой демонстрирующих свои татуировки. Майя указала клиентке на кресло, а сама отошла к шкафу, что-то там разыскивая.

У Саши появилась возможность наконец-то ее рассмотреть. На самом деле, посмотреть действительно было на что. Майя не была похожа на тату-мастеров, какими их представляют обычно. У нее самой не было видно ни одной наколки, никакого пирсинга; она даже не была накрашена.

Волосы были обстрижены практически под ноль: короткий пушок, почти светившийся от света комнатной лампы, не в счет. Черты лица будто нарисованы — настолько правильными они казались: тонкие строгие губы, аккуратный нос, большие светлые глаза в обрамлении художественно четких бровей. Это было лицо греческой статуи, но не живого человека; что-то мраморно-холодное, но при этом становившееся потрясающе живым, когда в него пробиралось человеческое несовершенство эмоций. Ее нельзя было назвать канонно красивой; она даже не была особенно стройна — нет, скорее, гармонично сложена, да к тому же имела явно великолепный вкус, потому что одежда ее была подобрана ровно так, чтобы показывать ее лучшие стороны, скрывая недостатки. Великое умение женщины, превращающее ее в произведение искусства.

Однако даже не это привлекло внимание Саши — в конце концов, женской красотой она интересовалась исключительно умозрительно и порой по-девичьи ревниво: кто из представительниц прекрасного пола не имеет привычки сравнивать себя с другими? Странность Майи заключалась в другом: помимо лица, ни один сантиметр тела татуировщицы не был открыт. Бежевая водолазка упиралась практически в мочки ушей; мягкие штаны были заправлены в высокие сапоги из не менее мягкой перчаточной кожи; но главное — руки ее были спрятаны в осторожные бархатные перчатки, обтягивающие пальцы, как вторая кожа. А ведь они находились в помещении! Майя вся была задрапирована в одежду, как в защитный кокон; при этом кокон этот даже на вид был настолько мягок и нежен по текстуре, что хотелось провести по нему пальцами, дивясь.

Спрашивать казалось неприличным, но любопытство взяло верх, и Саша решилась на осторожный вопрос:

— Извините… А вам не жарко?

Майя улыбнулась — светло, но немного грустно. Видимо, к таким вопросам она привыкла.

— Вы же только что узнали об Альтернативных людях, верно? — тихо спросила она, поворачиваясь к Саше. Дождавшись кивка, она продолжила:

— Вы привыкнете к тому, что некоторые из нас имеют странности. Во внешнем виде, в привычках. Кто-то, например, каждые три минуты отгрызает один и тот же ноготь. И это ему зачем-то нужно. Кто-то вынужден ходить всегда в темных очках. Кого-то с первого взгляда никогда не заподозришь. Все это диктуется нашими Возможностями. Они всегда лишают тебя чего-то. Я вот, например, никогда не смогу раздеться и пойти на пляж. Не смогу обнять своего сына рукой без перчатки. И каждое утро принимаю по горсти таблеток, снижающих чувствительность. Вся моя кожа ниже шеи — как один оголенный нерв. Есть даже медицинское определение — аномально высокая кожная гиперестезия. Правда, одна моя рука…

Майя подняла правую руку и пошевелила пальцами в воздухе, прежде чем снять с нее перчатку. Саша неосознанно задержала дыхание — вся правая кисть женщины была черной с синеватым отливом, будто ее окунули в мазут или накачали чернилами вместо крови.

–…одна моя рука вполне себе обыкновенна. С точки зрения чувствительности. Однако ходить так по улице я все-таки не рискую, — закончила татуировщица, не стирая доброжелательной улыбки. — Что, страшно выглядит?

— Странно, — отозвалась Саша.

— Ничего, зато мне не нужны никакие инструменты, чтобы делать людям татуировки. Да не простые, а почти волшебные! — рассмеялась женщина, и Александра не смогла не подхватить ее улыбки — настолько заразителен и светел был этот смех.

Отсмеявшись, Майя взяла стул и села напротив клиентки, глядя ей в глаза с серьезным спокойствием.

— Вообще-то в альтернативном обществе не принято обращать внимание на чужие странности. И спрашивать о Возможностях тем более, — ровно заметила она.

Саша смутилась.

— Извините, я… Я не совсем еще понимаю все.

— Да ладно, — кивнула татуировщица. — Все мы через это проходим. Мне не страшно и не больно об этом рассказывать. А моя Возможность и так написана большими буквами в каталоге услуг. Уж лучше пусть новенькие расспрашивают меня. Но давайте вернемся к татуировке. Я расскажу, как все будет, хорошо?

От такого спокойного и человечного ответа Сашу переполнило уважение к этой милой женщине, ведущей странную, местами очень непростую жизнь. Девушка кивнула и доверчиво протянула мастеру левую руку. Та аккуратно закатала Сашин рукав и легонько коснулась кожи чуть ниже точки пульса.

— Я просто прикоснусь вот здесь правой рукой и немного надавлю, — объяснила Майя. — Больно не будет, только небольшое жжение пару секунд. Что это будет за татуировка, я не знаю. У каждого своя, но недовольных не было. Главное: не дергайтесь, хорошо? Пять-шесть секунд — и вы будете обладателем своего крутого тату.

— Хорошо, — кивнула Саша. — Начнем?

— Уже, — весело отозвалась Майя и указала взглядом на Сашино запястье. Тремя пальцами своей черно-синей руки она давила на указанную точку, и от этого прикосновения по коже девушке бежало медленно нарастающее тепло. Перед глазами почему-то побежали круги и линии; Саше казалось, что кто-то включил видео прямо в ее голове, и она наблюдала за ожившими геометрическими фигурами, образами, животными и узорами, словно ей нужно было выбрать что-то одно. Она даже не была уверена, что успела подумать о чем-то конкретном; все продолжалось, действительно, несколько секунд, и схлынуло так же внезапно, как и появилось. Комната прекратила вращаться, а с руки пропало ощущение тепла — Майя убрала пальцы. Только легкое жжение — и больше ничего.

— Все, — подтвердила Майя. — Смотрите свою тату.

Это действительно было неожиданно. То есть — она думала о розочках, сердечках, надписях, иероглифах, в конце концов, но получила схематичное, нарисованное будто бы одним прикосновением кисти изображение лебедя. Его крылья были раскрыты, обнимая запястье, а голова поднята к ладони. Без сомнения, это было самое странное и изящное тату, которое Саше только доводилось видеть. Осознание того, что эта красота теперь будет с ней всегда, вдруг принесло острую гордость. Девушка напрочь забыла о своем нежелании иметь какие-либо татуировки — нет, даже почувствовала за эти мысли вину перед своим уже лебедем.

«Мы с тобой будем друзьями — почему-то мысленно пообещала ему Саша.»

— Я вижу, вам нравится, — вмешался в ее очарованное состояние голос тату-мастера. — Я рада. Это всегда потрясающе — наблюдать за тем, как человек впервые видит свою Сигнальную Татуировку. Извините, что приходится вас прерывать, но мне пора уже закрывать салон. Давайте я быстро вас проинструктирую, ладно?

— Да, конечно, — смущенно кивнула Саша. — И спасибо вам!

— Да не за что. Так, по делу. Рисунок у вас не цветной, значит, придется быть повнимательнее. Цветные сначала теряют краски, потом уже бледнеют. Черно-белые бледнеют сразу, но медленно. Следите, чтобы татуировку всегда было видно даже в полутьме. Если не можете разглядеть даже какой-нибудь штрих — срочно идите в тренировочные залы в Регистратуре и используйте Возможность. Если начинает неметь рука — тоже сразу идите. Вопросы?

— Нет.

— Тогда всего доброго. Давайте я вас провожу. Захотите себе еще что-нибудь нарисовать — приходите! Цены у нас вполне адекватные, — снова улыбнулась Майя и встала. — Красивая у вас татуировка. И редкая. Животные и птицы вообще редко получаются. Все больше какая-то абстракция или надписи…

Они вместе вышли из кабинета, который Майя быстро закрыла за собой, и двинулись вверх по лестнице.

— А что, — спросила Саша, все еще разглядывающая своего лебедя. — Совсем ни у кого не было птиц?

Майя почему-то задержалась на последней ступеньке, словно споткнувшись, отчего Александра едва не уткнулась ей в спину лбом. Девушка уже хотела спросить, все ли нормально с татуировщицей, но та вдруг резко ускорила шаг, почти добежав до выхода из салона.

Только перед дверью, уже прощально кивнув администратору за стойкой, Майя обернулась.

— Нет, — сказала она ровным голосом, и лицо ее снова превратилось в греческую статую без тени эмоций, холодную и отталкивающую. — Одна точно была. Сова.

ERROR IN RATIONE

События, меняющие историю, всегда начинаются в самых очевидных местах. Люди, ставшие во главе этих событий, редко выделяются из толпы.

В самом центре Москвы, в нескольких километрах от Кремля, в сотнях метров от Министерства Иностранных Дел и в десятке метров от Регистратуры проходило собрание, одновременно похожее на клуб по интересам, психологический семинар и несанкционированный митинг.

Полутемное пространство бара «Совиное гнездо» осталось наверху; дверь его была закрыта за последним приглашенным. Несколько десятков ног прогрохотали, процокали и простучали по кованым ступеням на подвальный этаж, где их обладатели разместились на креслах, стульях или прямо на полу, подложив для удобства подушки, вокруг блондинки в строгих очках. Она представилась Анной — и начала говорить.

С каждым ее словом — невероятным, фантасмагоричным, похожим на часть роли какого-то книжного персонажа — мир вокруг приглашенных менялся, плавился, безвозвратно теряя привычные с детства истины и законы. Более ничего не было абсолютным — все относительным; более ничего не было верным — ни самые глубокие исторические знания, ни физические правила, ни психология, ни даже цвет вечернего неба, любопытно заглядывающего в узкие подвальные окошки под потолком.

Это должно было вызвать отторжение, панику, даже агрессию; как еще может реагировать человек, только что узнавший, что ни страна, ни история, ни даже определение человека не являются таким, каким он думал? Это должно было как минимум спровоцировать недоверие, возможно, даже сарказм — все эти рассказы про то, кого на самом деле пыталась преследовать Инквизиция и почему Гитлер обладал таким невероятным влиянием на людей; что такое Возможность и почему за нее приходится платить; как с этим жить и почему об этом никому нельзя рассказывать.

Это должно было поднять шум и гам, вынудить людей подняться со своих мест и уйти, смеясь над глупыми сказками…

Но все молчали. Молчали и слушали, а на лицах постепенно, медленно, будто прорываясь сквозь толщу стереотипов и вранья, расцветало понимание.

Дело было даже не в том, что каждый из присутствующих получил свою порцию адреналина и страха в момент осознания своей Возможности; не в том, что жизнь уже убедила их в существование нереального; не в том, что они уже, идя сюда, знали или догадывались; и даже не в том, что это 21 век — воспитанный на компьютерных монстрах и супергероях…

Просто от Анны, стоявшей в центре, как будто исходили особые волны: они не убеждали, они подтверждали то, что каждое ее слово — правда. Ни один человек не усомнился в ее рассказе; так веришь преподавателю химии, когда она на твоих глазах превращает жидкое в пар. Просто принимая, что это немыслимое действительно существует в природе.

— Я Учитель, — ровно сказала молодая женщина после того, как вкратце объяснила пришедшим, что же с ними происходит. — Это моя Возможность. Я могу объяснять так, чтобы люди понимали и принимали. Я вижу Возможности каждого из вас. И ни одна Возможность не повлияет на меня — я, как бы это сказать… Неуязвима для их воздействия.

— А плата? — спросил кто-то с задних рядов.

Анна сняла очки и грустно улыбнулась, окидывая зал расфокусированным взглядом.

— Я обязана помогать, рассказывать и обучать, — сказала она. — Если я не выполняю своих обязанностей и не использую Возможность, я слепну. Я пробовала, и не раз. Потом зрение возвращается, но с каждым разом все хуже и хуже. Я решила больше не рисковать.

— А есть еще такие же, как вы? — подала тихий голос совсем молодая девочка — лет четырнадцати, не больше.

Анна кивнула, возвращая очки на место.

— Учителя существуют в каждой стране. Иногда даже не по одному Учителю. В России нас четверо. Учитель — единственная Возможность, которая всегда была неизменной — у кого бы ни появлялась. Хотя изучить ее так и не удалось. Лао Цзы, Конфуций, Шекспир, Омар Хайям… Чаще всего мы становимся поэтами или писателями, иногда — преподавателями или философами. Впрочем, — женщина улыбнулась. — Далеко не все из нас гении. Это уже отдельный дар.

Она вернулась к рассказу о Возможностях и последствиях, машинально прогуливаясь по залу. Высокая брюнетка позади нее, отложившая в сторону свои вечные обязанности барменши, с мягкой улыбкой следила за ее перемещениями.

— Она меня пугает, — тихо сказала молодая девушка рядом с Настей. Не дождавшись ответа от нее, девушка повернулась к соседу справа. — Вас она не пугает?

— Кто? — не понял мужчина — шаблонный интеллигент с аккуратной бородкой.

— Ну эта, в татуировках, — кивнула разговорчивая гостья. — Смотрит так хмуро. На смерть похожа.

— Ну, если я правильно понял, мы все скоро будем с татуировками, — равнодушно отозвался тот и снова переключился на Анну.

Настя, невольная слушательница этого разговора, улыбнулась. Она уже успела познакомиться со «Смертью» перед собранием и знала, что Кара человек исключительной, даже удивляющей вежливости и к тому же всегда готова помочь «альтернативным людям». Это было первое, что барменша сказала Насте, пожав ее руку: «Если тебе что-то понадобится — в любое время дня и ночи… Если что-нибудь произойдет, и ты не сможешь с этим справиться — я буду рада оказать тебе любую помощь. Просто будь любезна прийти сюда. В «Совином гнезде» всегда есть кто-то, кто сможет все исправить».

Чуть позже она добавила еще кое-что: «Я не представляю, что ты испытала из-за своей Возможности. И не знаю, что еще испытаешь. Но, пожалуйста, будь всегда уверенна в том, что ты не одна».

Хотя, надо признать, Кара действительно производила впечатление странное: взгляд у девушки был тяжелым и острым, а лицо — усталым и мрачным, несмотря на молодость. От нее как будто веяло опасностью и властью, которой, в общем-то, обладать она никак не могла. Если говорить честно, то и возможная помощь от нее казалась Насте практически бесполезной. В конце концов, Кара всего лишь барменша… да пусть даже хозяйка «Совиного гнезда», но уж точно не полицейский, не врач и не политик. Она просто человек, которому, очевидно, и так нелегко приходится со своей Возможностью. В чем она заключалась, Насте было неизвестно, но вряд ли это было что-то приятное.

Впрочем, перед ней стояла куда более серьезная загадка, чем способность Кары. Насте нужно было понять, как жить дальше.

Больше она не сможет говорить. Никогда. Это ей сказала Анна до начала собрания, подтвердив самые худшие опасения. Это Настина плата за редкую, очень ценную и практически уникальную Возможность понимать любой язык мира — как живой, так и мертвый.

«Возможность — это не болезнь, а дар. С ней не нужно выживать, ею нужно жить. Это кажется страшным, я понимаю. Но в конце концов наши Возможности определяют наше место в жизни. Как в муравейнике или улье — у всех своя роль. И в отличие от остальных 97% людей на Земле, мы свою знаем точно,» — так сказала Анна, добавив, что она знает, к кому стоит обратиться Насте.

Конец ознакомительного фрагмента.