Кавказ. Выпуск XIV. Покорение Эльбруса

Сборник, 2014

История покорения двуглавого великана полна ярких страниц, это летопись человеческого мужества, отваги, дерзания. С 1829-го по 1917 г. на Эльбрусе побывало 174 русских и иностранных альпиниста. Многие из них оставили свои рассказы о восхождении на высочайшую вершину Европы. Эти записки и воспоминания составили первый том нашего издания. В него вошли главы из книги «Путешествие в Крым, на Кавказ, Грузию, Армению, Переднюю Азию и Константинополь в 1829-1830 гг.» венгерского путешественника и ученого Яноша Бешша, более известного как Жан-Шарль де Бесс, которому посчастливилось стать участником экспедиции генерала Эммануэля. Публикуются также доклад об этой экспедиции ученого А. Я. Купфера и записки известного русского историка В. А. Потто «На Эльбрусе и Арарате». Английские альпинисты Дуглас Фрешфильд и Флоренс Гроув, поднявшиеся первый на Восточную вершину Эльбруса в 1868 г., а второй в 1874 г. на Западную вершину, написали о своих восхождениях книги «Путешествия по Центральному Кавказу и Башану, включая посещение Арарата и Тавриза и восхождения на Казбек и Эльбрус» и «Холодный Кавказ», главы из которых включены в настоящее издание. Русский топограф и альпинист А. В. Пастухов стал первым, кто поднялся на обе вершины кавказского исполина. Его записки рассказывают «О восхождении на Эльбрус 31 июня 1890 г.». Среди многочисленных трудов исследователя Кавказа Н. Я. Динника есть и работа «Эльбрус, его отроги и ущелья», не переиздававшаяся с 1880 г. Также не потерял своей актуальности труд В. М. Сысоева «Эльбрус» (1900) -фундаментальный свод сведений по геологии, орографии и о покорении Эльбруса. По-прежнему с захватывающим интересом читаются записки членов Русского географического общества и Кавказского горного общества: Р. Р. Лейцингера «Поездка в Баксанскую долину и к Эльбрусу», Ф. Дунаевского «Пешком по главному хребту», Г. Абозина «Горная прогулка к горячим нарзанам и ледникам Северного склона Эльбруса», Я. Фролова «На вершину Эльбруса», С. Голубева «Пешком из Пятигорска на Эльбрус и через Нахар в Сухум» и «Экскурсии по Центральному Кавказу». Страницы истории Эльбруса, его покорения людьми, написанные непосредственными участниками событий, запечатлены в этой честной и искренней книге. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Жан-Шарль де Бесс. Путешествие в Крым, на Кавказ, в Грузию, Армению, Переднюю Азию и Константинополь в 1829 и 1830 гг.

Янош Бешш, более известный как Жан-Шарль де Бесс (1799 — после 1838) — венгерский путешественник и ученый, занимавшийся изучением этногенеза и древней истории венгров. В 1829 году предпринял поездку на Северный Кавказ в поисках следов пребывания предков венгров на этой территории, во время которой побывал в Крыму, на Кавказе. Оказавшись в Ставрополе, узнал, что командующий войсками на Кавказской военной линии генерал Эммануэль организовал экспедицию с целью восхождения на Эльбрус. Бесс присоединился к экспедиции и впоследствии написал книгу «Путешествие в Крым, на Кавказ, в Грузию, Армению, Малую Азию и в Константинополь в 1829 и 1830 гг.», которую издал в Париже в 1838 году на французском языке. Главы из нее для нашего издательства перевел на русский язык Игорь Гориславский.

Глава VII. Экспедиция на Эльбрус

Так как нам предстоял долгий путь верхом на лошадях и переход через крутые горы, я накрыл чехлом свою коляску и вещи и оставил все в Горячеводске. Я выехал 2 июня, не беря с собой ничего из съестных припасов, дабы они не обременяли меня постоянно.

Благорасположение генерала избавило меня от этих трудностей, ибо он сообщил письмом своей супруге, что я буду среди его спутников, в числе которых уже было четверо академиков, прибывших из Санкт-Петербурга.

Успокоившись по этому поводу, я отправился в дорогу в 5 часов вечера с эскортом казаков. С невероятной скоростью мы прибыли в Боргустан — хорошо укрепленный казачий пост, защищенный от нападения горцев. Сменив лошадей и эскорт, мы направились в Кисловодск, где были кислые минеральные воды. Эта местность находится у подножия возвышенностей, которые входят в Кавказский хребет между Черным и Каспийским морями.

Ночь застала нас в нескольких верстах от Кисловодска. А когда мы въезжали в горы, то увидели большие облака, собирающиеся над нашими головами, и скоро темнота стала такой густой, что мы не смогли бы продвигаться по дороге, если бы не множество молний. Наши лошади в самом деле были напуганы ужасным громом, который раздавался с грохотом, удвоенным эхом гор, окружавших нас со всех сторон.

Какой божественный спектакль, какое наслаждение для меня, с детства с невыразимым удовольствием слушавшего раскаты грома. Грудь расширялась, дыхание становилось более свободным, и тогда я считал себя счастливым, хотя настоящее счастье осталось мною неизведанным в течение моей долгой и тяжелой от трудов жизни.

Этот небесный гнев, грозивший нам, напомнил мне сказание, так часто повторяемое горцами и многими путешественниками, в котором Эльбрус якобы был недоступным и священным для всех смертных.

Было уже 10 часов вечера, когда мы прибыли в Кисловодск, преодолев 45 верст за 5 часов. В темноте приходилось искать извилистую дорогу, ведущую в форт. Мы подъехали к шлагбауму. У меня было письмо, или, точнее, приказ для коменданта. Одного из наших казаков пустили к коменданту, который приказал немедленно открыть шлагбаум, принял меня дружески и отдал приказ постелить мне очень чистую постель и предложил на ужин несколько галет и стакан вина.

На рассвете следующего дня я сел в седло, окруженный эскортом из двух десятков казаков. Безопасность путешествия без внушительного сопровождения была бы под угрозой, поскольку справа была Малая Абазия, а слева — Большая Кабарда, населенные народами, независимыми, воинственными и склонными к грабежу.

Выезжая из Кисловодска, мы сразу же начали преодолевать высокие горы по узким тропинкам и краям пропастей, которые только и ждут, как бы вас поглотить. Подъем и спуски весьма утомляют: дороги по ним представляют собой внушительное нагромождение скал, закрывающих красоты, которые мы хотели бы тщательно рассмотреть. Но продвижение по этим каменистым тропам было лишь прелюдией к тому, что нам предстояло через несколько дней — приблизиться к проходу, такому жуткому, что мы по праву назвали его Железными воротами.

Проехав утром 40 верст, мы добрались до стоянки экспедиции к 11 часам. Лагерь располагался на плоскости у входа в ущелье, называемое Хасаут, которое находится на высоте от 6 до 7 тысяч футов над уровнем моря. Кибитки^[1] были установлены полукругом; они стояли перед палатками офицеров войск Линии и казаков. Одна из кибиток была занята генералом и его четырнадцатилетним сыном, вторая — была предусмотрена для академиков и архитектора. Благодаря доброте генерала, меня поместили с этими господами в той же кибитке. Третья была предназначена для штабных офицеров.

Шестьсот пехотинцев не имели палаток, с двумя пушками они расположились сторожевыми постами в разных местах.

Русский солдат, привыкший к усталости и непогоде, вместо того чтобы отдыхать после тяжелого похода, бегает то направо, то налево, собирает ветки и строит укрытие от палящих лучей солнца и дождя.

Четыреста казаков в поисках пастбищ разошлись по холмам для выпаса лошадей, которые разлеглись в травах, достигавших колена и бывших отличным кормом. Лагерь выглядел очень красиво.

Генерал отошел от лагеря чуть раньше, чтобы исследовать соседнюю гору и осмотреть окрестности. По словам местных жителей, здесь находилась шахта свинцовой руды. Ее, в самом деле, нашли и позже принесли образцы, правда, с других гор, немного отдаленных.

Генерал вернулся после полудня, сердечно меня принял и не переставал выказывать мне свое благорасположение до последнего момента моего пребывания на Кавказской линии. С удовольствием должен признать, что я обязан таким приемом рекомендации его уважаемых родственников, живущих в Вершице, в Венгрии, откуда генерал родом.

Этот достойный человек также привержен своему монарху и новой родине, как и обожает страну, откуда родом. Выходец из дворянской семьи, он провел первые годы службы в австрийской армии, где и заслужил золотую медаль. Затем в поисках лучшей доли или, скорее, ведомый судьбой — всегда неумолимой и неизбежной, — он вступил в гвардию, где служили венгерские дворяне. Однако, несмотря на все попытки, избежать так называемого жизненного жребия не удалось: пришлось покинуть австрийскую службу, свою родину и вступить в армию императора Павла, где он быстро дослужился до чина полковника. Характер этого генерала образцовый и достоин высокого уважения. Чтобы оставить неизгладимый след сыновней нежности на своей родине, он возвел мавзолей из мрамора у входа во двор Вершитской церкви: там покоится прах его родителей.

Четверо академиков, присланных императором Николаем для исследования Кавказа, были господа: А. Купфер, член Санкт-Петербургской академии наук; Э. Ленц, адъюнкт Академии наук; Э. Менетрие, хранитель Зоологического музея Академии наук; К. Мейер, доктор философии. Штабные офицеры были: кавалер Зельмих, полковник, помощник генерала; подполковник Ушаков, командующий фортом Нальчик и соединениями экспедиции; Щербатов, офицер обоза; кавалер Земки, офицер-медик, и Жозеф Бернардацци — итальянец по происхождению^[2], архитектор Горячих Вод.

Кибитка — изобретение калмыков и других кочевников. Эти передвижные дома превосходят все известные в Европе и Азии палатки по ряду показателей. Кибитка легко переносится, ее можно сложить или развернуть за короткое время. Остов кибитки состоит из деревянных реек, соединенных в форме оплетки и поддерживаемых деревянными подпорками. Поставленная таким образом в сухом месте, она имеет форму улья. Затем каркас накрывают войлоком, не пропускающим воздух и влагу. Калмыки окружают кибитку канавкой, чтобы в нее не проникала вода. Входная дверь сделана из дранки высотой 4 фута, которая снаружи также покрыта войлоком. Внутри кибитка имеет от 6 до 12 футов в диаметре, в зависимости от ранга ее занимающего. Огонь разводится в центре, дым выходит вверх, в отверстие, которое закрывают, если огонь не разводят.

Если имеются ковры, подобные видимым мною у кочевников-татар, ими можно накрыть весь пол внутри, чтобы избежать проникновения в кибитку влаги от земли, и вы верно окажитесь в татарском доме. В степях, населенных татарами и ногайцами, такие кибитки еще лучше ухожены и лучше устроены, чем те, которыми пользовались в нашей экспедиции.

Глава VIII. Тревога среди горцев при нашем приближении

С приближением экспедиции жители соседних гор, встревоженные видом войск, направили депутацию, чтобы узнать о цели этих военных приготовлений. Первыми представились карачаевцы, сопровождаемые муллой; вскоре их успокоила ласковая, дружественная и располагающая манера поведения генерала. Эти депутаты более не покидали нас: ограничившись тем, что отправлен назад мулла с поручением успокоить пославших их, они сопровождали нас до границ своей территории.

Я беседовал с ними в присутствии толмача экспедиции, который говорил по-русски и по-турецки, хотя сам был по происхождению из черкесов. Я немало подивился той радости, которую они проявили, узнав, что я — мадьяр и что моей целью являются розыски колыбели моих предков; но еще больше меня поразили их заверения в том, что они вовсе не принадлежат к племени древних мадьяр, что, по преданиям, когда-то они занимали плодородные земли от Азова до Дербента. Они добавили, что их нация проживала за Кубанью, в степях, занятых ныне казаками-черноморцами; что в те времена они соседствовали с могущественным народом, который угнетал их и требовал с них дань в виде одной белой коровы с черной головой или, за неимением таковой, трех обычных коров с каждой семьи, что, измученные поборами соседей, они решили перейти на левый берег Кубани и укрыться в неприступных горах, чтобы вести там независимое существование; что, наконец, они пришли к нынешним местам своего пребывания, предводительствуемые вождем по имени Карачай; от него вся их народность приняла самоназвание и сохраняет его до сих пор, хотя семейство Карачай уже угасло. Они сказали далее, что в трех днях пути от нашего лагеря есть пять деревень, или народностей, которые происходят от мадьярского корня, — это Оруспие (Orouspie), Бизинги (Bizinghi), Хулам (Khouliam), Балкар (Balkar) и Дугур (Dougour); что эти народности говорят на языке, совершенно отличающемся от языка других обитателей Кавказа, что они проживают в самых возвышенных горах и поддерживают связи с соседями — осетинами и имеретинцами.

Во время наших бесед с карачаевцами, чтобы сделать им приятное, я сказал, что в Венгрии есть семейство с таким же именем. Генерал Карачай служил в армии австрийского императора, нашего нынешнего государя, и, возможно, это венгерское семейство связано кровным родством с их древним вождем Карачаем. При этих словах я заметил, как они переглянулись между собой с обеспокоенным видом, а затем неожиданно покинули нас, не попрощавшись с присутствующими; лишь через несколько часов я узнал причину их тревоги.

Толмач генерала, который присутствовал при наших беседах, отправился сообщить ему, что карачаевцы, покинув мою кибитку, принялись совещаться между собой, выказывая признаки величайшей обеспокоенности; чтобы узнать причину их жестикуляции и перешептывания, он приблизился к ним и вскоре понял, что их дебаты касались того страха, который вызывало у них мое появление в такой близости от их территории, так как, судя по тому, что я сказал, моей целью может быть не что иное, как требовать наследство семейства Карачай в пользу Карачаев из Венгрии. Он прибавил, что мои речи породили подобное подозрение у депутатов и что необходимо рассеять их заблуждения. Генерала этот рассказ весьма позабавил, и он просил меня больше не говорить с ними на эту тему, но постараться объяснить их ошибку, что я сделал спустя какое-то время, навестив их в палатке. Они казались весьма удовлетворенными тем объяснением, которое я дал своим предыдущим высказываниям, а также моим проявлениям дружбы по отношению к ним, поскольку через несколько часов они нанесли мне повторный визит и, спокойно попивая чай, снова отрицали, что мы суть соотечественники; с этого момента они непрестанно называли меня «кардаш» (kardache — друг по-карачаевски) и пожимали мне руку при каждой встрече.

По этому поводу старшина оруспиев, Мурза-Кул, — русские называли его «князь», — несмотря на свой почтенный возраст, бодрый и крепкий старик, рассказывал мне следующую историю, которую, по его словам, он слышал из уст отца и многих старейшин своего племени, пересказывавших ее всякий раз, когда речь заходила об их предках, мадьярах, господствовавших, еще раз повторил он, в этом крае от Кумы до Каспийского моря и в северной и западной частях Кавказа, вплоть до побережья Черного моря.

Легендарная история мадьярского князя

«Жил когда-то, — начал свой рассказ Мурза-Кул, — молодой мадьяр, сын вождя, правившего страной, протянувшейся до Черного моря; звали его Тума-Мариен-хан. Этот молодой человек страстно любил охоту. Как-то раз, увлеченный любимым занятием в компании молодых людей, он преследовал зверя до самого берега Черного моря и заметил на некотором расстоянии маленький корабль, украшенный флагами и вымпелами, развевавшимися на ветру. Корабль, гонимый к берегу легким бризом, мало-помалу приближался, и Тума-Мариен тоже направился вместе со своими спутниками к берегу; каково же было их удивление, когда они увидели на палубе одних только женщин, одетых в богатые одежды и знаками умолявших о помощи. Молодой князь тотчас же приказал прикрепить конец бечевки к стреле, которую пустил так удачно, что она упала прямо у ног женщин; они схватили ее, привязали к хрупкой мачте своего суденышка, охотники же, ухватившись за другой конец веревки, в мгновение ока выволокли корабль на сушу.

Князь помог спуститься на берег одной из девушек, к которой ее спутницы, по всей видимости, питали большое уважение; он смотрел на нее с обожанием, не в силах вымолвить ни слова — столь глубокое впечатление на него произвела необычайная красота чужестранки. Затем, оправившись от своего удивления, он проводил ее вместе со спутницами в резиденцию своего отца, который, узнав о высоком рождении молодой особы и ее историю, согласился женить на ней своего сына.

Вот удивительная история этой молодой чужестранки: ее звали Амелия, и она была дочерью греческого императора, правившего в то время Византией. Этот своенравный монарх приказал воспитывать свою дочь в одиночестве на одном из островов Мраморного моря под наблюдением почтенной женщины; четырнадцать молодых девушек было у нее в услужении, и монарх строго-настрого запретил дуэнье, чтобы к его дочери когда бы то ни было приближался какой бы то ни был мужчина.

Принцесса становилась с каждым днем все прекраснее и приобретала все более невыразимое обаяние; ее прелесть в сочетании с невинностью и добротой вызывали обожание со стороны ее спутниц по изгнанию.

Однажды, когда принцесса спала на диване под открытым пологом, лучи солнца, как никогда яркие в тот день, проникли в ее ложе — и произошло чудо: принцесса оказалась на сносях. Беременность не могла долго оставаться незамеченной ее отцом; оскорбление чести привело императора в страшный гнев. Чтобы скрыть бесчестье от своих подданных и не давать повода для разговоров об императорском семействе, он принял решение убрать дочь с глаз всего света, изгнав ее за пределы империи. С этой целью он приказал построить маленький корабль, нагрузить его золотом и бриллиантами, посадить на него свою дочь с ее служанками и дуэньей и отдать эти невинные существа на волю ветра и волн. Однако море, всегда столь гневно обрушивавшееся на непрошенных возмутителей спокойствия его вод, смилостивилось к принцессе, и легкий ветерок погнал кораблик к гостеприимным берегам мадьяр.

Принцесса не замедлила разрешиться от бремени сыном, а вслед затем подарила своему супругу Тума-Мариен-хану двух других сыновей. После смерти отца молодой князь стал наследником и прожил счастливую жизнь. Он воспитал первого своего сына от принцессы Амелии под родительским надзором. Перед смертью он приказал сыновьям жить в союзе и мире; но они, став хозяевами после кончины отца, поссорились из-за престола, и разгорелась междоусобная война.

Эта смута среди мадьяр привела к разрушениям и расколу внутри этой некогда свободной и могущественной нации, от которой, — со вздохом прибавил рассказчик, — у нас сохранились лишь воспоминания о ее былом величии, воспоминания, которые мы храним среди этих скал, превращенных нами в убежище нашей независимости, единственного наследия наших отцов, ради которых мы и наши дети всегда готовы отдать жизнь» — так закончил этот интересный старик свой рассказ, сопровождавшийся исключительно уместной жестикуляцией.

Хотя я едва понимал его слова, но с особым интересом слушал его рассказ, постепенно переводимый на турецкий язык. Мурза-Кул вел рассказ с легкостью и живостью, очаровавшей слушателей. Что касается меня, то я затруднился бы передать те ощущения, которые породил во мне рассказ князя, ставшего с того момента объектом моего пристального внимания. Этот приятный старик не покидал нас до самого Эльбруса.

Карачаевцы во главе со своим «вáли»^[3] Исламом Керим-Шовхали также сопровождали экспедицию. Все эти люди были чисто одеты на черкесский манер, в костюмы, которые были переняты не только всеми жителями Кавказа, но также и казачьими офицерами на Линии. Они превосходно держались в седле и лихо правили своими лошадьми, можно сказать, не только лихо, но и с изяществом; они очень ловкие и прекрасные стрелки.

Эти люди отличаются прекрасной осанкой, выразительными чертами лица, приятной внешностью и гибкостью стана. Я заметил, что в этом отношении никакая другая нация не похожа так на венгров, как карачаевцы и дугуры, которых я встречал позже в Нальчике… У них татарский язык и магометанская религия, которую они исповедуют кому как нравится, за исключением молодежи, скрупулезно соблюдающей все обряды. Я думаю, сделать из них новообращенных не составило бы большого труда.

Многоженство дозволено, но у них редко бывает больше одной жены. Они имеют репутацию хороших мужей и хороших отцов. К тому же их не следует рассматривать как полуварваров: они выказывают достаточно много ума, легко воспринимают привнесенные извне искусства и их, кажется, трудно чем-либо поразить. Я заметил, что у мужчин ноги маленькие и правильной формы, что должно быть отнесено за счет легкой обуви без каблуков и их привычки мало ходить пешком и почти всегда быть верхом на лошади.

Земля в их краю — одна из самых хороших и плодородных, она дает пшеницу, ячмень и особенно просо; травы вырастают там до высоты почти в два фута и их более чем достаточно для корма скота. В этой стране прекрасные и обширные леса, где водится много животных; в их числе можно отметить куницу и дикую кошку, мех которых высоко ценится. Склоны и долины орошаются тысячей различных источников, освежающих зелень и умеряющих летнюю жару.

Карачаевцы разводят лошадей прекрасной породы; среди них есть такие, которые в Европе стоили бы до двух тысяч франков^[4]. В большом количестве там водятся волы и овцы. Как правило, жители питаются бараниной; они также выделывают весьма хорошего качества масло и сыр.

Глава IX. Туземный князь в русском лагере

С тех пор как в крепости Нальчик устроили школу для туземных детей, многие старшины ближайших к форту народов стали посылать сюда своих детей для обучения чтению, письму и разговорному русскому. Среди этих детей более выделялись карачаевские и дудурские чада, особенно первые, ибо, верно говоря, карачаевцы, вероятно, из всех областей Кавказа наиболее восприимчивы к цивилизации, потому что они менее расположены к грабежу, чем их соседи черкесы и абазины. К тому же у них богатая территория, как говорит Клапрот, и они никогда не выходят за пределы своих гор. Если бы кто-нибудь поднялся, как я, по притокам Кубани к ее истоку, то увидел бы и восхитился прекрасными лесистыми холмами, обширными плато, покрытыми растительностью с длительной вегетацией, долинами, орошаемыми реками и бесчисленными ручьями. 16-го числа утром, собрав кибитки, лагерь снялся. Любопытно было наблюдать, как калмыки ловко собирали кибитки и устраивали их на спинах верблюдов, которые опускались на колени и терпеливо ждали, когда взгромоздят тяжелую поклажу. Верблюдов было шесть.

Вскоре мы отправились в путь и дошли до подножия горы Бермамыд, высотой 8 тысяч футов. Спустя три часа мы дошли до плато Жидашту на высоте 6 или 7 тысяч футов. Ущелье, которое ведет к плато, и то, что ведет в Хасаут, можно защищать небольшими силами против превосходящих сил противника.

На время всего пути генерал выбрал квартирмейстера; в его обязанность входило искать травянистое плато для стоянок, с водой и лесом для обогрева.

Едва мы установили кибитку, как выпал сильный град, захвативший нас врасплох, и повлек за собой сильный ливень, который привел наше пристанище и амуницию в ужасное состояние, и нам пришлось ночевать на мокрой траве. Мы испытывали неудобства, так как не было матрасов и одеял. Следует заметить, что мои спутники начали испытывать офтальмию (воспаление глаз) на пятом переходе. Губы у них набухли, а кожа на лице заиндевела и покрылась пятнами.

На следующий день погода улучшилась и идти стало легче. Наши голодные лошади набрасывались на траву, которая здесь уже имела после дождя вязкий, как в благоухающем саду, запах.

Во время нашего перехода приехал татаро-ногайский князь Атакай Мансуров со своей свитой. Он льстил генералу комплиментами, скорее всего, с целью выведать цель экспедиции.

После 20-верстного перехода мы разбили лагерь на плато под названием Харбаз. Мы незаметно приблизились к Эльбрусу, который в этот момент был скрыт густыми облаками. Какое-то время шел дождь и помешал нам совершить экскурсию в окрестности нашего лагеря. Тем не менее генерал вызвал офицеров-минералогов для исследования соседних гор, и спустя некоторое время они принесли свинец и каменный уголь, который прекрасно горел сильным пламенем.

18-го числа наш лагерь продвинулся еще на 18 верст вперед. Палатки установили близ небольшого леса. Здесь мы обнаружили прекрасную траву. В долине был источник свежей воды хорошего вкуса. Господа натуралисты беглым взглядом осмотрели окрестности, собрали большую коллекцию редких бабочек, цветов и растений разных видов.

Глава XI. Русский лагерь у подножия Эльбруса

Мы еще находились в лагере, как кто-то пришел известить генерала о находке в четырех разных местах ископаемого угля. В то же время кабардинец принес треножник, найденный им, по его словам, в Приэльбрусье, в горах, покрытых снегом. Этот треножник весил примерно 10 ливров (ливр — 400 граммов), а высота его была примерно 15 футов (33 см), и в диаметре он имел такую же величину. Судя по тому, как железо было отполировано и нигде не поржавело, можно было предположить, что это был чугун; местные жители рассказывали, что они слышали от своих предков, как Ноев ковчег остановился сначала у вершины Эльбруса, а затем ветер отнес его к Арарату. Как бы там ни было, можно предположить, что туземцы, жившие по соседству с Эльбрусом, не преминули бы приблизиться к этой величественной горе, которую они всеми силами стараются, прежде всего, скрыть от иностранцев.

Господин Клапрот и многие другие путешественники просто думали, что горцам нравилось распространять басни по этому поводу. Чудеса вообще нравятся людям, вот почему мы видим и людей ученых, но энтузиастов, которые любят относить истоки их понятий к сотворению мира.

Сильный дождь длился весь день и заставил нас продлить наше пребывание в лагере до следующего дня. В это время каждый предавался своим занятиям и изысканиям. Интересно было видеть одного из наших ученых, вооруженного тысячами булавок, накалывающего на картон мошек и бабочек, чтобы затем упрятать их в приготовленные для этого коробочки. Другой ученый, имея громадную стопу бумаг около себя, укладывал между двумя листами редкие цветы и растения, собранные в пути. Третий — приводил в необходимый порядок математические инструменты и телескоп, который он вскоре должен был навести на устрашающий Эльбрус. Что касается господина Купфера, человека весьма образованного, мягкого характера и приятной внешности, то он делал записи и готовил доклады для Санкт-Петербургской академии наук. Надо отдать должное прилежанию, деятельности и уму этих господ. Академия сделала отличный выбор, доверив им эту прекрасную миссию, которую они, вероятно, выполнят к удовольствию правительства и этого блестящего общества. Ученый мир скоро сможет поздравить себя с тем, что результаты их исследований увидят свет.

24-го числа лагерь снялся, и все пошли к этой громадной горе. Мы были отделены от нее последним укреплением, которое нужно было пройти, чтобы добраться, наконец, до подножия Эльбруса. Нам предстояло подняться до 800 футов над уровнем моря. Из всех возвышенностей, на которые мы до сих пор взбирались, она была наиболее обрывиста, вследствие чего нам было очень трудно подниматься на вершину. К тому же, во время восхождения густой туман объял нас, заставил остановиться и пережидать более двух часов, пока не прояснилось.

Мы шли по тропинке между пропастью, примерно 500 футов глубиной, и скалами, которые поднимались вертикально, оставляя нам уступ шириной в аршин.

Артиллерия, багаж, фургоны и верблюды были оставлены в лагере, который мы только что покинули.

Мы шли медленно, у каждого была палка с железным наконечником. Мурза-Кул возглавлял колонну, генерал следовал за ним, а я, опираясь на свою саблю, шел следом за ним. После каждых десяти шагов нам приходилось останавливаться и переводить дыхание. Чтобы воодушевить нас, Мурза-Кул, этот добрый старик, порой, покрикивал: «Хайда, мадьяр! Хайда! — что означает: «Вперед, мадьяр, смелей!» — и выспренно добавлял: — Брат мой, вспомните, что мадьяры никогда не оставались позади».

Спуск был не менее трудным, чем восхождение. Наконец мы пришли к Железным воротам. Так можно назвать эти вторые Фермопилы. Здесь скалы, образуя вход, сближаются с двух сторон, оставляя лишь очень узкий проход, сквозь который можно выйти на плато напротив Эльбруса. Отсюда его уже больше ничто не скрывало от основания до вершины.

Урочище, где мы остановились, было окружено со всех сторон высокими горами; некоторые из них являются вулканическими. Малка течет здесь очень быстро. Осмотревшись, чувствуешь унылое одиночество. Острые скалы, кажется, достигают облаков; черные горы, окружающие снежные вершины, составляют основание Эльбруса.

Они представляют величественную картину и будто распространяют вокруг вас темный свет, вызывающий крайнее удивление. Когда созерцаешь Эльбрус, природа здесь представляется величественной. Лишь это чувство овладевает вами и принуждает пасть ниц у подножия трона Создателя. О, вы, несчастные атеисты, и вы, обездоленные крепкие умы, придите сюда, чтобы созерцать мощь вашего Создателя Вселенной! Положите руку на сердце, возведите глаза к небу, переведите их затем на это чудо природы и признайте, что ваше сердце говорит вам: «Да, Бог есм един».

Местные горцы, наполовину варвары, лишенные света настоящей религии, смотрели на Эльбрус в спонтанном порыве, как на священную гору, покрытую тайнами, от которых они по сию пору старались отдалить профанов. И они обожают, словно символ чуда Всевышнего, первопричину всего сущего.

Эльбрус, вероятно, очень удивился, увидев первый раз людей, одолевших преграды, являющиеся стражами сих почитаемых мест, до сих пор считавшихся недосягаемыми. Но он должен быть еще более удивлен необыкновенным мужеством человека, поправшего его чело. В памяти человечества никто еще не имел такой отваги. Генерал от кавалерии Емануель первым дерзнул задумать такое покорение. Это он, преодолев все препятствия и выйдя победителем, пришел разбить свой лагерь у подножия этого вечного памятника природы. Действительно, нужно было получить от Бога характер такой твердый и решительный, как тот, что имел генерал, который смог одолеть все опасности и сделать возможным то, что все путешественники и все жители Кавказа не осмелились сделать прежде. Эльбрус не может иметь очертания более величественные, чем те, которые он выказывает в настоящее время в его удивительном величии, с какой бы стороны на него ни смотрели.

21 июля. Небо было лазурным, сильное желание полюбоваться как можно ближе объектом наблюдения заставило нас выйти из нашей кибитки до восхода солнца. Какое восхитительное представление! Мне казалось в этот момент, что мои интеллектуальные способности воспарили к эфирному слогу. Я чувствовал, что божественная суть разливается во всем моем существе, вдохновляет меня в этот торжественный момент, рождает во мне чувство высшего свойства; оно проникает в мою душу, чтобы не покинуть ее до могилы. Это тебе, единственной, о божественная суть, я обязан моим новым существом!

Глава XII. Восхождение на Эльбрус

Генерал пожелал убедиться, не возникнут ли такие препятствия, как болота, не встанут ли пропасти на пути при попытке достичь вершины Эльбруса — самой высокой после нашего лагеря. Я его сопровождал, пройдя с ним некоторое расстояние. Подъем был довольно крутой, но ничто не могло остановить генерала, чтобы достичь цели. Убежденный, что отныне ничто не помешает его предприятию, генерал приказал все подготовить. После завтрака генерал призвал к себе тех, кто должен был войти в состав небольшого каравана, и обещал тому, кто первым взойдет на вершину, — 100 руб. серебром, 50 — второму и 35 — третьему.

Выбрали двадцать казаков-добровольцев, чтобы сопровождать господ натуралистов, к коим присоединился господин архитектор Бернардацци, и им выдали провизию на этот и следующий день.

Перейдя Малку, кавалькада дефилировала перед нашим взором цепочкой людей и, направляясь зигзагами, стремилась преодолеть Черные горы.

Среди всех гор, которые я видел в трех частях света, ни одна не имеет такого разнообразия форм, как те горы, которые были перед нами. Эта прекрасная картина достойна кисти очень опытного художника. Что добавляло к красоте этой перспективы, так это удовольствие видеть небольшую экспедицию, поднимавшуюся на лошадях на гребень ближайших, довольно крутых гор; восходители шли один за другим на некотором расстоянии и виделись лишь маленькими черными точками, почти незаметными; это было восхитительное зрелище.

Общество восходителей провело ночь на Черных горах. На следующий день, 22-го числа, в три часа утра экспедиция начала подъем на горы, покрытые снегом. Солнце сияло. Ни одна туча (хотя на этой высоте горы почти всегда покрыты тучами) не показалась близ горы, вершина которой терялась в пространстве. Можно было подумать, что само небо благоволило первому проникновению человека в эти священные места.

Экспедиция, предпринятая накануне, исчезла из наших взоров. Только к полудню следующего дня при помощи телескопа мы ясно видели, как показались четыре человека, которые пытались достичь вершины Эльбруса. Мы также очень отчетливо видели, как трое из этих людей не могли больше противостоять разреженности воздуха и легли на снег, и лишь один-единственный человек продолжал идти твердым шагом, поворачиваясь то налево, то направо, ища, куда с большей уверенностью поставить ноги, которые, естественно, проваливались в рыхлый от солнца поверхностный слой снега. Генерал постоянно находился перед телескопом и с удовольствием следил за тем, кто показался так близко к вершине и мог получить самую большую награду.

Я сидел рядом с генералом и писал письмо, которое начинается такими строками: «На коленях у подножия Эльбруса я пишу это письмо и т. д.»^[5]. Пока я писал, очарованный происходящим, я прерывал свое письмо, желая полюбоваться мужественным человеком, который пробивался сквозь льды и снега и шел вперед, тогда как трое из этих самых мужественных восходителей лежали на снегу и не могли больше следовать за ним.

Генерал все время ждал у телескопа, когда этот человек, единственный остававшийся на ногах на этом обледенелом склоне, достигнет вершины горы. Наконец, мы увидели, как этот человек, превозмогший множество трудностей, которые казались непреодолимыми, остановился на вершине. Генерал тотчас приказал троекратно отсалютовать из ружей завоеванию Эльбруса.

Мы увидели господ академиков во время их возвращения в лагерь, и нужно признать, что караван, исчезнувший накануне, поистине был караваном мужественных людей. Они были измучены усталостью и мокры от таявшего снега. У них были распухшие веки и покрыты пятнами лица. Надо воздать должное господам академикам: они, со своей стороны, сделали все, что в человеческих силах. Нам стоило также полюбоваться скромностью этого простого человека, живущего в Вольном ауле на реке Нальчик в Большой Кабарде. Его зовут Килар^[6]. Этот человек, единственный из всех, кто пытался взойти на вершину Эльбруса, имел счастье ее достичь. Таким образом, память об этом человеке достойна того, чтобы передаваться последующими поколениями. Этот человек принес с вершины кусок базальта, который генерал приказал расколоть на две одинаковые части, из коих одна была отправлена в Санкт-Петербург, а вторая была отдана мне, чтобы стать экспонатом в Национальном музее Пешта.

К вечеру того дня, когда господа академики вернулись в наш лагерь, мы их поздравили с их блестящим успехом и счастливым возвращением. У Килара открылась болезнь глаз и, кроме того, он был таким уставшим, что в этот день не смог предстать перед генералом, чтобы получить свою награду. Церемония вручения была перенесена на другой день.

Глава XIII. Водопад. Банкет, данный туземным князьям. Надпись у подножия Эльбруса

Хотя мы мало были удалены от гор, покрытых снегом, жара все-таки ощущалась, небо было ясным, атмосфера чистой; все покоилось в чудесной тишине. Эльбрус блестел мерцающим сиянием, излучая с высоты его трона искры, которые казались бриллиантовыми мириадами вспышек. Как бы для того, чтобы оказать честь тем, кто пришел его завоевать в первый раз своей смелостью и стойкостью.

Пока малая экспедиция отсутствовала, генерал, два штабных офицера и я пошли осматривать водопад на Малке, в двух верстах от нашего лагеря.

Мы дошли до края пропасти между нами и горой, откуда извергалась Малка, образуя очень красивый водопад. С удовольствием мы созерцали падение реки, которая, срываясь с высоты около 100 футов, представляла собой низвергавшийся пласт воды шириной около 20 футов.

23-го числа, чтобы отметить удачную экспедицию, генерал дал обед старшинам Кабарды, Карачая, Оруспия и Черкесии.

Выпили за здоровье императора Николая под троекратный залп из всех орудий. Эльбрус ничуть не был забыт, и с воодушевлением, заслуженным по праву, выпили за здоровье достойного шефа, который должен быть прославлен этой замечательной экспедицией, организованной по приказу и при содействии великодушного императора Николая^[7].

По окончании обеда вызвали удальцов, которые сопровождали эту экспедицию, достаточно опасную, чтобы присудить торжественно должное вознаграждение смельчаку Килару, уже восстановившему свои силы после замечательного восхождения. Выпили также и за его здоровье: таким образом несколько бутылок шампанского было опустошено; туземные старшины весело предавались возлиянию, считая, что по этому, из ряда вон выходящему случаю Магомет закроет глаза, чтобы на них не смотреть.

Генерал воспользовался случаем, чтобы уравнять биев и узденей, которые нас сопровождали. Кучук Жанхот — предводитель Большой Кабарды — получил золотые часы, а уздени — по куску сукна для черкесок.

Чтобы увековечить память этой экспедиции, единственной в летописи кавказских народов, генерал приказал выбить на скале надпись на русском языке при входе в лагерь. Генерал захотел, чтобы там были имена академиков и офицеров, которые участвовали в экспедиции, и по той же причине мое имя было туда также добавлено. Это отличие должно мне польстить, так как память о моей стране будет навечно начертана в этой части света, где когда-то наши предки господствовали и где еще существует небольшое количество мадьяр, поднявшихся высоко в горы, чтобы жить в независимости, которая составляет их высшее счастье.

Если когда-либо какой-нибудь венгр, влекомый любовью к родине, доберется после меня к подножию Эльбруса, когда меня уже не будет, и если он прочтет эту надпись, пусть не забудет, что один из его соотечественников, движимый несокрушимой любовью к родине, был первым из мадьярских сынов, кто прикоснулся к колыбели его отцов! Признание моей родины — вознаграждение за мгновения горечи, которые я пережил со времени моего патриотического путешествия. Я могу ждать этого вознаграждения только от последующих поколений, озаренных более чистым светом, которые воздадут по справедливости моей незапятнанной памяти.

Париж, 1838.Первовосхождения на Эльбрус. Нальчик: Издательство М. и В. Котляровых, 2007.

Примечания

1

Господин Клапрот описал в своей работе форму и строение кибитки очень точно. Воспользуемся его словами.

2

Джузеппе (Иосиф — по документам на русской службе) Бернардацци — не итальянец, а швейцарец из италоязычного кантона Тичино, селения Памбио. — Примеч. пер.

3

Вали (князь) — титул, присваиваемый исключительно карачаевским старшинам.

4

Господин Клапрот утверждал, со слов наемных толмачей, что в этих краях лошади низкорослые; в действительности же лошади здесь обычно того роста, который пригоден для использования в легкой кавалерии. Кстати, они легки на ходу, и я не знаю другой породы лошадей, которая была бы более подходящей для езды по крутым скалистым склонам и более неутомимой.

5

Это письмо было отправлено генеральному консулу Австрии в Одессе, чтобы затем быть направленным Его Превосходительству канцлеру Венгрии, Его Высочеству Меттерниху.

6

Я с удивлением прочел в одесской газете статью, выдержки из тифлисской газеты, в которой Килар описан горбатым и хромым. Я не знаю, какова была цель этого шутника корреспондента представить мужественного кабардинца не таким, как он есть, а искалеченным. Он малого роста, но крепкий и без каких-либо дефектов тела. Его имя также выгравировано на скале с именами тех, кто входил в эту экспедицию.

7

Император Николай соблаговолил позволить, чтобы оружие правительства Кавказа было украшено горой Эльбрус.