Проект «Цербер». Родословная

Искандер Лин, 2022

У всего есть начало. Книга о людях, стоявших у истоков разработок инновационного оружия массового поражения, сыгравших в судьбе секретного «Объекта 80» важную роль. Талантливый студент, оказавшийся перед серьёзным выбором, и заслуженный учёный, сомневающийся в своём решении; ветеран боевых действий, убегающий от кошмара, и герой войны, сумевший противостоять ужасу – все они сделали «Цербер» способным привести мир к катастрофе. Книга является продолжением и предысторией «Раскатов Грома». Содержит нецензурную брань.

Пролог

За 7 лет до создания «Объекта 80».

Люди спешили по своим делам, передвигаясь в тени многоэтажек: лето выдалось жарким. На шершавом асфальте, пёстром от притопленного в битуме разноцветного гравия, лежали клубки свалявшегося тополиного пуха. Ободранные бордюрные камни укрывались сверху листьями травы, проросшей по краю тротуара, в полоске слежавшейся дорожной пыли. Солнце так нещадно палило, что не спасал даже ветерок от проносящихся по проезжей части машин. Город был готов расплавиться от жары. На улицу Авиаторов с проспекта Свободы свернул синий троллейбус. Загорелые, красноватые, вспотевшие люди, ожидавшие его, не спешили выходить из тени от здания на посадочную площадку под палящее солнце. Они ждали, пока летящий на всех парах транспорт подъедет к пустой остановке. Наконец троллейбус заехал в дорожный карман и, остановившись, открыл двери. Из металлического нутра хлынул поток пассажиров — душная поездка для них была окончена. Они спешили в спасительную тень, вытирая пот со своих лиц. Некоторые женщины поправляли помявшиеся мокрые платья, кто-то из мужчин закатывал рукава рубахи, три девчонки-семиклассницы побежали искать магазин с газировкой, а двое парней-старшеклассников вообще сняли майки на ходу и пошли по тротуару с голым торсом. Для этих людей тарахтящая «баня на колёсах» осталась позади. Машущая на себя импровизированным газетным опахалом кондукторша окинула новых пассажиров взглядом полным сожаления: люди были не готовы садиться на раскалённый дерматин, предпочитая стоять в проходе. Открытые форточки внушали им оптимизм, но только эта тётка с катушкой билетов в руке и сумкой мелочи на поясе знала, что сквозняк будет пламенным.

Жара не была помехой для радости маленького Максима. Он бойко шагал по тротуару, чеканя коричневыми сандаликами подобие армейского шага. В этом пекле окружавшей его выдуманной пустыни мир могли спасти только два героя. Первым был, естественно, он, а вторым — его друг Яшка, громко хлопающий об асфальт подошвами своих сандалий чёрного цвета. Двое храбрецов выглядели так, как подобает, по их мнению, бесстрашным защитникам угнетённых: одинаковые синие шорты и белые рубашки-безрукавки. Разве что рисунок на рубахах был разным: у Максима — в клеточку, а у Якова — волнами. Но в целом, «униформа» была вполне торжественной. Стриженую голову Максимки покрывала зелёная кепка, но сейчас она представлялась ему офицерской фуражкой. Его товарищ головного убора не имел, но это не мешало Яше подносить ладошку к своей темноволосой голове, когда Максим нараспев командовал: «Сми-и-и-ирна!» Мальчишкам было весело. Сегодня они снова одного возраста, обоим по шесть лет. А ещё они идут в кафе. Но поскольку в шесть лет нельзя уходить далеко от дома, даже храбрым воинам приключенческого освободительного корпуса, Максим то и дело сбавлял шаг, отзываясь на просьбы матери не бежать так быстро. За детьми шла симпатичная женщина средних лет в жёлтом летнем платье и кремовых босоножках. Её светлые волосы были заплетены в косу, на руке болталась небольшая сумочка. Она раз за разом смахивала платком пот с лица, периодически выступавший на её загорелой коже. Пройдя вдоль улицы сотню метров, женщина крикнула сыну:

— Максим, не пропусти кафе! Налево!

Мальчишки, уже давно сменившие подобие строевого шага на бег, друг за другом залетели в открытую дверь. Простая, однотонная вывеска, закреплённая над ней, гласила: «Кафе «Нежность». Заведение было рассчитано на досуг детей из семей рабочих. Интеллигенция сюда не ходила, а члены партийного аппарата и вовсе могли не слышать о подобном месте. В помещении кафе стояло несколько круглых столиков с деревянными табуретами под ними. Стены украшали изображения облаков, животных, красивые берега морей, заснятые в солнечную погоду и прочие работы какого-то союзного фотографа. Из-за большого кассового аппарата выглядывала полная женщина с тёмно-русыми волосами, выбивающимися отдельными прядями из-под бело-синего колпака — символа работника общепита. Её потные крупные руки были в крапинку из-за множества родинок, а своими мясистыми пальцами она то и дело смахивала капли, стекавшие из-под головного убора по её круглому лицу. Слева от неё находился небольшой холодильник с несколькими полками. Они были забиты эклерами и одинаковыми кусками тортов. Справа от продавщицы располагалась витрина с выпечкой: крендельки, пышки, пирожки и беляши лежали на белых тарелочках, а рядом с каждой такой тарелочкой был ценник. Бумага, на которой виднелись выведенные от руки цифры, успела выцвести за четыре года. Примерно тогда цены меняли в последний раз. По коричневой плитке зашлёпали сандалики, и скучавшая продавщица улыбнулась вошедшим детям:

— Ой-ой! Какие богатыри к нам пожаловали!

Максим и Яшка ещё больше засияли от похвалы. Мальчишки сразу прильнули к холодильнику с пирожными и тортами.

Яша ткнул пальцем в горку эклеров и сказал:

— Спорим, я сейчас десять таких могу съесть!

Максимка решил не отставать от друга:

— А я смогу двадцать, и бутылкой лимонада запью!

Продавщица засмеялась над мальчуганами и обратилась к Максу:

— Максим, а где мама? Когда она подойдёт?

Ребёнок не успел ответить, как в кафе вошла его мать, утомлённая летним солнцем.

Продавщица тут же всплеснула руками:

— Лидочка, красавица моя, наконец-то! Как давно ты ко мне не заходила!

Улыбнувшаяся мама Максима подошла к кассе приобнять старую знакомую:

— Здравствуйте, Тамара Павловна! Не могла, всё какие-то заботы домашние были.

— Заботы у неё, заботы! Не братиком ли Максу вы там с Федей озабочены? А? — хитро посмотрела на гостью продавщица.

— Да что вы! — красные щёки Лиды стали ещё ярче. — Из-за переезда много дел появилось и всё по мелочи: там, сям.

— Ой, ну ты хороша, хороша! А давно ли у тебя это красивое платье? — Тамара Павловна осмотрела женщину с головы до пят.

— Нет, совсем недавно в универмаге купила, как только они появились! — Лида была рада тому, что её наряд заметили.

Продавщица продолжила:

— Ой, ну ты прям звезда! Звезда! А как Федя-то? Повысили его?

Улыбка Лиды немного померкла, но она старалась не показывать эмоций:

— Да пока нет, но скоро! Скоро будет!

Довольная встречей Тамара Павловна переключила своё внимание на мальчишек, окончательно заляпавших стекла витрин своими ладошками:

— Ну, красавцы-молодцы, кому сегодня шесть лет исполняется?

Максим отвлёкся от эклеров и, посмотрев на пожилую продавщицу, немного стесняясь, ответил:

— Мнеее.

Обе женщины засмеялись от умиления. Затем мама мальчика достала кошелёк:

— Максим, Яша, говорите, что вам взять?

Максимка выдал давно мучавший его вопрос:

— А можно мне два эклера?

Лида, улыбаясь, ответила:

— Конечно можно, котик. Сегодня всё можно.

Максим бойко начал называть понравившиеся ему пирожные. Яков, сообразив, что наступил день настоящего пиршества, не побоялся показать пальцем на кусочек «Наполеона», как только тётя Лида спросила у него, что он хочет. Когда мальчишки побежали за стол, мама Максима аккуратно достала из сумочки маленькие кондитерские свечи и протянула их Тамаре Павловне, затем тихо проговорила:

— Вот, еле нашла зелёные. Сделаете, как договаривались?

Продавщица кивнула ей в ответ:

— Конечно, милая! У меня всё готово!

Настал сладкий момент — мама Макса поставила на стол поднос с выпечкой и пирожными. Чего на нём только не было: и пирог с картошкой, и ватрушка, и слойки с ягодами, и с капустой. В двух гранёных стаканах был грушевый лимонад, а ещё в двух — компот из сухофруктов. Максимка даже не знал с чего начать. Яшка уже тоже весь извертелся — мальчуган ерзал на стуле. Он посматривал то на товарища, то на угощения, и не мог позволить себе начать есть, пока друг не попробует. Всё-таки это был день рождения Максима, а не его. Лида выставила себе с подноса гранёный стакан с чаем и, поцеловав сына в щёку, произнесла долгожданную команду:

— Солнышко, с днём рождения! Угощайся!

Второй раз мальчишкам говорить было необязательно: они с ходу налетели на пирожки и лимонад, не сводя при этом глаз со сладких, прохладных, рифлёных эклеров. После того как дети покончили с первыми вкусностями, Лида немного сдвинула поднос к краю стола. Максимка посмотрел на маму удивлённо, но тут из-за спины раздался голос Тамары Павловны:

— Максим! Ты теперь стал таким большим! — женщина несла маленький бисквитный торт, покрытый белой глазурью. В центре находилась заботливо выведенная цифра шесть зелёным кремом и шесть зелёных свечей горели по краям. — Сейчас прям загадывай желание и дуй!

Продавщица аккуратно поставила тортик напротив ребёнка и добавила:

— Максик, оно обязательно сбудется!

Виновник торжества немного смутился, но счастья не скрывал. Он смотрел на выложенную шестёрку и думал о рыцарских подвигах в других галактиках, которые сможет совершить только он. Яшка всё это время заворожённо смотрел на маленькие огоньки: у него такого в жизни ещё никогда не было. Определившись с желанием, Максим набрал в рот воздух и произнёс про себя: «Я хочу быть храбрым и спасти мир!»

«Вуууух!» — мальчишка разом задул пять свечей, а затем и шестую. Мама и тётя Тамара захлопали в ладоши:

— С днём рождения!

— С днём рождения, сынок!

Максим и Яшка уплетали сладости. Они по-детски шутили и что-то показывали друг другу, корча рожицы. Лида улыбалась, смотря на радостное лицо своего ребёнка, иногда отпивая маленькими глотками чай из своего стакана. И тут произошло неожиданное.

— Федя?

Тамара Павловна была удивлена появлению мужа Лиды на пороге кафе. Точнее, её удивил облик, в котором Фёдор решил явиться в общественное место. Мужчина был одет в калоши на босу ногу, чёрные брюки и криво застёгнутую клетчатую рубаху с короткими рукавами. Некоторые пуговицы на рубахе отсутствовали, верхняя оказалась просунута не в ту дырку, отчего одеяние имело на теле смешной и неказистый вид. От Лидиного мужа разило алкоголем. Его красные глаза с помутневшим взглядом немного слезились — блестели, как стекло. Лохматая голова не сохранила привычной причёски — грязные волосы сверху стояли дыбом, а по бокам свисали патлами.

— Здасте, — всё, что смог выдавить из себя вошедший, направившись к единственному занятому столику.

Лида соскочила со стула:

— Федя! Зачем ты сюда пришёл? Иди домой, проспись!

Мужчина отмахнулся правой рукой:

— Что я, зэк что ли, сидеть дома? Я хочу — я пришёл! — виляя нетвёрдой походкой, Фёдор добрёл до ближайшего стула, стоявшего за соседним от детей столом, и опустился на него. — Это мой сын! У него день рождения! Я пришёл к нему! Ты моя жена! Я пришёл к тебе! К вам! Все вместе на дне рожденья! Что те не нравится-то?

Лида испугалась и расстроилась. Она ещё таила надежду убедить супруга не портить праздник сына:

— Федя, ты пьян! Зачем ты сюда пришёл?

Максимка и Яшка всё это время не издавали ни звука. Дети вжались в свои стулья. Им уже было не до угощений — им было страшно и неуютно. Максим думал, что пригубивший стопку за обедом отец просто поспит, а вечером они все втроём: он, мама и папа пойдут гулять по городу. Но мальчик не предполагал, что всё повернётся вот так. И что папа будет странный и даже немного злой.

Из-за прилавка донёсся голос Тамары Павловны:

— Фёдор! Послушай! Сыну сейчас такое не нужно! Ты зачем такой пришёл? Ты посмотри, посмотри — дети как съёжились! Ты что их пугаешь?

Мужчина удивлённо протянул в ответ:

— Я пугааааю? Это й… я пугаю? — он медленно развернул покачивающуюся голову в сторону мальчишек и, наклонившись немного вперёд, спросил. — Я страшный?

Яшка оцепенел, ему приходилось смотреть на ужасного дядю вполоборота. Он почувствовал, как у него бежали мурашки по телу, а к горлу подбирался комок. Максим смотрел на отца мокрыми глазами. Он очень тихо выдавил из себя:

— Угу.

— Чтоооо? — Федя продолжал смотреть на детей исподлобья своими остекленевшими глазами. — Сынок, я же твой папка! — мужчина улыбался. — Что ты меня-то боишься? Я тебя в трудную минуту не…не оставлю. Не как все эти мрази вокруг! Вся эта кабинетная шелу…шелупонь!

Мама Максима топнула ногой:

— Федя! Прекрати! Что ты к детям пристал? У твоего сына день рождения, а ты его до слёз довёл! — лицо женщины стало активно наливаться краской, она уже почти кричала.

Муж перевёл пропитый взгляд на неё:

— Не затыкай мне рот! Я его жизни учу! Чтоб знал, как с ним обойтись могут! На улицу вышвырнуть… после всех заслуг!

Из-за прилавка вновь закричала Тамара Павловна:

— Да ты что делаешь-то? Федя, если сейчас не успокоишься или не уйдёшь, я вызову милицию!

Лида крикнула дрожащим голосом:

— Не надо милицию!

Фёдор шлёпнул ладонью себя по коленке:

— Правильно, давай так! Зачем этой стране теперь техники? Такие, как я, зачем? У нас ведь перестройка — всех уволить и по тюрьмам! Всех, кто может думать!

По щекам Максима текли слёзы: его маленькое детское сердце стало стремительно наполняться обидой и отчаянием. Яшка хлюпал носом, но пытался делать это как можно тише: он боялся, что сейчас накричат и на него.

— Федя… — Лида с трудом произнесла имя мужа. Последний звук вылетел из её груди со свистом, воем. Женщина опёрлась рукой на стоявший рядом стол. Её ноги начали немного трястись. Лида закрыла глаза, её веки задёргались.

Разгорячённый алкоголем Фёдор лишь рявкнул:

— Чтоооо? Что, Федя?

Лида упала на пол и затряслась, забилась в судорогах. Яшка закричал от испуга. Продавщица истошно завопила:

— Лидочка!

Фёдор несколько мгновений смотрел на бившуюся в припадке жену осоловелыми глазами, а затем бросился к ней. Максим видел сквозь слёзы, как его пьяный, взлохмаченный отец пытался одной рукой перевернуть маму на бок, а другой — лез ей пальцами в рот, чтобы достать язык. Во всяком случае, он кричал что-то такое в ответ Тамаре Павловне, когда та подбежала к нему. Продавщица тараторила, что скорая уже едет, пыталась удержать на полу дергавшиеся ноги Лидии. Яшка рыдал от страха. Он схватился за скатерть, когда увидел, как у тёти Лиды изо рта пошла пена. Спустя пару мгновений мама Максима замерла, обмякла. Тамара Павловна встала и выбежала на улицу с криком:

— Скорая, скорая, быстрее! Люди, помогите!

Фёдор всё ещё пытался что-то достать у своей жены изо рта, но у него ничего не получалось — его качало из стороны в сторону. У Максима пропал голос из-за комка в горле, но он всё же прошептал сквозь плач:

— Ма-а-мочка-а!

Глава 1. Состав

За 36 лет до сигнала «Лавина».

Поезд сбавлял ход, за окном плацкарта зелёная стена тайги плавно превращалась в отдельные кроны. Затем появились первые деревянные дома, огороды, переулки, коровы, медленно плетущиеся по травяной обочине в сторону окраин, где их возьмёт под свою опеку пастух. Грунтовые дороги за окном расширялись и превращались в заасфальтированные улицы, а вместо изб и деревянных заборов пошли кирпичные малоэтажки: приближался вокзал. Тепловоз плавно снижал скорость — городок становился виден ещё лучше. Больше не требовалось цепляться взглядом только за какие-то отдельные детали, чтобы успеть рассмотреть их, пока не исчезли. Нет! Теперь городской совет, дом культуры, школа представали во всей красе утра и лишь медленно проплывали мимо. Вот кошка смотрит с дерева у подъезда на мелкую собачонку. Вот юноша катит мопед вдоль тротуара. Вот голуби сидят на плечах памятника вождю мирового пролетариата. Город скрылся за серой постройкой с табличкой «Депо» и из-за железобетонного забора остались видны только крыши ближайших зданий. За окном вытянулась полоса перрона. От последних пейзажей, мотивов, мгновений свободной гражданской жизни отвлёк громкий голос сопровождающего:

— 102-я команда, подъём! На выход!

Погрустневший Олег встал со своего плацкартного места. Призывники соскочили с полок, похватали авоськи с остатками еды, которые этой ночью выдали в дорогу провожавшие их родственники. Никто из ребят, забравшись спать на свою полку, не снял одежду. Это чтобы утром не мешкать: человек в погонах, сопровождавший их от самых дверей призывного пункта, ещё с вечера всех подбадривал обещанием внимательно следить за нерасторопными. Он пророчил таким спортивное будущее до седьмого пота.

— Встаём! — молодой офицер тормошил за плечо парня, храпевшего на левой верхней полке. — Тебя новая жизнь ждёт, мужчина! Ты у меня теперь будешь первым номером в культуристической программе! Я тебя запомнил!

Сонный юноша еле разлепил глаза, а потом, когда увидел, кто его будит, быстро спрыгнул в проход с невнятным блеянием:

— Я случайно…

Военный с двумя небольшими звёздами на погонах и каким-то странным задором в глазах только гаркнул громче:

— Всё! Подъём! На выход, мой воин!

Состав ехал всё медленнее и медленнее, пока не остановился вовсе. Проводница открыла дверь, опустила ступеньки, спустилась на перрон. Молодые люди спешно начали слезать вниз. Призывники высыпали на освещённую солнцем площадку из трёх вагонов. Кто-то взялся на ходу уминать бутерброды, кто-то грызть яблоки, а некоторые уплетали даже домашние пирожки. Все понимали — скоро, очень скоро авоськи у них отберут, поэтому лучше всё это угощение уничтожить сейчас. Над вытянутой вдоль вагонов толпой парней пронеслось громкое офицерское: «Строиться!» Молодые ребята завертелись, замельтешили на месте, но всё же сумели образовать некое подобие строя, в котором две шеренги переходили в одну, затем в три, а потом снова в две. Кеды, старые ботинки, поношенные мужские туфли так и не выровнялись по прямой линии, образуя своими носками «волны». Будущие защитники Отечества, разодетые в рубахи, футболки, водолазки, а некоторые даже в костюмы, стояли не по росту. Олег находился почти в самом конце этого «строя» и, не теряя времени зря, раздавал остатки своего домашнего сухпайка всем стоявшим рядом. Самому ему кусок в горло не лез, да и поспать толком не вышло — всю ночь вспоминал различные байки про армейскую службу, которых наслушался во дворе. Старшие рассказывали разные истории, верить в которые было, естественно, смешно и страшно. Но военную службу все его знакомые уважали, хоть и считалась она очень непростым временем в жизни мужчины. Через пару минут от собранных ему в поезд припасов остались крохи: пара бубликов да огурец. У некоторых ребят и провожающих-то вовсе не было: ни родных, ни близких, как и еды в дорогу, так что Олег без труда нашел, кому скормить провизию. Авоську он аккуратно свернул и засунул в карман своих брюк.

Три офицера равномерно разошлись по платформе и начали перекличку призывников. Негромко, но вполне чётко они зачитывали фамилии. То тут, то там в «строю» перешёптывались, тихо смеялись, крутились на месте. Офицеры этого не замечали или делали вид, что не замечали. В любом случае, скованным себя никто не чувствовал.

— Ты откуда? — тихо спросил кто-то справа от Олега.

Новобранец повернул голову. Он — коротко стриженный темноволосый молодой человек со скомканной авоськой в кармане чёрных брюк и белой рубашкой в зелёный горошек — хотел было ответить на этот вопрос щекастому парню с усами, но тут офицер произнёс:

— Путилов!

Олег моментально повернул голову вперёд и откликнулся:

— Я!

Офицер пошёл дальше по списку. Путилов снова посмотрел на усатого и так же тихо ответил ему:

— С Обуховска, с Первомайского района. А ты?

В глазах у коренастого, пухлощёкого молодчика заиграли радостные огоньки:

— Так и знал, что где-то тебя видел! Я тоже с Обуховска, но с Заводского! — он протянул Олегу руку. — Семён.

Путилов воодушевился, увидев земляка, и протянул свою:

— А я — Олег! Ты ещё видел кого-нибудь из наших?

Семён закивал головой:

— Точно есть Вова Боцман с Дачного и ещё вроде бы видел парня с твоего района в первом вагоне. Шахматист, кажись. В очках, нос ещё с горбинкой. Может, знаешь? Гриша его звать, кажется.

Олег задумчиво ответил:

— О таком шахматисте с Первомайского я ничего не знаю, а вот про Боцмана слышал. Он, вроде, самбо занимался.

Семён оживился:

— Да! За нашим клубом как-то одному блатному таких люлей навешал! Мне брат рассказывал. Думаю, с ним «деды» будут вежливыми. Попасть бы с ним в одну роту.

— Это да, — поддержал мысль Олег.

Офицеры закончили пересчёт личного состава, вверенного им на время транспортировки, и над перроном вновь пронеслось:

— Смирно! Равняйсь!

Парни затихли, встали прямо и даже послушно повернули головы направо, как учили в школе на уроках физкультуры.

Сопровождающий, стоявший напротив вагона, из которого вышел Олег, скомандовал:

— Товарищи военнообязанные, приказываю уничтожить все взятые с собой припасы, пока не зашли к начальнику склада и не получили свою форму. Солдатам авоськи с мамкиными пирожками не к лицу. К приёму пищи приступить!

По строю прошла тихая волна одобрительных «Это вот дело! А чё тянул? Чё он раньше не сказал?» Олегу доедать уже было нечего. Тут кто-то слева его тронул за плечо. Парень повернулся и увидел светлого юношу, протягивавшего ему сухарь, посыпанный сахаром:

— Будешь? — молодой человек говорил с набитым ртом.

— Не, спасиб, — отказался Олег. Аппетит у него пропал ещё вчера.

Парень пожал плечами и выставил ему свою раскрытую худую бледную ладонь:

— Георгий, можно Жора.

— Олег, — пожал руку Путилов.

Слева, на два вагона впереди началась какая-то суета: офицер прокричал команду, окончившуюся на «..ррш!», а потом те, кто ехал в первом вагоне, повернулись налево и пошли вдоль перрона. Остальные две трети прибывших остались на своих местах. Олег смотрел вслед уходящим. Они, сойдя с платформы, перешли через пути и повернули направо, исчезнув за воротами территории вокзала.

«Странно, чё за «калитки»? Почему не через сам вокзал?» — подумал Олег. Офицер, фамилию которого он так и не смог вспомнить — тот, что сопровождал его вагон — сейчас неторопливо расхаживал вдоль строя. Кто-то из парней произнёс высоким голосом:

— А куда нас повезут?

Офицер, будто не слыша этих слов, шёл дальше по перрону, лениво разглядывая пополнение.

Вопрос повторился, тем же тоном, но громче:

— Товарищ, а куда везут?

Офицер остановился и развернулся в ту сторону, откуда исходил звук. Спустя мгновение он заметил невысокого паренька в футболке и штанах клёш, внимательно смотревшего на него. Человек в погонах улыбнулся:

— Ты мне что ль?

«Чё-то с ним не то», — убедился в своих догадках Олег, получше рассмотрев улыбку лейтенанта. Было в ней что-то бешеное, ненормальное. Молодой мужчина улыбался так, будто готовился к драке. Будто бы он находился в безвыходной ситуации и готов был биться, как загнанный в угол лев. «Умирать, так с музыкой», — вот что читалось в его улыбке.

«Блин, только бы у него не оказаться!» — решил для себя Путилов, записав своего сопровождающего в разряд «больных на голову».

Низкорослый паренёк нисколько не смутился вопросу офицера и продолжил:

— Да, куда…

Сопровождающий не дал ему договорить, а перебил, повысив голос:

— Сынок, ты теперь в вооружённых силах! Здесь нужно уставы соблюдать! Прежде, чем рот открыть, советую понять, к кому ты обращаешься! — всё это время офицер медленно приближался к пареньку. Будущий солдат покраснел, в его глазах появился страх. — Вот у меня на погонах две звезды — небольшие, но честные, — голос мужчины смягчился. — Я за них пять лет отдал заведению, которое от института только название имело. Звать меня товарищ лейтенант! Чем раньше ты эту этику освоишь, тем меньше тебе по шее прилетит! Всё понял?

Паренёк нервно сглотнул слюну и покачал головой.

Офицер продолжил:

— Так чё ты там спрашивал?

Молодой человек тихо произнёс:

— Товарищ лейтенант, а куда нас везут?

На лице офицера снова появилась его странная, пугающая улыбка:

— Воот! Уже лучше! Но ещё запомни, что после звания следует говорить: «Разрешите обратиться». Понятно?

Паренёк захлопал глазами, пролепетал:

— Д-да.

Лейтенант усмехнулся:

— Не «да», а — «так точно»! Спрашиваю ещё раз: «Понял»?

Солдат кивнул:

— Так точно!

Офицер одобрительно хлопнул его по плечу:

— Молодец, сына! А едем мы в расположение воинских частей, Родину защищать, — после этого он повернулся направо и пошёл дальше вдоль строя.

По толпе покатился шумок: те, кто всё это время неспешно и тихо о чём-то перешёптывались, дали себе волю говорить громче, даже открыто смеялись.

— Тихо! — крикнул лейтенант. — Я чё говорил команду: «Языком чесать»?

Толпа смолкла.

Лейтенант осмотрел своим бешеным взглядом кривой беспорядочный строй и продолжил:

— Я еду в 305-й полк, и со мной отправятся 50 человек, остальные же отправятся по другим частям сухопутных войск Оральского военного округа. Не переживайте, товарищи, из вас всех сделают первоклассных солдат и защитников Отечества! — офицер расплылся в улыбке, обнажив зубы.

С правой стороны строя донеслось:

— Разрешите обратиться!

Лейтенант повернул голову на звук, но так и не понял, кто спрашивает. Ответил в толпу:

— Да.

— Товарищ лейтенант, а правда, что потери в округе выросли?

По строю пролетел небольшой гул. Лейтенант спокойно ответил:

— Всё нормально! Потери соответствуют нормативным для мирного времени. Дураки и самоубийцы везде есть — армия тут ни при чём! Служить надо хорошо, а не дурью маяться!

Слева прозвучали две команды: «Нале-е-ево! Шагом марш!» Олег посмотрел на спины уходящих парней со второго вагона: они направлялись к спуску с перрона, в сторону ворот.

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться! — произнёс блондин, стоявший за спиной у Олега. Дождавшись одобрительного кивка офицера, молодой человек продолжил. — А нас везут в «учебку»?

— Кто везёт? — не понял лейтенант. — Я тя не везу, ты сам со мной зачем-то едешь.

«Строй» захихикал. Парень улыбнулся, но без промедления добавил:

— Я не про то. Я про этот город. Мы в «учебку» попадём?

Сопровождающий ответил:

— Никак нет. В 6-й бригаде почти все новобранцы проходят КМБ в частях. Тут была всего одна «учебка», ещё лет пять назад, но там всякие «обезьяны» в потолок плевали, — лейтенант повеселел, — повара, электрики, сантехники, сварщики, слесари и прочие прогульщики строевой и огневой подготовки! Вся эта артель во взводы рот технического обеспечения шла. Но сейчас «учебку» прикрыли, вроде. Или кому другому отдали. Не знаю.

— Товарищ лейтенант, а какие должности есть в полках? — произнёс кто-то с левого конца строя.

Офицер сделал несколько неспешных шагов назад и начал искать глазами вопрошающего:

— Стрелки, пулемётчики, снайперы, сапёры: весь цвет пехоты! И не думайте, что сможете сачковать в моей роте! У нас все хозработы принято делать сообща, коллективом, в свободное от боевой службы время.

— А отдыхать когда? — спросил невысокий паренёк в клёшах.

Сопровождающий ему бросил:

— А ты что, уже задолбался?

Из строя донеслись смешки. Лейтенант немного поднял фуражку, почесал мокрый лоб, затем хлопнул в ладоши:

— Ладно, дорогой, уговорил! Я сделаю из тебя воина лично: пойдёшь в мой взвод!

Паренёк сник прямо на глазах, а по строю прошла волна смеха. Офицер скомандовал:

— Отставить! Команды «ржать» не было!

Толпа притихла. С правого края донёсся вопрос:

— Товарищ лейтенант, а когда в увольнение можно будет сходить?

— Уиииуу! — присвистнул офицер. — Я смотрю, у меня во взводе ещё пополнение нарисовалось.

Новобранцы снова засмеялись. Лейтенант оборвал веселье жестом, похожим на ловлю мухи, и продолжил:

— Отдых, увольнения, отпуска — всё в нашем полку согласно Уставу. Но только если вы сами будете соответствовать тому, что в нём написано. И, в первую очередь, это огневая подготовка! У меня двое вот таких товарищей, — мужчина показал пальцем на паренька в клёшах и на правый край строя, — пока устройство автомата не вызубрят, сегодня спать не лягут!

Смуглый мужчина, стоявший недалеко от Олега спросил у офицера:

–Таварищ лейтэнант! А здэсь есть взвод развэдки?

Сопровождающий хохотнул:

— Хах! Самый храбрый?

Взрослого вида парень, нисколько не смущаясь продолжил:

— Э-э-э, товарищ лэйтэнант, я хачу делом занимаца! Я хачу настаящим навыкам боевым овладет. Зачэм эти вопросы: храбрый, нэхрабрый? Я труднастэй нэ боюс!

Лейтенант заинтересовался призывником и с улыбкой спросил:

— Похвально! Как фамилия?

— Хаджимурзабаев.

Лейтенант насупил брови:

— Как? Не понял.

— Хаджимурзабаев! Асман! — выпалил как можно громче темноволосый молодчик. Его голос перебил смех и перешёптывания окружающих.

— А, это ты там был в списке. Хорошо, товарищ Хаджи, — лейтенант осёкся и посмотрел на него с виноватым выражением лица. — Не против, если я так к тебе?

— Нэт, — спокойно поводил головой из стороны в сторону Асман.

— Ага, — сделав небольшую паузу, продолжил лейтенант. — Люди, которые не боятся трудностей, очень нужны бригаде! Я лично буду ходатайствовать о том, чтобы ваше место службы оказалось самым тяжёлым.

— Эээй! — разочарованно протянул Асман.

Лейтенант засмеялся вместе со строем.

«Ну и тип!» — думал про себя Олег, рассматривая лейтенанта. Этот человек нравился ему с каждой секундой всё меньше и меньше.

Семён, всё это время немного «пританцовывавший» на месте рядом с Олегом решил воспользоваться паузой в речи офицера и, подняв правую руку, чтобы точно привлечь его внимание к себе, обратился:

— Товарищ лейтенант!

Сопровождающий, утерев пот, выступивший на его покрасневшем лице, ответил:

— Чего тебе?

— Разрешите отлучиться, по-маленькому!

Лейтенант прыснул:

— И куда же ты отлучишься? Под поезд?

Семён, тут же ответил:

— Да я и под поезд могу! Очень надо, товарищ лейтенант!

Офицер, не моргнув глазом, произнёс:

— Нет. Скоро будет сортир по дороге, недолго осталось, дотерпишь.

Слева издалека кто-то свистнул. Лейтенант, а за ним и весь строй повернули головы в направлении звука — это был какой-то военный у открытых ворот. Он махал рукой, чтобы шли к нему.

Сопровождающий показал на него пальцем и посмотрел на Семёна:

— О! Я ж говорил! — затем он сделал два шага назад и громким голосом отдал команды. — Налево! Шагом марш!

Толпа, повинуясь приказу, начала смещаться к концу платформы. Спустившись по шершавым бетонным ступеням на каменную плитку, призывники потянулись вдоль глухих стен вокзальных зданий, металлического забора. Проход оказался узким: всего пару метров, поэтому колонна по двое получилась сама собой. Парни шагали невпопад, не в ногу, высокие плелись в середине, низкие шагали впереди. Когда новобранцы достигли ворот, двигавшийся позади всех лейтенант крикнул:

— Направо! У зелёной стенки строиться!

Толпа замедлила шаг у одноэтажной постройки с узкими окнами. На деревянном крыльце стоял солдат в выцветшей форме: пилотка сдвинута на лоб, в зубах стиснута сигарета, верхняя пуговица его кителя расстёгнута. Весь внешний вид этого взрослого парня, лет двадцати, был расслабленным. «Видимо, это и есть дед», — подумал Олег, рассматривая военного на крыльце. Поймав взгляд новобранца, солдат зажал сигарету между пальцев, отвёл её вниз, стряхнул пепел и одновременно с этим смачно сплюнул на траву у крыльца.

— Кому надо в сортир? — крикнул лейтенант, обходя толпу, растянувшуюся от ворот и до «вещёвки», вдоль зелёной стены здания с красной деревянной табличкой «Склад» над входом. Напротив склада было несколько деревянных сараев с какими-то надписями на дверях и амбарными замками на петлях. У противоположного конца здания виднелись ещё одни ворота из металлической решётки, с колючей проволокой поверху. Место, в которое привёл молодых людей офицер, походило на буферную зону для грузовых автомобилей. Асфальт здесь был размечен белой краской под две полосы движения.

— Мне нужно, товарищ лейтенант! — как можно громче выпалил Семён, переминаясь с ноги на ногу.

— И мне! — кто-то протянул слева.

— И мне тоже! — послышалось откуда-то справа. Толпа встала в несколько рядов, успев разбиться на небольшие кружки-группки. Некоторые хмуро косились на лейтенанта, но офицер никак не реагировал на это аморфное построение — позор Устава. В разных концах толпы уже начались перешёптывания. Лейтенант указал на крайний деревянный сарай с двумя входами — единственными открытыми дверями — стоявший напротив склада, чуть левее крыльца и сказал:

— Вот туда! Даю три минуты, время пошло!

Из толпы выбежали одиннадцать парней. Впереди всех к заветному месту мчался усатый Семён. Олег с пренебрежением смотрел на лейтенанта. Ему не давали покоя мысли: «Да что он за человек? Ему что, нравится издеваться? Неужели в армии все такие? Надеюсь, что он самый шальной из всех местных офицеров».

Из открытой двери «вещёвки» донеслось:

— Заводи! Чё они у тебя стоят?

Лейтенант повернулся на звук, затем бросил взгляд на ближайших к входу новобранцев и, кивнув на проём, сказал:

— Справа, по пять человек на получение формы, марш!

Ребята поднялись по ступеням, зашлёпали по крыльцу своими ботинками и исчезли внутри склада. «Дед», куривший рядом, швырнул сигарету в ведро, стоявшее в углу около входа, и также зашёл внутрь. Из общественного туалета сельского типа потянулись первые участники забега. Семён и ещё какой-то русый парень прошли мимо офицера, направляясь на свои условные места в «строю». Лейтенант, удостоверившись, что эти двое не собираются спрашивать у него разрешения, рявкнул:

— Стоять! На исходную!

И Семён, и парень замерли на месте, удивлённо переглядываясь. Лейтенант повторил команду:

— Глухие что ли? На исходную, быстро!

«Да что с тобой не так-то? Что опять?» — думал Олег, наблюдая за странным человеком в погонах. Парни, поняв, что офицер им кивает в сторону туалета, отошли на несколько метров назад и встали, совсем не понимая, что от них требуется.

— Товарищи военнослужащие! — «отбитый» обратился ко всем, кто стоял у склада. — Запомните, раз и навсегда — если вы возвращаетесь в строй, то нужно сначала спросить на это разрешения! А именно: «Товарищ лейтенант, разрешите встать в строй!» Понятно? — он обернулся и посмотрел на Семёна.

— Так точно! — сам не понимая как, Семён всё же подобрал правильные слова.

— Попробуй, — сказал лейтенант.

Парни шагом приблизились к толпе, остановились и повторили оговорённую команду.

— Разрешаю! — снова оскалился своей странной улыбкой лейтенант.

Из склада кто-то выкрикнул:

— Следующие!

По крыльцу поднялась новая пятёрка. Олег, поняв, что никакого строгого порядка в «строю» нет, а сопровождающий с интересом наблюдает за следующей партией ничего не подозревающих ребят, возвращающихся из сортира, дёрнул за рукав Семёна, стоявшего рядом.

— Пошли ближе к крыльцу, — прошептал Путилов своему земляку, — подальше от этого психа.

Никто им не препятствовал. Некоторые смотрели на повторявшееся из раза в раз представление «На исходную!», другие, воспользовавшись заминкой, что-то обсуждали. Кто-то, сев на корточки у самой стены, умудрялся курить.

— Следующие! — вновь крикнули со склада.

— Давай! — шепнул Олег Семёну, и парни рванули на деревянное крыльцо. На складе пахло слежавшимся текстилем. Помещение освещалось тремя окнами, из которых почти ничего не было видно: «строй» их закрывал своими спинами до половины высоты. Под белыми подоконниками стояла длинная лавка. Деревянный затёртый пол был выкрашен в красно-коричневый цвет. Стены имели блёкло-зелёное покрытие из дешёвой эмали. За лакированной столешницей слева стоял подтянутый мужчина лет 40-45. На нём была форма, похожая на ту, в которой лейтенант отчитывал на улице новобранцев, но на плечах — на погонах — крепилось не две, а три звезды. Располагались, правда, эти звёзды как-то странно, по-другому, вдоль погона. У военного кладовщика над верхней губой росли седые усы. Они были очень густые, пышные, как сосновая ветка, но при этом аккуратно стриженые: ни один волос не заходил за уголки рта. Голову мужчины покрывала фуражка, сдвинутая немного на затылок. Из-под козырька виднелись мокрые от пота русые волосы. Верхние пуговицы на его кителе были расстёгнуты. Военный сразу же «впёрся» взглядом в вошедших новобранцев и, не давая им возможности что-то спросить, буркнул:

— 170? 175?

— А? — удивлённо отозвался Семён.

Мужчина в форме ещё громче, раздраженно повторил свой вопрос:

— Рост какой у тебя, дубина?

— 173 сантиметра.

— Твой? — кладовщик перевёл тяжёлый взгляд на Олега.

— 172, — ответил Путилов. За спиной послышались шаги — на склад пришли ещё трое парней. Один из них светлый, бледноватый Жора, что угощал Олега сухарём.

— Вася, третий номер, двойной! — крикнул через плечо кладовщик куда-то в открытую дверь у себя за спиной, чуть левее. — Рост?

Георгий оказался сообразительным:

— 165, товарищ старший прапорщик!

Двое других: русый с родимым пятном на виске в поношенном спортивном костюме и темноволосый с синей татуировкой на мизинце, одетый в клетчатую рубаху — крикнули вдогонку:

— 178!

— 170!

Старший прапорщик передал кому-то за дверь:

— Слышал? Ещё два третьих и один второй!

Спустя несколько мгновений из задней комнаты вышел молодой солдат с пятью комплектами полевой формы в руках, сложенными стопкой. Из-за неё почти не было видно лица — только нос и глаза рядового. Губами парень упёрся в ткань, прижимая стопку сверху. Положив форму на столешницу, солдат снова скрылся в «Кладовой» — только сейчас Олег смог увидеть эту небольшую красную табличку на открытой двери. Старший прапорщик снял верхний комплект со стопки и положил его рядом, чуть в стороне.

— Это тебе, малой, — обратился он к Жоре, — остальные — ко мне!

Выдав всем форму в руки, кладовщик указал на скамью под окнами:

— Вот там быстро переодеваться! «Гражданку» берём с собой в руки. Какой размер обуви?

«Что берём?» — не понял Олег, но вслух он сказал совсем другое:

— 43-й.

Старший прапорщик перевёл взгляд на остальных и через секунду получил все нужные ему цифры.

— Вася, три 43-х, один 42-й и один 41-й!

Из кладовой почти сразу же вылетел тот молодой солдат с пятью парами кирзовых сапог в руках. Он закинул их на деревянную стойку и юркнул обратно в открытую дверь хранилища. Олег так и не рассмотрел лицо этого солдатика. Глаза казались знакомыми, но он не мог вспомнить, где видел эту кривую переносицу.

— Шевелитесь! Что как мухи морёные? — буркнул кладовщик. — Вас, таких же ещё целая рота на улице стоит!

Форма Олегу оказалась в пору: рукава кителя красиво подходили к кистям, длина штанин была вполне соразмерна ногам, да и в паху ничего не давило. Олег продел кожаный ремень через петлицы и совсем немного затянул его: штаны очень хорошо на него сели, отлично держались и без ремня. Семён тоже выглядел образцовым бойцом — форма шилась как по нему. У остальных ситуация оказалась печальнее.

— Товарищ прапорщик, а есть гимнастёрка подлиннее? — обратился к кладовщику русый военнослужащий.

Он показательно вытянул руки вперёд — от манжеты до кисти была полоса голой кожи, шириной почти пять сантиметров.

— А мне покороче, — прохрипел прокуренным голосом парень с татуировкой. Его рукава, наоборот, сложились гармошкой, которую он пытался равномерно растянуть по всей длине предплечий.

Кладовщик ухмыльнулся:

— Тут вам чё, магазин? В части выдадут — моё дело вас туда отправить одетыми. Бери сапоги!

Старший прапорщик сгруппировал пары в соответствии с их размерами. Пододвинул обувь ближе к краю столешницы, затем достал откуда-то снизу десяток белых квадратных кусков ткани.

— Портянки умеете вязать?

— Я умею! — поднял руку Георгий. Остальные молча помотали головами.

— Молоток! — улыбнулся кладовщик и протянул Жоре ткань. — Остальные — делай так: расправить портянку, положить на верх сапога и засунуть ногу в сапог. Вас потом научат с ней обращаться.

Из-за спины старшего прапорщика показался солдат, куривший на крыльце, которого Олег определил как старослужащего — «деда». Его полурасстёгнутый китель, походка вразвалку и сдвинутый на лоб головной убор было сложно спутать с заправленной формой того суетливого рядового, что выносил комплекты «полёвки» по первому зову кладовщика. «Дед» закинул на стол пять пилоток с прикреплёнными к ним красными звёздами. Прапорщик посмотрел на пилотки и спросил у разнузданного бойца:

— Он опять их забыл?

«Дед» отрицательно мотнул головой:

— Не. Это я сортировал. На выход же скоро, — после чего «старик» улыбнулся и тихо запел. — Пятнадцать дней, пятнадцать дней и вот я, мама!

Олег смотрел на то, как Жора ловко и аккуратно перемотал свою стопу белой тканью и надевал на неё сапог. «Что он такой быстрый и знающий? Он что, второй раз служить идёт? — подумал Путилов. — Да не, такого быть не может».

Кладовщик хлопнул ладонью по пилоткам, лежавшим на столешнице, и сказал:

— Так, барышни, одеваетесь долго! Хватайте свои пилотки, манатки, и вон в ту дверь! Быстрее! Быстрее! — начал прикрикивать военный на подходивших к нему парней, а затем совсем громко гаркнул. — Следующие!

Пятеро военнослужащих, облачённых в новую форму, похватали с пола одежду, в которой приехали на поезде и прошли через дверь, куда им указал кладовщик. За ней был небольшой коридор с двумя широкими дверьми слева, закрытыми на засовы. Минув коридор, парни завернули и вышли на железобетонную площадку. Она была похожа на массивные плиты у городских универмагов: шириной метра в три, она была вдоль всего деревянного склада, укрытая от возможных осадков металлическим навесом. Вдоль площадки стояло несколько грузовиков с натянутыми тентами. Высота площадки в пять ступеней над землёй идеально подходила под погрузку в кузов грузового автомобиля. Слева от выхода лежало несколько куч с одеждой — некоторые пиджаки и рубахи Олег видел на тех ребятах, которые ехали во втором вагоне. Около неё стоял и курил ещё один «дед» с расстёгнутыми верхними пуговицами кителя и приспущенным ремнём. Он посмотрел на вышедших со склада своими чёрными глазами и указал на кучи:

— Сюда выкидывай! И забудь! Сразу это всё забудь! Так легче будет, — после этих слов «дед №2», как его определил для себя Олег, сплюнул в сторону и сделал глубокий затяг. Парни выбросили вещи, в которых приехали из своих домов сюда, в Подгорск. Олег слышал, что рядом с этим городом стоит с десяток частей. Сам по себе регион Подгорска не выделялся каким-то передовым производством и, тем более, предприятиями оборонной промышленности. Вообще, Оральский военный округ располагался глубоко в тылу. Олег был рад тому, что служить будет более-менее близко к дому. Всего-то три сотни километров отделяют его от семьи и друзей. В Подгорске он раньше никогда не был, да и обычно сюда местных не отправляли. Ходили слухи, что военных нагнали в эту глушь из-за какого-то секретного оружия, а местных сюда не отправляли, чтобы избежать утечки информации. Да и вообще, он слышал разные байки об этих частях, но это всё были слухи: из его ближайших знакомых здесь точно никто не служил. Главными распространителями этих историй в Обуховске были заядлые рыбаки, что иногда выбирались в такую даль ради местных озёр, по рассказам очень холодных, но красивых. «Может, тоже их увижу, — думал Путилов. Он смотрел, как его кеды, что он только что бросил в кучу одежды, скатились вниз, обратно к нему. — Эх, два года. Ничего, кроме сапог». Олег чувствовал, что в конце дня «кирзачи» будет больно снимать. Как бы ни был прост и, возможно, хорош совет кладовщика, но к вечеру, смятая в носке портянка сотрёт его пальцы до костей.

— Как у тебя пилотка держится? — спросил у земляка Семён. Он всё пытался выправить свой головной убор так, чтобы тот не сползал на затылок и не сваливался на переносицу. При этом боковые части пилотки всё равно касались ушей.

— О, брат, — присвистнул Олег. — У тебя не выйдет! Тут размера на три больше, чем тебе нужно.

Действительно, верхний элемент формы на Семёне смотрелся ужасно. Никакого внятного треугольного очертания не выходило в принципе. Края головного убора постоянно скользили вниз по вискам. Как не пытался её нацепить на себя Семён, всё время она превращалась в какую-то смешную, неказистую шапку.

— Вот сукин сын! — выругался Семён. — Этот дембель себе нормальную отложил, а нам эту вынес! — Затем он повернулся к русому парню с родимым пятном. — Э, не хошь махнуться? У тебя голова побольше будет.

Макушку паренька, к которому он обратился, закрыла от летнего солнца пилотка меньшего размера. Гораздо меньшего.

— Не, мне и так нормально, — отказался тот, поняв, что иначе он также будет в этой огромной «шапке» похож не пойми на кого, но точно не на солдата.

— Ба-а-алин! — выругался Семён и снова поправил головной убор. Он сместил его немного назад, но из-за своей длины тот закрыл ему весь затылок.

— Потерпи немного, — не смог не улыбнуться из-за комичного вида земляка Олег, — доберёмся до части, а там поменяем.

— Ага, поменяем мы, — ехидно вставил новобранец, что имел татуировку на мизинце. — Что выдали, в том и останемся, если шевелиться не будем.

— Чё делать? — не понял русый.

— Крутиться и добазариваться, — выдал татуированный — «синий», как его обозначил для себя Олег. Произнёс «синий» это с какой-то напускной важностью, прищурив один глаз.

«Блатной что ли?» — подумал Путилов.

— А вы чё встали-то? — поинтересовался у пятёрки новобранцев «дед № 2».

Олег ответил вопросом на вопрос:

— А куда нам?

Солдат показал на дальний, пятый по счёту грузовик, стоявший под погрузку, с открытым бортом:

— Начиная справа, заполняем машины. Вам прапор не сказал что ли?

— Не, — отозвались новички.

Солдат сплюнул и покачал головой:

— Запарился Николаич: с самого утра принимает. Ну, вы идите, тут стоять не надо.

Парни зашагали к указанному грузовику. Под его тентом, на двух лавках, закреплённых по бокам, уже находилось восемнадцать человек. На каждом была надета новая, свежая форма. Семён не стал медлить и плюхнулся на свободное место с краю, одновременно поприветствовав всех сидевших в машине:

— Здоров, ребят!

Многократное «Здаров» послышалось в ответ. Олег расположился напротив земляка, проявив вежливость к остальным:

— Привет!

Он был доволен тем, что пока ещё есть реальная возможность попасть с Семёном в одно место и там столкнуться с трудностями службы вместе с уже более-менее знакомым человеком, а не в одиночку.

Оставшаяся стоять троица в общем-то и не спешила заскакивать в этот грузовик. «Синий» почти сразу развернулся к соседнему кузову и пошёл туда, позвав за собой Жору и русого.

— Пацаны, с Обуховска есть кто? — обратился к соседям по лавке Семён.

— Не.

— Нет.

— У меня тётка в Обуховске! — хлопнул в ладони коренастый невысокий парень в конце противоположной лавки. Он сидел на той стороне, что и Олег, но у самой кабины. — Я-то сам с Борьевки! Знаешь такое? За рудником.

— Знаю! За грибами туда как-то ездил. У меня дядя жил в Старом Заходе.

— О, так это рядом! — радостно выпалил паренёк. — Меня Коля звать!

— Я — Семён! А это Олег. Тоже наш, с Обуховска!

Олег приветственно поднял ладонь вверх. Николай по-деревенски, размашисто помахал ему в ответ.

Снаружи послышались шаги. К соседнему кузову кто-то подошёл:

— Восемь, — затем обладатель этого твёрдого волевого голоса приблизился ещё на пару метров — появился рядом с Олегом — и произнёс. — О! Сколько вас?

Это был офицер средних лет, ростом около 180 сантиметров. Его китель плотно стягивался ремнём, на боку болталась планшетка, перекинутая через плечо. Фуражка сидела на голове ровно: кокарда сверкала над переносицей. Его кожа была светлой, серые щеки на вытянутом лице намекали на недавнее бритьё. Его карие глаза окинули взглядом новоиспечённых солдат, сидевших в машине.

— Двадцать, — произнёс кто-то с середины левой лавки, быстро пересчитав отряд по головам.

— Ага, двадцать, — задумчиво пробормотал офицер и снова исчез. Олег успел заметить, что на его погонах было по четыре небольших звезды. Форма того же цвета, что и на нём самом: тёмно-зелёная. Такие же чёрные сапоги, но начищенные до блеска. Голос этого офицера прозвучал теперь за тентом, в паре метров:

— Так, вы четверо, за мной! — раздались гулкие звуки шагов по деревянному настилу соседнего кузова. — Сюда!

К открытому борту подошли Жора, русый и «синий». С ними был ещё один парень: немного полноватый, в очках, с кудрявыми короткими волосами, торчавшими из-под пилотки. Офицер тоже подошёл к кузову:

— Садимся! Там, в конце, поплотнее сгруппируйтесь!

Все подвинулись, сжались. «Синий» и Жора смогли втиснуться на освободившиеся края лавок.

— Плотнее давай! Места ещё много! — сказал офицер.

— Нет места! Так сжались, что щас яйца лопнут! — ответил кто-то из глубины кузова.

— Ну так ты поднажми! Зачем тебе яйца? Баб всё равно два года не увидишь! — с улыбкой сказал офицер. Затем он хлопнул стоявшего подле него пухлого бойца по плечу и указал вглубь кузова. — Садись туда, прям на пол, спиной к кабине, — он перевёл взгляд на русого новобранца. — А ты здесь сядешь, у борта, когда его поднимут. Только не выпади, смотри!

Полноватый военнослужащий, чуть пригнувшись, поковылял вглубь, затем плюхнулся на пол и опёрся спиной на металл кабины через тент. Офицер достал из планшетки лист, ручку и затем обратился к сидящим:

— Товарищи солдаты, я — командир учебной роты, теперь и ваш командир, капитан Петренко. Мы сейчас с вами поедем в воинскую часть 000801, в корпуса учебного сбора, где вы будете проходить курс молодого бойца. Затем вас распределят по подразделениям части. А сейчас, называйте мне свои фамилии, — он повернулся к русому, стоявшему всё это время рядом с ним.

Парень похлопал глазами пару секунд, а затем встрепенулся:

— А! Это… Довгаль!

Офицер посмотрел на «синего».

— Кириллов, — прохрипел тот, затем кашлянул.

— Горошев! — ответил следующий боец, сидевший по левую руку от «синего».

Новобранцы продолжили называть фамилии, пока круг не замкнулся на Жоре, как оказалось — Рывцове. После этого капитан убрал листок в планшетку и громко позвал водителя:

— Кантик! Поехали!

Было слышно, как солдат добежал до кабины, вскочил на сиденье, завёл автомобиль. Двигатель грузовика заревел, затарахтел, снизу потянуло выхлопными газами. Машина дёрнулась — водитель чуть сдал вперёд, на пару метров. Заскрипел ручной тормоз, солдат снова спрыгнул на землю, громко хлопнул дверью кабины и подбежал к заднему борту. Он был среднего роста, форма на нём болталась, откровенно свисала. Его лицо нельзя было назвать упитанным, наоборот скорее худым, но при этом голова имела близкую к квадрату форму. Он ловко поднял деревянный борт, щёлкнул засовом на правом углу. Левый угол зафиксировал русый Довгаль, решивший помочь водителю. Он щёлкнул засовом из кузова, не спускаясь на асфальт. Всё это время офицер стоял на площадке и рассматривал своих новобранцев, рассаженных по лавкам. Затем капитан шустро спрыгнул на землю и зашагал к кабине грузовика. Вот обе двери с грохотом закрылись, скрипнул ручной тормоз, протарахтела механическая коробка передач, и машина плавно поехала вперёд, отдаляясь от таблички «Склад», прибитой к стойке навеса. Через несколько метров автомобиль остановился. Из кабины со стороны пассажира открылась дверь и кто-то (Олег решил, что это, скорее всего, тот капитан) спрыгнул на землю. Водитель не глушил двигатель: новобранцы чувствовали, как вибрирует остов грузовика. На солдат в тентованном автомобиле пристально смотрел «дед № 2», куривший очередную сигарету на погрузочно-разгрузочной площадке. Несколько человек вышли из той самой двери, через которую несколько минут назад прошли и уезжающие новобранцы. Солдат им точно так же указал на кучу одежды и кузова машин, как и Олегу с Семёном. После этого «дед» переключил внимание обратно на грузовик.

— Открывай! — крикнул капитан кому-то, стоявшему спереди от машины. Командир сел обратно в кабину и автомобиль тронулся. Спустя пару метров военнослужащие увидели закрывающиеся металлические ворота с красной звездой, нарисованной по центру. Виды вокзала, проскакивавшие сквозь ограду из сетки-рабицы, быстро сменились железобетонными заборами промзоны, умудрявшимися даже в яркий летний сезон оставаться монотонно-серыми. Людей на улицах, по которым петлял автомобиль, не было. На этих проездах вовсе отсутствовали тротуары. В качестве дорожки пешеход мог использовать только узкие полосы травы по краям от проезжей части. А в некоторых местах даже это минимальное вкрапление живой запылённой зелени заменялось мёртвыйм камнем бетонной отмостки. «Синий» громко, перекрикивая звук работающего мотора, спросил:

— Пацаны, есть курево?

Никто не откликнулся. Кириллов что-то невнятное пробубнил себе под нос, а затем вновь обратился к окружающим:

— Куды мы вообще едем, знает кто-нибудь?

Жора громко, перекрикивая тарахтевшую выхлопную трубу, ответил:

— В «лесную» дивизию!

— Чё за дивизия такая? — «синий» внимательно посмотрел на Рывцова.

— Ракетчики они, в основном, ну и пару полков пехоты вокруг них расположено. Глубоко в лесу части находятся, — закончил Жора.

В этот момент грузовик резко сбросил скорость, из-за чего новобранцев сильно тряхнуло в сторону кабины. Людей так плотно прижало друг к другу, что на лавках появилось ещё по одному посадочному месту. Военнослужащие, сидевшие ближе всего к кабине, завопили матом. Олегу показалось, что у кого-то что-то хрустнуло. Вдобавок к этому, через пару мгновений машина сделала крутой поворот направо, и несколько человек свалилось вниз, на дно кузова. Семён закричал:

— Водила, мля! Не дрова везёшь! — затем он полез с лавки вниз, искать среди встававших на ноги новобранцев свою огромную пилотку. Пейзаж промзоны сменился на грунтовую дорогу, по обе стороны от которой стоял лес. Асфальт городского проезда отдалялся. Подгорск остался позади. Когда все уселись обратно, русый продолжил разговор:

— Нет там ракетчиков! Вообще нет!

Жора удивлённо посмотрел на него:

— Почему нет? Откуда знаешь?

— У меня там троюродный брат друга служил! — твёрдо сказал русый.

— Ну, может и не ракетчики, — пожал плечами Жора. — Но части в глуши стоят.

— Да, — согласился кто-то из глубины кузова. — Там тайга глухая!

Его перебил Кириллов:

— Глухая? А сёла есть рядом какие-нибудь? От города далеко?

Довгаль улыбнулся:

— Друг рассказывал, что брат говорил: «С медведями брататься начнёшь». Людей нет там!

Кириллов продолжил:

— А бабы? Санитарки есть хоть какие-нибудь?

Тут уже заулыбался Жора:

— Женщин в таких частях не бывает. Если и заезжают, то их быстро увозят в роддом!

«Синий» совсем погрустнел, а по кузову пробежал смешок. Полный парнишка, сидевший в глубине, спиной к кабине, громко сказал:

— Это всё мифы, ребят! У меня дядя в Службе Государственной Безопасности работал — он даже один раз в эти части в командировку ездил!

— И что? — спросил Жора.

— Есть там женщины! Где-то рядом с одной из частей даже целый госпиталь есть! В нём врачихи были, в основном. Не знаю насчёт ракетчиков, но вот «секретки» здесь есть!

— Что есть? Кого есть? — задали вопросы сразу несколько человек.

— «Секретки», — с довольным видом продолжил полноватый новобранец в очках. Ему нравилось чувствовать себя знающим что-то неизвестное и, вероятно, очень важное. — Это всякие склады с материалами особой важности или там вооружение новое. Не знаю что. Что категорически нельзя знать врагу — всё в «секретках».

— Вспомнил! — крикнул Коля из Обуховска, сидевший рядом с рассказчиком. — Тут полигон! У меня отчим служил тут! Я всё не мог понять, где ж я раньше слыхал такое название — Подгорск.

Олег немного подался вперёд, чтобы видеть лицо земляка и крикнул ему:

— А что за полигон? Ядерный? — он раньше никогда не слышал, чтобы где-то в сотнях километров от его города военные проводили какие-то испытания.

— Не, он такого мне не говорил, — задумчиво протянул Коля. — Но они там постоянно какие-то мишени расставляли. Ну и хибарки на поле лепили. Он вообще мало чего про службу рассказывал. Говорил: «Рядом никого нет — глушь!»

— Зато внутри есть! — снова перехватил инициативу в разговоре полный. — Дядя рассказывал, что тут есть целый академгородок! Но только это разбалтывать никому нельзя!

— Расслабься, ты уже разболтал! — хлопнул очкарика его сосед. В грузовике раздался хохот.

— А может здесь спецсвязь просто? Ну и хибарки строят только для отвлечения внимания воздушной разведки, — включился в разговор Семён. — У меня дед в войну таким занимался — они муляж целого аэродрома выстроили.

— Не, это вряд ли, — напомнил о себе Довгаль. — О таком я ничего вообще не слышал.

Семён возразил:

— А зачем им тогда полигон, если они ядерные бомбы не испытывают?

— Может химикатами поливают с воздуха? — предположил Жора.

— Не, ребят, — улыбнувшись, произнёс Олег. — Если бы тут что-то такое было вредное, то обуховские мужики из рыболовного сообщества уже знали. Они сюда иногда по реке поднимаются. Но в городе поговаривают, что секрет здесь всё-таки есть.

— Есть-есть, — будто бы со знанием дела закивал пухлый новобранец в очках, сидящий в торце.

«Синий» решил направить разговор в интересующее его русло:

— Да пофиг! Служится как там? Кто что знает?

На этот вопрос ответов ни у одного из «экспертов» не нашлось. Жора сделал предположение:

— Да нормально, наверное!

— Там пропадают, — произнёс молчавший всю дорогу Горошев. Олег не помнил, чтобы этот парень улыбнулся хоть раз за их путь. — Гиблые места.

— Чё это? — насупил брови Рывцов.

Горошев, получив всеобщее внимание, продолжил:

— Там и дедовщина ужасная: части у чёрта на куличиках находятся, в глухомани, скрывать всё легко. И от несчастных случаев за территориями частей погибают.

— Откуда знаешь? — крикнул ему с другого конца кузова Коля.

— Да, с чего ты это взял-то? — неожиданно рассудительным тоном заговорил «синий», что удивило Олега. До этой минуты Кириллов у него вызывал ассоциации только с выпускником детских исправительных учреждений, да шпаной из подворотни. — От кого слышал?

Горошев спокойно продолжил:

— У меня соседа, тоже с Поморского края, в эти края призвали. Он, как вернулся, пил месяц, как алкаш какой-то. То выл, то плакал, пока от дома до магазина за водкой ходил. Потом отошёл — начал с мужиками в колхозе работать трактористом. Как зайдёт речь про службу — он красным становится, вены на шее выступают, и говорит что-то вроде: «Никогда не думал, что страна нас на такое отправить могла: ободранными руками могилы рыть! Знали бы вы сколько ребят в тех болотах сгинуло!» И потом плачет. Его вся деревня побаивается. Он как напьётся — по переулкам с топором ходит и кричит: «На позиции! Акча гулы! Акча гулы! К бою!»

Теперь все в кузове пристально смотрели на Горошева. Улыбаться больше никому не хотелось. «Синий» задал ему вопрос:

— А ты ручаешься, что он здесь служил? Что его не по…, — парень приставил себе к виску указательный палец и покрутил им, — домой отправили?

Узкоплечий Горошев помотал головой и сказал:

— Нее, он через два года вернулся, не комиссованный вроде. А про номер части я не знаю, но что-то про Подгорск говорил.

— Ну, понятно, короче, — подытожил Кириллов. — Сколько ехать ещё? Курить охота!

— На кроссах курево тебя не загасит? — поинтересовался у «синего» Жора.

— Чё? — не понял тот.

Жора улыбнулся и продолжил:

— Если рота норматив на марш-броске завалит, то всем достанется, даже из-за одного не успевшего вовремя.

Кириллов выпрямился, его лицо стало более суровым. Он ответил вызывающим тоном:

— Ты не переживай за меня, фраерок. Смотри лучше сам не обделайся где-нибудь.

Улыбка с лица Жоры испарилась. Какой-то парень с широким носом и узким лицом с центра правой скамьи, через четырёх человек от Олега, сказал:

— А я слышал, что курящим в армии проще.

— Это с чего? — повернулся к нему Жора.

Новобранец продолжил:

— Табачок отвлекает, да и с дедами сигаретами договариваться можно. А на работах для курящих перерывы устраивают!

Олег, выдав в ответ лишь улыбку, беззвучно посмеялся: «Вот дурость! Где он такого понахватался?» Машина плавно сбавила ход, а затем остановилась. Спустя пару мгновений грузовик продолжил движение. Перед глазами проплыл опускавшийся шлагбаум и створка открытых деревянных ворот, опутанных колючей проволокой. Конструкция больше напоминала въезд со старых снимков фашистских концлагерей, которые Олег видел в городском музее. Присутствие на КПП двух солдат в полевой форме с автоматическими винтовками на плечах развеяло сцены из кинохроник о Великой Отечественной Войне. Грузовик проехал ещё немного, повернул и остановился. Перед новобранцами был вид на утоптанную песчаную площадку и стоявшую за ней длинную деревянную избу, конец которой из кузова виден не был. За избой, вдоль полосы из скошенной травы до ворот шёл забор из досок, с «колючкой» поверху на всей его длине. Посередине, между воротами и избой, стояла деревянная вышка в данный момент пустая.

— Что сидим? Выпрыгивай! — донеслось издалека, откуда-то справа. Голос был громким, интонация подходила больше для ругани.

Довгаль оглянулся, привстал, выглянул за тент, потом повернулся к остальным и сказал:

— Это нам что ли?

Справа опять крикнули:

— Чё ты сиськи мнёшь, солдат? Прыгай, давай!

Кириллов начал суматошно спрашивать:

— А чё там? Кто? Много их? Кто говорит там?

Горошев тихо, себе под нос, проговорил:

— Всё, приехали, началось.

Двигатель заглох. Открылись обе двери кабины. К заднему борту подошёл водитель и начал его опускать. Чуть дальше встал капитан Петренко. После того, как борт повис на петлях, офицер сделал ещё пару шагов назад и, показав на землю, приказал:

— Из грузовика высаживаемся и вот здесь строимся!

Очутившись на земле, Олег смог рассмотреть место, куда они приехали. Это оказалась поляна, окружённая зарослями. Вдоль забора из колючей проволоки стояло несколько смотровых вышек, но они все были пустыми. Между проволокой и первыми зарослями тянулась линия из мелких кустов — около пятнадцати метров. В центре этого огороженного пространства была полоса препятствий: деревянные стенки, брёвна, натянутая над землёй колючая проволока, турники, брусья, столбы из покрышек и тому подобное. Изба, которую он видел из кузова, выглядела действительно длинной — метров двадцать. Около её дальнего торца стояла ещё одна, намного меньше, но с широкой дверью. У одной из стен того дальнего дома с маленькими окнами была сложена поленница. Далее шёл длинный сарай с пятью открытыми входами, а ближе к песчаной площадке стояло одноэтажное здание из кирпича с тремя широкими воротами. От брусьев и турников, попутно застёгивая кители, в его сторону шли трое солдат. Капитан посмотрел на невнятное построение новобранцев и произнёс:

— Етить твою налево! Кого сейчас в армию берут? Товарищи солдаты, строиться надо по росту: начиная справа — с самого высокого. И носки по одной линии выставите! — голос с каждым словом становился всё более грозным.

После нехитрых манипуляций нижними конечностями, новоявленные военнослужащие выстроились в правильном порядке. После этого Петренко встал напротив подчинённых и громко сказал:

— Товарищи солдаты, здесь — в корпусах учебного сбора — будет проходить ваша начальная подготовка. Тут до вас доведут правила и уставы воинской службы, обучат азам дисциплины и распорядку армейского дня. Помогать вам в этом деле будут сержанты, — он показал на трёх подошедших парней с поперечными жёлтыми полосками на красных погонах. — Они теперь — ваши старшие братья. Надеюсь на взаимное понимание. Парни, — обратился он к строю более мягким голосом, — просто исполняйте то, что от вас требуется и всё у вас будет нормально. Вопросы есть?

Никто из новобранцев не произнёс ни звука.

— Вопросов нет! Отлично! — заключил капитан. — Добро пожаловать в «лесную дивизию»!

Один из сержантов, стоявших за спиной офицера, гаркнул:

— Акча гулы!

Капитан улыбнулся. Путилов почувствовал, как душа ушла в пятки.

Глава 2. Призраки

За 5 лет до сигнала «Лавина».

Солнечные зайчики красиво прыгали по ленивым волнам на поверхности воды. Река текла так приятно, так медленно. Тёплое солнце ласково грело сквозь белую рубашку. «Я на выпускном?» — сама собой возникла мысль в голове мужчины. Он — школьник одетый в красивые чёрные брюки, ослепительной белизны рубашку и лакированные ботинки, прилежно начищенные кем-то. Ботинки так заманчиво блестели, неестественно искрились отражённым светом. Родная школа, стоявшая на берегу реки сейчас была озарена солнечными лучами. Там играла музыка. Оттуда лилась очень приятная музыка, очень громко, даже скорее гремела, но не раздражала. Песня была похожа на какую-то старую советскую, которую включали на линейках и различных школьных собраниях. В то же время, она казалась современной, под неё хотелось танцевать. Он слышал звуки праздника, доносившиеся когда-то с территории школы. Сейчас он впервые увидел всю красоту берёзовой аллеи, мимо которой ходил на уроки. Выросшая на самом краю крутого берега, она манила, почти уговаривала его сбежать с уроков все девять классов подряд. Человек подошёл к ближайшему дереву. Кора берёзы оказалась такой тёплой, такой приятной на ощупь. Нос уловил приятный запах деревянной стружки. Сзади кто-то громко засмеялся. Он развернулся и увидел двух школьников в костюмах, которые бегали друг за другом перед воротами, ведущими на территорию учебного заведения. Дети играли в пятнашки вокруг грузовика, кузов которого был набит надутыми воздушными шариками. Шары никуда не летели, они послушно лежали друг на друге. Мимо проехала улыбающаяся молодая учительница на велосипеде. Она была красивая. Он почувствовал, что теперь может её встретить на улице и предложить прогуляться вместе, не стыдясь того, что он всего лишь ученик. По телу мужчины, ставшего мальчиком, разлилась нега от яркого мира, что он видел и слышал в данный момент. Ему было очень хорошо. Со стороны реки раздался громкий гудок. Он увидел большой пароход, который медленно проплывал вдоль берега. На нём люди танцевали под какую-то собственную, безумно прекрасную музыку. Он заметил среди них своих друзей. Таких смешных: с лысыми головами, одетых в чёрные костюмы-двойки, с лентами «Выпускник» на груди. Они танцевали с девушками. Он раньше не видел их рядом с такими красивыми девушками. Кто-то захохотал внизу. Он посмотрел туда, на обрыв. По зелёной траве крутого склона дурачилось несколько его одноклассников. Они были все так нарядно одеты! Они падали набок и скатывались в воду. Затем вставали, хохотали и снова лезли вверх по склону. Девчонки носили туфли в руках, а у парней ботинки быстро высыхали после воды и даже очищались прямо на бегу. Но главное, что к нему поднималась Соня. «Она самая лучшая!» — вспомнил он забытую истину, смотря на её красивое тело, одетое в полупрозрачное платье. Она широко улыбалась и шла к нему, поднимая ткань юбки больше, чем это было необходимо. На её стройных ногах был приятный загар, упругая грудь желала показаться из очень откровенного декольте. Глаза девушки, подчёркнутые искусным макияжем, смотрели вверх, только на него.

— Чего ты ждёшь? Давай с нами! — произнесла красавица своим тонким, хрустальным голоском.

— Да я пока не хочу, — ответил он, поборов в себе волнение. — Давай лучше здесь посидим.

— Ну, ты шутник! — игриво сказала Соня и улыбнулась ещё шире. Она села рядом с ним на траву, у берёзы. Он приобнял её за талию, придвинул ближе к себе и посмотрел в голубые глаза своей школьной любви. Она его поцеловала. Во рту возник вкус таблеток. В нос резко ударил запах ядовитого варева из полузабытой сгоревшей квартиры. «Что?» — пронеслось в его голове, и он отпрянул от девушки. Миловидная девушка за долю секунды стала невообразимо страшной. Такой, какой он видел её в последний раз: голое тело с дряблой кожей, измазанное грязью, жирные секущиеся слипшиеся волосы. Лицо — пристанище гнойников. Потухшие безжизненные глаза с чёрными мешками под ними хотели высосать его душу. Злобный взгляд мёрствой подруги таил в себе укор и презрение. Ужасные худые бледные руки с язвами на предплечьях потянулись в его сторону. Грязные пальцы с частично обломанными слоящимися ногтями вцепились в левый локоть. «Останься со мной!» — выдохнула Соня из своего почерневшего рта и зашлась дьявольским смехом.

— А-а-а! — Бука проснулся от собственного крика. Реальность оказалась хуже увиденного кошмара: его вовсю заждалось собственное тело наполненное болью. Кости крутило, мышцы сводило, желудок изнывал от спазмов. Вся кожа покрылась липким потом. Бледному тридцатилетнему наркоману казалось, что его сейчас вырвет нутром, собственными потрохами. И потом всё, что ещё не погубила наркотическая зависимость, сбежит, поползёт куда подальше от ненавистного владельца. Он даже хотел, чтобы это произошло — смерть. Может быть, тогда бы исчезла мерзкая тошнота и остальные муки. Бука был закован в темнице собственного тела, переживающего худший абстинентный синдром из всех. Мужчина крутился на старом ламинате как уж на сковородке. И в каждой клетке тела были только страдания, без надежды на избавление. Он открыл глаза, чтобы попытаться найти помощь, найти выход из этого ада. В пустой квартире, у холодной металлической батареи сидел его товарищ по несчастью — Штырь. Штыря колотил озноб, он вцепился пальцами обеих рук в подоконник, как будто боялся куда-то свалиться. Он глубоко дышал и постоянно вытирал со лба густой холодный пот майкой-алкашкой, которую давно снял и использовал как платок. Бука зарыдал. Он не мог остановить поток слёз: они лились сами собой. Сквозь них он увидел пустые бутылки из-под водки, смятые пивные банки и разорванные пачки таблеток, валявшиеся на полу. Ни в одном из блистеров не осталось ни единого спасительного «колеса». Он думал, что самое сложное — перетерпеть первые сутки, но настоящие пытки пришли на третьи, когда закончился алкоголь и лекарства, закупленные по советам «друзей». Тех, кто якобы сам спрыгивал с зависимости, чтобы потом самостоятельно к ней вернуться, с разбегу нырнув обратно в выгребную яму из наркоманских притонов. Бука плохо соображал: «Какое сейчас время суток? Чья эта квартира? Почему я никак не могу перестать плакать? Я плачу? Это я плачу? Почему никак не закончится эта раздирающую боль, вашу мать!? Почему я не могу просто умереть?» В таком состоянии он сделал то единственное, что ещё мог: валяющийся на полу полуголый, бритый, бледный, исхудавший, зависимый от наркотика человек взвыл хриплым, неожиданно громким: «Ааааррххх!»

Приглушённый рёв заставил ухо собаки повернуться в сторону окон. Пёс лежал в кустах сирени, давным-давно посаженных на придомовом газоне, у стены панельной семиэтажки. Чтобы летняя духота не досаждала, Шарик, он же Мухтар, он же Диг, вырыл в земле между корнями небольшую ямку, в которой блаженно пребывал уже несколько часов. Такое укрытие неплохо спасало даже от июньского жаркого солнца. Четырёхлапый выходец из благородных пород, разбавленных генами дворняг, был в представлении местных жителей общественным псом дома № 37 на улице Гончарской. Полюбился он людям своим добродушным характером и вполне аккуратными, ласковыми играми со всеми, кто его не отгонял и не шипел на него. При этом гавкающий сторож не давал спуску пришлым собакам, тем самым исключая всякие неприятности, которые могли бы доставить жителям дома бродячие звери. Гонял пёс и «залётных» котов, но больше для острастки, чем ради расправы. Ведь среди этих мяукающих созданий у него водился друг. Пушок был единственным в мире котом, которого Шарик — Мухтар — Диг к себе подпускал. Летнюю духоту они могли вполне мирно пережидать вместе в тени кустов. Возможно, потому что Пушок тоже бы ничьим и одновременно принадлежал всему дому. Но чтобы там себе не надумывали люди, а территория двора безоговорочно принадлежала этим двум хвостатым оборванцам, которые прекрасно себя чувствовали, стоя на довольствии сразу у нескольких подъездов.

С Гончарской улицы во двор завернул молодой человек. Ему было около двадцати. Коротко стриженый парень в чёрных спортивных штанах и кроссовках. Через его плечо была перекинута спортивная сумка, лямка которой натирала кожу сквозь мокрую от пота серую футболку-безрукавку. Электронная музыка, которая звучала в его накладных наушниках, задавала темп ходьбе. Пролетев мимо четвероногой парочки, он вызвал лишь толику интереса у пса. Тот приоткрыл было глаза, но узнав силуэт и запах, решил дать тревоге отбой. Парень спешил к шестому подъезду — спрыгнул с тротуара, пересёк проезд и оказался на детской площадке. Эта территория была ограждена декоративным заборчиком из досок, окрашенных в яркий жёлтый цвет. Вокруг неё садоводы-любители разместили несколько клумб с цветами, дав вторую жизнь протёртым автомобильным шинам. Покрышки, до жути пёстро раскрашенные в разные цвета, нравились пенсионерам. Остальные жители дома просто привыкли к этим арт-объектам, тем более, что краски понемногу выцветали на солнце, и со временем перестали бросаться в глаза. А вот что выходцам из советского прошлого не нравилось, так это повышенная активность детворы и их игры возле цветов. Как раз сейчас несколько мальчишек и девчонок бегали вокруг клумб, прыгая через вкопанные покрышки с криками: «Ты — вампир! — Нет! Ты — вампир». На самой площадке, в песочнице сейчас играли трое малышей, с интересом роющие ямки и лепящие куличики. Рядом с ними, на скамейке сидели две молодых мамочки в очень свободных лёгких платьях и что-то неторопливо обсуждали. Проходя мимо, парень узнал в одной из них соседку сверху и кивнул ей. В шестом подъезде медленно открылась дверь. Он пошёл ещё быстрее, надеясь успеть до того, как доводчик вернёт металлическое полотно обратно в положение «закрыто». Соскочив с бордюра на асфальт, молодой человек в два прыжка преодолел узкий проезд и оказался у железобетонного козырька. Перехватив тяжёлую дверь и потянув на себя, он тем самым помог открыть её хрупкой на вид девушке. Это оказалась малознакомая школьница невысокого роста с приятными, тонкими чертами лица, каштановым каре, пирсингом в левой брови, одетая в белой майке, покрывающей её небольшую грудь, и короткие джинсовые шортики. Он видел её здесь всего пару раз.

— Ой, — смущённо сказала девчонка, за долю секунды переведя свой взгляд с лица молодого человека вниз, на свои сланцы. Парень улыбнулся. Девушка сделала шаг в сторону и быстро пошла куда-то по своим делам, не думая оборачиваться. Случайное столкновение закончилось, не успев начаться. Пока дверь медленно закрывалась, парень уже вовсю бежал по ступеням вверх. Поднявшись на родной третий этаж, он нажал на чёрную кнопку звонка и сделал шаг назад. Спустя несколько секунд щёлкнул замок и дверь открылась. На пороге квартиры стояла женщина лет пятидесяти в халате и домашних тапочках. Парень был очень похож на неё. Женщина всплеснула руками и подалась вперёд:

— Никита, сынок, как я рада!

Парень улыбнулся, обнял мать. Валентина Ивановна увидела спортивную сумку, опомнилась:

— Ой-ой, что мы тут-то? Заходи, солнце моё! А что ты так рано-то? Что не позвонил? — вопросы один за другим начали сыпаться на Никиту, пока он заходил в квартиру. Наконец, парень скинул сумку с плеча на пол и стянул пропитанную потом обувь.

— Я последний экзамен досрочно сдал, в конце семестра ещё. Хотел тебе сюрприз сделать, — он понёс сумку в свою комнату. Улыбка не сходила с его довольного лица.

— А что не позвонил? — мать побежала на кухню и начала что-то искать в морозилке. — Я же не сготовила ничего! Я сейчас тебе пельменей отварю! Будешь? — спросила она громко.

— Да, давай, — ответил ей из комнаты Никита. Он сел на свою кровать, застеленную покрывалом, и осмотрел комнату, в которой давно не был. На стенах ыисели плакаты с изображениями боксёров, сценами из компьютерных «стрелялок» и некоторых фильмов. На столе стопочкой лежали книги про джедаев, одна тетрадь на 48 листов и пластмассовый органайзер с ручками. Как будто молодой человек и не уезжал на учёбу в другой город: в квартире всё было так же, как и всегда. Парень пододвинул к себе сумку, открыл и начал доставать оттуда одежду.

— Мам, я тут пару вещей грязных с собой привёз, постираешь?

— Конечно! В корзину бросай! — Валентина Ивановна заглянула в комнату сына. — А ты чего не сказал-то? Тебя бы дядь Витя с собой взял на машине — он вчера со смены вернулся.

— Говорю же, сюрприз хотел сделать.

— Ну, тебе-то я всегда рада буду! — сказала женщина и снова побежала на кухню.

***

Бука сидел на полу у стены. Он заливал в себя крепкое тёплое пиво, которое Штырь вчера забыл убрать в холодильник, когда притащил несколько банок из магазина. Ходил туда «кореш» день назад, но казалось, что с того момента прошло несколько недель. Тело наркомана, давно пропитанное одурманивающими веществами, устроило сознанию такую пытку, что секунды растягивались до часов. Бука не помнил, чтобы «кумара» проходили у него настолько плохо. Даже находясь в тюремном заключении, он испытывал меньшее количество страданий, временно «спрыгивая» с серого порошка. А сейчас было очень тяжело. Но клин клином вышибался: на мгновение мерзкая хмельная жидкость, которую Бука пил через силу, приносила облегчение, и к нему возвращался рассудок. «Скололся, окончательно скололся! Впереди теперь только могила!» — такие неприятные мысли возникали в его блестящей от мокрого липкого пота голове. Суставы снова закрутило. Бука смял опустевшую банку и кинул её в противоположную стену. На белых обоях появились жёлтые капли пенящейся жидкости. «А-а-а!» — от боли, поселившейся в каждой клеточке тела, наркоман сжал зубы. Из закрытых глаз снова полились слёзы. Кости будто раздувались, расщеплялись и их осколки резали нутро, как зубья двуручной пилы. И так было во всём теле. Бука заскулил и начал глубоко дышать — стало чуть легче. Шлёпая мокрыми ногами по полу, в комнату вошёл Штырь. Он, голый и мокрый, схватил товарища за плечо и потянул на себя.

— Братан, пошли, пошли в ванную. Пошли, там полегче будет, — Штырь вёл скрюченного плачущего Буку в санузел. — Вот, вот так. — Штырь усадил товарища по зависимости на край ванны и начал аккуратно опускать его в жидкость, несмотря на свои трясущиеся от судорог руки. — Сейчас легче станет, сейчас.

Он открыл холодную воду и добрал объём до верха бортика. Пол в ванной сразу залило. Штырь и не думал вытирать утечку: так было проще стоять, дышать, жить в эти тяжёлые часы. Холодная лужа остужала горячие стопы. Бука понемногу успокоился. Он всё ещё сжимал кулаки и зубы, но по лицу было видно, что его муки ослабли. Штырь поворотом перевёл длинный кран к умывальнику и подставил голову под струю воды. Приятная прохлада полилась на раскалывающийся от боли затылок. Её потоки проходили по вискам и заглушали пульс — Штырь перестал слышать, как его сердце качает кровь, как она течёт по венам.

Буке начало казаться, что вода постепенно превращается в кислоту. Его кожа стала гореть, будто её что-то жгло. А ещё она вся чесалась, особенно предплечья, кисти и пах. Появилось огромное желание найти одноразовую иглу для шприца. Самую большую и острую, и воткнуть её в себя. Ему казалось, что если проткнуть какую-нибудь артерию — станет хорошо. Тело требовало укола. В животе даже что-то заурчало от предвкушения. Бука начал царапать плитку стены в ванной. А на плитке не было шприцов, не было и спасительного жгута, за который можно было бы потянуть, как за спасительный трос, и прекратить мучения, выбраться из беды. Бука вдруг понял, что сейчас умрёт. Он застонал:

— Штырь! Штырь!

— А? — раздражённо ответил ему товарищ по несчастью.

— Штырь, я помру! Нужно лекарство! Лекарство, Штырь! Не слезем так!

— Заткнись! Два дня терпели, — голос соупотребителя стал подавленным.

— Штырь! Не слезем: доза была слишком большая! Мы с ума сойдём! — из глаз Буки полился новый поток слёз. — Я тя прошу! Давай подлечимся!

— Так, а на хрена всё это было нужно? — наркоман ударил кулаком по борту умывальника, но из-под струи воды голову не убрал.

— Давай лесенкой! Лесенкой слезем! Так вернее!

Штырь молчал какое-то время, потом закрыл воду в кране и пошёл искать полотенце.

— У Махи было? — крикнул он из комнаты, одевая штаны на небрежно вытертое дрожавшее тело.

Бука проскулил из ванной:

— Должно быть. Скажи, что отработаем.

— Как ты ей отработаешь-то? — зашёл обратно в ванную трясущийся наркоман в мокрой футболке.

— Скажи, что Бука придёт к ней и договорится за лекарство — иначе я буду гадом. Она поймёт, уже было такое. Давай, Штырь, беги к ней!

— А, ага.

Входная дверь хлопнула, и Бука остался один в холодной ванне. Ад внутри него ослабил хватку — тело ныло, но это можно было теперь как-то терпеть. До избавления было ещё далеко: страдания от абстинентного синдрома сменились муками ожидания.

***

Никита и Валентина Ивановна Абрамовы ужинали. Сидя за небольшим квадратным столиком на крохотной кухне, они смотрели телевизор. Реклама сменилась кадрами из студии, а в нижнем углу экрана мелькнула стилизованная табличка: «Грани истины». Камера сделала облёт над головами массовки и приблизилась к столу причудливой формы. Он напоминал букву «С». На изгибе сидел ведущий, а по краям, напротив друг друга находились участники дебатов. В этом выпуске ими были какие-то незнакомые Никите люди из Академии наук: мужчина, женщина. Их оппоненты были представлены известным бизнесменом, политиком Савиновым и учёным Шемушевым. О первом несколько лет назад трубили все газеты. Его выставляли то детищем мафии, то единственным честным отечественным предпринимателем. Но рядом с ним сидела личность не менее одиозная. Никита помнил, как все вокруг обсуждали проект Августа Валериевича Шемушева «Овощи — людям». Около пяти лет назад этот исследователь появился из ниоткуда и обещал решить проблему голода в бедных странах окончательно и бесповоротно. Новостные статьи и телепередачи транслировали его идею по созданию «Суперкорнеплода». Этот корешок, по заверениям создателя, был бы набит всеми необходимыми витаминами и микроэлементами. При этом корень оставался бы неприхотливым сорняком, способным прорасти в самых экстремальных условиях. Спустя несколько недель информационного шума, всё больше и больше академиков выступали с обличительными докладами относительно идей Шемушева. Научное сообщество довольно подробно прошлось по проекту Августа Валерьевича, указав в своих разгромных статьях и докладах на все нестыковки и ошибки в технологии «Суперкорнеплода». После этого опальный учёный исчез из медийного пространства, и о нём ничего не было слышно. Про «Овощи — людям» тоже никто не вспоминал, кроме интернет-троллей и авторов анекдотов. Ведущий телепередачи одетый в очки с чёрной оправой и красивый серебристый костюм произнёс:

— Итак, мы вернулись с рекламной паузы! Прямой эфир «Граней истины»! Наша сегодняшняя тема: «Человек — венец творения или подопытный материал»? Допустимо ли принимать к рассмотрению в Думе законопроект от партии «Правый взгляд», который позволит проводить испытания на людях? Останемся ли мы, собственно, людьми после этого? Август Валерьевич, вам слово!

Ведущий поправил правой рукой выпавшую белую прядь своих пышных волос и перевёл взгляд на Шемушева.

— Я считаю, да! — бодро начал пожилой учёный с большими залысинами на седой кудрявой голове. — Это та самая следующая ступень развития общества, которую мы должны преодолеть и позволить науке перестать заниматься построением корреляций, а начать заниматься работой непосредственно с объектом. Вакцины, препараты, трансплантации, различные технологии борьбы со злокачественными новообразованиями — тут поле непаханое! Вообще, задаваться самим вопросом мне кажется пустым, ошибочным времяпрепровождением. Безоговорочное: «Да»! Вы только представьте — сколько всего нового, полезного будет открыто и опробовано! Вспомните, как шагнула медицина, когда был преодолён запрет на вскрытие тел! Нас ждёт светлое будущее!

Его оппонент с чёрной бородкой и редкими волосами на темени усмехнулся:

— Август Валерьевич, никто и не спорит, что научные открытия двигают нашу цивилизацию вперёд. Вопрос лишь в методах! То, о чём вы говорите негуманно! Мы всё же живём в 21-м веке, и поэтому говорить всерьёз об использовании людей в качестве расходного материала, в лучшем случае, глупо. Вы всерьёз обсуждаете социальные отношения времён Римской империи, когда на рабов смотрели, как на говорящие орудия труда! Август Валерьевич, последние попытки шагнуть в дикость и видеть в человеке только подопытного предпринимались в прошлом столетии в одном всем известном государстве, которое тоже двигалось к светлому будущему по телам замученных в концлагерях людей.

Шемушев помахал указательным пальцем из стороны в сторону:

— Анатолий Павлович, вы сейчас хотите запутать зрителей и подменить понятия. Я ни в коем разе не упоминал страдальца истории — раба. Какие концлагеря? О чём вы? Я говорил, что опыты на человеке дадут нам лучшие результаты по сравнению с килограммами дохлых крыс, которых нужно ещё правильно обсчитать.

К полемике подключилась высокая темноволосая женщина средних лет, сидевшая рядом с Анатолием:

— Август Валерьевич, вы говорите о математических методах обработки данных, как о чём-то крайне ненадёжном и вульгарном.

Учёный округлил глаза и удивлённо спросил:

— Это когда?

Женщина, сделав вид, что не заметила, как её только что перебили, спокойно продолжила:

— Да вот — секунд двадцать назад. Если вы забыли, то я вам напомню: математика — наука точная. Её инструментарий почти безграничен. Многие достижения современности были бы невозможны без математического моделирования. Так почему же вы подвергаете сомнению многолетний опыт обработки результатов: транспонирование на человека без вреда для него?

— Алла Николаевна, — почесав бровь, ответил Шемушев, — вы лучше меня знаете, что есть случаи, когда эта методика приводила к непредсказуемым, никем не предугадываемым последствиям при клинических испытаниях. Вы предлагаете упереться взглядом в формулы, чтобы не замечать погибших больных, которые надеялись на излечение. Это ведь их последняя надежда, когда подобные несчастные люди вступают добровольцами в экспериментальные группы. Их тоже заверяли, знаете ли, что препараты прошли лабораторную проверку и являются безвредными! Хватит смотреть на цифры — оглянитесь вокруг! Ваш подход давно устарел! Нужно двигаться вперёд, а не выбирать порядок констант!

В зале прошла волна аплодисментов.

Алла пристально смотрела на идейного противника и, когда шум стих, сказала:

— Возможно, ваши представления о математике и статистике гораздо ниже ваших же уровней хамства по отношению к науке и игры на публику, но научное сообщество не имеет к современным методикам серьёзных претензий. Опять же, наука развивается: появляются более совершенные методы, дающие более точные результаты. Но вам это неинтересно. Мы это уже поняли по вашим чудным изысканиям в биоинженерии.

Шемушев, изобразив крайнюю степень утомлённости, произнёс:

— Алла Николаевна, мы здесь собрались обсудить препятствия для прогресса в виде архаичных убеждений и примитивного страха перед новым, а вы сводите разговор к моей скромной персоне.

Анатолий Павлович удивлённо произнёс:

— А вы разве готовы обсуждать?

Но его перебила возмущённая Алла Анатольевна:

— Да при чём тут? — она на мгновение остановилась, а затем продолжила более сдержанным голосом. — Я понимаю, что для вас может остаться загадкой язык математики, но он не является чем-то таинственным для тысяч лабораторий по всему миру, в которых исследователи каждый сезон…

И тут Никиту отвлекла мама:

— А вот у нас знаешь, что произошло на той неделе? — парень начал торопливо жевать, чтобы как можно скорее вернуть себе дар речи. А мать с энтузиазмом продолжала. — Лидия Михайловна шла с магазина, и увидела вот что — электрики во двор въехали…

— Маааам, — протянул сын, — там очень интересно! — он показал ложкой на телевизор.

— А, всё-всё, — затихла Валентина. — Ещё что-нибудь будешь? Может хлеба? В холодильнике колбаска есть.

«Ы-ы», — отрицательно покрутил головой Никита, отправив в рот последний пельмень, и переключил всё своё внимание обратно на телепередачу.

–… я так считаю, — закончил свою очередную реплику Шемушев, чем вызвал в зале новую волну аплодисментов.

Его оппонентка удручённо покачала головой и опустила взгляд вниз, чтобы скрыть свою взволнованность. Инициативу перехватил Анатолий Павлович:

— А что же вы скажете о самом «материале»? Кем по вашему должны быть эти люди? Добровольцы? Но где вы найдёте столько добровольцев? Вы ведь отдаёте себе отчёт в том, сколько исследований проводится? Какой должна быть релевантная выборка?

— Ну, можно ограничиться только действительно важными… — начал было Шемушев.

В этот момент уверенным голосом заговорил Савинов, всё это время державшийся немного в стороне от дискуссии:

— Этот вопрос достаточно подробно изложен в предложенном правым блоком законопроекте: ими станут опасные асоциальные элементы.

Анатолий Павлович слегка улыбнулся:

— Позвольте спросить! А кого вы в них записали? Вы ведь тоже член одной из этих партий?

Савинов кивнул и продолжил:

— Да, я член партии «Правый взгляд» и был одним из разработчиков этого проекта. К группе социальных маргиналов мы традиционно относим наркозависимых, — он начал показательно загибать пальцы на своей крепкой руке, — криминальных рецидивистов, лиц с тяжёлыми психическими расстройствами. Всех, кто не способен нормально и гармонично существовать в обществе.

Алла оживилась:

— Подождите, но разве наркозависимые не способны жить в обществе? Когда эти люди обращаются за помощью в реабилитационные центры, желания вернуться к нормальной жизни у них хоть отбавляй. Почему вы решили поставить на них крест? А ранее судимые? В странах, где ими занимаются социальные службы, бывшие заключённые в меньшей степени склонны к возврату в криминал!

Савинов ответил:

— Записываю не я, а статистика. Вы, кстати, нам всем напоминали, что это наука, методикам которой следует доверять! И она нам уверенно говорит: более половины преступников становятся рецидивистами, даже после исправительных колоний! Что касается наркоманов, то советую на досуге подумать: где берёт деньги неработающий человек на ежедневную дозу, ради которой он готов на всё? Наркоманы, в среднем, успевают прожить по пять лет. Пять лет гарантированной преступной деятельности! Это болезнь нашего общества! Мы же за то, чтобы заставить служить таких существ на благо нашей страны, хотя бы в качестве биологического материала!

Сидевший рядом с ним Шемушев, не смог сдержать ехидной улыбки. По залу прошла волна оваций. Алла не смогла себя сдержать и что-то крикнула своему оппоненту. Савинов её не слышал, он смотрел в камеру, чтобы получился хороший кадр. На его пиджаке, ближе к воротнику сиял металлический значок партии «Правый взгляд»: глаз с солярным символом вместо зрачка. Ведущий поднёс палец к гарнитуре, закреплённой у него на ухе, затем встал и замахал руками, требуя у зала тишины:

— Дорогие зрители, прошу вас успокоиться! У нас звонок в студию! Да, говорите, пожалуйста! Мы вас слышим! Здравствуйте!

Из динамиков, аккуратно спрятанных за декорациями студии, донёсся пожилой голос:

— Алло! Слышно?

Ведущий, возвращаясь на своё место в центре площадки, ответил:

— Да, мы вас прекрасно слышим! Говорите!

Голос продолжил:

— Алло! Меня зовут Ефим Андреевич. Я рад, что смог до вас дозвониться! Сегодня у вас больно интересная тема и правильная! Я вот согласен с тем, что всю эту гнилую безработную блатату надо использовать! Раньше вот как было: не хочешь работать — заставим! Воруешь, грабишь, убиваешь — поедешь валить лес…

Тут ведущий перебил позвонившего старика:

— Ефим Андреевич, я вас правильно понял? Вы согласны с тем, что использование людей в лабораторных исследованиях допустимо?

Голос на секунду замялся, но тут же громко ответил:

— Да! Если ты можешь жить… А вернее не можешь, а хочешь жить… То есть, если ты, как клещ, то тебя надо заставить послужить на общее благо хоть как-нибудь!

Ведущий заговорил сразу после того, как послышались гудки:

— Дорогие зрители, мы принимаем ваши звонки, телефон горячей линии 588-588-58! — после этого он обратился к Анатолию Павловичу. — Вот только что мы услышали первое мнение с той стороны экрана. Использовать можно — как вы прокомментируете точку зрения стороннего человека?

Академик тяжело вздохнул и ответил:

— Мне жаль, что такие дикие убеждения есть в нашем обществе. Наркозависимые, алкозависимые — это просто зависимые люди. Но люди! Они не перестают быть частью человечества, как и мы с вами.

В кухне Абрамовых раздался громкий стук по батарее. Удары стихли так же неожиданно, как возникли. Никита с недовольством посмотрел на стояк в углу, но потом снова переключился на телевизор. Валентина Ивановна встала из-за стола и начала наливать воду в электрический чайник прямо из-под крана:

— Ты чай какой будешь: чёрный, зелёный?

— Чёрный, — ответил Никита.

Он пропустил фразу, из-за которой в студии снова возникла перепалка, но это уже не было так важно — ведущему удалось утихомирить стороны конфликта. После этого, поправив волосы, мужчина принимал следующий звонок:

— Алло, говорите!

Дозвонившаяся женщина произнесла:

— Здравствуйте! Я Людмила Бриск, люблю смотреть вашу передачу и сегодня не могла не позвонить!

— Очень хорошо, Людмила, — ответил дежурным тоном ведущий, — скажите нам: по вашему мнению, лабораторные исследования на людях допустимы или же нет? Как вы считаете?

— Ой, знаете, я немного не так хотела сказать, — в голосе женщины было смущение. — Понимаете, мне знакома сама обсуждаемая тема, вернее не мне, а… — Людмила сделала небольшую паузу и продолжила. — Я в молодости работала лаборанткой в институте Менделя. И мне посчастливилось попасть в тот отдел, руководителем которого был Артур Фёдорович Радеев! Когда мы с ним познакомились, он был просто заведующим отделом, неизвестным почти никому человеком. Но вот знаете, в его глазах была страсть! Даже я бы сказала: в нём была одержимость своими разработками. И ещё я вам скажу, что ему было очень непросто! Он шёл к своему открытию много лет и у него много раз не получалось. Но он верил в себя!

Ведущий перебил:

— Людмила, простите, можно всё же вернуться к теме нашей передачи?

— У меня по теме, я вот уже почти дошла, — затараторила женщина. — Артур Фёдорович проводил свои опыты почти всегда после окончания рабочего дня. И мы ему помогали в этом! Представляете, отработать целый день, а потом ещё оставаться и дорабатывать до поздней ночи! И нам за это никто не платил — мы верили в Артура Фёдоровича, мы знали, что у него получится! И вся эта тяжёлая работа, все эти внеурочные, ночные эксперименты, многолетние исследования прошли бы быстрее и легче, если бы ему дали все средства лаборатории. А ему много лет только и делали, что ставили палки в колёса! Но никто не смог сломить Артура Фёдоровича и он вопреки всему сделал величайшее открытие своей жизни. А если бы его поддержали, то всё было бы ещё раньше! Так что не надо связывать руки учёным: им и так нелегко!

Послышались гудки: звонившая положила трубку.

Молчание в студии нарушил Шемушев:

— Вот! Вот! Вот о чём я и говорю! Вы все слышали: Радеев подарил бы миру своё открытие раньше, не будь препон со стороны Академии!

Алла Николаевна подалась вперёд:

— Позвольте: а при чём тут опыты на людях?

— Как при чём? — опешил Шемушев. — Как при чём? Артуру Фёдоровичу пришлось продираться сквозь тернии вашей бюрократической машины, пробивать лбом ваши стереотипы! Если бы он сейчас был в студии — я готов поклясться — он был бы на моей стороне! Этот человек предоставил бы науке все ресурсы, которые ей нужны!

Анатолий Павлович улыбнулся и посмотрел на Шемушева исподлобья:

— А вы знали Артура лично, чтобы бросаться такими заявлениями?

— Нет, — ответил оппонент. — А что это меняет?

— А то, — продолжил Анатолий, — что я его знал как раз-таки лично и скажу вам: Артур был очень гуманным человеком! Для него каждый был по-настоящему ценен! И он всего себя посвятил тому, чтобы жизни людей обрывались реже! Поверьте мне! Он был бы против того, чтобы кого-либо подвергали опасности просто так, из-за нежелания лишний раз подумать.

В разговор вмешался Савинов:

— Анатолий Павлович, если вы лично знали Радеева, скажите нам: почему передовой учёный страны был выгнан из Академии? Почему он был вынужден переехать в Подгорск? Если Академия поддерживает науку и никак не связана с политикой, то почему исследователь, который осуществил величайший прорыв, оказался в глуши? Может он посягнул на святыни известных всем нам личностей? Может потому, что для него не было запретных тем, если это касалось будущего человечества?

— Боже, что вы несёте? — Анатолий Павлович закрыл глаза и потёр указательным пальцем переносицу. — Кто его выгонял?

В этот момент его уже перекрикивала Алла Николаевна:

— Я не знаю, откуда вы всё это взяли, но Артура Фёдоровича никто из Академии не выгонял — он ушёл сам! И переезд в Подгорск — его личное решение. Вы можете мне не верить, но многие учёные — я тоже была среди них — настаивали на том, чтобы он остался здесь и возглавил Академию!

Шемушев вставил своё слово в общий гул:

— А что же тогда нет никаких продвижений в эмбриональной коррекции? Не потому ли, что Радеев замахнулся на святое, а от него избавились, как от неугодного?

По батарее снова застучали, но уже сильнее. Удары по металлу и стоны, доносившиеся с другого этажа, перекрыли шум потасовки в телепередаче.

Опередив вопрос сына, Валентина Ивановна запричитала:

— Опять с ума сходят! Черти! — увидев вопросительный взгляд Никиты, продолжила. — Соседи снизу: наркоманы и бандиты! Появились тут месяца два назад. Поначалу тихие были, парни эти, но по ним видно, что какие-то они заморыши, пьянчуги, — женщина сморщилась и махнула рукой. — Целыми днями там у себя сидят, потом, как на улицу покажутся, так всё — катастрофа, пожар! Подглазники такие тёмные, сами худые, больные, ноги еле-еле передвигают. Иногда вот так вот с ума сходят, как сейчас.

— А ментам про них сообщали? — спросил сын. — Это же притон! Это статья — их быстро разгонят!

— Ой! — продолжила Валентина. — Звонили, вызывали — они приехали, пальцем погрозили, какого-то одного бомжика забрали и всё.

По батарее застучали с новой силой.

— Понятно, — процедил сквозь зубы Никита и начал вставать из-за стола.

— Ты куда? — удивлённо спросила женщина, смотря на сына снизу вверх.

— Пойду, объясню им, что шуметь — плохо, — спокойным голосом ответил сын, направившись в свою комнату.

— Кому? — переспросила мать, но тут же поняла. — Ой, Никита, не надо! Давай я сейчас лучше в милицию позвоню!

— И что, с ними снова проведут беседу? — крикнул ей из комнаты парень. Он расстегнул свою спортивную сумку и начал в ней что-то искать.

Валентина Ивановна в этот момент набирала короткий номер телефона на своём мобильнике:

— Сына, ну зачем тебе это надо? Пусть лучше милиционеры приедут! Ну, тебе-то зачем ходить?

Никита, наконец, нашёл в сумке компактный электрошокер и перцовый баллончик. Он положил предметы в карманы и направился к выходу из квартиры. Проходя мимо мамы, он отодвинул мобильник от её уха:

— Не надо. Я просто с ними поговорю так, как они смогут понять. Ничего не будет.

Валентина Ивановна смотрела на него с тревогой:

— А может всё-таки в милицию?

— Нет, мам, — отрезал парень. — Не надо. Тут быстро — я скоро вернусь.

***

Бука вцепился руками в стояк отопления и пытался его вырвать. У него не было сил, но казалось, что если он этого не сделает, то его позвоночник рассыплется. «Здесь может быть только одна ось», — звучало в голове наркомана. Обезумев от боли, Бука снова начал царапать обои на стенах. И так уж вся кожа горела огнём, кости трещали, суставы набухали и перешёптывались, а теперь ещё и позвоночник исчезал! В квартире раздался звонок. Бука поковылял на полусогнутых ногах к входной двери: там было спасение, там было «лекарство»! Даже «кумара» начали отпускать, ведь сейчас он примет то, без чего так страдал! Но за дверью стоял не Штырь. На пороге был какой-то незнакомый короткостриженый парень. Бука застонал:

— Нееету! Ничего нееету! Нужно! Нужнооо!

Парень отпрянул от двери, достал что-то из кармана. «Ты чего, братан?» — прозвучало в голове Буки. Он уже не понимал: это спросили у него или он сам себя слышит? Силуэт парня стал смазанным — из глаз снова полились слёзы, в спине появилась режущая боль.

— Лекарство? — пробубнил сквозь плач Бука.

Человек явно что-то сжимал в кулаке и о чём-то его спросил. «У него есть, он просто играет, — пронеслось в голове наркомана. — Зачем так? Зачем?!» Бука повторил громче, но совсем нечётко:

— Лекарство! Дай лекарство!

Человек всё это время что-то кричал ему, но не хотел давать то, что было зажато в кулаке. Парень начал убирать вещицу обратно в карман и пятиться назад на лестницу. «Он сбежит! Сбежит! Лекарство!» — Бука взвыл от боли и, собрав воедино последние силы своего дряблого тела, прыгнул на незнакомца, чтобы не дать тому сбежать.

Никита, не задумываясь, встретил ударом кулака подавшегося к нему безобразного, сопливого, худого человека с ввалившимися глазами. Наркоман упал на спину и ударился затылком о стальной порог входной двери. Никита замер: «Встанет или нет?»

Человек, больше похожий на призрака, не двигался. Он лежал с открытыми глазами, по полу начала растекаться лужа крови.

— Мать твою! — громко выругался парень.

Сзади кто-то сорвался с места и побежал по ступеням вниз. Никита обернулся — по лестнице убегал такой же худой наркоман как и тот, что распластался перед ним. Через несколько секунд шум прекратился — свидетель выбежал на улицу. Никита бросился к телу, лежащему без признаков жизни. Он начал пытаться нащупать пульс на исколотой иглами руке человека, затем на его шее, после этого просто попытался услышать дыхание, но всё тщетно. Дрожащими пальцами Никита набрал короткий номер на своём телефоне:

— Алло, милиция! Тут самооборона…

***

Абрамов сказал матери, что он позвонил в скорую помощь, потому что соседу снизу стало плохо. Чтобы не оставлять человека в тяжёлом состоянии одного, он дождётся врача вместе с ним. Сын не хотел, чтобы мама видела его рядом с трупом над лужей крови. Милиция приехала довольно быстро: он услышал характерный для их машин звук двигателя у подъезда. Почти сразу после этого на кого-то напала собака: с улицы через окно на лестничной клетке донёсся лай и чья-то ругань. Затем прозвучал выстрел. Через мгновение дверь в подъезд открылась и по лестнице зашагали несколько человек.

— Вот сука! Только бы не бешеная эта псина была! — голос говорившего был раздражённым.

Наконец, Никита увидел наряд: трое милиционеров, один из которых был в рубахе, брюках и фуражке. На брюках были видны отпечатки пыльных лап.

— Лейтенант Кузнецов, — представился офицер, — это вы зво… — он оборвал фразу, заметив около одной из дверей труп в луже крови. Милиционер изменился в лице и отступил назад. — Руки вверх, лицом к стене!

Один из сержантов, поднимавшихся за ним, скинул с плеча короткий автомат, второй блюститель порядка достал пистолет из кобуры.

Никита торопливо начал объяснять:

— Да не, тут вот что было: я спускаюсь…

Его оборвал громкий приказ офицера:

— Молчать! К стенке!

Сержант передёрнул затвор на автомате и прицелился Никите в грудь.

Парень с испугу начал делать всё, что ему говорят. После того, как он встал лицом к стене и вытянул руки, его сильно ударили сзади под колени — ноги непроизвольно согнулись. Лицо впечатали в штукатурку стены и начали заламывать руки. На запястьях щёлкнули наручники.

— Никита! — крикнула Валентина Ивановна, выбежав из квартиры на шум, чтобы узнать, что там на лестнице происходит.

— Мам, я невиновен! Честно! — крикнул ей сын. Сержанты быстро увели его вниз по ступеням.

Глава 3. Герой

За 3 года и 5 месяцев до создания «Объекта 80».

Дачники проводил лето традиционно: на грядках и шашлыках. Посёлок Горьяново не был застроен особняками богатой элиты. Это место, удалённое от города, не отличалось красивыми видами или местами для промыслов. Здесь обосновались люди попроще: средний класс — семьи работников образования, медицины, разных отраслей промышленности. Некоторые участки были выданы владельцам ещё при строительстве социализма, а остальные — выкуплены новыми хозяевами у последних спивавшихся аборигенов. Местных семей осталось всего ничего — менее десятка. Они подрабатывали у городских сторожами зимой, о чём вовсе не жалели: другой работы попросту не было во всей округе. Да и с появлением дачников продуктовая лавка стала ездить гораздо чаще. Переулок Красный, зелёные обочины которого запылились из-за высохшей грунтовки, располагался на окраине посёлка. Несколько рядов одноэтажных домиков из кирпича, бруса с двускатными крышами своей тенью укрывали от солнца приехавших «на грядки» людей. В одном звучала музыка из радиоприёмника, в маленькой кухне другого гремел стук ножей о деревянные досочки: готовили окрошку. Напротив крайнего домика из силикатного кирпича, узкие окна которого скрылись за тёмным деревянным забором, стоял мальчик. Сложив ладони у рта в форме рупора, Максим начал протяжно звать свою подружку:

— Наааастяяя! Нааастяяя!

В правом окне детская ручка отодвинула нижнюю часть белого тюля. Смугловатая девочка выглянула на улицу, увидела мальчишку и радостно ему помахала ладошкой. Спустя мгновение в окошке уже никого не было. Максим опустил руки и начал ждать. Он решил попинать камешки в канаву, отделявшую участки на Красном от дороги. Ему легко было представить себя футболистом: спортивные штаны тёмно-синего цвета с тремя белыми косыми полосками на кармане и серая футболка с черепахами-самураями были формой его личной команды. Он раз за разом вёл «мяч» мимо воображаемых защитников и отправлял его на дно сквозь зелёную тину, похожую на натянутую сетку «ворот». «Матч» продлился недолго: входная дверь дома хлопнула и к калитке уже прошлёпала Настя, одетая в зелёную майку с феями, джинсовую складчатую юбку, немного не доходившую до колен, и розовые резиновые тапочки. Перемахнув через короткий мостик, девочка оказалась на обочине и протянула Максиму что-то зажатое в кулаке:

— Привет! Это тебе!

— Привет! Спасибо! — мальчик принял угощение в виде сушки и шоколадной конфеты, которую тут же раскрыл да отправил себе в рот. Фантик он положил в карман, вспомнив о нравоучениях, которые читала ему мачеха: «Не сори направо и налево!» Настя была чуть ниже и младше Макса, но это не помешало детям сдружиться в городском дворе и отправиться в путешествия по Горьяново и окрестностям: их семьи были соседями и там и тут. Несмотря на то, что Настя — девочка, она была той ещё авантюристкой. Любившая лазить по зарослям кустов, кидаться стеклянными бутылками в стену, стрелять ягодами из напальчника и гоняться за котами, она быстро вошла в круг доверенных лиц Максима. Дети смело отправлялись на поиски приключений, даже не задумываясь, что кто-то из них мог рассказать родителям о том, где именно они были и откуда на самом деле новые синяки и ссадины.

— Что мы сегодня будем делать? — спросила девочка.

Максим ответил ей сквозь хруст сушки во рту:

— Похимичить можно, потом на речку пойдём.

— Давай, — заулыбалась Настя. Она смахнула за ухо свои тёмные волосы, постоянно налезавшие на глаза, и случайно увидела, что за ними кто-то наблюдал, выглядывая из-за угла на перекрёстке. — Ой, а кто это?

Максим посмотрел в направлении пальца подружки и увидел ещё одного ребёнка, который был явно ими заинтересован, но не решался показаться и поэтому шпионил из-за куста черноплодной рябины, перекинувшей свои ветки через забор углового дома.

— Пошли, посмотрим, — предложил мальчишка и двинулся вперёд.

— Пошли, — отозвалась каким-то странным тоном Настя, но не стала отставать от друга.

Ещё издали Максим прокричал:

— Выходи, мы тебя видели!

Когда до перекрёстка оставалось метров двадцать, ребёнок окончательно покинул своё укрытие и вышел на дорогу, перепрыгнув канаву. Это оказалась девочка примерно их возраста, со светлыми рыжеватыми волосами. На ней было летнее жёлтое платье в чёрный горошек, а на её ногах — бежевые сандалии.

— Тебя как зовут? — спросил мальчишка.

— Ксюша, — смущённо ответил ребёнок. — А вас?

— Я Максим.

— А я Настя! А что у тебя ноги пузырчатые? — решила придраться смуглянка к расцарапанным коленкам, на которых были красные пятна.

— А это я…это я об крапиву, когда к кусту подбиралась, — смутилась девчонка.

— А почему ты от нас пряталась? — спросил Максим.

— Я не знаю, — тихо ответила Ксюша, отведя взгляд.

— Пойдёшь с нами химичить? — решил перейти к делу мальчуган.

— А это как? — заинтересовался ребёнок.

— Мы тебе покажем, — сказал мальчишка и махнул рукой, предлагая идти за ними.

— Эх, — еле слышно вздохнула Настя.

***

Дети шли по тропинке вдоль крайних участков. Виляя между кустами ольхи, прыгая через ямы и канавки, взбегая на заросший старый отвал, они приближались к одному из любимых мест: заброшенному коровнику. Ксюша шла последней.

— Ты где загорала? — спросила она у шедшей чуть впереди неё Насти.

— Нигде, — ответила та, — а что?

— Ты такая загорелая, как будто с родителями на море была.

— Нет! Я всегда такая была, — отмахнулась Настя.

Ксюша продолжила:

— Вот бы мне такой всегда быть! Мама говорит, что красивые и богатые женщины всегда загорелые, а у меня кожа сгорает быстро, загар совсем не пристаёт. А это красиво!

Настя расплылась в широкой улыбке:

— А я такая сама по себе!

Дети вышли на узкую грунтовую дорогу с растрескавшимися серыми пятнами высохших луж. Осталось спуститься с холма и преодолеть овраг. Угол заброшенного здания уже был виден впереди.

К разговору подключился Максим:

— А я слышал, что кто загорает, тот может умереть. У него проявляется рак на коже!

— Кто тебе такое сказал? — прыснула с удивлением Ксюша.

— Мама с тётей Олей по телефону говорила, и я это слышал, — с важным видом заключил мальчуган.

— А вот ты докажи! А почему в кино Изаура не умерла? — не унималась Ксюша. — Она там загорелая!

— А кто такая Изаура? — спросил в ответ Максим.

— Что делает рак? Где? — заинтересовалась Настя. — У меня на ухе пятно родимое есть, это уже рак проявляется? Я теперь умру?

— Это рабыня, — ответила Ксюша, удивляясь, что кто-то может этого не знать.

— Нет! Рак — это когда болит так же сильно, как будто тебя всю клешнями зажали, — протараторил мальчик.

Под шум этого разговора, в котором все перебивали друг друга, детвора добралась до разваливающейся постройки.

— Ой! А что это? — произнесла Ксения, рассматривая потрескавшуюся кирпичную стену с дырой вместо двери. Этот торец одноэтажного здания был шире любого дома в посёлке. В небольших прямоугольных окнах не осталось деревянных рам, там поселились лишайник и плесень. Около дыры валялось много битого кирпича и зелёных осколков стекла.

— Это коровник, — ответил Максим. — Ты его раньше не видела?

— Нет, а тут и коровы есть? — Ксюша заглянула в дыру.

Настя засмеялась, наблюдая, как девочка крутит головой в поисках скота:

— Ты что, дурочка? Тут никто не живёт!

Максим тоже улыбался:

— Коров пастух караулит на поле, с другой стороны, — он махнул на здание перед собой.

— Я не знала, — покраснела Ксюша. На её светлом лице очень быстро распространялся цвет смущения.

Троица прошла через дыру внутрь. Коровник стоял заброшенный уже около десяти лет. Длинное здание строилось государством для размещения целого стада в три сотни голов. Но сейчас деревянные загоны были выломаны и растащены на дрова. Лотки поилок забились мусором и грязью, в некоторых местах произошёл обвал деревянной крыши. Ржавые ворота впереди оставались закрытыми, но все равно сквозь множество мелких отверстий в них проходил солнечный свет. У некоторых кирпичных колонн в центре образовались провалы грунта. Из этих ям несло сыростью, землёй. Окна одной из боковых стен были закрыты зелёными ветвями ольхи: кусты разрослись вдоль неё почти по всей длине. Рядом с торцевой стеной, через дыру которой дети пробрались в постройку, не хватало большого куска под окном. Обвал кирпича произошёл на несколько рядов и закончился где-то в полуметре от пола. В этом месте стена была тёмной и мокрой, а на полу валялось много тонких красных керамических пластинок. Неподалёку стоял импровизированный стол из почерневших старых досок, лежавших одним концом на мятом ведре, а вторым — на столбике, сложенном из обломков выпавшей каменной глыбы. Дети направились к этому шаткому предмету постапокалиптического интерьера.

— Это — наша ланбаратория. Максим — учёный, а я — ланбарат, — сказала Настя новенькой. — Ты тоже можешь быть ланбаратом.

— А что нужно делать? — с интересом спросила Ксюша.

— Банки открывать, — ответил Максим. — Вот там они стоят.

Мальчик показал на находившийся неподалёку обломок стены. Настя в этот момент уже тащила к столу пыльную банку белой краски, с бортиков которой свисала паутина. Между стеной и глыбой Ксюша обнаружила ещё пару ржавых банок с красками коричневого и чёрного цветов. Этикетки на них давно выцвели, вымокли и стали совершенно нечитаемыми. Рядом с банками лежал чёрный пластмассовый кубик с отломанной крышкой. Было видно, что внутри кубик состоял из нескольких металлических пластин, соединённых друг с другом. Между ними блестели капли каких-то жидкостей. От этого куба пахло очень неприятно.

— А что это? — спросила Ксюша.

— Что? — посмотрел в её сторону Максим, ковырявший палкой землю в одной из ям в полу.

Конец ознакомительного фрагмента.