Мачеха поневоле

Ирина Шайлина (2025)

Что делать, если в наследство тебе достались не миллионы, а трое несносных бесенят? Ужаснуться, смириться и полюбить их всей душой. Но стоило нам найти с ними общий язык, как на горизонте появился он. Бывший моей сестры и отец ее детей. И у него на нас большие планы, в том числе и на меня. Только вот я совершенно не хочу сдаваться добровольно в его плен, пусть даже он очень красив и обаятелен… В тексте есть: #Три упрямых и шкодливых ребенка #Юмор и любовь #Противостояние #От ненависти до любви

Глава 1. Алиса

В лицо щедро бросило песком — резкий ветер не поскупился. Песок заскрипел на зубах, защипало в глазах. Я сморгнула. Правильно, я плачу не от того, что вдруг именно здесь, в родном городе вдруг осознала, что Аньки и правда больше нет. Это все песок.

Аньки не стало. Я не общалась с ней много лет, но от этого не легче. Я всегда знала, что она есть. А теперь нет её…мне позвонила баба Нина, соседка, она нашла мой номер в записной книжке сестры.

— Приезжай, — выдохнула она. — Аня…умерла. Похоронили уже, не знала я, как до тебя дозвониться, номера не было. Приезжай скорее, Алиса, детей забрали… У них же кроме тебя нет никого.

Вот так и получилось. Некоторые получают в наследство миллионы, или хотя бы квартиры от стареньких бабушек. Я получила детей, зато трех сразу. Богатство неописуемое, меня буквально от страха тошнит — своих детей у меня нет.

Страх такой, что трясет. Ну, куда мне дети? Я их не знаю даже. Когда я уезжала, старшей девочке два месяца было. Маленький комочек, а не человек. Сейчас ей двенадцать. Двойняшкам по пять, скоро шесть. Я их не видела — Анька если рвала, рвала по полной. Просто вырвала меня из своей жизни, как будто и не было.

Сейчас у меня в кармане мятая уже фотография — юрист прислал. Он работал от моего имени по доверенности, пока я спешно решала вопрос с работой.

Потому что я не знаю, что делать с детьми. Но оставить их в детском доме не могу.

Я сбросила туфли и босиком, по мягкой дорожной пыли, поднялась на лысую гору — так мы называли её в детстве. Она торчала над городом, нависала над нашим домом, который словно робко жался к её изножью. Внизу — бескрайняя степь, с зелёными пятнами леса у реки, сама река широкой лентой течёт к горизонту и вливается в море. Море отсюда тоже видно — бескрайнее, соединяющееся с небом, в такую погоду кажущееся гранитно-серым.

— Анька, — печально сказала я далёкому морю. — Что же ты со своей жизнью наделала? Почему не написала, не позвонила, даже когда умирала?

Ответов не было. Зато были документы, которые подтверждали, что теперь я являюсь опекуном трех совершенно незнакомых мне детей. Вышла на дорогу, махнула рукой останавливая попутку.

— На Советскую…

В нашем маленьком городке все самое важное сосредоточено на Советской. Там же маленький приют временного содержания детей, куда я направляюсь. От страха снова замутило, я кулаки сжала и вздохнула поглубже.

— Пришли наконец, — хмыкнула женщина на входе. — Долго же вас носило…

Я проглотила слова оправданий — я ей ничем не обязана и виноватой себя не чувствую. Я прилетела сразу, как смогла.

— Матвеевых готовьте! — крикнула она же. — А вы садитесь, ваши подписи нужны…

Дети стояли по росту дурака. Старшая девочка, Ангелина, потом девочка Соня, а следом Миша. Младшие были двойняшками, но совершенно разными. Соня радовала мир рыжими кудрями и была значительно выше брата. Миша был очаровательным блондином и робко смотрел огромными глазищами.

А старшая…старшая усиленно делала вид, что в упор меня не видит.

— Ну, что, — выдавила я из себя максимально жизнерадостно. — Давайте знакомиться? Я ваша родная тётя. Меня зовут Алиса. Здравствуйте!

Дети как будто ещё кучнее друг к другу прижались. А я заметила, что на мальчишке носки разные.

— Здрасьте, — сказал он.

А рыжая Соня в бок его толкнула. Старшая ничего не сказала, рюкзак свой закинула на плечо, взяла двойняшек за руки и повела к выходу. В дверях Соня обернулась, косичка рыжей змейкой переметнулась на грудь. Посмотрела глазами, которые зелёные, как свежая зелень, салатовые практически.

— За нами папа придёт. И заберёт нас.

Я вздохнула — легко не будет. А кто отец детей знала только сама Аня, и боюсь унесла свой секрет в могилу. Папочка если и был, детьми явно не интересовался — ни разу за все время, пока я носилась с бумажной волокитой он так и не появился.

Ах, знать бы мне тогда…хотя, куда бы я делась? С тремя то детьми.

На улице оказалось, что детей не на чем везти. До нашего дома от автобусной остановки пешком далеко, такси заранее я вызвать не додумалась, мы стояли на улице и ждали. Дети молчали, молчала и я. Единственное, на что я надеялась — со временем станет легче. Может они хотя бы разговаривать со мной начнут.

— Я все глаза проплакала, — запричитала баба Нина, встречающая нас на завалинке. — Всё смотрю и смотрю на дорогу…наконец вернулись, сама бы вас забрала, да кто отдаст мне старой…

Дети высыпали из машины и кубарем понеслись к старушке, что жила с нами по соседству всю свою жизнь. Такая старая, что ещё мать мою нянькала. Иногда мне казалось, что она вечная, и слава богу. Мир без бабы Нины стал бы куда тусклее.

Я украдкой смотрела на детей. Они прижимались к старушке, плечи Ангелины тряслись от слез. Я её понимала, я знаю, что такое терять мать. И знаю, что утешить невозможно, нужно просто пытаться жить дальше.

Я отошла — быть свидетелем чужого горя было неловко. Посмотрела на дом, в котором выросла. В три этажа, длинный и тонкий, словно скворечник, он достраивался этаж за этажом много лет. Пожалуй, он напоминал дом семейства Уизли — такой же нелепый. Раньше мать сдавала комнаты курортникам, но у нас они жили неохотно. Мы ютились у самой горы, далековато от города. К реке нужно было спускаться по каменистому крутому откосу, усыпанному острыми камнями, а до моря трястись на автобусе добрый час.

Но я любила наш берег. И лысую гору. И песчаную тропинку, что вела к дому. Узкие спальни с высокими окнами. И даже рев, с которым смывал наш допотопный унитаз — мёртвого подымет.

— Здесь жить будешь? — спросила баба Нина, обнимая меня со спины и поглаживая по плечу.

— Не знаю, — честно ответила я. — У меня в Москве крошечная студия… куда там трех детей? Но там работа, там вся жизнь моя… Не знаю, что делать.

В холодильнике было пусто. Вернулся косматый рыжий кот, которого соседка прикармливала, заорал требовательно. Такая же рыжая, как он, Соня, схватила его в охапку и утащила в свою комнату. Я смахнула пыль с обеденного стола — пылью все заросло, прошла в гостиную.

Ангелина стояла ко мне спиной и гладила поверхность старого трюмо. У меня сердце сжалось. Представила, каково ребёнку разом лишиться не только матери, но и дома. Колючка Ангелина встретила мой взгляд вздернув подбородок и горло ушла.

А я весь вечер пыталась организовать быт. Что вообще едят дети? Во сколько им ложиться спать? Я не знала ничего. Анька местами сделала ремонт и поставила новую электрическую плиту. Я не успела к ней приноровиться и сожгла мясо. На ужин пришлось яичницу есть, а это наверняка вредно…

— В душ и спать? — с надеждой спросила я, посмотрев на часы.

Десять уже, наверняка уже можно спать. Я вот после перелёта, потом долгой дребезжащей маршрутки просто умираю от усталости. Дети переглянулись. Миша сделал ко мне шаг, но Соня дернула его за футболку, вынуждая остановиться. Я подавила соблазн закатить глаза.

— Ты что-то хотел сказать?

Он замялся, сестры явно на него давили, затеяв против меня войну. Ангелина шикнула, а мальчик упрямо мотнул головой. А потом протянул мне крепко сжатый кулак. Я тихонько разжала маленькие пальчики. На ладошке лежал зуб. Крошечный. Молочный.

— В приют зубная фея не прилетает, — объяснил Миша. — А зуб у меня уже три дня, как упал. Я его прятал, потерять боялся…

— А что надо делать? — испугалась я.

— Положить под подушку. В приюте я ложил, а она не прилетела.

У меня снова сердце сжалось — с таким-то сердечный ритмом и до инфаркта недалеко. Этот мальчишка безумно трогал, а сейчас зуб его держу и реветь хочется.

— Сегодня непременно прилетит, — заверила я дрогнувшим голосом.

Ангелина резко со стула встала так, что он жалобно заскрипел ножками.

— Не прилетит, — сказала Ангелина, которая вовсе не была ангелочком. — Потому что фей нет, я тебе сто раз говорила.

— Неправда! — закричал Миша, лицо его сморщилось предстоящим плачем. — Когда у нас была мама, фея всегда прилетала!

Ангелина ушла, хлопнув дверью. Соня за ней. Я решилась, и притянула мальчишку к стулу, на котором сидела. Робко, со страхом прижала его к себе. Он доверчиво уткнулся лицом в моё плечо, я успела коснуться его шелковистых волос. А потом он вырвался и убежал.

Я сначала немного поревела, а потом вытащила из сумки сникерс, что приехал со мной ещё из Москвы и сотенную купюру. Положу Мише под подушку. Иду, сердце замирает, страшно. Удивительно, но мне хочется, чтобы этот мальчик, которого я вижу в первый раз в жизни сегодня, продолжал верить в зубную фею. Мишка не проснулся, я осторожно нашарила зуб под подушкой, а под неё положила немудреный подарок.

Зуб выбросить не решилась.

Утро наступило куда скорее, чем мне хотелось. Мечталось выспаться, но спала я чутко, поэтому услышала тихие детские шаги по коридору.

— А мама на завтрак готовила кашу, — порадовала меня Ангелина. — Или блинчики. А ты снова приготовила яичницу. На ужин, на завтрак…

— Я не мама, — как можно спокойнее ответила я.

Ангелина поднялась, посмотрела мне в глаза. Маленькая ещё, пусть и не по годам стервочка. Я буду спокойной. Я знаю, как ей плохо сейчас.

— Да, — согласилась она. — Не мама. Мачеха.

Слово хлестнуло, словно кнутом. Обожгло пощёчиной. Я не сдержалась, в комнату к себе сбежала. Поревела снова. Как же я хотела домой! В свою маленькую уютную квартирку. Пить кофе на лоджии и смотреть на вечерний город. Наслаждаться покоем. Я не хочу внезапного материнства!

Но я знала — не откажусь. Не смогу просто. Это как крест, который непременно нужно тащить, бросить никак нельзя.

Следующая неделя была адом. Я сто раз хотела схватить чемодан и сбежать. Девочки продолжали войнушку против меня. Дети просыпались очень рано. По ночам Мишка часто ревел, а один раз — описался. Из-за этого ему стало стыдно, он разревелся ещё сильнее, хоть я и пыталась утешить его неуклюже. Ангелина назвала его слабаком. Позвонил шеф, напомнил, что пусть я и перешла на удаленку временно, проект надо сдать вовремя, а я файлы не открывала даже… Времени нет, как матери вообще выживают?

А больше всего пугало то, что это — навсегда.

Той ночью на далёком море штормило. У нас то лил дождь, то порывистый ветер стучал в окна, принося пыль и песок с лысой горы. На сердце было неспокойно, как же иначе? Я тихонько прошла мимо детской — Соня и Миша спали в одной комнате. Прислушалась.

— Хватит плакать, — сказала Соня, впрочем, не так категорично, как при мне говорила. Мягче. — Надо просто подождать, ты же знаешь. Мама сказала, что за нами приедет папа. И заберёт от неё.

— Я боюсь чужого папу, — всхлипнул Мишка. — Он может и наш, но совсем чужой. А Алису я уже знаю…

— И папу узнаешь, — отрезала Соня.

Я вздохнула, решила не вмешиваться в детские фантазии. Хочется им мечтать о папе — пусть мечтают. Главное чтобы больше жуков в мою постель не бросали. Прошла на кухню, налила себе чаю, насыпала коту корма и наконец села. Успела первый глоток сделать, когда в дверь постучали.

Испугалась сразу. Вдруг, у бабы Нины случилось что-то? Кто кроме неё в такой глуши может вообще ночью прийти к нам? Бросилась к дверям, открыла не раздумывая, сразу.

Он был мокрым. Дождь порядком вымочил его тёмные волосы. Рубашка прилипла к телу, отчётливо обрисовывая торс. Но жалким не выглядел, нет. Улыбнулся, сверкнув белыми зубами. Смерил меня оценивающим взглядом зеленых глаз, с ног до головы, я мигом пожалела, что огромный халат не надела, что вообще открыла дверь незнакомцу.

— Вы кто? — удивилась я. — Что вам нужно?

— Папа, — сказал он, голос у него сильный и приятный. Уверенный. — Двойняшек.

И тогда я поняла, почему он кажется знакомым. У Соньки рыжей глаза — такие же зелёные.