Жребий судьбы

Ирина Цветкова

Российская империя. Конец XIX – начало XX века. История любви ресторанной певицы Ксении и офицера Павла. По мотивам этого произведения снят одноимённый четырёхсерийный художественный фильм.

ЧАСТЬ 1

Свет в ресторане был приглушён. Ксения в гримёрке готовилась к своему выходу. Ресторанная певица сама наложила себе грим, осмотрела себя в зеркале, поправила перья, провела рукой по блёсткам. Вроде всё в порядке. Теперь осталось только подождать, пока Антон Кузьмич, распорядитель, вызовет её в зал.

Ксения Никитина выступала под псевдонимом Алмазова. Её очередь была после братьев Орешниковых, которые были вовсе никакие не братья, а просто вместе свели посторонних людей, которые исполняли куплеты и частушки. Обычно они выступали после Ксении, когда публика уже навеселе, но сегодня её попросили поменяться. Ей было всё равно. Директор ресторана, видя, что один из «братьев», Любомир Касторников, входит в запой, понимал, что чем раньше его выпустить на сцену, тем трезвее будет артист. Если додержать его как обычно, то после выступления Ксении, когда его выход, он будет уже пьян, хоть и стараются отнять у него всё хмельное, обыскивают гримёрку, но он всё равно как-то находит способ глотнуть горячительного зелья.

Ксения ещё и ещё раз проверила, всё ли у неё в порядке со сценическим костюмом. Хотя на самом деле беспокоил её не костюм. Там, в зале, должен сидеть один молодой человек…

Он часто приходил в этот зал. Она давно заметила его. Как ей показалось, и он смотрел на неё. Нет, конечно, ничего удивительного здесь нет, все зрители смотрят на артистку. Но ей казалось, что он не сводит с неё глаз и взор его особенный. Ни словом, ни взглядом Ксения не могла показать, что ей нравится молодой офицер, но пела она, каждый раз выходя на ресторанные подмостки, только для него. И даже когда она получала от него корзины цветов, не смела дать ему понять, что и он ей нравится.

Бедная девушка, зарабатывающая себе на жизнь пением, не имеет права на чувства. Она должна дорожить местом и репутацией. Мужчины приходят и уходят, сколько их ещё будет в этом зале и в её жизни, а работа у неё пока одна. Если она её потеряет, то надеяться ей не на кого. Ей никто ничего в этой жизни просто так не даст. Ей надо самой зарабатывать, завоёвывать… Тем более, если она мечтает перейти из ресторана на театральную сцену.

О сцене Ксения мечтала всегда. Когда в детстве к ней приходил мсье Дюбуа давать уроки музыки, он первым заметил её удивительный вокальный дар.

— Если эта девочка не погубит свой талант замужеством, — говорил он её родителям, так и не избавившись от французского акцента, — она станет великой певицей. Ей будут рукоплескать все столицы мира!

В её детстве было всё: был большой дом в центре города на Эрделевской, было загородное имение, был свой пони, был белый рояль и рождественские ёлки… Было замечательное, прекрасное детство. Но всё кончилось неожиданно и нелепо. Её отец, Александр Прокофьевич Никитин, был большим поклонником азартных игр. По-первах ему везло, но потом начались неудачи. Маленькая Ксения сначала не обращала внимания на то, что из дома исчезают ценные вещи. Время от времени приходили какие-то люди, уносили мебель. Девочка не придавала этому значения: уносят — значит так надо. Но когда забрали её любимый белый рояль, она рыдала безудержно и неистово. Делу это не помогло. Белый рояль исчез из её жизни навсегда. Как, впрочем, и всё остальное. Пытаясь отыграться, Никитин потерял всё. У них не осталось даже крыши над головой. Поняв, до чего он довёл свою семью, отец покончил с собой.

Ксюша с матерью оказались без средств к существованию в сырой, полутёмной комнате. Её мать, Аделина Ивановна, светская красавица с красивым бархатным голосом (который и унаследовала Ксюша), не вынесла таких бурных перемен в своей жизни, вскоре зачахла и умерла. Осиротевшую Ксению определили в детский приют. Она оказалась в приюте для девочек, где все ходили в одинаковых платьишках и были одинаково коротко пострижены.

Спустя годы, выйдя из стен приюта, Ксения понимала, что на приличное замужество ей надеяться не приходится. На театральную сцену с её коротко стрижеными волосами и ситцевым приютским платьицем — тоже. Чтобы прийти на прослушивание в театр и добиться успеха, надо было отрастить волосы, купить красивую одежду. А для этого надо было найти работу, снять жильё…

— Мадемуазель Ксения! Ваш выход, — вывел её их задумчивости голос Антона Кузьмича.

Она поднялась, бросила последний взгляд на себя в зеркало и пошла следом за ним.

— Уважаемые господа! А сейчас для вас поёт звезда ресторана «Глициния». Несравненная! Блистательная! Очаровательная! Восхитительная! Дивная! Божественная! Единственная и неповторимая Ксения Алмазова! Прошу любить и жаловать, господа!

Ксения вышла под шквал оваций. Здесь её любили. Она исполняла романсы. Когда она начинала петь, люди переставали жевать, оставляли ножи и вилки и не сводили с неё глаз. Она зачаровывала всех своим голосом. Даже официанты переставали сновать по залу. Но она глазами искала одного-единственного человека. Он здесь. Значит, всё в порядке, день прожит не зря. Она не знала даже его имени, но ей достаточно было всего лишь увидеть его и почувствовать себя счастливой оттого, что он слышит её пение. Никто, ни один человек в этом зале не догадывается, что поёт она лишь для него одного. В том числе и он сам об этом не знает. Ксения понимала, что не может рассчитывать на взаимность со стороны молодого человека и единственное, на что имеет право — это петь для него. Знать, что он слышит её голос, видит её саму — этого ей достаточно. Ни на что большее она не имеет права.

После романсов у неё был второй выход с программой варьете. По закону жанра Ксения под конец выступления с бокалом шампанского в руке оказывалась на коленях какого-нибудь мужчины, обнимая его и накидывая на него своё боа. Каждый раз она боролась с собой, желая плюхнуться на колени объекту своего интереса. Но усилием воли она отклоняла эти мысли: вдруг он подумает, что она — легкомысленная особа. Вот и сегодня Ксения мысленно поспорила сама с собой, в очередной раз подумала, что можно бы один раз рискнуть (в конце концов, он же видит каждый раз, как она садится мужчинам на колени, ничего такого не случится страшного, если однажды она сядет к нему. Чёрт возьми, она же артистка! Это всего лишь роль). Но благоразумие вновь отвело все доводы. Этот молодой красавчик в погонах не должен догадаться, что она, Ксения Алмазова, к нему неровно дышит.

…Закончив номер, Ксения подняла глаза… и встретилась взглядом с тем, о ком думала все последние недели. Она была у него на коленях. У неё от ужаса перехватило дыхание, и она убежала за кулисы, забыв своё боа на его шее.

Ресторанный зал взорвался аплодисментами. Смущённая Ксения не хотела выходить на поклон, но Антон Кузьмич буквально за руку вытащил её из гримуборной.

Ксения вышла к публике и поклонилась.

— Перья свои забери! — послышались нетрезвые голоса. В зале стоял звон бокалов, слышалось цоканье вилок и ножей о тарелки. Ксения игривой походкой подошла к столику, где сидел молодой офицер, по-кошачьи цапнула своё боа и пошла к выходу за кулисы, по пути щекоча носы мужчинам перьями своего боа.

Уже зайдя в гримёрку, она с ужасом обхватила голову руками: «Боже, что он обо мне подумает?» А что он, собственно говоря, должен подумать? Она всего лишь ресторанная певичка. Кому есть дело до неё, сироты, вынужденной зарабатывать себе на хлеб насущный? Разве этот красивый холёный офицер когда-нибудь снизойдёт до того, чтобы заговорить с ней?..

— Ксения Александровна, вы сегодня, как, впрочем, и всегда, были неподражаемы! — похвалил её Антон Кузьмич. Ещё он сказал, что сейчас ей принесут ужин.

— Нет, не надо, — стала отказываться Ксения. — Мне сегодня кусок в горло не пойдёт.

— Возражения не принимаются, — ответил ей распорядитель ресторана. — Нам нужна здоровая певица. Поэтому я лично слежу за вашим режимом питания.

Когда она смыла грим и переоделась, он заставил её проглотить ресторанный ужин. Потом она направилась домой. На сегодня её рабочий день был окончен.

— Пока, Кузьмич, до завтра.

По дороге к выходу она прощалась с встречавшимися ей на пути работниками ресторана «Глициния». У них трудовая вахта в самом разгаре, а ей предстоит идти одной по тёмным, ночным городским улицам. Одни граждане уже спят в своих постельках, другие пируют в ресторанах, а она, Ксения Никитина, она же Ксения Алмазова, тихонько побредёт одна в свою съёмную квартирку. И никому нет до неё дела — ни городским мещанам, мирно спящим у себя дома, ни веселящимся посетителям ресторана «Глициния», которые ещё несколько минут назад бурно аплодировали ей.

Толкнув входную дверь, Ксения шагнула в черноту ночи. И тут же отшатнулась, увидев мужскую фигуру. Незнакомец приблизился к ней.

— Разрешите вас проводить домой, сударыня? — произнёс он.

У Ксении бешено заколотилось сердце. Она узнала этого человека. Это был ОН!

Молодой человек хотел было предложить, чтобы она взяла его под руку, ведь в темноте идти опасно и неудобно, но потом подумал, что неприлично незнакомой девушке предлагать свой локоть.

Ксения не верила тому, что с ней происходит. Неужели это на самом деле? Молодой, красивый, статный офицер, ежедневно приходящий в их заведение, человек, с которого она глаз не сводит — и вот он, рядом с ней, провожает её домой?.. Это явь или сон?

А он разговаривал с ней красивым мягким голосом. Она молчала, боясь нарушить идиллию. Пусть говорит, она будет слушать, чтоб запомнить этот вечер на всю жизнь. Ведь такое больше не повторится, была уверена она.

— Меня зовут Павел. Я давно обратил на вас внимание. Вы удивительно красивая девушка и потрясающе талантливы…

Как быстро они пришли к дому! Ей хотелось идти долго-долго, всю ночь, а они пришли, казалось, за одно мгновение.

— Вот я уже и дома, — сказала Ксения. Ей вовсе не хотелось расставаться, она не желала прощаться, но у неё не было причины задерживать этого человека. Правила приличия не позволяли ей продолжать разговор ночью, на улице с едва знакомым мужчиной. Ей пора было домой.

— До свидания, — сказала она.

Павел с явным сожалением ответил:

— Что ж… А вы за всю дорогу не проронили ни слова. Вы не хотели со мной разговаривать?

— Нет, что вы! Просто… просто я устала и горло болит от нагрузки. Я же зарабатываю себе на жизнь горлом, оно у меня натруженное.

— Ах, да, простите, я совсем забыл! А я подумал было, что моё общество вам неприятно.

— До свидания, — ещё раз сказала Ксения, в уме лихорадочно ища причину задержать Павла.

— Я смею надеяться ещё на одну встречу? — несмело спросил он. — Вы позволите завтра проводить вас до дома?

После некоторой паузы, как бы подумав, Ксения игриво ответила:

— А, пожалуй, позволю.

Павел взял её за руку и прикоснулся к ней губами. Что-то незнакомое, трепетное, волнующее пробежало по её телу. Она вырвала руку и убежала. Поднявшись в свою квартиру, она вошла в неё и, не включая света, боясь спугнуть свои новые чувства и ощущения, смотрела из окна на Павла. Он постоял, потом повернулся и пошёл. Глядя вслед его удаляющейся фигуре, Ксения подумала: «Кажется, я влюбилась. Вот некстати-то!»

Как ни сопротивлялась Ксения своей нечаянной любви, ничего у неё не вышло. Вопреки здравому смыслу она полюбила нового знакомого. Умом она понимала, что у них нет будущего: не может аристократ жениться на ресторанной певичке. Каждый раз, возвращаясь из ресторана по ночам в свою комнату, она прощалась с Павлом так, словно завтра она его уже не увидит. Прощалась, будто расставалась навсегда. Ксения не была уверена, что он снова придёт. «Я буду любить тебя всегда. Самое главное — чтоб ты был на этом свете», — думала она, глядя из окна на уходящего Павла. Воображение рисовало ей картины, как он, грузный, с седеющими висками, приходит в театр. С ним его семейство — полная, некрасивая жена с толстыми руками и пятеро, нет, шестеро невоспитанных детей, которые не умеют вести себя в обществе. Жена всем недовольна, дети кричат в храме Мельпомены, чего-то от него требуют, дёргают… Он устал от них всех, едва дождался открытия занавеса и оркестровой увертюры. А потом на сцену выходит она, Ксения. Он смотрит на неё и узнаёт… Он вспоминает их бурный роман в молодости, на глаза наворачиваются слёзы… Он бросает к её ногам огромную охапку роз… Ярко-красных, бордовых…

Ксения вздохнула и вернулась из грёз к действительности. Как оно дальше сложится, никто не знает. Но сегодня она счастлива. И она всегда будет благодарна Павлу Полевикову за то, что он был в её жизни. Даже если он однажды исчезнет из неё.

* * *

— Потрясающая! Неподражаемая! Удивительная! Единственная и неповторимая! Блистательная Ксения Алмазова! Она сегодня поёт только для вас, господа!

Бурный рёв аплодисментов заглушил слова Антона Кузьмича. Её выход. Ксения уже стояла наготове. Прежде она всегда трепетала перед выступлением. Но сейчас её волновало лишь одно: выйти в зал и увидеть среди жующих ртов любимые глаза. Каждый вечер, выходя к публике, она видела ЕГО и успокаивалась. Раз он здесь, значит, всё в порядке. Больше всего она боялась однажды не увидеть Павла в зале. Вот и сейчас она шагнула к публике и привычно стала искать глазами Павла. Здесь! Она успокоилась. Сейчас Ксения выложится на полную катушку. Ведь она поёт только для него… Остальных присутствующих она просто не видит. А может, их и нет рядом, есть только они: Ксения и Павел…

…Ночью они шли по спящему городу. Ксения возвращалась домой, а Павел провожал её. Это становилось привычкой для обоих. За каждый миг этого счастья — быть вдвоём, рядом, вместе, когда никого вокруг нет — Ксения могла бы отдать жизнь. Как ей хотелось продлить эти мгновения, когда ОН рядом! Она шла как можно медленнее, растягивая время до прощания.

— Мои родители сейчас в Европе. Maman любит Париж, они подолгу живут там, иногда выезжают на воды в Карловы Вары, — рассказывал Павел. — А ещё у меня есть брат-близнец Пётр. Он тоже служит, тоже военный. Мы с ним абсолютно одинаковы и в то же время совершенно разные. Он любит большие компании, любит быть в центре внимания, он всегда заводила, душа компании. Может выпить лишнего, пошуметь, прокутить всё до копейки. И, к сожалению, он посещает игорный дом, играет в азартные игры и чаще — с убытком для себя.

— Играет? — вздрогнула Ксения. Она слишком хорошо знала, к чему приводят подобные увлечения.

— Увы! Вся наша семья пыталась бороться с этой страстью Петра, но все усилия оказались напрасными. Он игрок.

Ксения вспомнила, как уносили из дома большой белый рояль… Сердце её сжалось, нежданно нагрянули воспоминания и она словно снова вернулась в те далёкие дни, когда безмятежное детское счастье обернулось суровыми жизненными испытаниями. Ей захотелось остаться одной, она не желала, чтобы новый знакомый видел её огорчённой, расстроенной, и потому поспешила попрощаться. Павел заметил, что Ксения как-то ушла в себя, отдалилась, будто находилась далеко от него. Он не знал, в чём причина этого, а спрашивать не решался, боялся быть навязчивым. Ему хотелось обнять девушку, но правила хорошего тона не позволяли ему этого. Он чувствовал, что Ксению что-то беспокоит. «Если бы она была моей, я бы прижал её сейчас к своему сердцу, обнял крепко-крепко и закрыл бы собой ото всех бед на земле. Она бы забыла обо всём плохом». Он с грустью смотрел ей вслед и вдруг подумал, что, собственно говоря, станет ли она его женой, зависит только от него. Ведь это возможно! Но что скажет maman? Нет, она никогда не позволит, чтобы отпрыск благородного семейства Полевиковых привёл в дом девчонку из ресторана.

Ксения, уже скрывшаяся было за дверью парадного, вдруг вышла из него.

— Но ведь вы же не такой? — с надеждой спросила она у Павла. — Вы же не играете?

— Нет, конечно! — он понял причину её беспокойства. — Эта пагубная привычка есть только у моего брата, а я отрицательно отношусь к данному занятию. Меня никогда не привлекало зелёное сукно.

Оба не поняли, как это получилось, но она оказалась в его руках. Она прильнула к нему, а он крепче прижал её к себе. Ксения вовсе не собиралась вырываться из его объятий. «Вот если бы так всю жизнь! — подумал он. — Если бы она всегда была в моих руках…»

* * *

Ксения долго готовилась к этому. Можно сказать, всю жизнь. Она всегда мечтала петь в театре. Но для того, чтобы попасть туда, надо было показать себя с самой лучшей стороны. Она не могла брать частных уроков пения, так как ей не хватило бы денег. Всё, что было в её арсенале — это уроки месье Дюбуа в далёком детстве (а, может, оно вовсе не столь и далёкое?) Ксения оттачивала своё мастерство в ресторане. Выступая перед жующей публикой, она представляла себя на сцене, как бы она блистала в самых сложных партиях, как бы ей рукоплескали самые знаменитые театры мира.

И вот этот миг настал. У модистки Ксения сшила красивое платье по выкройке из модного петербургского журнала. Она готовилась к прослушиванию в театре. Собственно говоря, она не знала, как это происходит, потому всё она представляла лишь в своём воображении. Ксения очень волновалась и поэтому никому ничего не говорила, чтоб в случае неудачи над ней не смеялись. Особенно она боялась сказать о попытке устроиться на службу в театр Павлу, своему новому знакомому. Если попытка окажется удачной, тогда и скажет. А если нет — то незачем ему знать, что она, Ксения, жалкая неудачница.

Как часто она представляла, как она толкнёт массивную дверь театра! Она часто проходила мимо специально, чтобы посмотреть на эту дверь, которая отделяла её от той, другой, волшебной жизни, каковую она надеялась разделить с теми, кто запросто заходил в эту дверь. Ксения восхищёнными глазами смотрела на тех, кто входил и выходил через эту дверь. Это боги, неземные существа, они работают в театре! Неужели и она, Ксения Никитина, когда-нибудь вот также просто будет здесь ходить, и какая-нибудь другая девчонка будет вот так же, как она сейчас, с благоговением смотреть на неё? Так будет, обязательно будет, Ксения пройдёт этот путь, она не упустит своего шанса. А то, что голос у неё есть, она знала. Это говорил и месье Дюбуа и многочисленные посетители ресторана. На безголосую певицу никто бы не приходил. Надо только суметь показать себя с самой лучшей стороны. Так, чтобы восхитились все признанные театральные мэтры. Она сумеет это сделать. И тогда Павел не будет её стесняться, она будет уже не ресторанной певичкой, а театральной примой. И он будет приходить к ней не в ресторан, а в театр.

* * *

— Вы слышали, к нам в театр на прослушивание должна прийти какая-то девица из кабака? — подала голос мадам Суркова. Она была примой театра, но годы поджимали, ей рано или поздно пришлось бы уступить пальму первенства на подмостках.

— Неужели наше руководство допустит, чтобы она появилась на этой сцене? — поддержала её набирающая силу Наталья Криворучко. Она уже видела себя на месте стареющей мадам Сурковой и никому не собиралась уступать это место. А для закрепления успеха она побывала в постели директора театра.

— Это позор для театра! — воскликнула Мария Постышева, кузина директора. Она тоже вполне обоснованно ждала отставки мадам Сурковой и главных ролей для себя. — Кабацкая девка в храме Мельпомены!

— Мы не можем допустить этого! — уверенно сказала Анна Мельниченко, тоже претендующая на главные роли. Для этого она не просто побывала в чьих-то постелях, она просто не выходила из них. Режиссёр и ведущие артисты — герои-любовники — были инструментом в её планах продвижения в театральной карьере.

— Мы служим искусству, а тут придёт какая-то срамная девка из трактира и займёт наше место! — возмутилась Варвара Тихомирова. Ей ведущие роли и не светили по причине её анатомических особенностей. Она была высокого роста, широкоплеча, нога была большая и широкая, такая, что даже мужские размеры обуви ей были малы. К тому же, она была громкоголоса и неповоротлива. Но и она справедливо, как ей казалось, рассчитывала на главные роли. — Нам надо сделать всё, чтобы она не смогла показать себя хорошо.

— Да она и так не может показать себя хорошо, — откликнулась Катерина Гуляева. Она была самой молодой в театре, ей ещё служить и служить до звания примы, но она не собиралась ждать, она хотела получить всё и сразу и ни с кем ничем делиться не собиралась. — Откуда у девицы из трактира сценическое мастерство?

Каждая из этих женщин, актрис местного театра, жаждала быть примой. У каждой из них были свои планы, свои намерения, каждая вела свою линию поведения и борьбы с соперницами. И вдруг в их обществе должна появиться новенькая, которая может разом отобрать все их роли и растоптать их надежды. Все они боролись друг с другом, зная недостатки и слабости своих соперниц. А тут явится какая-то новая. Они ещё не знали её слабых и сильных сторон, но понимали, что должны все вместе противостоять ей. Им не нужна ещё одна конкурентка. Поэтому, обычно относящиеся друг к другу крайне неприязненно, они объединились против новенькой, которую даже ещё не видели.

Театральные методы борьбы были всем им известны. Надо привести её на грим, загримировать так, чтоб она стала похожа на умалишённую старуху, «случайно» опрокинуть на платье чашку кофе. В пудру можно подсыпать толчёного стекла или же перцу или табаку, чтоб чихала, а в туфли — иголок или битого стекла.

— Пусть приходит, мы её встретим, как положено, — сказала мадам Суркова. — Видали мы таких выскочек. Поставим на место зарвавшуюся девицу, пусть знает, что её место — грязный кабак, а не сцена, святое для всех нас место.

* * *

С замирающим сердцем Ксения толкнула массивную с витой металлической ручкой дверь театра. На сегодня ей назначено прослушивание. Она второй раз приходит сюда. В прошлый раз она побывала у директора театра и он назвал ей сегодняшний день для просмотра. Тогда она впервые увидела театральное закулисье, проходя по коридорам театра мимо швейного цеха, реквизиторского, парикмахерского, где делали парики. Мимо неё то и дело пробегали миниатюрные балеринки или артисты в своих костюмах и гриме. Так вот он какой, мир кулис! Ксения с упоением вдыхала его воздух, не веря себе, что попала наконец сюда. В тот день директор Илья Станиславович Хлебников был чем-то занят, он не стал долго разговаривать с посетительницей.

Конец ознакомительного фрагмента.