Непринятая жертва. Роман ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА. Часть IV

Ирина Фургал

Трудной и опасной оказалась зимняя дорога домой, по которой я, волшебник Миче Аги, и мой друг Петрик Тихо спешили на выручку родителям. Кто знал, что в пути мы столкнёмся со светильниками – «солнцами» из прошлого и разгадаем тайну давнего вымирания народа анчу и нынешних бедствий? А также – тайну пиратского мага Аарна Кереичиките. Петрик считает, что его жертва ради свободы не была принята высшими силами. А жертва самого Петрика ради безопасности матери и отца? Мне кажется, что тем более.

ГЛАВА 6. ТРИ ПИСЬМА

Пока мы сидели у Акса, Петрик получил письмо из столицы Тонки, страны, которую мы пересекли до Акети и Някки, двигаясь на юг. На конверте увидел я личную печать короля этого славного государства и перепугался не на шутку, вспомнив о соответствующих мерах.

— Петрик, что пишут?

— Бабушка умерла.

— Что? И у тебя тоже? Ох, Чудилка!

— А у кого ещё? — всхлипнул мой дружок, запутавшийся в большом количестве трагических рассказов наших пациентов.

— Ну… У королевича, например. У нашего. Ты помнишь, когда мы из Тонки уезжали, на границе…

— Всё, всё, Миче, хватит, не надо.

— Прости.

— Ничего. Возьми, прочитай. Это тётя пишет. Сестра моей мамы.

Чудилка протянул мне послание на именной королевской бумаге. Ничего себе! Вот так запросто его родня общается с сильными мира сего. Тётя просто взяла листок со стола короля и стала писать. И попросила, чтобы правитель большой страны поставил свою печать — чтобы письмо побыстрей дошло, и не затерялось где-нибудь.

Тётя у Петрика странная, однако. Начиналось письмо так:

«Дорогие наши Петрик и Миче…»

— И Миче, — повторил я и моргнул. Не знакомая мне тётя пишет такие слова. Хотя, она слышала, конечно, о нашей дружбе и о том, что мы путешествуем вместе.

«Я и мой муж страшно огорчены и испуганы тем, что вы бросили „Комарик“ и экспедицию, оставили своих друзей, родных и невест в то время, как преступник Воки Ловкач бежал и ищет вас ради мести. Вы не подумали о том, что он отправится с этой целью именно в холмы Иксаны? Я даже рада, Чудилка, что твоё имя гремит по всем странам, и вы с Миче оттянете это преследование на себя. Вы волшебники, и справитесь…»

Подглядывающий Петрик пожал плечами:

— Само собой. Всё идёт по плану.

— Да, — отозвался я, — за исключением того, что нынче всем и каждому известно, что мы едем в Айкри, а не к Крабовому морю. Всё по плану.

Я снова уткнулся в письмо:

«Домашний арест не вразумил вас. Твоё неверие в твоих родителей, Петрик, возмутительно. Но благодарности нашей нет предела. Вы, ты и Миче, избавили наш народ от великого несчастья. Кто знает, сколько лет прошло бы до того момента, когда был бы раскрыт вред от возрожденных солнц? Я и мой муж, и наши дети — все мы с ужасом думаем о том, сколько людей погубило бы это изобретение, если бы не вы. Мы повсюду отправили письма с предупреждением, с текстом молитвы и рецептом лекарства, Петрик. Спасибо, что ты прислал нам всё это. Не думаешь ли ты, что это попытка поссорить страны, так долго живущие в мире? Жаль, что ты немного опоздал — и твоя бабушка скончалась. Она купила светильник и очень радовалась приобретению. И что вышло? Наши малыши, твои племянники, гостили у неё целый месяц и вернулись больными и бледными. Да ещё твой дядя, мой любимый супруг, приобрёл и нам это солнце незадолго до того, как ты обнаружил, насколько оно опасно. Но не беспокойся, Чудилушка, я знаю, как ты любишь племянников. Они уже почти здоровы, передают тебе привет.

Петрик и Миче, едва до нас дошли вести о том, что вы находитесь в Тонке, мы написали государю Крассеты, и ваша экспедиция взята под ещё более усиленный тайный надзор и охрану. Двое из четырёх известных волшебников страны привлечены к этому делу. Именно потому, что бежавший преступник Воки может причинить ей вред. Но всё же, мы больше волнуемся за вас. Твоя мама, Петрик, и твои родители, Миче, писали нам, что конвой слышал проклятия Воки в ваш адрес и клятву отомстить. Будьте осторожны. Думаю, он ищет вас. А ты, Петрик, мой любимый племянник, потерять тебя я просто не могу. Если нужна помощь — пиши. И когда узнаешь, что делать с фигурками, в которые заключены солнца. Они до сих пор у нас, хотя и убраны с глаз долой в подвал.

Твоим родителям, Петрик, я написала и отправила всё, что следовало, не раскрывая того, что знаю, где вы находитесь. Только, думаю, для них это недолго будет секретом.

Петрик и Миче, когда всё снова станет хорошо, и вернётся настоящее солнце, вы должны побывать у нас в гостях с Рики и этой девочкой Лалой, и всеми вашими друзьями. Ну а мы, конечно, хотели бы приехать на ваши свадьбы, если твои родители, Чудилушка, к тому времени бросят дурить и забудут свои предубеждения в отношении Миче. Твой друг — замечательный мальчик, очень хороший.

Но скажите мне, что вы собираетесь делать в Някке? Чудилка, что лично ты сможешь сделать из того, что не смогут сделать твои родители? Только я — не они, и не стану читать вам мораль. Скажу одно. Я, как бывшая служительница Эи, уверена, что вас неспроста вынесло на дорогу в зимнюю стужу. Если для вас имеет смысл моё благословение, то оно у вас есть».

Дальше перечислялось большое количество людей, которые передают Петрику приветы, детской рукой были пририсованы каракульки, должно быть, изображающие два кораблика, кто-то написал мужским почерком и без подписи: «Ну что, Чудилище, допрыгался?» И другим почерком, но почему-то полупечатными буквами, как пишут на чертежах инженеры: «Он не допрыгался, а добегался!» — и сбоку жуткая фигура в матросской рубашке, с перекошенной рожей и саблей в зубах, очевидно, озверевший Воки. Женским почерком: «Петрик, когда в гости приедешь? Хоть бы заехал, пока в Тонке был! Хоть бы с бабушкой успел повидаться». Вторым мужским почерком, «инженерными» буквами: «Нечистая совесть гонит его на юг». «Петрик, я тебя люблю. Приезжай играть», — с ошибками писал ребёнок, только что начавший осваивать алфавит. Снова вторым мужским почерком: «Ему нынче не до игр. Он важными делами занят». Ещё один мужской почерк, третий, крупный и чёткий, так пишут решительные люди: «Лиля права. Передай родителям, пусть бросают чудить. Уже сил моих нет с ними разговаривать. Я только что из Някки. Это я, твой дядя. Привет Миче». И опять второй мужской почерк: «Пора заканчивать переговоры. Настала пора решительных мер», — и нарисована пушка и летящее из неё ядро с физиономией скучающего вида.

Петрик всё время, что я изучал послание, из-за моего плеча перечитывал его. И хохотал над этой последней припиской так, что уже утирал слёзы.

Меня же потрясли слова маленького ребёнка: «Петрик, я тебя люблю» — кто, кроме Рики, мог ему так написать? МОЕМУ Петрику?

— Кто это всё накалякал? — сердито спросил я, ткнув пальцем в рисунки.

— Мой брат, мой любимый двоюродный брат, — охотно пояснил мой дружок. — До того смешной! Это он повадился меня Чудилой называть, а за ним уже все остальные.

Слов нет. Ладно, родители у Петрика. Родители и родители. Ну, бабушка. С трудом я пережил тётю и её супруга. Но сообщение о том, что у него есть, оказывается, любимый двоюродный брат, произвело на меня убийственное впечатление. Нет-нет, я не обиделся, что Петрик о нём не рассказывал. У меня у самого такая огромная родня, что суток не хватит о ней рассказать, и обязательно кого-нибудь забудешь. И всё же, тех, кто живёт в Някке, Чудилка знает очень хорошо. Например, мои любимые двоюродные сёстры. Если они напишут мне, для него это не будет новостью. Но не в этом дело. Это я всё не о том говорю. Ревность — вот какое название я дал тому нехорошему, что горькой волной поднялось в душе. Я не обратил внимания на сообщение о том, что мой дружок, оказывается, едва ли не из дома Тота разослал предупреждения по городам и весям. Что его тётя меня почему-то считает хорошим мальчиком, и явно на нашей стороне, хоть и пытается делать вид, что сердится. И что у неё и её мужа какой-то вышел спор с родителями Петрика — из-за меня! Что мои собственные родители переписываются с его тётей. С какой бы стати? Откуда они знакомы? Почему я не знаю? Меня потрясли эти приписки, такие добрые, такие радостные приписки обожающих моего Петрика людей. А как же мы с Рики? Я вот пожалуюсь Лёке…

— Миче, ты что? Ты обиделся? Спокойно. Почему?

— А кто, — выдавил я из себя, — этот ребёнок, что так тебя любит?

— Мой племянник. Сын моей двоюродный сестры. Видишь, это она ругает меня за то, что в гости не завернул, а её муж — он славный! — шутит, что я допрыгался. Понимаешь, у сестры сначала родился мальчик, а потом они с мужем хотели девочку. Родилось две девочки, благословение Эи! Посмотри, каждая из них по кораблику нарисовала. У нас в роду довольно часто бывают двойни. Что непонятного? У тёти и дяди есть сын и дочь. Дочка старше. Она замужем. У неё трое детей. Её брат — чуть старше Кохи. Он ещё не женат. Всё просто.

Я сказал себе, что всё нормально. Подумаешь, обнаружилась у Чудилки куча родни. Ну и что? Надо привыкнуть к этому. Он же привык к моей родне.

От этого послания у Петрика поднялось настроение, а я сник на целых десять минут. Больше всего меня мучила обида за Рики. Он тоже любит этого балбеса.

До Чудилки тут дошло, отчего я такой унылый. Сначала он смеялся надо мной и моей ревностью, а потом воскликнул, делая вид, что шутит:

— Если бы ты знал, Миче, что я перенёс ради дружбы с тобой!

Я вспомнил давнее письмо от его отца, и мне стало стыдно. Очень.

— Зачем? — спросил я. — Зачем столько тайн нагородил ты вокруг себя, Чудилушка? Что такого страшного в том, что мы с Лёкой знали бы о твоих родственниках?

Петрик пожал плечами:

— Будь моя воля, не было бы ни одной тайны. Я бы вас познакомил, тебя, Нату, и Лёку, и Рики, со всеми этими людьми. Мы бы все вместе поехали в гости — было бы весело! Нас приглашают не в первый раз. И даже через твоих родителей приглашали.

Конец ознакомительного фрагмента.