Приграничная полоса времени. Избранное из цикла «Мои современники»

Ирина Соловьёва

В книгу «Приграничная полоса времени» вошли избранные авторские статьи, посвященные исследованию творчества современных поэтов и писателей, очерки и заметки из цикла «Мои современники».

Фотограф Терентий Травник

© Ирина Соловьёва, 2018

© Терентий Травник, фотографии, 2018

ISBN 978-5-4485-3387-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

.

МОЕМУ УЧИТЕЛЮ И ДРУГУ

ТЕРЕНТIЮ ТРАВНIКУ

ПОСВЯЩАЕТСЯ…

Поэзия. В начале большого пути

По признанию Терентия Травника процесс стихосложения в нём запустил Владимир Шурбаков, точнее, его поэзия. Эта встреча стала поворотным событием и началом новой эры в его жизни. Знакомство произошло, на первый взгляд незаметным способом, заочно: у него в руках оказались исписанные стихами Владимира Исаевича листки бумаги. Позже он создаст на своем литературном сайте «SVETEZ`Ъ» страницу, где опубликует несколько стихов поэта и скан одного из тех самых листочков, с записанным рукой автора стихотворением. Владимир Шурбаков заронил своими стихами поэтические искры в душу Травника и по его признанию «душа его сразу запела и пробудилась». В 2007 году он настолько вдохновился строками Шурбакова, его неизбитым слогом, что ему захотелось создать свой стих в этой манере и первое стихотворение «Сегодня в поле я ходил не ради дела…», родившееся от этого мощного впечатления поэт запомнил на всю жизнь. Это событие стало точкой отсчета нового периода жизни — он осознанно вступил на путь большой поэзии.

Здесь я ненадолго прерву повествование и скажу несколько слов о неведомом тогда для Терентия поэте, чьи стихи, записанные на разрозненных листках, он держал в руках, оказавшие такое сильное воздействие на его душу — о Шурбакове Владимире Исаевиче.

Жизнь и судьба этого неординарного человека удивительна и прекрасна. Несмотря на тяжелое военное и послевоенное детство в детдоме, которое пронзительно описано в его стихах, обычный паренек из ремесленного училища в Люберцах, никогда не унывал, не опускал рук, наоборот, активно занимался спортом, а душа, ранимая, как у ребенка, звала

Поэт Владимир Шурбаков

к высокому слогу, и он писал стихи. Повзрослев, выпускник люберецкого ремесленного училища №10 Владимир Шурбаков, уже мастер спорта СССР по классической борьбе, учился в нескольких московских вузах, в том числе в Литературном институте имени Горького — у знаменитого поэта-песенника Льва Ивановича Ошанина (1912—1996)¹. В силу сложившихся обстоятельств, окончить ему Литинститут так и не удалось. Но Лев Иванович успел благословить будущего поэта на благие дела. И его пожелания претворились в жизнь. «Воспитывался я в детском доме, куда попал, разумеется, не по своей воле, — рассказывает о своей жизни поэт². — Мать моя погибла в 1945 году. Отец участвовал в Великой Отечественной войне, но после тяжёлого ранения на фронте, ему не раз приходилось восстанавливать своё здоровье в госпиталях. Так в „один прекрасный день“ он познакомился с девушкой лет на 25 его моложе, и они поженились. А когда он в очередной раз попал в больницу, она отдала меня в детдом. Здесь я уже с шести лет стал интересоваться поэзией, хотя грамоте ещё был не обучен. Но мне повезло, что рядом с нашим детским домом в Сытькове, что в Рузском районе, стояла деревня Брыньково, где жил писатель Фёдор Георгиевич Каманин. Он часто приходил к нам в гости, читал свои рассказы. Однажды я прочёл ему своё творение и „дядя Федя“, погладив меня по голове, сказал: „Молодец, что начал писать стихи. Но чтобы они были хорошими, надо много учиться и больше читать художественную литературу. Я верю, что ты будешь писать“. Потом Фёдор Георгиевич меня познакомил с Пришвиным. Его „Кладовую солнца“ все ребята, конечно, знали. Они меня даже на рыбалку брали с собой. Хорошо помню, когда „Михал Михалычу“ встречались живописные места, он брал блокнотик и что-то записывал. Очевидно, так и рождались его потрясающие рассказы о природе. Не упустив своего шанса, я прочёл „дяде Пришвину“ свой неоконченный рассказик о потерявшемся утёнке… „Продолжай писать“, — сказал писатель. Вероятно, общение с ранних лет с такими мастерами слова и повлияло на выбор моего увлечения на всю жизнь». Добавлю еще, что сегодня Владимир Исаевич член Союза композиторов и поэтов России, автор гимна Томилино и города Люберцы. Всю свою жизнь отдал любимому предприятию НПП «Звезда», где достиг высочайшего уровня мастерства в изготовлении ложементов для амортизационных кресел космонавтов, необходимых в космической отрасли, за что удостоился народного звания от космонавтов и земляков «Микеланджело из Томилино».

Конечно, Т. Травник и до встречи с поэзией В.И.Шурбакова писал стихи и стихотворные тексты к музыкальным композициям для школьной рок-группы и даже создал первую книгу своих ранних стихов «Крик в никуда» — тиражом 2 (два!) экземпляра. Говорю — создал — потому что книга, в прямом смысле, сделана своими руками в твердом переплете, листы с напечатанными на печатной машинке стихами, вручную переплетены в книгу, в которую вошли 42 стихотворения, написанные им в 1981—1987 годах. Книга была задумана как подарок на День рождения своему другу и товарищу Леониду Чертову и второй экземпляр книги, составленный из вторых экземпляров листов, напечатанных под копирку, был лично им подписан Терентию, который тот сохранил в своем архиве.

В первый, профессионально изданный, поэтический сборник стихов «Сушкин дом на Мухиной горе» (2007) вошли тексты песен и стихи, запоминающиеся своим необычным взглядом на жизнь, глубокими фразами, в которых заключена бездна смысла, будоражащего душу: «кто знает что там — тому не нужно, что здесь», «слезы отдавших — для жажды грядущих» — эти строки из стихотворения «Бессонные ночи…» западают в сердце и долго не отпускают. Стихи-песни не требуют совершенства поэтической формы и точности рифмы. В песне главное — мелодия и ритм. Стихи и музыка в песне органично дополняют друг друга, сглаживая неточности рифмы стиха. Процесс рождения песни многоступенчатый: чаще, рождение песни — это импровизация, когда сначала рождается мелодия, музыкальная фраза, задающая ритм и движение, а дальше — в тон мелодии рождается поэтическая строка, так называемая «молниеносная строка», которая подхватывает музыкальный ритм и развивает дальше движение мелодии песни.

Как-то Терентий заметил, что если бы его в то время кто-то назвал поэтом, он скорее всего, никак не отреагировал бы на это, потому что тогда он просто не думал об этом и не чувствовал в себе эту потребность удержать и продолжить пришедшую к нему из ниоткуда поэтическую строку. Он целиком и полностью отдавался музыке, живописи, созданию бардовских песен, его увлекала композиторская деятельность, а создание стихов еще не стало его «всепоглощающей стихией».

Стремительный процесс рождения поэта происходил на моих глазах. Я хорошо помню свое чувство ошеломления от первых его стихов, от которых в буквальном смысле у меня дух захватывало: «Я воспеваю право тех, Кто вяло следует к закату дней своих земных, Кто духом пал, В ком сердце ослабело…». В день я получала от него смс на телефон по нескольку стихотворений, он творил и днем и ночью, стихи были на разные темы, но неизменным было одно — простота и глубина его поэтического слога, доверительная интонация строки. Казалось, что процессом стихосложения он буквально упивался, и ему нравился этот поэтический поток, лавиной обрушившийся на него. В одном из своих писем в феврале 2008 года он сообщил: «Этой ночью я написал 84 (восемьдесят четыре!) стиха. Они просто пели в моем сердце, и я еле-еле успевал записывать. О, Музы этих строк, я с вами соприкоснулся в час ночной…».

Он старался записывать все строки, которые приходили к нему и позже оформлялись в полноценные стихи, зная, что если, их не зафиксируют, они канут в небытие. Самым удобным способом для этого был мобильный телефон, в который он сразу и набирал пришедшие к нему стихотворные строки. Набирал быстро и латиницей, чтобы больше вместилось в одну смс. Рассылал такие эсэмэски со стихами всем своим знакомым, а их у него было очень много. В сентябре 2007 года поэт отразит этот факт в стихотворении «Мы живем с тобой в «ЭСЭМЭСЭРе…», назвав этот удивительный период в жизни «эрой смс». Терентий тогда удивлялся этому способу написания и распространения стихов: «Раньше, во времена Пушкина, — рассуждал он, — стихи писали в альбомах и дневниках, потом Маяковский и Есенин могли записывать свои стихи на салфетках в ресторане, а я записываю свои стихи в телефоне». В его записной книжке было до тысячи телефонных контактов и имен, знакомых и друзей, с которыми он поддерживал отношения и общение.

Я особенно ценила те моменты, когда переносила стихи из телефона в компьютер, стихотворение при этом преображалось, а я будто заново открывала его для себя. Действительно, стихотворение приобретало новые оттенки и акценты, заставляя мою душу трепетать, пробуждая в ней радость или скорбь своими строками. Позже, у нас сложилась своеобразная традиция, которая была необходима и ему и мне. После того, как набранные стихи отправлялись Терентию, он читал мне их по телефону, а я следила глазами за текстом, при этом сразу выявлялись ошибки или неточности в прочтении мной латиницы и это влияло самым существенным образом на преображение стиха. Его удивительный дар декламировать стихи производил на меня глубочайшее впечатление. Он читал стихи, ставя нужные акценты и выделяя интонационно значимые строки в стихотворении, при этом его различные тембральные голосовые окрасы высвечивали тот неповторимый авторский замысел, который поэт вкладывал в каждое свое стихотворение.

Очень часто наши встречи превращались в полноценные камерные поэтические вечера одного поэта и одного слушателя. Когда он читал стихи, ему необходимо было видеть мою реакцию на каждое свое произведение, при этом замечая все — выражение лица, глаз, отражавшие мое эмоциональное состояние. Эмоциональное воздействие стиха на меня было порой настолько велико, что я не в состоянии была сдерживать, нахлынувшие слезы. По началу, я стеснялась этого, украдкой смахивала набегавшие слезы, пока уже не было сил удерживать этот поток эмоций и плакать навзрыд. А дальше непременно было обсуждение стихотворения, Терентий пояснял, расшифровывал каждую строку в стихотворении, раскрывая герменевтику стиха, многочисленные подпланы строки и ее смыслы. Это было настолько всегда увлекательно, что некоторые его откровения к стиху, я позже по памяти записывала. Многолетняя, любимая нами традиция, так крепко вошла в меня, что позже, когда занималась исследованием поэзии других поэтов, я явственно ощущала внутреннюю необходимость слышать стихи в исполнении самих авторов.

Стихи складывались в небольшие по объему сборники стихов удобного карманного размера, за исключением книги «Стихи» — она была большая по объему и Терентий, с нежностью в голосе, называл ее «толстая книга стихов». Каждую новую книгу стихов он воспринимал, как вершину, ему казалось, что другой, новой книги стихов больше не будет, а идея издавать сборники стихов, состоящие из старых «лучших» стихов вперемежку с новыми, его не очень привлекала. Мы радовались выходу каждой новой книги, благоговейно держа ее в руках и вдыхая еле уловимый запах свежей типографской краски, аккуратно расправляя склеенные листы — этот момент был праздником для нас.

Апрель, 2016

Примечания

1

автора более 70 поэтических сборников, стихотворных повестей и пьес, лауреата Сталинской премии первой степени (1950), а также лауреата Всемирных фестивалей молодежи и студентов.

2

Богдану Колесникову, автору статьи «Увлечение на всю жизнь», размещенной в газете «Люберецкая газета» по случаю 75-летнего юбилея Владимира Исаевича Шурбакова 27 сентября 2015 года.